Золотой пепел

      Думала ли я когда-нибудь о том, как именно я умру? Да, я, как и все, хоть раз в жизни думала об этом. Мне было страшно представить хотя бы на момент, что я могу исчезнуть в миг, и никто, кроме родных мне людей, не будет скучать по мне. Я, как и многие, боялась смерти, но мне оставалось надеяться только на то, что она хотя бы пройдет быстро и безболезненно, как будто я заснула, но сон будет длиться вечно.       За день до моего дня рождения мне позвонили. В тот момент, вечером, я была в другом городе, отдыхала вместе с друзьями и уже почти предвкушала момент, когда наступит день моего рождения, и я смогу оторваться по полной, так сказать, вкусить весь вкус взрослой жизни. Вечер был прекрасный, все шло идеально. Даже парень, который мне давно нравился, обратил на меня внимание, сказав, что я словно свечусь от радости. Он предложил мне выпить, и я ,после долгих уговорив и застенчивых кокетливых улыбок, все-таки согласилась на бокал красного вина. Он сел рядом и придвинулся ко мне ближе, чуть наклонившись, чтобы мы могли поговорить и никто нам не смог помешать. Я застенчиво улыбнулась ему, когда он, поднеся свою руку к моему лицу, заправил волосы мне за ухо. Мои щеки покрылись румянцем, наверное, из-за бокала вина я стала реагировать на прикосновения парня немного резче.       Все было замечательно, пока я не почувствовала, как телефон в моем левом кармане завибрировал, и я не взяла трубку; тогда весь вечер, вся жизнь, абсолютно всё было испорчено навсегда. Мне сообщили, что мои родители погибли. В один момент словно все внутри меня умерло, грудь сдавило, и я не могла вспомнить, как дышать. В трубке продолжали что-то говорить, но все мысли крутились возле одной фразы: «Несчастный случай». Значит, вот как оно происходит. Один телефонный звонок, и ты сирота? Один телефонный звонок, и ты не знаешь, как жить дальше?       Звонивший отключился после моего продолжительного молчания. Не говоря ни слова своим друзьям, я выскочила, словно ошпаренная, и побежала к своей машине. В голове было только одна мысль: я должна была вернуться домой как можно скорее. Я должна, просто обязана вернуться!       Возможно, я все еще пребывала в шоке и не осознавала в полной мере, что произошло. Я просто была одной из тех людей, которые не поверят в сказанное, пока не увидят это своими глазами. Именно поэтому я глотала наступающую истерику, хватала ртом воздух и душила ужасные мысли в себе, не давая им выбраться наружу и разрушить мой самоконтроль.       Когда-то давно мне говорили, что ехать на ночь глядя — плохая примета, но при данной ситуации я наплевала на все правила, кроме дорожных. Стараясь сильно не давить на педаль газа, я неслась по темным улицам, обгоняя машины, которые ехали слишком медленно и мешали мне. Довольно быстро я выехала за черту города, но скорость, с которой я ехала, только возросла. Я не обращала внимания ни на что, кроме дороги, которую освещал свет от фар, и поэтому не сразу заметила, как по щеке текут слезы.       И я осознала.       Осознала, что больше не будет теплых слов от мамы, поцелуев на ночь от папы, советов насчет парней и одежды. Не будет семейных вечеров, праздников и фотографий. Мы больше не соберёмся вместе, чтобы отпраздновать Новый год. Больше ничего не будет. Я не смогу прийти домой, обнять маму, дождаться папу с работы, поцеловать его колючую от щетины щеку. Он не взлохматит мне волосы, в то время как я буду смеяться, что он испортит мне укладку, а затем он не поцелует меня в макушку и не пойдет к маме, чтобы проделать то же самое с ней. Мама не будет больше гладить меня по голове, когда я снова буду плакать из-за какого-то парня, говоря, что это последний раз, когда доверилась им. Всего этого больше не будет. Будут только похоронные венки, слезы и скорбь.       