Everything, Everything

Клаус обогнал ее, открыл для нее пассажирскую дверь машины, помог ей сесть и положил миску к ней на колени. Сам он сел за руль и без слов завел машину, позволяя ей спрятаться в тишине и покое. Кэролайн отчаянно пыталась успокоиться, хотя ее кровь бурлила от энергии поцелуя Клауса, и она все еще была потрясена от столь резкого изменения их отношений. Не то, чтобы она не ожидала этого — какая-то часть ее всегда знала, что все кончится этим. Она принялась крутить свое обручальное кольцо на пальце, находя в этом утешение, хотя кольцо теперь казалось тяжелее обычного. — Ты был раньше женат? — Вопрос самовольно выскочил из ее губ, и она искоса взглянула на Клауса, ведущего машину к особняку Локвудов. Он хохотнул: — Определенно, нет. Самое близкое к тому было когда я ухаживал за Катериной, а она думала, что дело идет к браку, но все было игрой. — Почему не кто-то другой? — Теперь Кэролайн искренне стало любопытно. — Неужели ты не встречал никого, на ком бы захотел жениться? Он закатил глаза: — Кэролайн, пока я рос, у меня перед глазами был не самый удачный пример брака, и во времена моей юности брак не был чем-то легкомысленным. Не как сейчас. У меня никогда не возникало желания привязать себя к одному человеку; тем более, учитывая, что как вампир, я смог бы провести с ним всего несколько лет, прежде чем мне пришлось бы двинуться дальше, или мне пришлось бы обратить этого человека, и тогда это уже была бы вечность. — Но… Иногда это работает, — попыталась объяснить Кэролайн. — Для определенных людей. Например, как для… Для… Финна. Лицо Клауса похолодело, но он не сорвался на ней. Он, скорее, задумался: — Возможно, Финн и Сэйдж были исключением. Сэйдж больше, чем Финн, ведь это она все эти годы ждала его. — Думаю, это возможно, — объявила Кэролайн, — полюбить кого-то навсегда. Клаус хмыкнул себе под нос: — Я такого еще не видел. Элайджа влюбился в Катерину в то же мгновение, как увидел ее, но это не принесло ему ничего, кроме печали. Ребекка любила многих, но никто не сделал ее счастливой. Даже твоя Елена думала, что всегда будет любить Стефана — пока на горизонте не показался Деймон. — Может быть, все это были неправильные люди, — ответила Кэролайн. — Думаю, у Финна и Сэйдж бы получилось. Думаю, они были правильными людьми. Клаус скривился, но его тон был спокоен: — Признаю, мое решение касательно их обоих могло быть несколько суровым, и все же, между мной и Финном никогда не было особой любви, и будь у него шанс, он бы убил нас всех. Кэролайн пожала плечами: — А его можно в этом винить? — Что ты имеешь в виду, Кэролайн? — Клаус взглянул на нее, гнев явно наполнил каждую клетку его тела. — Я имею… Я… Брось, Ник, — его имя застряло у нее в горле, но она продолжила. — Если бы кто-то заколол тебя и на века запер в гробу, ты был бы вне себя. И я понимаю, что ты не сторонник всего, что касается брака, но представь, что ты любил кого-то… Я имею в виду очень, очень сильно любил, и затем кто-то забрал тебя у этого человека, забрал все и сунул тебя в ящик?! Ты бы попытался убить их при первой же возможности. Клаус рыкнул: — Нет, если это был бы мой брат! — Да, даже если бы это был твой брат! — зарычала в ответ Кэролайн. — Ты как король, который пытается убить своих братьев и сестер. — Я закалывал их, а не убивал, — холодно сказал Клаус. — Об этом за меня позаботились твои друзья. А вот это было больно, и Кэролайн тут же закрыла рот, потому что не хотела идти на барбекю в ссоре. Они припарковались у особняка Локвудов, но никто не попытался выйти из машины. Клаус вздохнул, и Кэролайн отчаянно захотелось вернуться к их моменту на кухне, когда она думала, что у них могло что-то получиться — чем бы это что-то ни было. — Ладно, слушай, я хочу… — Начала Кэролайн. — Кэролайн… — Заткнись! — Оборвала его Кэролайн. — Заткнись на две секунды и дай мне объяснить, проклятье, это же не настолько сложно! Клаус сделал достойную попытку просверлить ее взглядом, но в конце концов сжал губы, показывая, что готов слушать, и Кэролайн, хоть и раздраженная его саркастичным видом, вздохнула с облегчением. — Хорошо, мне очень жаль Кола. Я не хотела делать этого, и я знаю, что ты мне не поверишь, но я все равно хочу сказать. Я не хотела, чтобы это случилось, я не хотела, чтобы он умер, не только из-за всех вампиров в его линии, которые умерли бы вместе с ним, но и потому, что он твой брат, и это нечестно, — Кэролайн вдохнула и с трудом сглотнула. — Но это случилось, и