В этом хрупком теле как найти мне силы, чтобы выстоять в неравной борьбе?
Три часа дня, и жара не думает спадать на улице. А что я хотела, когда переехала из Милана в Рим? Что будет солнца поменьше, или влажность, как в тропиках? Кстати, о тропиках и Африке. Ополоснув лицо холодной водой, устало посмотрела на себя в зеркало: сидеть, не разгибаясь, пять часов над рефератом по биологии, с одной бутылкой воды, за сутки до сдачи самой работы… Могу. Умею. Практикую. Тошнота подкатила новой волной, заставив склониться над белым унитазом. Когда то, что было в желудке, вышло, тяжело отдышалась и устало прислонилась к холодной бандурине, точнее, к унитазу. Стоило час назад съесть мне пиццу, которая была не первой свежести, как полчаса меня уже крутит и выйти из ванной комнаты не предоставлялось возможности даже за водой. Отравление — оно такое… гадкое. Так и помереть от обезвоживания недолго. В среднем, человек без воды живёт три дня, без еды месяц. И всё это сопровождается либо опуханием тела и помутнением рассудка, либо анорексичной худобой и ещё одним сдвигом в голове. Но такой участи я себе не хотела, поэтому намотала волю на кулак, встала и на дрожащих ногах, хватаясь за стенку, добралась до кухни. Жила я недалеко от моста Святого Ангела. Поэтому мне из окна открывался потрясающий вид на мост. Со стороны, особенно во время заката, это место просто наполняется волшебством и романтикой. Но всё лишь для того, чтобы кануть в темноту ночи Призрачного Рима. Мост напротив моей квартиры был известен тем, что одиннадцатого сентября, между двенадцатью и часом ночи появляется призрак девушки. Беатриче Ченчи. Девушка, которую обезглавили лишь за то, что она решилась защититься от отца-тирана. Скажем так, про свою соседку я знаю более, чем достаточно. Добравшись до фильтра, припала к нему, как Лючи после охоты приползает к молоку и лакает его, словно это то, о чём он мечтал всю жизнь. Серый худощавый кот вызывал у моих соседей жалость и презрение ко мне за то, что не кормлю его. На самом деле, один мой обед мы делим на двоих. Просто он всё это охотой на мышей и прожигает. Зелёные глаза-лампы сверкнули из тени. Услышав вопрошающее «Мрр», опустила голову и улыбнулась. Лючи начал тереться об мои ноги. В коридоре позвонил телефон. Покрепче сжав фильтр, глотнула воду и подавилась. Дура, куда спешу? Никто не отберёт! Однако, я пила так, словно перед смертью. Я знаю — кто звонит и что хочет. Мой старший брат — Данте Конте — ещё та заноза в заднице в свои тридцать два. Наша разница в возрасте ровно двенадцать лет. Казалось бы, прекрасно иметь такого старшего брата: красивый, обаятельный, улыбчивый, умеет держать лицо, директор одного из ведущих банков Италии (унаследовал часть дела отца), вокруг которого вьются девушки не стайками, а стаями. Всё бы ничего, но у Данте в последнее время пошёл конкретный психоз. Наш отец попал в больницу с сердечным приступом, и вместо того, чтобы навестить его, решил поискать завещание. Своевременно, что сказать. Ублюдок. От него я держусь подальше уже месяц (раньше это было не так. Просто не общались. Он работает, я учусь и занимаюсь волонтёрством в неблагополучных районах Африки во время каникул). Он просто уверен, что я знаю, куда папа спрятал завещание. Ага. Стою и сторожу его теперь. Опустившись на пол, оставив фильтр на столе, взяла кота на руки и легла. Холодная поверхность деревянного паркета приятно холодила кожу. От этого хотелось спать. А ещё Лючи под ухом приятно мурчит… Услышав стук в дверь, открыла глаза, сбрасывая оковы дрёмы. Сюда пришёл, зараза… Сев и зевнув, попыталась встать и зависла. Я уснула на полу? Сколько время? Бросив взгляд на