Во славу Самаэля, конечно

Хорошо, говорю, хорошо, говорю, а он по-кошачьи глядит, как настигнутая Даная. Ну допустим, я бы подвинула свой закон из двух заповедей, что навек приняла я. Просто так, позабыла б, что ты мне враг. Не по крови и плоти, скорее, по убежденьям. Нет, они говорят, нет, они говорят, никак. Хоть пробей ты дно, спускаясь по тем ступеням. Хорошо, говорю, хорошо говорю ему. Это всё ещё не предел для моих уступок. Может быть, мне стóит выкинуть прочь сумý, накупить помады, туши и мини-юбок? Покурить, нюхнуть, наколоться, пропить, предать. Поменять хоть пол, хоть душу, хоть центр мозга? Нет, они говорят, мы не сможем тебя принять, хоть пройди весь путь и добейся вершины лоска. Я хочу понять, распутать и «ох», и «ах». Разобрать тебя по плану или экспромтом. Что-то скрыто же в ваших крашеных головах! Ведь живёшь ты, думаешь же о чём-то! Только он молчит и упрямо отводит взор. И отказ глумливый читаю в его лице я. Для чего им я, неухоженный мой позор и пропахшая алкоголем теодицея? Да, действительно, для чего бы ему? Дурдом! А внутри всё так уязвимо и нежно, хрупко. Не вольфрам, не сталь у меня под мясным плащом, а побитый котик и мягкая шубка. А симпатия делает жалким и слабым, да. Увлажняет глаза, оголяет нервы. И ушла куда-то незнамо куда вражда. Инквизитора нету и нету стервы. Ну и что же теперь? Я уеду, и всё, конец. И придётся мне обойтись без твоей улыбки, и без глаз твоих, и без медный твоих колец. И без рук твоих столь изящных, прямых и гибких. Ну и что ж с того, что в ушах стоит волчий вой, и сбивает дрожь уголок прицела. До чего ж надоело, Господи Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело.