С обратной стороны

Утопающая в полумраке спальня пахла сандалом. Чарующий тяжелый аромат опускался на плечи и, впитываясь в каждую пору кожи, тонким флером оседал на рецепторах, растекаясь по языку слегка горчащей сладостью истинно богатого вкуса. Тишина сливалась с едва различимыми звуками сдвоенного дыхания, создавая иллюзию полного погружения. Казалось, что происходящее здесь и сейчас – это чей-то потусторонний морок. Или вырванный из чужой сказки прекрасный эпизод, одновременно и настоящий, и абсолютно волшебный. Чужой. Один взмах ресниц – и будто на старой пленке, можно увидеть смену кадров. Высокая кровать с бордово-красным балдахином. Бронзовые, покрытые слоем прошедших лет канделябры. Распахнутое настежь окно и дрожащее пламя единственной горящей свечи. И запах. Тяжелый, мускусный, будоражащий душу. Стон из вороха одеял тоже вовсе не настоящий. Он не может быть из этого мира, потому что звучит, словно диковинная песня. Завлекающая, отчаянная, полная чувств и силы. Старая, как мир, и прекрасная, как сама любовь. Не может быть настоящей и кисть с длинными пальцами, выпроставшаяся из-под шелковых покровов и скользнувшая по влажной чужой спине. Скользнувшая нежно, едва касаясь, но с такой невыразимой нуждой и трепетом, что вдруг захотелось плакать. Сон? Реальность? Сложно сказать. Слишком много разных эмоций. Запредельно большая концентрация чужих чувств и откровенных желаний. Но, что бы это ни было, оно благосклонно позволило увидеть две мужские фигуры, слившееся между собой, как единое целое. Без четкой разницы, без каких либо границ и рамок. Просто очертания тел. Только прикосновения, только шепот и скользящий по краю сознания острый, как нож, выдох. И любовь. Такая отчаянная. Такая явная и плотная, что ее, кажется, можно потрогать руками. Она в воздухе. Она в каждом движении, в каждой капельке пота на разгоряченных телах. Ненастоящая иллюзия. Бесцеремонное вторжение в чужой мир, но невозможно сдвинуться с места под впечатлением от запретной, не предназначенной для чужих глаз картины. Скольжение в унисон, мягкое трение кожи о кожу, шелест простыней и влажный звук поцелуя. Как будто в другом измерении. В другой жизни. На грани самого острого из ощущений. Мягкое прикосновение пальцев, крутой изгиб спины, поддерживающая ладонь на пояснице, и трогательно завивающиеся в колечки волоски где-то там, на затылке. А еще слова. Отчаянные, горячечные, наполненные такими чувствами, такой нуждой, что перехватывает дыхание. - Люблю… - мягким выдохом по коже, разрядом тока вдоль сжатого, словно пружина, позвоночника. - Люблю… - в каждой молекуле воздуха, в разделенном на двоих дыхании. - Люблю… - на уровне мыслей и жгучей потребности в другом существе настолько, что стираются границы. И, наверное, нет ничего сильнее и важнее в эту минуту. Только разделенная на двоих страсть, спрятанная за дверями пропахшей сандалом спальни. Затерянная среди бордовых простыней и впитавшаяся вместе с потом в шелк подушек. - Магнус! - больным, отчаянным шепотом на ухо. Пальцами в растрепанные волосы, поцелуем в пылающую, словно ад, кожу. - Александр! – прерывистым выдохом в трепещущие губы, следами от зубов на блестящей от испарины груди. Имя – слово молитва. Единственное. Правильное. На грани сна и яви. Среди обезумевших эмоций и практически полной чувственной амнезии. Имя – как якорь в этом мире. Как то самое, что способно накрепко привязать к земле. Как смысл жизни. Смысл всего. Горьковато-соленый пот, собирающейся в ключичных ямках, безмолвный крик, застрявший в горле, миллионы признаний в глубине мутных от страсти зрачков. Дрожащее тело до краев переполнено удовольствием. Оно хлещет из каждой поры, словно из прорванной плотины. Этот бесконтрольный поток сметает на своем пути все, разбивает, крошит, стирает из реальности. Это больше чем просто контакт кожи с кожей. Это высоковольтный разряд в самый центр мозга. Это оголенный провод в ладони и безумный огонь у подножья их личного креста. Это агония. Это самая сладкая из возможных смертей. Едва ли это можно увидеть обычным зрением. И вряд ли можно постичь огрубевшим рассудком.