Два шага до черты

Двадцать девятое марта две тысячи четырнадцатый год, Москва       Два кубика сахара с плеском упали на дно фарфоровой чашки и мгновенно растаяли. Женщина лет тридцати пяти-сорока на вид вздрогнула и, взяв дрожащей рукой алюминиевую ложку, принялась более спокойно помешивать заваренный ромашковый чай. В последнее время, как стала она замечать, нервозность и недосып давали о себе знать. Прошло около четырёх дней с тех пор, когда она видела сына. Взмыленного, расстроенного, рассерженного и весьма подавленного. Она привыкла к тому, что за несколько лет их отношения неизменно ухудшались: Паша, будучи взрослым человеком, понятное дело, постепенно отдалялся от матери, игнорировал некоторые сделанные ею замечания, закрывался в своей комнате, а Наталья терпела — храбро, горделиво, мужественно сцепив зубы. Так происходило ровно два года, а когда Паше исполнилось двадцать лет, на пороге дома Вершининых объявился странноватый мужчина, впрочем, приятной наружности. Коротко извинился, пролепетав что-то донельзя лестное и красноречивое, и Наталья, по натуре душа черствая, оттаяла. Супруг сыпал комплиментами крайне редко, был и остаётся человеком старой праведной закалки, а потому мать Паши легко сошлась с таинственным незнакомцем, появившимся на пороге квартиры буквально одним днём. А что? Мужчина порядочный, состоятельный, с поразительно серыми глазами и ослепительной улыбкой. Она никогда не обращала внимания на проплешины, выступающие с возрастом на его шарообразной голове, шутливо подмечала его недостатки и искренно смеялась над странностями нового избранника. На проживание хватало, учитывая, что Павел, оставшись после развода родителей с матерью, обучался средне, собственно, как и многие студенты, и получал заслуженную стипендию. Наталья никогда не жаловалась на жизнь, считая это наивысшим проявлением слабости, которую выказывать ни при сыне, ни при муже отнюдь не собиралась. Тем более, что все складывалось более-менее сносно, за исключением мелких неурядиц, вспыхивающих изредка в семье. Вершинин невзлюбил избранника матери, всячески проявляя недовольство, а мужчина — отвечал тем же. Бывало, что в редкие дни затишья они сближались, но то были моменты невероятно удивительные. Отчим не питал родительской любви к пасынку, выражая неприязнь колкими словечками или бранью, а Наталье твердил о том, что в двадцать лет можно было бы обзавестись семьёй и жить самостоятельно без присмотра женщины. Вершинина не придавала разногласиям любимых мужчин особого значения до событий четырехдневной давности. Паша не появлялся дома, не отвечал на многочисленные звонки обеспокоенной матери. Наталья забыла о сне, ворочаясь длинными ночами на мягкой постели и бездумно рассматривая потолок. И плевать, что супруг, напротив, был откровенно весел и сохранял бодрое расположение духа — через два дня лично потащился в полицию писать бестолковое заявление. Почему таковое? Результатов это не дало ничуть. — Да. Дела. — задумчиво протянула собеседница и с сожалением взглянула на подругу. — Наверняка, Настена с Пашкой ошивается. Третий день дома нет. — И что, — усмехнулась горько Вершинина, — ты так спокойно об этом говоришь? Особа, что сидела напротив удивленной Натальи, легонько повела плечом и, мягко улыбнувшись, заметила: — Ты Андрею звонила? Может быть, они в квартире твоего сына. Надобность тревожить бывшего супруга свелась у Вершининой к минимуму: они всё ещё поддерживали какую-никакую связь, ещё меньше виделись, и женщина сочла это обстоятельство довольно-таки хорошим. Отец Павла слыл мужчиной деловым, почитаемым в узких кругах, однако отличался прескверным характером и рядом принципов, которых набожно придерживался. Отношения между ним и Пашей, на удивление, были родственными в первой ипостаси и чуть что, Вершинина знала, где искать сына. Однако, увы, не в этот раз. — Звонила. Поднял на уши всю Москву. Завтра обещались расклеить объявления и начать поиски. — Оперативно, — надрывистым голосом парировала мать Насти и вздохнула, — а… — Не переживай, всю их компанию будут искать, даю слово. — Спасибо, — пролепетала коротко женщина в цветастом платьице и, расплатившись за кофе, добавила: — а то ведь мать при смерти. А ты знаешь, как Настена к бабушке-то относится, а на полицию, сама понимаешь, надеяться нет смысла. Вершинина только согласно кивнула. Они познакомились с матерью Насти, когда обоим едва перевалило за восемнадцать. Совсем юные, по-детски настроенные девчонки, а уже с горой проблем за плечами. У Натальи уже угадывался заметный животик на третьем месяце беременности, не так давно появилась квартира и окрыленный любовью к ней муж. Перспективный, подающий большие надежды на ювелирном поприще, а у соседки по палате — из всего перечисленного красовался маленький аккуратный живот да румяные щеки, красные, словно наливные яблоки. Девушки, как ни странно, нашли общий язык мгновенно. Долгими летними вечерами коротать часы за обычной болтовней им обеим нравилось. — Как их найдут? — переспросила в третий раз Романова, когда соседки покидали кафе. — У Андрея свои методы. — Беззаботно отозвалась Наталья, поправляя воротничок пальто. — Но Паше будет очень несладко, это я обещаю. — А Сергей что? — Что-что, — с ноткой грусти произнесла Вершинина — ликует и наслаждается. — И ты так спокойна?! Это твой сын, между прочим! — Возразила мать Насти, перешагивая замерзшую лужу. — Пусть сами разбираются, я уже устала, веришь? Главное, пусть найдут мне сына, а там отец с него три шкуры снимет, а затем и я.

***

      Слова, произнесённые на улице взволнованной Натальей, произвели на Светлану тяжёлое впечатление. Она, конечно, не стала перечить с подругой, которая оставалась настроена решительно, но и не собиралась её поддерживать в сомнительных начинаниях. Дошли до подъезда женщины бодро и очень скоро, поэтому простились на пороге кратко и мрачно. Темы для разговора больше не находилось, доводы не срывались с языка — каждая была полностью погружена в свои размышления. И если Наталья высказывала открытое негодование не подбирая правильных слов, то набожная Светлана ещё трижды подумала, прежде чем открыть свою точку зрения на следующий день. Ночь она провела в абсолютном одиночестве, как можно увереннее заявив матери, что Настя в порядке. Хотя всё происходило в корне не так. Женщина боялась. Когда она была юной, находить общий язык с людьми ей приходилось неимоверно сложно. Родители отличались показательной строгостью, держали Светлану в ежовых рукавицах, шагу не давали ступить и постоянно давили собственным авторитетом. По меркам тогдашнего Советского Союза Настин дед занимал немалую должность в парламенте. Политик, известный критик и справедливый руководитель, понятное дело, пользовался доверием практически всех своих приближённых, а семья — как отдельная каста занимала первоочередное значение. Вспоминая о покойном отце, Светлана не единожды молилась, что Насте, к счастью, не довелось с ним познакомиться в более сознательном возрасте. Мужчина скончался едва малышке исполнилось три года, поэтому всё, что Настя о нем и знала — большие усы и нос с горбинкой — главные атрибуты внешности деда. Женщина боялась себе в том признаться долгие-долгие годы, однако со смертью её отца, жизнь стала немного легче. Мать, конечно, пыталась влиять на порядки в квартире Романовых, особенно на поведение любимой Настюшки, которая «по дурости-по глупости» связалась с этим негодником, но давалось ей это с трудом: здоровье уже не позволяло. Что до Светланы, то она старалась быть любезной и обходительной как с дочерью, так и её Лешей. Конфликты бывали: вспыхивали редко, но неожиданно на этой почве, и женщина, как правило, превращалась в натуру деспотичного отца, гены давали о себе знать. Настя ревела, после смягчалась и, естественно, на первых порах мчалась с Романовой мириться. В общем, Светлана была довольна поведением дочери, дружбой с Вершининым и укладом её жизни, поэтому особо не переживала, когда Настя исчезла первые двое суток. Спохватилась Светлана только после заявления Сергея, который утверждал, что Паша втянул Настю в неугодное дело. По правде сказать, любовь, как и уважение сосед так и не снискал в сердце Романовой, но женщина к нему прислушалась. Позавчера мужчина поделился кое-какими соображениями и, отсалютовав супруге, отправился якобы в командировку. А может так оно и было, да только Светлана смотрела на этот спектакль с отрешенностью и презрением: «Уж лучше без мужа» — негромко сказала она себе тогда. Наталья ждала известий от отца Паши, любовно докладывая обо всем подруге, к сожалению, новостей не было пока вовсе, и Светлана впервые за долгое время почувствовала отчаяние. Она засобиралась в полицию на следующий день после их разговоров в кафе и, отпросившись в больнице, прямиком отправилась в районное отделение. Встретили Романову приветливо и даже любезно провели до кабинета одного из командиров. — Прошу, — худощавый паренек в фуражке затолкал Светлану внутрь и закрыл за ней дверь, — товарищ генерал сейчас подойдёт. Благодарно кивнув, женщина стала думать, как и что будет излагать. Заявление было написано ещё в самом начале, и ей — врачу со стажем, пришлось поупражняться, чтобы хоть как-то изобразить более-менее разборчивый почерк. Светлана прижала сумочку к груди и, разглядывая тикающие настенные часы, печально улыбнулась. — Гражданка Романова? — Да, это я. А к чему такая честь для меня? Сразу с коридора и не к заурядному следователю, а к вам? — Ах, это… — отмахнулся лысеющий мужчина, — простая формальность. Скажите спасибо покойному отцу. — Вот оно что! — Смекнула мать Насти и крепче схватилась за сумку. — Приступим к делу. Вы написали об исчезновении