Слезы начали застилать мне глаза, и я решила съехать на обочину, чтобы успокоиться, ведь надежда на то, что все это неправда и мои родители живы, еще была во мне. Я смотрела вперед и пыталась понять, что мне делать дальше. Первое, что пришло в голову — это позвонить родителям. Немного подождав, я потянулась к телефону. Слезы капали на экран, но я быстро их вытирала и трясущимися руками искала номер мамы в недавних. Мне показалось, что гудки длились вечность в тот момент, когда у меня в горле с каждой секундой комок становился все больше и больше, но трубку никто не взял, а меня перекинуло на голосовую почту.       — Мам? — в моей голове не было никаких мыслей насчет того, что я бы хотела сказать. Мой голос надламывался и почти каждое слово мне приходилось выдавливать из себя, глотая слезы. – Мам, пожалуйста, позвони, как только услышишь это. Я передумала, я хочу отпраздновать день рождения с вами. Мам, — мне не удалось сдержаться, и я зарыдала, проглатывая слова, — я люблю Вас, пожалуйста, перезвони мне.       Я отключилась, потому что не в силах была больше сдерживаться и зарыдала в голос. В голове крутились ужасные сцены, мысли. Я представляла себе похороны, скорбящие лица родственников, знакомых и друзей. Представляла, как все будут жалеть меня и смотреть жалостливым взглядом, который я не терпела. Поняв, что если я сейчас не успокоюсь, то провалюсь в пучину, я постаралась взять себя в руки и прекратить плакать. Мне удалось это не сразу, но как только я более или менее смогла прийти в себя, то поняла, что повернула не на ту трассу, которая мне нужна была. Я взглянула в последний раз на телефон и обратила внимание на время — через пару минут мой день рождения. Печально усмехнувшись, я начала разворачиваться, и яркий свет ослепил меня.       Удар. Слишком сильный, и машину подбросило, что заставило меня испытать чувство невесомости. Я словно парила, но из-за того, что я была пристегнута, то не могла оторваться от сидения больше, чем на пару сантиметров. Пару секунд было так хорошо, свободно, а затем еще один удар, и стало больно, ужасно больно и мокро.       Яркий свет начал удаляться, и постепенно до меня дошло, что меня сбили, и водитель другой машины просто бросил меня здесь. Бросил умирать. Я просто умру? Вот так? Неизвестно где, сбитая неизвестно кем? Так и не узнав, живы мои родители или нет? Но если… Если, они мертвы, значит, я встречу их там, верно?       Неужели небо всегда было таким красивым? Неужели звезды всегда так ярко горели, а я этого не замечала? Небо… Оно такое яркое. Вон там созвездие малой медведицы, а вон там — большой, а прямо здесь, надо мной, полярная звезда. Пап, мне холодно. Ты будешь меня ждать, мам? Я почти скоро буду с вами.       Надо же, снег пошел….       На первой стадии гипотермии мое тело попытается согреться при помощи судорог. Если это не поможет, оно снизит скорость кровотока до предела. Метаболизм практически остановится. Я буду умирать, но не пойму этого. На последней стадии я вдохну воздух лишь пару раз за минуту. Затем тело впадет в состояние анабиоза.       Через пару минут температура тела упадет до 30 градусов, а мое сердце перестанет биться. В конце концов по всем показателям я буду мертва. Еще через пару минут проедет машина, остановится и вызовет скорую помощь, которая будет ехать слишком долго. Владелец машины попытается сделать мне искусственное дыхание, однако этого будет мало, и я умру в день, когда была рождена.

***

      Разве я не умерла? Меня же сбила машина. Сбила? А почему? Я ведь отдыхала с друзьями и никуда не собиралась. Куда я могла поехать и зачем я куда-то поехала? Я помню какой-то удар. Так все-таки сбила… Вроде, но тогда почему у меня так сильно болит голова, мне так холодно, и я, что самое главное, чувствую, как капли дождя, капают мне на лицо?       Я медленно открываю глаза, пытаясь понять, где я. Если я попала в аварию, то должна быть в больнице, но вместо этого я вижу, как ветер шатает зеленые ветки деревьев у меня над головой. Зеленые листья деревьев? Сейчас же ноябрь. Никаких зеленых деревьев в Сибири точно быть не может в такое время года. Что происходит? И где я, черт возьми? Пальцы меня не слушаются, словно тело и вовсе не мое, и только спустя пару минут мне удается взять вверх над своим же телом, и я могу сжать свои пальцы, чувствуя, что подо мной трава, которая намокла из-за дождя. Но движения пальцами — это максимум того, что я могу прямо сейчас, поэтому просто лежу, закрыв глаза на какое-то время, пытаясь сообразить хоть что-нибудь.       Я не чувствую ту острую боль, которая пронзала меня ранее, поэтому делаю вывод, что я хотя бы не ранена или пока что просто не чувствую. На секунду мне становится страшно: вдруг я повредила позвоночник и просто не чувствую боли ниже пояса, но после того, как я чуть сдвинула ногу вправо, мне становится спокойней — хотя бы не парализована.       Дождь начинает усиливаться, и я понимаю, что мне нужно где-то спрятаться, укрыться, иначе умру от обморожения и воспаления легких раньше, чем пойму, каким боком здесь очутилась. Мне стоило больших усилий заставить себя встать, чуть ли не кряхтя от боли и тяжести в теле, ноги затекли и были словно из цемента, я с трудом их передвигала. Чуть ли не ползком добираюсь до ближайшего дерева, под большими ветками которого можно укрыться от дождя, правда, не полностью, но это уже хоть что-то. Я успеваю осмотреть себя и отметить, что если я цела, то моя одежда не очень: блузка вся чумазая и порвана на боку, а джинсы имеют огромную дыру на левом колене. Если так выглядит моя одежда, то я боюсь представить, как выгляжу я сама. Как только сажусь возле дерева, прислонив к нему голову и вытянув ноги, то тут же снова засыпаю, не обращая внимания на дождь.       Не знаю, сколько я проспала, но в следующий раз, когда я просыпаюсь, солнце уже в зените и греет вовсю, а возле меня стоит парень, легко пиная мою ногу и что-то говоря себе под нос. Человек! Это же человек! Я смогу спросить у него, наконец, где именно нахожусь, и, может, хоть что-то пойму. Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Парень резко останавливается, его глаза округляются так, словно перед ним стоит призрак, а не худая, хрупкая девушка, которая словно в грязи искупалась, при этом порвав половину своей одежды. Такая резкая смена эмоций на его лице удивляют меня, и я теряюсь, не зная, что сказать, поэтому просто молча рассматриваю его.       А он, стоит признать, красавчик. Довольно высокий, стройный, да и молодой, к тому же. У него волосы цвета серебра, которые зачесаны назад и слегка зализаны, но это только подчеркивает его черты лица. Я сначала не понимаю, какого цвета его глаза, а потом до меня доходит, что он в линзах, ведь глаз малинового цвета быть не может. Еще я замечаю серебряную цепочку у него на шее, на которой, вероятно какой-то медальон или крестик, но точно не могу увидеть: он скрывается под его футболкой. Парень держит свои руки за спиной, словно пытаясь что-то скрыть от меня, и я, немного нахмурившись, снова встречаюсь с ним взглядом.       Он что-то говорит мне, но я вместо нормальных слов слышу какой-то набор звуков. Я даже подумала, что мне показалось, но после того, как я спросила у него сначала на русском, а потом уже на английском, то у меня не осталось сомнения, что мы говорим на совершенно разных языках. Он начинает хмуриться, когда я пытаюсь хотя бы жестами объяснить и спросить, где я, что он здесь делает, а самое главное, есть ли у него телефон, чтобы я хотя бы позвонила кому-нибудь. Но, видимо, то ли его взбесило, что он меня не понимает, или то, что я пытаюсь попросить у него телефон, он начинает орать на меня так, словно я угрожала ему и всей его семье. Это вводит меня в шок, и я замираю, но потом я понемногу начинаю злиться: с чего бы ему так орать на меня, я ведь не прошу у него за его счет меня до дома отвезти? Зачем только себе глотку так рвать, зная, что я тебя не пойму?       