это дерьмово, и даже после этого ты спас меня, хоть и ненавидел, должно быть. Я благодарна за это. Я знаю, что ты, возможно, никогда не простишь меня за ту роль, что я сыграла в смерти Кола, но, может быть, я тоже никогда не прощу тебя за Дженну, Тайлера, Аларика и всех остальных. И все же… Мы здесь. Кэролайн замерла на секунду, не зная, что еще сказать. Клаус все еще ожидающе на нее смотрел, и Кэролайн знала, что еще не закончила, ведь она думала над этой речью неделями. Наконец она повернулась к нему лицом и продолжила: — Худшее в том, чтобы быть вампиром, то, что мы принимаем плохие решения, и они преследуют нас вечность. Так просто ненавидеть и лелеять свою обиду, когда у тебя есть все время мира. Ты не должен прощать меня; у тебя нет крайнего срока. Ты можешь злиться на меня сотни лет, пока однажды не простишь, и это хорошо. У вампиров есть тысячи эмоций, и каждая еще более сложная и сильная, чем предыдущая; их бесконечность создает паутину из истории и сожалений, и чем дольше длится наша жизнь, тем больше мы забываем, как отпустить некоторые вещи. Клаус выглядел восхищенным, и Кэролайн не думала, что он давал кому-нибудь возможность высказаться вот так, не прерывая. Она не думала, что кто-то хоть раз был так поглощен ею, и она любила это, она зависела от этого, зная, что не смогла бы остановиться, даже если бы попыталась. Она подняла его руку, ту, что была ближе к ней, и обхватила ее пальцами, сцепляя их в замок с его. Он резко вдохнул, уставившись на их руки, а затем поднял взгляд на нее, и на его лице было отчетливо написано смущение. — Ближе к делу, любимая, — наконец сказал он. Кэролайн решила просто отпустить, метафорически прыгнуть, надеясь, что он поймает ее: — Мое единственное преимущество как новорожденного вампира это то, что я еще помню, каково быть смертной. Так что… Я прощаю тебя. Насколько могу, я прощаю тебя за все, что ты сделал. Я прошу прощения за все, что сделала я, и больше всего на свете я хочу, чтобы ты тоже простил меня. Потому что… Я устала ненавидеть тебя, Ник. Я устала цепляться за свой гнев, когда мне хочется смеяться с тобой, или рисовать с тобой, или быть твоим другом. Я просто хочу начать все сначала, с чистого листа. Клаус уставился на нее, и он так долго молчал, что Кэролайн начала потеть. Ей было неудобно, она чувствовала себя не в своей тарелке, и она была уверена что из окна дома за ними подглядывает Ребекка. Наконец, наконец Клаус поднял их сцепленные руки к своему рту и поцеловал костяшки ее пальцев. — Думаю, то, что ты сейчас сказала, хоть и наивно, но остается правдой. Я прощу тебя при одном условии, Кэролайн. — Каком? Он улыбнулся ей из-за их рук, и он был таким красивым, что у нее замерло дыхание. — Больше никакой лжи. Больше никаких сыгранных отвлечений; я знаю, что ты заботишься о своих друзьях, и я им не нравлюсь, но с этого момента мы тоже друзья, а это значит, что ты должна думать и обо мне. — Согласна, — тут же ответила Кэролайн — так быстро, потому что это было искренне. Ей не нравилось лгать Клаусу или причинять ему боль и до этого глупого путешествия в другой мир, а теперь мысль о предательстве и вовсе казалась такой неправильной. Он отпустил ее руку и нахмурился: — Ты услышала меня, Кэролайн. Я плохо умею прощать, и определенно не делаю этого дважды. Кэролайн недовольно на него посмотрела: — Как и я. А теперь идем и поедим. Клаус фыркнул и вышел из машины, уверенный, что Кэролайн последует за ним. Ребекка, с морщинкой раздражения между бровей, поприветствовала их у двери, но эта морщинка исчезла, когда Кэролайн протянула ей салат и без колебаний подняла Ханну, расцеловывая ее щечки. — Дядя Ник! — взвизгнула Ханна, и он наклонился, чтобы чмокнуть ее в висок. Кэролайн растаяла и позволила ему провести ее к заднему двору дома Ребекки, положив ладонь на ее спину. Ханна начала ерзать, требуя отпустить ее едва они вышли за дверь, и тут же бросилась туда, где играл сын Бонни, Грейсон. Кэролайн, затаив дыхание, оглядела двор, надеясь, что эта картинка навсегда отпечатается в ее памяти. Бонни и Джереми качались в гамаке, Деймон обнимал Елену, оба улыбались; Мэтт и Ребекка смеялись рядом, а Ханна бегала по траве. Клаус напрягся, и она повернулась было к нему, чтобы спросить, что не так: что вообще могло быть не так в мире, в котором все ее друзья были настолько чертовски счастливы, но она поняла, в чем причина, едва посмотрела туда, куда смотрел Клаус. У решетки барбекю стоял Тайлер и махал им.