Алхимик с Земли

В кабинете было тихо, за окном шумела метель, и через открытую дверь в гостиную был слышен треск огня в камине. Евгений Петрович, представитель уже, к сожалению, ставшего бедным и почти безызвестным дворянского рода, сидел, уставившись на деревянные дощечки из мореного дуба, и рассматривал странные письмена, похожие на орнамент, который используют на обложках книг со сказаниями. Он уже пять лет находился в отставке, и все эти пять лет он расшифровывал древнюю «библиотеку» рода — свитки, дощечки и просто кипы различной сохранности бересты. Сначала, когда работа только была начата, ему приходилось часто вспоминать семейные предания, говорившие об этих остатках знаний волхвов, и прочитанные каждому в семье листки бересты, на котором были нарисованы эти орнаментоподобные письмена и их перевод на привычной кириллице. С тех пор он продвинулся очень далеко… По сравнению со своими предшественниками, однако, он всего лишь смог прочитать в лучшем случае одну пятую своего хранилища, и при том это были в основном слабо сохранившиеся клочки бересты и даже один берестяной свиток. Два месяца назад Евгений решил снова попытаться прочесть дощечки. Дело в том, что несмотря на то, что он почти освоил орнаментный вид письма, письмена на дощечках различались с письменами на бересте как русский язык со старославянским, и эти гораздо более древние знания всё сильнее и сильнее подогревали, можно даже сказать, разжигали, интерес отставного полковника, на старости лет дорвавшегося, наконец, до того что было ему интереснее всего — истории своей родины, дома и своего народа. Петрович взглянул на дощечку в очередной раз, и на этот раз в его глазах мелькнуло узнавание, он ещё пять минут смотрел на участок текста, внезапно ставшего хоть немного понятным, и, резво взяв перо в свою руку, с увлечением принялся записывать то, что он, наконец, смог прочесть, затем наступил черед ещё одной дощечки, потом ещё одной… Евгений пришел в себя днём от звука хлопнувшей двери и раздавшихся громких шагов. Он вскочил и стремглав бросился к сундуку, лежащему у кровати, быстро открыл его и достал оттуда револьвер, затем он выхватил саблю, которая висела на стене над кроватью, и встал так, чтоб оказаться за спиной у напавшего, как только тот зайдёт в комнату. Шаги приближались… Они раздавались всё громче и делались всё быстрей. Наконец, человек подошёл к комнате и, заглянув в дверь, крикнул:«Damn, Mark, he might be here, look at the papers, he couldnʼt run far». Как только слова затихли, Евгений Петрович выскочил из-за двери и рубанул человека в кирасе коротко, без размаха. Тот, словно почуяв что-то, попытался обернуться, но это ему не помогло, и старая сабля, почти перерубив горло, застряла в позвоночнике, после чего послышался хрип умирающего… Тут же раздался выстрел, и мимо уха просвистела пуля. Слева из-за прохода в гостиную мелькнула тень, и Петрович едва успел обернуться и отвести саблей клинок, направлявшийся к его шее. В следующее мгновенье его пнули в живот, и он отлетел назад на пару шагов и упал на живот, выронив саблю и едва не нажав на курок револьвера в левой руке. Оставшийся убийца подошёл к Петровичу и сказал: «Ну что, собака, выбирай - смерть или рассказываешь нам про Разумовского, ну так что?» Евгений Петрович посмотрел на него и со словами: «Хрен вам», - откинулся на правый бок и, выкидывая левую руку, нажал на спуск, громыхнул выстрел, и в комнате запахло порохом, и затем послышался звук падающего тела, под которым быстро растекалась лужа крови. Убедившись, что никого в округе нет, полковник ликвидировал трупы, предварительно обыскав, и протёр пол от крови. После этого он собрал свои записи и копии оригинальных текстов, сделанных им на всякий случай, убрал в тайник оригиналы и поехал в ближайший город… «Переводы придется закончить попозже», — с сожалением думал Евгений, раз эти гады нашли его и спрашивали про Разумовского, то, получается, их сдали, так как никто кроме его начальника — генерала Фейербаха, не знал, где он находится, и не знал про его связь с Разумовским, значит, спокойной жизни не видать и опять придется носиться как угорелому. И расшифровку древних текстов придется отложить, что весьма и весьма не хотелось делать… *** Во время пути Евгений Петрович вспоминал и обдумывал то, что он вчера в запале расшифровал. Картина получалось занятная — до этого всё, что было написано на бересте, было лишь обычной историей его рода, где, как он понял, самые старые сохранившиеся описания говорили о годе 4638 от сотворения мира, при том, как он понял, там уже говорилось об упадке в стране того времени, и были написаны страхи человека о начале распада целого государства и народа. Все остальные записи на бересте остались лишь после этого, при этом утраченная страна там описывалась словно край обетованный, и все эти записи были похожи на записи обычного человека в его дневнике. В то же время на дощечках была описана какая-то методика по пробуждению каких-то сил в человеке, но, увы, к сожалению, он не перевёл все дощечки, так как просто вырубился от усталости. Если методика работала, то записи по описанию всех тех странностей в древности становились не такими невероятными, так что, оставалось перевести оставшуюся половину и посмотреть, насколько являются они правдивыми. *** Евгений добрался до города, когда уже стемнело, так что он, не мудрствуя лукаво, направился в гостиную и снял там номер на ночь, и попросил газету «Русское обозрение» за эту неделю. Эта газета начала выпускаться только в этом 1876 году и имела скандальную репутацию, в основном не только за публикацию некоторых непроверенных материалов, сколько за то, что туда попадали различные не видевшие цензуру материалы, так что, как был уверен Евгений Петрович, в скором времени эту газету закроют, а раз так, то и для связи со своими её можно поиспользовать, не засекут, так как за тем зрелищем, где Моська на Слона лает, остальное не очень-то и видно. Прочитав этот номер и насладившись стихами Симбирского, он с сожалением констатировал, что тревогу Разумовский не объявил, а, значит, либо его уже нет, либо он ещё не знает, что его раскрыли. Полковник решил не париться и лег спать. Утром, как проснулся, он направился к почтовому отделению, добравшись до него, отправил телеграмму своему старому знакомому, чтоб он опубликовал один интересный стишок в этой газете. Данный стих подавал знак на встречу в условленном месте через месяц в Петербурге. Теперь Евгению осталось только выехать в столицу Империи и ждать встречи, а в пути можно и копии по-переводить.