дочери и её друзей, так? — Именно, и мне надо, чтоб их отыскали в кратчайшие сроки. — Голос Светланы звучал требовательно и генерал, восседавший в кресле, даже выронил лист бумаги из пожелтевших рук. *** Двадцать девятое марта две тысячи четырнадцатый год, Припять       Ни один предложенный вариант не был рассмотрен всерьёз. Паша склонился над подругой, заглядываясь на её белое, будто высеченное из камня лицо. И если он ещё сохранял мнительное спокойствие, то его друг воспылал лютой ненавистью к Чернобылю и проклятой Припяти. Дело крылось в следующем: девушка уже третий час не приходила в сознание и Горелову приходилось бережно носить её на руках. В чем состояла причина недуга, никто из ребят не мог знать наверняка. Таня, лишенная дара речи, молча плелась за блондином, Леха расточал ругательства направо-налево, продолжая угрюмо идти, а Вершинину досталась роль лидера, которой он успешно следовал. Сейчас они остановились отдохнуть. Место было выбрано отменное: среди многолетней травы на поляне их присутствие почти не угадывалось, как если бы за ними кто-то вознамерился следить. Плюсом оставалось и то, что спустились первые сумерки, а за ними и холодная беззвёздная, абсолютно чёрная ночь. Костёр, несмотря на морозные дуновения, Паша разжигать запретил. Он устроился под деревом, набросав кое-как наощупь найденный хворост, постелил рюкзаков и, похлопав рукой рядом с собой, подозвал тихонько Таню. Леше, пока тот управлялся с Настей, Вершинин тоже постарался обустроить некое подобие ночлега, на что после услышал краткое «спасибо». — Лех, — одними губами обратился блондин к сонному товарищу — ты подреми, а я на вахте побуду. Тебе отдохнуть нужно. Горелов, обескураженный предложением Павла, кивнул и, рукой прижав к себе Анастасию, засопел в стороне через несколько минут. По-хорошему им следовало бы уносить отсюда ноги, особенно, если посчитать то, что стало с рыжей подругой. И парень это вразумительно понимал, как и то, что, возможно, её просто подкосила слабость. Он и сам порой чувствовал дикое утомление от всех этих передвижений, но лишний раз напоминать об этом не хотел ни себе, ни другим. Рядом, обняв его за поясницу, распласталась Перфилова, причмокивая во сне губами. Вершинин посмотрел на это со снисхождением и, насколько позволяла обстановка, вытащил из рюкзака Лехи ещё один вязаный свитер. — Спи. — Коротко отозвался парень, когда блондинка шмыгнула носом. Сидеть в одиночестве Паше скоро откровенно наскучило. Он прикидывал, через сколько часов забрезжит рассвет, затем считал пройденные километры пути и немало удивился, отметив то обстоятельство, как компания выстояла и не рухнула спать ещё многим раньше. Где-то вдалеке мерцали вспышки молнии, завывал противный ледяной ветер. Вершинин смотрел на запустение города с неподдельным ревностным упоением, изучая все его изъяны и мелочи. В кромешной темноте данная затея не увенчалась успехом, но отдельные брызги фиолетового оттенка, которыми временами окрашивалось небо, позволяли что-либо периодически увидеть. Так Вершинин заключил, что вглубь Зоны они ещё не продвинулись, оббивая её границы, а потому утром им вновь предстоит тяжёлая дорога. — Какая хрень. — Заключил блондин, поджимая губы. Радовало его хотя бы то, что Настя оставалась жива, о чем свидетельствовало её размеренное дыхание, которое парень слышал отчётливо. Утром расцвело как-то аномально быстро, а могильный холод сменился удушливым зноем. Паша медленно растормошил Перфилову, которая под недовольные возгласы Горелова произнесла грубым голосом: — Как же ты достал, нытик хренов, скорее бы твоя чокнутая подружка умерла. Может быть, так заткнешься. Она собирала вещи очень быстро и ловко, управляясь с сумкой с такой проворностью, что даже Паша удивленно глазел на необыкновенно активную деятельность своей девушки. — Че ты там сморозила? — Рявкнул Леха, вооружившись первой попавшейся палкой. — Повтори. — Запросто. Выяснения отношений на окраине Припяти никак не вписывались в сегодняшние планы Павла. Он закинул рюкзак на плечо и, слушая гневные комментарии Алексея в адрес блондинки, попытался Настю разбудить. Осаждать рассерженного друга Паша не