***
В нос ударил въедливый запах таблеток, который, чудилось, впитался под кожу вместе с введённой инъекцией. Алексей уловил первые болезненные нотки беспокойства за свое физическое состояние, и недовольно сморщился. Он плавно разлепил глаза, привыкая к фосфоресцирующему свету ламп под потолком, и из его груди вырвался тяжёлый вздох. Горелов попробовал пошевелиться, что получилось из рук вон ужасно, и беспомощно воздел глаза к небу. Слова не срывались колкими фразочками с языка, плечо жгло в тройном эквиваленте, как если бы боль можно было измерить. Память стала постепенно наполнять его мозг красочными событиями: перестрелкой, криками, Припятью и Настей. В особенности Настей. Настолько интенсивно, что Горелов, вопреки хвалёной выдержке и стальным нервам, закричал, разрезая пустоту комнаты своим воплем. На шум сбежались все. Где-то неприятно засосало под ложечкой, когда Вершинин переместил свои пальцы на руки Анастасии, стараясь набросить самообладание и невозмутимость на измождённое усталостью лицо. Кожа девушки приняла землистый оттенок, когда впервые голову пронзила страшная мысль, что Перфиловой больше не было на свете, а Леша рисковал на всю жизнь остаться прикованным к постели. — Насть, соберись! — Паша легонько встряхнул рыжеволосую за плечи, и она удручённо хлюпнула носом. — Не обещаю. — Обещаешь. Тон Павла не терпел возражений, настолько ледяным он показался девушке, как будто ее больно хлестнули по лицу. Они сидели в бункере без малого два часа: лишенные сил, цели и средств к существованию, закованные по доброй воле в цепи Зоны. Петрищев в несвойственной ему манере кружил на небольшой территории, отведенной под кухню, сооружая нечто подобное бутербродам, Паша вскинул подбородок, соображая одновременно за четверых, Лёха спал, убаюканный снотворным и болеутоляющим, Настя прятала красные от слез щеки и мужалась с возможностью потерять любимого человека. Поблизости раздался звук, отчётливо напоминающий заточку ножей, и на столе перед лицом Романовой оказался засахаренный сухарь, который она принялась без удовольствия жевать. Звук повторился снова и снова, пока Настя не кинулась со всех ног в комнату к Горелову. Он пришел в сознание и теперь взирал на нее своими мутно-серыми глазами с тенью улыбки на лице. Она отчаянно нуждалась в его грубой силе, пошлых шуточках, запахе, прикосновениях, до одури теряя рассудок. Черты лица девушки преобразились: морщинки, тронувшие щеки, разгладились, глаза просияли лучезарной радостью, а руки жадно вцепились в больничную койку. — Как ты себя чувствуешь? — Как папа Римский. — Это как? — брови Романовой в удивлении поползли вверх, а губы образовали тонкую линию. — Жить буду долго, несмотря на ваши кислые физиономии, — будничным тоном произнес шатен, по-детски взъерошивая копну волос на голове. Она принялась расцеловывать каждый сантиметр лица Алексея, крепко сжимая в ладонях и приговаривая десятки самых ласковых фраз, на которые только была способна. Павел придирчиво, как будто имел представление о врачевании, рассмотрел зияющую рану в плече товарища и покачал головой: кровотечение остановилось, но на реабилитацию необходимо было время. Паша разместился на соседней кровати — как раз напротив, с укоризной бросая косые взгляды на брата. Последний, подобно тепличному растению, вжался в компьютерное кресло, с долей страха наблюдая за блондином. Пока Леша и Настя мило ворковали в стороне, Вершинин ломал пальцы от безысходности, со всей силы стискивая зубы, чтоб не заорать в голос и не разнести к чертям собачьим это убежище. Он мрачно окинул глазами помещение, поднялся уверенно на ноги и, схватив Гошу за ярко украшенный капюшон, выволок в другую комнату. Разговор предстоял не из лёгких, отчего Паша предпочел его не откладывать в долгий ящик: дабы в голову не лезли навязчивые мысли о смерти Тани. Петрищев выглядел неестественно бледным, словно из него выкачали все краски — нижняя губа едва заметно подрагивала, глаза от перенапряжения неистово слезились, и ему приходилось вытирать заляпанные солёной влагой очки. Впервые Паша