Я начинаю отступать от него, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Он снова начинает что-то орать, но я поднимаю руки в свою защиту, как бы извиняясь, и стараюсь как можно быстрей отойти от этого психа подальше. Он резко поднимает руки к небу, и я вижу то, что он пытался от меня скрыть: у него, твою ж мать, коса! Коса, как у смерти, но с тремя лезвиями! Да какой нормальный человек будет носить с собой косу? Теперь уж точно решаю, что нужно валить как можно быстрей.       Я резко разворачиваюсь и начинаю бежать подальше от него, не обращая внимания на боль в ногах. Пожаловаться на боль я и потом смогу, если, конечно, выживу и смогу убежать от этого больного. Я бегу между деревьев, совершенно не обращая внимания, мимо чего я пробегаю, и даже не стараюсь запомнить путь, потому что все мои мысли, словно тараканы, разбежались, и остался только один инстинкт самосохранения. Я перепрыгиваю через небольшие препятствия, возникающие на пути, виляю, чтобы догнать меня было сложней. Через пару минут, когда я понимаю, что не слышу позади себя ни шагов, ни звука чужих бегущих ног, ни криков, то оборачиваюсь, замедляясь. Позади не было ничего, что хотя бы отдаленно могло напомнить того парня, поэтому я слегка успокаиваюсь и, уже решив что оторвалась, врезаюсь во что-то впереди себя. Не удержавшись, падаю на свою пятую точку. Я растерянно смотрю на то, во что врезалась. Как?! Как он может стоять передо мной с такой ухмылкой, ведь он никак не мог обогнать меня? Я бы точно услышала это! Этого просто не может быть.       Он стоит передо мной, скрестив руки, держа эту косу и при этом усмехаясь. Я растерянно сижу, не зная даже, что сделать — заплакать от бессилия или начать злиться. Мои глаза начинают метаться по нему, пока я судорожно думаю, но мозг отказывается помогать мне. В конце концов, я не могу ничего придумать, и глаза сами собой начинают наполняться слезами, но я из-за всех сил их сдерживаю, сжав кулаки. Я не доставлю ему удовольствия смотреть на меня плачущую, даже если он собирается меня убить, я не буду реветь перед ним, как последняя идиотка.       Он садится передо мной на корточки, чтобы быть на одном уровне. Сначала все так же ухмыляется, но потом становится серьезным и внимательно меня разглядывает. Я же, не упуская шанса, смотрю на него злым взглядом, пытаясь показать, что думаю о нем. Он щурится, вздыхает и встает. Затем смотрит в одну сторону, потом в другую, при этом потирая подбородок и что-то говоря себе под нос. Затем он снова поворачивается, смотрит на меня и, вздыхая, начинает снимать с себя свою куртку. Он снимает ее с себя с видом великого мученика и словно я последний попрошайка на свете, который отнимает у него все, что у него есть, кидает мне ее под ноги. Он что, хочет, чтобы я ее надела после того, как он с такой гордостью снял ее с себя? Нет уж, спасибо, мне такого счастья не нужно. Хотя, может, если я ее надену, то он меня отпустит? Пока я решаю, он снова вышел из себя и что-то крикнул, отчего я вздрогнула, но он сразу же замолчал, когда заметил это и, фыркнув, ногой пнул куртку, подталкивая ее ко мне ближе. Когда он снова начинает что-то бормотать на своем заморском, я все-таки решаю принять его «дар» и, вставая, беру куртку в руки, но надевать не решаюсь. Видя, что надевать я ее не собираюсь, он снова открывает рот, чтобы, вероятно, на меня наорать, но я не выдерживаю и, послав его куда подальше на своем родном, засовываю руки в рукава.       — Доволен? — спрашиваю я гневно, когда наконец надела куртку, которая больше меня самой в разы. Он снова щурится, смотря на меня, но решает ничего не отвечать. Вместо этого он начинает чесать свой подбородок и смотреть в разные стороны, словно думая, что дальше делать, или, возможно, решая каким путем меня лучше отправить, чтобы потом побыстрей догнать.       