Золотой пепел

       Я никогда не анализировала или планировала свою жизнь. Никогда не думала над тем, как именно сложится моя жизнь и что я буду делать, какая будет у меня машина, квартира, где я буду жить, но я почти всегда знала, что моя жизнь будет связана с медициной. Моя семья никогда не была ко мне слишком строга, потому что я была единственным ребёнком, из-за этого, возможно, меня так сильно и не ограничивали в выборе чего-либо в жизни. Я была абсолютно свободна в своих действиях, поэтому никогда не ставила себе совершенно точные цели, зная, что у меня есть некие абстрактные, как, вроде, завести семью, иметь детей и купить машину. Это была что-то сродни «основному инстинкту», ведь я знала, что в любом случае это будет.       Поэтому для меня было странным то, что происходит в моей жизни.       После разговора с Фугаку прошло два месяца, которые походили больше на безумные карусели на которых не знаешь какого исхода ожидать. Дни превратились в сплошной калейдоскоп событий, когда мне приходилось составлять себе расписание чтобы успевать поесть, поспать и сходить в душ, но это не всегда срабатывало и я снова начала засыпать там, где нормальные люди не спят. На нижних этажах больницы, в перерывах между приемами. Однажды Рин увидала, что я засыпаю, когда как раз ожидала анализы и орала так, что, я уверена, услышал даже Минато. Нохара после нашей практики хоть и стала чуть терпимее ко мне, но все равно медицина для нее была священна, поэтому за любую оплошность она ругала меня пуще прежнего. После всего, что произошло, мне было глубоко все равно, что она кричит и как громко, что бесило ее еще больше. В больнице это почти сразу заметили и придумали игру, где, преимущественно среди интернов, делались ставки на то, как сильно я разозлю Нохару сегодня и как громка она будет орать.       Как и обещал Фугаку, Микото начала со мной заниматься, чтобы я «подтянула» свои знания в их культуре и не выглядела полной идиоткой, не достойной руки и сердца молодого будущего главы клана. Точнее сказать, Микото и еще трое других женщин, которые, как я поняла, были старейшинами. Двух из них я видела и раньше — на свадьбе и перед ней, когда мне подбирали платье для данного мероприятия. Я не сильно их понимала, потому что они говорили дико быстро с каким-то странным акцентом; пару раз я просила говорить их медленнее и более разборчиво, но все, что поняла, так это «спасибо за еду», «спасибо», «добрый день», но тогда мы говорили о значении женщины в жизни клана Учихи, поэтому я быстро прекратила издевательство над своим разумом и слухом и просила Микото мне разъяснить, если было что-то важное, но по большей части они переговаривались только меж собой.       Эти «уроки» были не сложными, мы больше говорили, чем реально что-то учили. Мне рассказывали про этикет, иногда элементарный, про мир, соотношение сил, способности Учих и других, разницу положений кланов, разъяснив попутно местную «иерархию»; учили говорить четко, ровно, с расстановкой, чтобы мое произношение не было с оттенком «понаехали», учили, как себя вести и держать в разных ситуациях и компаниях. В общем, лепили из меня именно то, что нужно было им.       Поначалу это дико раздражало и бесило, ведь отнимало столько времени, чтобы просто поговорить об элементарном, но вскоре я втянулось и мне даже начало немного нравится, а спустя какое-то я с удовольствием ходила и слушала очередные лекции о том какой должна быть идеальная супруга главы клана.       Одним из самых увлекательных и запоминающихся для меня было моментом, когда меня стали учить ходить в странных высоких ботинках, где пальцы разъезжались в разные стороны и носить кимоно так, чтобы я не смотрелась как самая первая модница на районе.       Моя первая попытка пройти в этих ботинках состоялась во внутреннем дворе дома Учих, когда как раз Итачи и Шисуи играли в странного вида шахматы на другой стороне. Я не любила, когда мои уязвимые точки были видны, поэтому расстроилась и вспыхнула, когда заметила, что они отвлеклись от своей игры и наблюдают за нами.       