Польские каникулы

Насколько знал Питер, ни один из мутантов не умел отключать свои способности. Искусственным путем — может быть. Питер был любопытен, а потому тот факт, что странный парень, однажды заявившийся к нему домой в компании еще двух не менее странных — его звали Чарльз Ксавье, — колол себе дурь, тумблером переводящую способность слышать все и вся в способность ходить, не был для него тайной. Питер посмотрел на свои ноги и на всякий случай пошевелил ими, чтобы убедиться, что те чувствовали себя хорошо. Пятки немного покалывало, но это было нормальным явлением. Все-таки ходил Питер чуть больше и дальше нормальных людей. Интересно, а каково это — остаться без ног? Питера передернуло, и он моментально посочувствовал Чарльзу. Страшный выбор — способности или ноги. А если ноги и способности — это одно и то же? Питер любил свою мутацию. Она была, наверно, лучшим, что он мог в себе найти. Иногда, правда, в голове проскакивала беспредельно кощунственная мысль, и Питер думал, каково быть обычным. В любой мутации был изъян, с любой нужно было уметь приживаться. Вот и Питер давно примирился с каждым минусом в себе, но бывали минуты слабости, длящиеся для него так долго, что можно было с ума сойти, когда он желал увидеть мир таким, каким тот был на самом деле. Не таким медленным. Когда Питер выходил на улицу, спеша за чем-то, машины ехали настолько медленно, что можно было счищать с шин грязь. А люди были статуями. Полезно в большинстве случаев, но порой и бесило. Особенно, когда Питер проходил мимо матери, а та, как стояла у зеркала с помадой у губ, так и оставалась стоять с ней же, когда он возвращался. Может поэтому, в том, что было на самом деле важно, Питер не любил спешку? Рассказать кому — надорвут животы от смеха. Питер Максимофф не любил спешку. Анекдот столетия.