Когда наконец он что-то решает, он кивает, смотрит на меня и, разворачиваясь, указывает мне своей косой на лес позади себя. Я непонимающе смотрю на него. Он снова показывает на него, кивая на него уже подбородком. Он снова говорит какое-то слово, которое, как мне кажется, идеально заменит одно из наших матерных, и смотрит на меня так, словно готов прибить на месте. Из-за такого взгляда мне становится страшно даже дышать, не то что шевелиться. Он, понимая это, больно хватает меня за руку (синяк же будет, идиот!), и пихает в том направлении, что указывал до этого. Может, он хочет, чтобы я пошла впереди? Или хочет немного поиграть со своей жертвой? Неуверенно я начинаю идти вперед. Делаю пару шагов, останавливаюсь и оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть на его реакцию, и получаю в ответ кивки головой, мол, все верно, иди вперед. Я прохожу еще пару шагов, моментами оборачиваясь, смотря на его действия, но он так и продолжает стоять на том месте. Когда я ухожу на приличное расстояние, убедившись, что он не преследует меня, перехожу на бег.       Я бегу до тех пор, пока легкие не начинают гореть, но даже тогда я заставляю себе бежать дальше. Хорошо, что я хотя бы выносливая и люблю бегать, иначе померла бы еще на середине пути. Не знаю сколько бежала, час или два, но я решаю сделать небольшую передышку, чтобы осмотреться вокруг. Да и если я в лесу и буду бегать с такой скоростью, очень скоро я захочу пить, поэтому сейчас важно найти какую-нибудь ручей или речку. Тем более, если я найду что-то похожее на ручей, то смогу пойти по его течению, ведь возле воды всегда есть какие-нибудь селения.       К тому же, я не знаю зачем этот с косой указал мне на эту дорогу, запутать хотел? Что там будет, когда лес закончится, да и закончится ли? Боже, такое ощущение, что я попала в один из ночных кошмаров, когда ты стоишь, хочешь закричать, а не можешь. Так и сейчас, хочешь выбраться, а попадаешь в еще большую задницу без связи, еды, а главное — воды. Ладно связь, бог с ней с этой едой, без этого всего можно прожить, но без воды — никак.       Я подбираю какой-то камень с земли и пытаюсь его немного заточить с помощью другого камня, но со временем понимаю, что идея не из лучших, и просто ищу другой камень с более острыми краями. Когда нахожу что-то более или менее похожее, то со всей силой вырезаю на дереве первую букву своего имени — «к». Хоть какой-то ориентир в этих лесах.       Стараясь не отходить больше, чем на десять метров от помеченного дерева, я пытаюсь найти хоть что-то, что может показаться полезным или намеком хоть на какую-нибудь цивилизацию. Я даже осматриваю деревья в поисках мха на нем, чтобы понять, в какой стороне север, а в какой юг, но тщетно. Затем осматриваю землю в поисках следов, но натыкаюсь только на свои. Наверное, мой учитель ОБЖ гордился бы мной, если бы знал, что я сейчас пытаюсь сделать. Или нет?..       В конце концов, не найдя ничего, я, сжав всю свою волю в кулак и засунув свою брезгливость куда подальше, собираюсь довольствоваться малым, а именно — пить остатки росы, которой и так почти не осталось, то есть облизывать листочки. Когда с этим наконец покончено, понимаю, что это только часть моих проблем, ведь скоро начнет темнеть, а я посреди глухого леса, вооруженная камнем и в куртке, которую дал мне псих-истеричка. Ночевать придется где-то здесь, поэтому нужно заранее найти какое-нибудь место. Или лучше на дерево забраться и там попытаться уснуть? Хм, возможно, сработало бы, но я могу свалиться оттуда и сломать себе что-то. Да и не факт, что я заберусь, ветки довольно высоко расположены. Черт, еще и есть хочется.       Я побрела вперед, осматривая деревья, кусты и траву, но ничего необычного не было. Прошла еще немного, когда увидела поваленное дерево, вполне подходящее для ночлега. Смогу лечь, и если даже упаду, будет не слишком больно. Только вот если ночью выходят какие-нибудь кровожадные собаки-переростки, то от них я не спасусь. Стараясь не накручивать себя, стала натаскивать всяких веточек и листиков, чтобы спать на дереве было не так жестко. Хотя неважно, сколько я веточек ни натаскаю, сколько листиков ни положу, мягче и приятнее спать на нем уж точно не станет.       Видно, моя психика за день настолько устала, что даже когда я поскользнулась на мокрой траве, то только рассмеялась, словно от хорошей шутки, а потом начала реветь белугой, даже не пытаясь встать. Если я в ближайшее время не выберусь из этого леса, то точно стану психичкой, как тот с косой, и стану разговаривать с деревьями, называясь лесной нимфой.