Итачи, чуть сощурил глаза, почесав шею и показал Шисуи пять пальцев, не взглянув даже на него, а после сложил руки на груди, становясь похожим на своего отца. Я моментально напряглась, думая, что происходит, пока Шисуи кивнул в ответ. Не сделав больше четырех шагов, я опасно накренилась вниз, не правильно перенеся свой вес на обувь и упала бы, если бы не Микото, которая тут же подхватила меня и помогла установить равновесие. Мои щеки загорелись, я стрельнула взглядом в двух Учих, которые наблюдали за мной и увидела, что Итачи, не хотя и скривившись, достал что-то из кармана и отдал это улыбающемуся от уха до уха Шисуи. Шисуи, держа в кулаке то, что ему отдал Итачи, снова что-то сказал. Итачи ему что-то ответил, пока Микото снова скомандовала мне пройтись снова. Пять шагов, и я запинаюсь об собственные ноги. Я успеваю кинуть взгляд на этих двоих, пока поднимаюсь, и вижу, что Итачи (таких хмурым я его еще никогда не видела) снова что-то отдает Шисуи, который уже откровенно смеется и тут до меня доходит.       Они спорят как много я успею пройти прежде чем упаду!       — Уши надеру обоим, — коротко говорю я так тихо, как только могу, зная, что они меня услышат и смотря в упор на них. Оба из Учих, переглянувшись, заливаются смехом настолько сильно, что Микото попросила их уйти, чтобы они не мешали.       С Итачи я старалась, если на найти общие точки, то хотя бы сгладить углы настолько, насколько это возможно. Было очень сложно, потому что мое внутреннее «я» продолжало нервничать и не доверяло ему полностью, поэтому решив, что мне станет легче, если я хоть немного его узнаю, предложила рассказать друг другу что-то о себе. Поделиться чем-то личным. Правда, я не знала чем именно мне с ним делиться. Настоящей жизнью? Точно нет. Предпочтения в музыке или кино? Не думаю, что тут знают моих совеременных музыкантов, а кинематограф явно не пошел дальше (в Конохе, по крайней мере) черно-белых фильмов.       Мне делиться было особо нечем, поэтому я делала упор на нем, пытаясь разговорить, но это было почти тоже самое, что говорить со стеной. Он словно защищался и говорил только односложными предложениями, что меня очень сильно раздражало и бесило. Иногда был проблеск успеха, когда он все-таки делился какими-то подробностями своей жизни и мне начинало казаться, что все идет хорошо, но в следующую секунду все возвращалось на свои места и Итачи снова становился тем, с кем я однажды столкнулась ведомая за руку Юмой. В такие моменты у меня просто опускались руки и я не знала, что делать. Мы ведь совершенно разные и у нас нет общих точек для соприкосновения; что мы можем обсудить? Над чем посмеяться? Я была в растерянности. Когда ситуация достигла своего пика и я, разрываясь из-за графика занятий с Микото, работы, учебы, стала испытывать сильнейший стресс, Итачи ушел на очередную миссию с плавающим сроком возвращения. Об этом я узнала не лично, а найдя записку на своем прикроватном столике утром, на которой сидел ворон и внимательно вглядывался в меня своими глазами-бусинками. Я готова была поклясться на чем угодно, что вечером этого не было, на что напрашивался вывод — он был у меня ночью дома. Чувство незащищенности, паранойи и понимание того, что любой может проникнуть в мой дом, а я этого даже не замечу, преследователи меня еще неделю.       Саске был одним из тех, кто был безумно рад меня видеть, как и я его. Он заметно изменился, что очень сильно меня удивило, ведь прошло всего-то пару месяцев, с тех пор, как я ушла. Раньше часто слышала, что чужие дети растут в два раза быстрее — никогда в это не верила, но встретив Саске, поняла, что это действительно так.       У младшего Учихи стала постепенно уходить та детская пухлость, которая, я прекрасно уверена, ушла из-за постоянных тренировок. Черты лица стали более заостренными и Саске стал значительно чаще задирать нос, общаясь с кем-либо, кроме его «приближенного» и «родного» круга общения. Даже в его глазах я иногда замечала изменения: он потихоньку отходил от того, что я знала, становясь более холодным, напоминая своего старшего брата и высокомерным, становясь похожим на отца.       Мне было страшно признаться себе, что совсем скоро этот маленький мальчик-одуванчик, который так восторженно как-то показывал мне кассаву скоро перестанет быть таковым и превратиться в безэмоционального воина. Саске часто приходил ко мне в больницу, стараясь выловить время, когда я буду на перерыве, чтобы перекусить вместе со мной или приходил ко мне домой, чтобы «я помогла ему с домашнем заданием», что было просто отговоркой, чтобы он смог хоть краем глаза увидеть мои анатомические карты. Понимая, что ничего изменить не могу, я позволяла ему это и полностью принимала.       Как я и думала, ни родители, ни Итачи ничего ему ни сказали о помолвке — Саске ни разу ни задал мне никакой вопрос об этом.       Я в эти дела не лезла: во-первых, мы договорились, что никому пока что ничего не говорим, во-вторых, я еще не часть семьи, поэтому это было не мое дело.