часы, так и застыла. Пять минут двенадцатого. Кот на полу зашипел. Услышав то, как снаружи кто-то пытается взломать замок в мою квартиру, отмерла. В голову начали закрадываться весьма неприятные подозрения. Данте, ты серьёзно, да? Пожалуйста, пусть за дверью будешь не ты… Дыши, Габриэль, дыши глубже. И слушай. — Долго ещё? — Замок взломать — это тебе не торт разрезать! Имей терпение! Тем более, твоя сестрёнка не дура: поставила три замка. Два сломаю, один можно будет так выбить. Нет… Понимая, что, если так буду стоять статуей, есть все шансы взломщикам меня убить (а то, что это будет, я не сомневаюсь. С Данте мы давно не ладим), развернулась к окну. Пластиковые окна, да? Как смешно. Очень смешно, когда они открываться не хотят. Стараясь дёргать по тише, чтобы не вызвать ненужных подозрений, открыла окно и первым выпустила кота на пожарную лестницу. Оттуда ты сам, Лючи. Прости меня. Но в таких условиях я тебя не спасу. Если спасусь от брата, утром заберу. Не упасть. Второй этаж же… Не упасть. Асфальт и камни — это очень больно. Послышался звук удара об дверь. Взломали два замка. Остался третий. Боже… Святая Мария, защити дитя своё. Нога в воздухе не нащупала лесенку, и я сорвалась вниз. Упав на землю, глухо зашипела от боли. С радостью бы свернуться в калачик и уснуть. Есть ещё хочется… Вставай, вставай, Конте, некогда прохлаждаться. Есть вариант, как спрятаться под мост, или перебежать на другую сторону, или переплыть. Река не такая глубокая. Плавать умею. Что ещё нужно? — Она сбежала! Уже обнаружили. Не успело и пяти минут пройти. Зажав ладонями рот, чтобы никто не услышал моего всхлипа, услышала стук сердца. Мне страшно. Мама… Мамочка… Мамуля… Почему ты умерла? Почему погасла твоя жизнь? Ты была тем самым огоньком, благодаря которому семья Конте могла действительно назвать себя «семья», а не кивать на формальность в документах. Мама, помоги… Закрыв глаза на боль в животе и слабость в теле, побежала к мосту. Фонари слабо горели после вчерашней аварии на электростанции, из-за которой половина реферата просто пропала с ноутбука. Беги, беги, Габриэль, до воды не так далеко… Тишину разорвал оглушительный выстрел позади меня. Вместо того, чтобы остановиться, я пустилась бежать дальше. Если перебегу на ту сторону, то даже раненая смогу скрыться в тёмных переулках, переждать и утром обратиться в полицию. Спастись. Только бы спастись от этого психа с пистолетом в руках! Ещё выстрел. Боль, как огонь, пронзила ногу. С криком я упала на землю и поджала простреленную ногу под себя. Да за что? — Габриэ-э-эль, святая моя сестра. Сгинь… — Помнишь, ты в детстве говорила, что тебя назвали в честь архангела Габриэля? Это правда. Мама меня потихоньку к религиям так приучала, находила такие лазейки, которые могли меня заставить самой искать информацию и этим хвастаться. Его шаги слишком близки. Несмотря на слабое освещение, в темноте я отчётливо видела силуэт брата. Вставать из-за больной ноги было очень тяжело. Кровь буквально залила мне ступни и асфальт. Отдельно я подумала, что хорошо, что платье не надела, а ограничилась шортами и футболкой. Прям радость сейчас. Глупая радость. — Габриэ-э-эль… Ненавижу, когда он так тянет конец моего имени. Прислонившись к перилам моста и наклонившись назад, быстро глянула назад. Страх снова закрался в душу, выбивая последние остатки здравого смысла и реальности. Что же хуже: получить пулю в лоб от брата или же упасть в чёрную пучину воды? Ни того, ни другого я не хотела для себя. Но выбор пришлось принимать быстро. Характерный щелчок заставил меня зажмуриться, но дальше последовало то, чего не ожидала: Данте матерился, ругался и молился одновременно. Открыв