***

Мария уходила на работу в девять. Питер спрашивал около десяти-двенадцати тысяч раз — сбился на подсчете, — на кой же матери нужна была работа, если всем необходимым он мог ее обеспечить без особого напряжения. На этот вполне невинный вопрос он получал, как ему казалось, незаслуженное обвинение в обворовывании честных предпринимателей. Честных предпринимателей! Смех какой! Питер набегал на магазины людей зажравшихся, у кого в достатке имелись деньги и девочки. Что он, зверь, выносить последний бисквитный торт и бутылку молока из магазинчика на обочине, державшегося за счет бесконечного энтузиазма хозяина? Нет, конечно. А вот толстые дяди с тремя коттеджами вполне могли пережить без трех телевизоров, куртки, кроссовок и пиццы с ананасами. Тем более Питер благородно не совершал набеги на один и тот же магазин чаще раза-двух в год. Почти что Робин Гуд. Питер пытался идти, как в замедленной съемке, считая до десяти после каждого шага на лестнице, ведущей из подвала, но все равно, когда оказался в коридоре, увидел, что Мария не надела туфли. Питер подумал, что нужно считать до пятнадцати. - Ма, на работу? Ого, новое платье? Тебе идет синий. Слышала, у мистера Барнса умер песик. Жалко-то как. Песика, в смысле. Я тут в шкафу прибрался. Серьезно, прибрался. Скучно было, вот и... А, прикол! Помнишь, в новостях говорили о том, что кто-то спер флаг со здания мэрии? Так он у меня в носках валялся. Не помню, зачем понадобился. Мы в тот день не твой день рождения отмечали, нет? - Питер, - мягко оборвала его Мария, - паузы. Ты забыл. Питер досадливо пнул воздух ногой. - Что, опять? Тысяча фраз в минуту, да? Знаешь, бывает трудновато вечно контролировать свой... Ну... Мою эту супер-шустрость. - Все контролируют свои мутации. Ты же знаешь. Это часть тебя. Не наоборот. - Я все давным-давно умею контролировать. Просто оно — это я. Это как контролировать дыхание, понимаешь? Нет? Ну я так и думал. Мария улыбнулась и потрепала его, как ребенка, по голове. Питер думал, что мог бы быть темно-рыжим, как отец, если бы не мутация. Мария никогда не говорила, что ей было с ним тяжело, но Питер подозревал, что не был подарком. А бывали мутанты, с которыми обычным родителям было легко? - Чем займешься сегодня? - спросила Мария. Питер скорчил мину и пожал плечами. Он мог заниматься практически чем угодно. Иногда надоедало. - Ну там... Теннис, «Пакман», домчусь до Техаса. Ой, или не до Техаса. Лучше к Джорджу Лукасу загляну. Третью часть «Звездных войн» снимают. Хочу узнать, почему этот Кеноби не сказал Люку, что Дарт Вейдер — его отец до того, как не стало почти поздно. Да. Питер понял, что опять не подумал о том, что брякнул, когда Мария потупила взгляд и тихо вздохнула. Он знал, что ей было и стыдно, и обидно. Она не хотела, чтобы он знал отца. До сих пор не хотела. И, наверно, если бы не нелепость в виде случая, когда она проболталась, сама того не поняв, Питер так никогда и не выпытал бы у нее правду о втором родителе. Это случилось год или полтора назад. Питер мог бы уже раз сто прийти к отцу, но что-то его тормозило. Его! Тормозило! Питер думал, таких вещей не существовало, но вот выискалось нечто неосязаемое. - Я не врала тебе об отце. Я просто не говорила. - Да-да, ты уточняла, - отмахнулся Питер и улыбнулся. - Спереть печенье на ужин? Или устриц? - Питер, ты злишься на меня? - Ужас какой! Я вообще не умею злиться. Только негодовать или... ммм... дуться. Мне немного не по себе, а так все хорошо. Просто, - Питер засунул руки в карманы, чтобы чем-то их занять, и покачался на пятках, - странно это, знаешь, когда у тебя есть папаша, который ни сном, ни духом. Еще страннее будет заявиться к нему в гости на чай и сказать: «Эй, чувак, а мы с тобой, как Люк с Вейдером, сечешь?». Мария поджала губы. - Я не хочу, чтобы ты с ним связывался, Питер. Двадцать четыре года молчала не для этого. Не вздумай! - Ма-а... - Он не хороший человек. Он не будет дарить тебе паровозы на дни рождения, ясно? - Так уже и не надо. - Питер! - Ой, вспомни Вашингтон. Он убил, что ли, кого-то? Нет. Он — хороший парень. Не идеален, конечно... - Так, хватит, - отрезала Мария. - Я жила с ним. Я знаю, какой он, каким может быть. Он — один из худших кандидатов в отцы, Питер, я не желаю, чтобы ты пошел по его стопам. Ничему хорошему научить он не может — ни себя, ни остальных. Я не говорю, что он демон... - ...но звучит именно так... - ...однако прошу: забудь. Если его пальцем тронуть, озлобить, он же с лица Земли сотрет. Я помню его маниакальную одержимость Шоу. - А, - изобразил задумчивость Питер, - это тот добрый человек, который его мать убил? Ну-ну, и что там? - Питер... - Гены, отягощенная наследственность. Мы, как сказал Маугли, с ним одной крови, ма. С этим ничего не поделать. Я — его сын. Это докажет любой анализ. Я не могу не быть с ним связан. - Сколько ты его знаешь? - воскликнула Мария. Питер не хотел хамить. Он любил мать. - Благодаря тебе, час от силы. Он ушел в подвал, по пути пнув диван. Достал «Я и оно» Фрейда, под которую с удобством засыпал, сердито открыл страницу, на которой остановился. Подумал. Откинул книгу. Взял пепси и вчерашний бургер. Когда он сминал бумажку и возвращал в руки Фрейда, Мария едва ли моргнула больше одного раза. - Питер, - неуверенно позвала она сверху. - Я маюсь фигней. До вечера, ма. Когда Мария вышла из дома, он успел накидать в рюкзак вещей, написать записку и прикрепить к холодильнику. Когда она дошла до машины, он успел полить герань, которую забыла полить мать, стереть крошки со стола и добраться до аэропорта. Билет в Польшу стоил недешево, но Питер корил себя только за то, что не купил его раньше.