***

      В ноябре стало заметней холодней и погода постепенно становилась такой, какой должна быть и какой я ее знаю. Все нормальные люди стали надевать теплые свитеры, кофты, куртки и только шиноби, которых казалось, любая болячка обходит стороной и судорожно креститься при виде их кунаев, ходили как обычно полураздетые. Саске был не исключением; только после долгих споров, уговоров и ужасного шантажа я смогла его уговорить надеть хотя бы шарф, чтобы не простудить шею и горло.       Мы были на одном из тренировочных полей, которые принадлежали клану Учих. Саске, тренировался с кунаем, пытаясь попасть одновременно в более чем три мишени, пока я сидела уткнувшись в учебник и краем глаза наблюдала за ним, готовая броситься в любой момент, если что-то случится.       В середине декабря мне предстояло сдать еще одни экзамены, которые, как мне намекнула, Фурафоки, разработали специально для меня Саппэн, чтобы я могла повысить себе уровень и наконец-то выпорхнуть из-под крыла Нохары, которая была даже счастливее меня, когда узнала об этом. Но это не длилось долго: она поняла, что, сдав экзамены, я поднимусь на ступень выше и стану на одном с ней уровне, что может привести к тому, что мы снова окажемся в одной команде ординаторов. Я никогда еще не видела как ее эмоции сменяются на такой скорости, поэтому поспешила убрать оттуда как можно быстрее и подальше — уровень ее злости достиг отметки в 14 баллов и Рин побила все свои рекорды.       Итачи все еще не вернулся с миссии, а Шисуи пару недель назад только ушел, поэтому мы с Саске чаще проводили время вдвоем.       Хоть никто об этом и не говорил вслух, я все прекрасно понимала: если мы и публично не объявляли о своей помолвке, то всем в квартале было это известно. Причем, мне так думалось, было известно еще давно. Я собрала в кучу все свои не совсем нормальные воспоминания и понятные моменты нахождения тут, пытаясь найти им объяснения, но все становилось только более странным. Первым было воспоминание о матери Шисуи, которая так странно ко мне отнеслась после того, как ее сын рассказал кто я такая и ее поведение моментально изменилось. Раньше я все списывала на то, что в квартале Учих не часто бывает кто-то чужой, но, я наблюдала, и никто так странно к чужакам не относился. Даже наоборот, было видно, что к чужакам относятся пренебрежительно с легким оттенком презрения, а не так как ко мне. Поэтому мне начинало казаться, что меня с самого начала стали выделять среди общей массы чужих людей, которые находятся здесь. Вспомнить даже то, как я попала в квартал — Паккун потерялся. Его потеря все еще доставляла мне болезненные чувства, но я загоняла их в самый угол, игнорируя. Я помню только то, что я бежала и искала, звала его, плакала, а после потеряла сознание и уже очнулась в доме Учих. Как я оказалась в квартале? Как я прошла туда, ведь на ночь двери закрываются? Почему никого не встретила? Я не помнила ничего такого, что могло бы дать хоть один нормальный и вразумительный ответ на какой-нибудь вопрос. До меня постепенно медленными шажками доходило, что все давным-давно было спланировано. Они меня выбрали, а затем просто окутывали и обхаживали, чтобы я дала свое согласие. Возможно, это произошло в тот же момент, когда я очнулась в доме Учихи или, может, в тот момент, когда я накормила Микото своими кексами, но факт оставался фактом — все это было спланировано под четким надзором Фугаки-сама.       Меня уже давно перестало пугать то, что они любят играть с чужими жизнями и судьбами, просто было удивительно, что я оказалась втянутая в это. Правда, любопытно, что им нужно было? Я же как доярка из Хацапетовки: у меня за плечами ничего нет, а в отговорки вроде «хорошая внешность», «разбавить кровь новой кровью» мне как-то смутно верилось. Я полностью отдавала себе отчет в том, что нахожусь в какой-то хитросплетенной игре, где Фугаку выступает в роли главного кукловода, но мне хотелось надеяться только на одно — моя роль не эпизодическая.       Правда я часто напоминало себе так же о том, что мне могло показаться и я делаю из мухи слона. Мой менталитет значительно отличается от здешнего, поэтому неясна где начинается «нормальность» и «правда».       — Хейва, почему ты все время одна?       Саске неслышно подошел и уселся рядом со мной, опираясь одной рукой на колена и посмотрел на меня странным взглядом. Не ожидая от него такого вопроса, я чуть опешила, пытаясь понять ход его мыслей.       — Ты все время одна. В больнице, в городе ты везде держишься…обособленно, прямо как старший братик, — Саске еще сохранил ту свою детскую манеру называть Итачи «старшим братиком», хотя по интонации я и чувствовала, что и это не надолго. — Но у Итачи есть Шисуи, а у тебя… — он посмотрел на меня, обводя взглядом, смотря каким-то странным взглядом, словно затуманенным, на мои волосы, — ты ни с кем не общаешься, кроме нас.       — Просто так получилось, — равнодушно пожимаю я плечами, откладывая книгу; разговор, видимо, будет тяжким и философским, чего я точно не ожидала от Саске еще лет пять.       — Мне хватает общения с вами. Тем более, я общаюсь по работе с ребятами из больницы, со старшими врачами.       — Это не одно и тоже.       — Верно, — кивнула я головой. Саске внимательно смотрел на меня, нахмурившись, ожидая пояснений. Я вздохнула, думая, как донести до ребенка свои мысли и убеждения. Хотя какой ребенок? Через пару лет его ждет экзамен, где он может либо умереть сам, либо, как я предполагаю, сам убьет кого-либо. — Как ты думаешь почему мы дружим и общаемся с другими людьми? Люди несовершенны и мы нуждаемся в ком-то более мудром, лучшем и более милом, чем мы сами, — я говорила медленно, размеренно и тщательно подбирая слова, наблюдая за ним, — то есть в друге, который поможет сделать нас более совершенными и устранить наши изъяны.       — Почему же ты одна?       — Мне хватает вас, — повторилась я. — Тем более, мне уже поздно заводить друзей. Понимаешь, я искренне верю в то, что дружить мы перестанем в определенном возрасте, а все дальнейшие знакомства не переходят в категорию «друзей». Это могут быть товарищи, коллеги, люди, которые владеют определенными связями и могут тебе в чем-либо помочь, — я взяла у Саске кунай и принялась рисовать на земле круги, очерчивая и подписывая их, надеясь, что ему так будет понятнее. — С возрастом дружить становится сложнее, потому что появляется много, м, внутренних и внешних проблем. Например, скажем, если в детстве твой друг заберет твою куклу, — Саске нахмурился и уже собирался возразить, мол, он в куклы не играет, но, увидев мой взгляд, не стал перебивать, — ничего страшного не произойдет — куклу он всегда может вернуть или тебе родители новую купят. А когда ты станешь старше и твой друг заберет не твою куклу, а девочку, которая тебе нравится, то ты же не купишь себе новую, верно? И друзьями вы уже быть не можете, как прежде. С возрастом все только усложняется. Там, где я раньше жила, у меня была подруга, с которой я общалась с детства и она меня очень хорошо знает. Друзья детства являются самими главными, потому что именно они росли вместе с нами, менялись также, как и мы, знают все о нас: слабости, радости и могут объяснить почему мы поступает так или иначе в определенных ситуациях. Они знают нас от и до, поэтому даже не важно то, что мы сейчас не общается, мы все равно остаемся друзьями.       — Но… — медленно начал Саске. — Это же опасно.       Я нахмурилась, не понимая его.       — Такой человек очень опасен. Он знает о тебе все: и твои сильные стороны, и слабые, — я удержалась от того, чтобы не стукнуть себя по лбу. Саске, как и все в этом мире, смотрят на вещи глазами шиноби. — Такой человек может победить тебя.       — Человека можно уничтожить, но его нельзя победить. Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения, — неожиданно я вспомнила цитату из книги, которую когда-то давным-давно читала и, заметив странный отклик в глазах Саске, поспешила перевести тему, чтобы он не додумал чего лишнего. — Сакура, например, твой друг. Смогла бы она тебя победить?       — Нет, — медленно проговорил Саске, после долгих раздумий. Он взял другой кунай и медленно выводил имя «Сакура» на земле, а после того, как ответил мне, резко зачеркнул его, а затем полностью стер его, помогая себе носком ботинка, как будто его поймали на чем-то нехорошем. — Она не смогла бы.