его пугал так сильно всем своим естеством. От него исходила вполне понятная угроза, как если бы Георгий лично прикончил любимую (любимую ли?) девушку двоюродного брата. — Ты расплакался что ли? — вопросительная интонация сотрясла воздух, и Гоша поднял затравленный взгляд: он походил на загнанного в угол зверька, заботливо прирученного хищником. — Н-нет. — Увереннее. — Нет. Алюминиевая миска с грохотом упала на бетонный пол, когда Гоша постарался придать своему виду безмятежность. Паша, казалось, позабывший о своих чувствах, хмыкнул, возвращая посудину на место уже без видимого раздражения, что волнами плескалось в синих очах. — Гоша, — начал мягко Вершинин, подбирая слова — начни свой рассказ от начала до конца. — Ты не хочешь этого знать. Напряжение почти что физически ощущалось в комнате небольших размеров — оно когтистыми щупальцами вонзалось в душу Петрищева, изворачивая его принципы наизнанку. Гоша колебался долго и нудно, словно ни он помчался невесть куда по следам Валерии, ни он отчаянно сражался с собственными демонами, ни он провел всех в этот бункер, а Припять — заурядный городишко без мутировавших тварей, разбросанных по периметру отчуждения. Его пальцы нервно постукивали по фанерному основанию стола под испытующим взором блондина, который, напротив, источал уверенность и спокойствие, как и всегда. — Мы братья. — Паша поддался вперёд, лениво склонив голову немного влево. — Помню. — Хорошо. Расскажи мне, пожалуйста, это важно.***
Дрожащие пальцы выдавали тень страха на абсолютно непроницаемой мордашке Романовой. Рыжие волосы были туго перехвачены черной резинкой, отчего открывался прекрасный вид на лебединую шею девушки, чему несказанно был рад Горелов. Он слегка приподнялся с отмашки лучшего друга, когда Леша начал без умолку жужжать у светловолосого над ухом и отпускать язвительные комментарии в адрес Георгия — Паше же сие действо мешало сосредоточиться на чём-то неосязаемо важном, пока он сам не мог разобраться, в чем именно. Здоровая рука плавно скользнула по изгибу бедра Насти, продолжая мять лоснящуюся кожу Романовой; девушка пискнула, будто застигнутая врасплох, чем позабавила своего парня, который упрямо продолжил начатое. Она примостилась на краю его кровати — Лёша сгрёб Анастасию в охапку и с пошловатым выражением на лице смотрел на представление Петрищева. Паша неотрывно следил за приготовлениями брата, дёргая ногой — в его резких движениях угадывалось нешуточное волнение, и блондин не желал ударить в грязь лицом перед людьми, за которых готов был отвечать головой. Его ладонь приземлилась на подлокотник кресла, обитого дерматином, а глаза устремились прямо — там Гоша добрых полчаса водружал проектор по всем правилам техники безопасности. — Это точно надёжно? — Скептицизм читался в недоверчивом взгляде Насти, которая пока понятия не имела, что будет дальше. — Более чем, — высокорослый брюнет не удостоил предмет своего обожания взглядом, почему-то припоминая образ Зоны — светлую косу и белое прозрачное одеяние. Когда с демонстрацией экрана было покончено, Георгий напоследок проверил все приведенные в состояние механизмы, с видом знатока поправил очки на переносице и приковал взгляд к лицу Паши, которому готов был раскрыть все карты. Флешка крошечных размеров погрузилась в компьютер, и ребята замерли, а Петрищев схватился за пульт управления бункером, восседая перед ребятами. — Меня зовут Вершинина Валерия Александровна… Гримаса ужаса отпечаталась на идеально высеченном лице Павла, а взгляд выхватывал каждый дюйм картинки. — Этот видеодневник я решила сделать просто потому, что захотелось. — Светловолосая мадам на изображении, так похожая на Пашу внешне, пожала беззаботно плечами и рассмеялась. Этот смех не ласкал уши блондина уже очень долго. И в этот момент парень был скорее похож на привидение — блеклое и невзрачное, он слился с креслом, впечатываясь в него своим телом. — Лера, — пробормотала Настя, постепенно входя в состояние транса, по мере того, как девушка продолжала болтать в своей записи. Горелов припал губами к виску возлюбленной, не спуская бешеных глаз с проекции. На его лице играли желваки. — …Вместе с желанием посетить Чернобыль и найти там мою маму, мою настоящую маму…— Вершинина на экране неслась впопыхах на остановку, одаривая зрителей вымученной улыбкой. — Мне пришло письмо с инициалами «В. А. В». Привычно громкий голос сестры смешался с какофонией звуков и Паша ощутил бессилие, теряясь в пространстве и зажимая ушные перепонки руками. Он вбирал, точно губка всю информацию — весь мир Вершинина сузился до размеров маленького экрана: ноздри парня раздувались от беспомощности, руки тряслись, а губы пересохли. Что-то неведомое щёлкнуло в голове блондина, словно тумблер¹. Письмо! — Останови. — Что...? — Останови, Гоша, я не могу больше. — Паш? Вершинин пресек на корню любые комментарии друзей, выставляя ладонь в предупреждающем жесте. Настя обиженно фыркнула и отвернулась, переглядываясь с Алексеем. «Не надо» — прошептал тот и увлек девчонку в свои объятия. Монитор потух, возвещая компанию о том, что трансляция завершилась, а в комнате воцарилась тишина, нарушаемая сопением Павла. — Где ты нашел это? — Не оборачиваясь, блондин ткнул пальцем наугад, обращая полные ярости глаза на брата. — В ее сумке, которую мама хотела выбросить на помойку, — подавляя желание сбежать, произнес Гоша. — Она не хотела копаться в вещах пропавшей дочери, а обыск никто не устраивал. Папа решил, что она сбежала сама. Кулак врезался в бетонное перекрытие с такой силой, что послышался хруст костей. Рыжеволосая едва заметно вздрогнула, ошарашено пялясь на фаланги пальцев друга, и мигом полетела за аптечкой. — Лера здесь. Прямое утверждение — не вопрос. Гоша вынул флешку — такую ярко-розовую, как пышный зефир, и спрятал в недры рюкзака в самый маленький отсек. — Мы идём ее искать, — оскал окрасил физиономию Паши, а решительность затуманивала разум. — Исключено. — Анастасия стояла позади Вершинина, раздобыв бинт и перекись водорода. — Леша ранен, Гоша.– это Гоша, ты на взводе из-за Тани, не сейчас. Его будто бы полоснули с размаху лезвием — так остро отозвалась боль и засела плотным слоем где-то под ребрами. Горящий, не предвещающий ничего хорошего взор иссиня-черных глаз рвал и метал, в душе грозился разразиться пожар. Ледяные пальцы под пристальным контролем Лёхи коснулись к оголенной коже Романовой, приподнимая девушку над землёй. Освобождая себе путь, Паша кивнул брюнету в очках и принялся активно рыскать в собственном рюкзаке. Ладонь непроизвольно сомкнулась на неплотной бумаге, выуживая конверт со дна: «Собирай паззл» П. А. В. Перед глазами заплясали вспышки, Паша стал медленно оседать на выбранную кровать из четырех возможных — почерк был идентичным: кто-то упрямо желал загнать всех в Припять. — Чертовщина.— выругался Паша, рассматривая всех по очереди. Послышалось слабое кряхтение со стороны, которому светловолосый не придал особого значения, пока вопль Насти не заслонил собой тишину бункера. — Что? Леха с самодовольной ухмылкой восседал на жёстком переднике, демонстрируя таинственное содержимое своего рюкзака, который старательно оберегал от посторонних глаз на протяжении недели путешествия. — Пришло время вскрывать и тасовать карты. Это был воровской жаргон, от которого Романову передёрнуло и она отшатнулась, с подозрением метая молнии в ненавистный по непонятным причинам пакет. Гоша вытянул шею, крякнул, плюхнувшись недалеко от Паши, сравнивая письмо в руках брата и Лёши. — Объясни, — шепотом попросил блондин, складывая конверт, точнее, кучу конвертов втрое. — Перед смертью Толяныч говорил мне не соваться сюда, ни при каких обстоятельствах. — Почему? — Из письма его я узнал, что он побывал здесь, когда сбежал из колонии. Он приложил карту и. ещё какую-то хренотень, — Леха нервно сглотнул, открещиваясь вскорости от кипы бумаг. — Там карта районов Зоны отчуждения, со всеми замерами радиации, со всеми «точками», улицами. И ещё здесь сказано, что время убивает. — Точками? — Удивлённо покосилась на него Настя, стараясь не проявлять живого интереса, хотя получалось с неподдельным трудом. Гоша нетерпеливо