глаза, хватаясь за каменные перила, так и застыла от… ужаса или шока. Или всего вместе… Меня защищал призрак. Нет, не так. Меня. Защищал. Призрак… Беатриче Ченчи. В голову сразу ударила кровь, и я вспомнила три важные вещи: я и Данте стоим на мосту Святого Ангела — любимое место обезглавленной римлянки. Сейчас ночь. И уже наступило одиннадцатое сентября… Наблюдая за тем, как призрак Беатриче наступает на Данте с вытянутыми руками и душит его, чувствовала, как задыхаюсь, а в груди разрастается огненная боль. Голову потянуло вниз, а следом тело. Руки ослабли и больше не держали меня. Как сквозь вату услышала шум ветра в ушах и всплеск воды над головой. Странно было в полубессознательном состоянии чувствовать одновременно огонь в ноге и груди и лёд, сковывающий всё тело. Италия ночью засыпает, и просыпается мафия.***
Тело сковывала боль. Это я ощущала даже не приходя в сознание. Где-то там кричали и просили кого-то очнуться. Но почему-то трогали моё тело, обжигая его тем самым, принося ещё больше страданий. Подождите. Остановитесь. Прекратите! Мне больно! Больно! Болит тело. Болит душа. Такое чувство, что её вывернули, встряхнули и завернули обратно, перед этим отправив её в выжималку. Интересно, что выжали из неё? Что есть у души? Больно… — Мичи… Ещё одно прикосновение. Оставьте меня. Прошу. — Мичи… Голос. Он такой слабый и глухой. Простуженный. Тот, кто говорит, ребёнок. Простуженный ребёнок, да? Да. И этот голос — единственное, на что можно отвлечься в этой пучине боли. Только не касайся, ребёнок. Не надо. — Мичи… — Га… Габри… Услышав родное имя вздрогнула и застонала от боли. Господи, что происходит? Почему каждое моё движение — это подвиг сейчас? Почему? За что? Из-за чего? В голове такая каша из-за слабости, боли и ещё чего-то… — Габри… Этот голос отличался от голоса, который звал какую-то «Мичи». Этот голос принадлежал девочке. Он был тихий и спокойный, что меня и поразило. С трудом открыв глаза, обнаружила, что лежу где-то… в темноте. Или это глаза не пришли в себя? Попытка встать не увенчалась успехом: меня просто взяли за руку, и боль пригвоздила обратно. — Габри… Снова… Да за что такие муки? Не проще было меня на костёр? Открываю глаза и аккуратно поворачиваю голову на источник звука и прохладного дыхания. Это обошлось не без боли. Напротив меня лежала маленькая девочка. Ей было не больше пять-шесть лет и вид был весьма… болезненным. Бледная кожа, круги под глазами заставили меня забеспокоиться за здоровье малышки. С трудом подняв руку, приложила ко лбу. Прохладный. Температуры нет. Длинные каштановые волосы лежали на полу и даже задевали моё предплечье. Глаза девочки были приятного шоколадного оттенка, но смотрели они как-то… потухшее. Словно из них высосали жизнь. «Жизнь», — это слово резануло сознание. Снова не хватало воздуха. Его не было. Просто не было. Схватившись за горло, пытаясь убрать невидимые руки с шеи, закричала от нахлынувших воспоминаний, боли и ужаса. — Мичи! Мичи! Мичи! — Мичиру, открой глаза! Позовите врача! — Габри, успокойся… Голоса смешались в общую какофонию звуков. Слова напоминали дополнительные стрелы в раны. Стрелы с ядом, вспарывающие кожу и выворачивающие кости наружу. Невыносимо больно. Всё вокруг заливала моя кровь. Моя кровь и кровь этой девочки. Кровь. Кровь. Кровь! Её безумно много! Кровь из отверстия в груди, кровь из раны в шее ребёнка, который теперь смотрит так невозмутимо… словно мертва. Мертва… Мертва… В один миг на меня обрушилась темнота. Я отчетливо услышала, как под её тяжестью хрустнули и сломались мои кости. А грудная клетка просто лопнула от давления извне, подобно воздушному шарику на горячем солнце…