стал, считая его слова уместными, так как Татьяна повела себя очень бестолково. Она визжала что-то в ответ, отнекивалась как и всегда колкими словечками, когда Вершинин не выдержал и прикрикнул: — Закрылась быстро, я сказал! — А после тихим тоном добавил, — я не знаю, что с тобой происходит, Тань, но ты с утра действуешь на нервы. Угомонись. Девушка фыркнула, а Леха, довольный поступком друга, просиял и изменился в лице. — Кажется, Настя просыпается. — Что? — спохватился брюнет, внимательно наблюдая за лицом Насти. — Смотри. — Настя, девочка моя… — Горелов гладил её по голове и ждал пробуждения. Ощущая себя немного неловко, Паша поспешил ретироваться и, бросив укоризненный взгляд в сторону обиженной Тани, скрылся за удивительно пышной зеленью кустарников. Это показалось блондину странным, ведь в конце марта сезон цветения деревьев ещё никак не ознаменовывался, а здесь были видны зачатки сочных ростков. Он учился на экономиста по наставлению отца — работа скучная, рутинная, пыльная, однако приносящая прибыль, на что и опирался Андрей Вершинин. Говаривал, что все дела рано или поздно отойдут, конечно же сыну, а деньги счёт любят. Павел ничуть не разбирался в тонкостях биологии. Поэтому, покрутившись около странного кустарника, парень отдалился от лагеря ребят, осматривая местность. В основном то была природа — кое-где роскошная, кое-где остро чувствовалось запустение города, до которого, словом, рукой подать. Паша лёгким шагом вышел на тропинку, откуда открывался вид на первые макушки знаменитых шестнадцатиэтажек. Они будто чернели в низине. Тем временем недалеко разворачивалась не менее интересная сцена: Леша, склоненный над Настей, крепко прижимал её к груди и говорил что-то о том, какая она бестолковая. На поддакивание Тани он не обратил внимания, помогая Романовой наконец подняться. На вопрос рыжей, почему она бестолковая, он повёл плечом и, прокашлявшись, заверил, что девушка его изрядно напугала. — Ты, это, Настюх, не делай так больше, о’кей? — Только по праздникам. — Усмехнулась Анастасия и взяла парня за руку. — А где Верш? — А хрен его знает. Ближе к полудню, когда жара достигла апогея, ребята двинулись дальше. Горелов, несмотря на заверения Насти, что все с ней в порядке и по ощущениям она вполне здорова, изредка опекал девушку и никак не хотел отдавать чемодан с вещами. Своё решение парень мотивировал обыкновенной заботой. Вечером, когда показались первые очертания Припяти и Настя осмелилась остановиться около стеллы с названием города, Паша незаметно завлек друга в сторону и поинтересовался, из-за чего такая невиданная щедрость и нежность с его стороны. — Одному страшно, Паша, очень страшно. Ты не один: у тебя мать, отец, Таня, а у меня только рыжик. Я же не настолько мразь. Блондин посчитал эти слова весомым аргументом и, выказав одобрение, парни возвратились к Тане и Насте. Тем временем девушки, казалось бы, забыли о разногласиях и теперь коллективно высматривали идеальные громоздкие буквы «Припять». Перфилова сделала пару кадров на свой телефон и, поделившись с рыжей впечатлениями, непривычно смолкла. — Паша, предлагай варианты. — Произнесла Романова, посмотрев на озадаченного друга. — И куда мы теперь? — Нам надо ближе к станции или к лесу. Там может быть Гоша. — Почему? — невзначай спросила блондинка, облокотившись на сооружение. — Отойди лучше, а то слюной брызгать начнешь и нас сожрешь, гляди. — Замолчи, животное. — Хватит, — Вершинин потер переносицу, — потому что, Тань, там обычно привалы сталкеров. — Идём. — Поддержала инициативу Анастасия и вопросительно уставилась на свою руку, где красовалось красное пятно. — Ребята, что это? Никто не ведал ответа. Таня предположила, что это из-за слабости или перенесенной болезни, Алексей успокаивал девушку тем, что она укололась травой какой-нибудь и это всего лишь реакция, которая скоро пойдёт на спад, и только Павел омрачено вздохнул, однако что-то сказать не решился. «Странное это место» — Умозаключил блондин, а в действительности порекомендовал его догонять. — Неизвестно, что нас ждет. — Сказал он шепотом Тане и схватил её за руку. — А ты, Настюх, возьми мазь в рюкзаке Лехи и обработай кожу.