лязгнул пальцами под ничего не выражающие лица друзей. — Время убивает. Ну, Зона. Она каким-то образом влияет на течение времени в пределах отчужденной территории. Точки — места, где можно продлить себе жизнь и встретиться с ней. — Мы уже встречались с ней. Петрищев мрачно кивнул, обнажая запястье с потухшим счётчиком исчисления времени. — Аннулирован в пределах бункера. — Настя повторила за ним. — Надо попробовать найти Леру и валить. — Цокнул языком Павел, пытаясь снискать поддержку в лицах сидящих. — С документами Толяныча больше шансов. А сейчас спать. Они потратили практически весь день на «разбор полётов».В голове Паши потихоньку складывалась общая, смутно представленная картинка. У него был шанс вернуться домой и с Гошей, и с Лерой. Петрищев отключил блок питания главного компьютера, оставляя включенной только систему входа и очистки воздуха — удивительно, как ловко он схватывал все технические знания, и втайне Вершинин гордился им. — Мне приснился дядя. Он стоял как памятник среди толпы, которая выглядела…– Горелов вернул в реальность парня своей историей — даже хуже, чем мы после пьянки. Он говорил, что время Зоны прошло. — Это все больное воображение. Ты был в отключке, Леха. — Отмахнулся блондин, с головой укрываясь в колючее одеяло. Леха, казалось, сказал что-то ещё, но развернулся на другой бок –здоровый, и засопел под умеренное тиканье часов на руке. Настя взобралась на второй ярус, и теперь только одна нога свисала с постели, Гоша — ровно напротив Романовой видел десятый сон, а Паша ощутил, как застучали его зубы, как охватила дрожь его тело — до ужаса не хватало грубых ласк Перфиловой. Мысли Вершинина вернулись в привычное русло и он застонал, вгрызаясь зубами в пыльную подушку — негигиенично, плевать. — Прощай, Паша. — Застряло и закрепилось яркой вспышкой под коркой. Парень пытался принять более естественную позу для сна, бестолково ворочаясь по кровати. Единственная лампа, что озаряла тусклым свечением комнату, противно жужжала, вдалбливаясь в мозг Паши. Каждый шорох, звук и шум был сродни раздражителя.***
Кто-то легонько потряс блондина за плечо, вынуждая пробудиться. Голова была свинцовой, поэтому парень инстинктивно схватился за больное место. По его меркам наступило раннее утро, однако ребята умиротворённо спали, не подавая никаких признаков жизни. — Гоша? — только его Павел не мог видеть, но ладонь показалась на ощупь крохотной, и он напрягся всем телом, подобно струне. Зрение подбрасывало образ малышки, лицо которой Вершинин ещё не мог рассмотреть. Он приподнялся на локте, сонно протирая глаза несколько раз, — девочка. Юное создание скромно ютилось у изголовья его кровати, поджав губы и разглядывая Пашу, будто пришельца — ее глаза дерзко сканировали парня, пальчики цепко ухватились за перила, вмонтированные в кровать для удобства, а клетчатое платье выглядело жалко. Паша хлопал недоуменно глазами, то открывая рот, то закрывая, задыхаясь от непонимания. — Ты кто? — Я Лена…– тихонько пролепетало существо и забилось в угол, очевидно, готовое защищаться своими миниатюрными ручками, которые сжимались в кулачки. — Знаешь что, исчезни. — Негромко скомандовал Вершинин и махнул рукой у себя перед носом, надеясь, что привидение рассеялось, но когда две пуговки поразительно сочных синих глаз упрямо разглядывали его, парень сдался и встал. «Галлюцинации — нехорошо». — подумалось на мгновение светловолосому, он в нетерпении протянул руку вперёд. Кожа девочки была молочной и удивительно нежной, что самое главное — вполне осязаемой. Паша был в замешательстве и делал всё, точно заведённый робот. — Пойдем разбираться, кто ты, Лена. Антонова не удержала свою ладонь в нагретой руке Паши и унеслась прочь в уже знакомую кухню, разглядывая парня с неприкрытой боязнью. Ни Ани, ни Леры она не видела, по детским меркам, бесконечно долго, поэтому выглядела она как дикое животное, которое выстроило вокруг себя защитную стену в виде горы наваленных подушек. Павел с осторожностью уселся за столом, бегло изучая профиль девочки. Игра в гляделки затягивалась.