***

      Спустя пару дней, после моего дня рождения, на которое я, как и в прошлом году, благополучно «забила», пытаясь вычеркнуть этот день из своей память, чтобы не делать себе больнее, вернулся Шисуи. Я была этому безумно рада: мне до чертиков надоело быть то в больнице, то в библиотеке, то дома. Иногда появлялось ощущение оторванности от всего мира и хотелось только одного: чтобы Учихи вернулись поскорей из своих миссий.       Мои тренировки с Микотой на время были приостановлены, потому что она занялась какими-то делами клана, но мне предстояла встреча с Фугаку, потому что, как выяснилось, я должна соответствовать их видению идеальной невестки не только в духовном плане, но и в физическом. Мне стоило титанической выдержки, чтобы не покрутить пальцем у виска и просто мило улыбнуться, когда я услышала это. Даже страшно было подумать, что Фугаку придумает мне — я очень слабая по сравнению с шиноби, а если они хотят, чтобы я как-то соответствовала «физически» их идеальным представлениям, то они явно как-то ошиблись в своем выборе.       Я предлагала встретиться где-то за пределами квартала, потому что чувствовала себя менее нервозно, но Шисуи настоял, чтобы мы были у них, ведь Учихам безопаснее быть в своей квартале. Я пыталась возразить, но понимала, что бессмысленно — в скором времени я сама стану одной из и буду находиться там все время, поэтому нужно привыкать.       Я решила подождать его на улице, не заходя внутрь, хоть и было довольно-таки прохладно. После того, как я пробудила те давно забытые воспоминания о его маме и отношении ко мне, мне не хотелось снова встречаться с ней наедине. Не хотелось попадать в неловкие моменты, когда знаешь, что за каждым твоим шагом, как коршуны, наблюдают Микото и Фугаку. Я стояла возле входа в своем излюбленном пончо, иногда поднося руки ко рту, дыша на них и согревая пальцы, разглядывая дорогу, которая была устелена из камня. Через пару минут я увидела как мне на встречу идет Шисуи. Радостно улыбнувшись я помахала ему, улыбаясь от уха до уха и поспешила к нему — мне больше хотелось прогуляться и побыть на свежем воздухе, чем сидеть в помещении.       Чем ближе я подходила к нему, тем больше жалела, что встречу назначили мы именно на сегодня: у Шисуи впервые за все время были видны синяки и мешки под глазами из-за долгого недосыпания, сам он чуть осунулся да и выглядел уставшим. Я его прекрасно понимала, сама выглядела не лучше, ведь у меня вчера закончилась смена в 36 часов, но после месяцев работы я смирилась со своим внешним видом и постоянной усталостью, но моя работа и их неизвестные миссии — это две совершенно разные вещи.       — Если ты хочешь все перенести, то я пойму, — тут же выпалила я, когда мы поравнялись. Шисуи на мгновение удивился, округлив глаза, затем осмотрел меня с ног до головы, легко рассмеялся и, приобняв меня за плечи, легко подтолкнул, чтобы двинуться дальше.       — Пошли уже, — все еще посмеиваясь сказал он.       — Куда идем?       — Думаешь, я не понял, что ты хочешь побыть за пределами квартала?       От такого заявления я даже резко остановилась по середине улицы и, народ, который шел за мной, стал обходить меня, чтобы не врезаться, недовольно бурча себе под нос.       — Как?       — Ой, да брось, — махнул он рукой, улыбаясь, явно забавляясь, — тебя иногда легче понять чем маленького Саске, — он попытался сдержать смешок, наблюдая за моей реакцией, — это комплимент.       Почему-то мне вспомнилась фраза: «Эмоциональный диапазон, как у зубочистки» и уже хотела обидеться, но посмотрела на его смеющееся лицо, понимая, что и вправду не имеет в виду ничего плохого и отпустила ситуацию. Взяв его под локоть, я тоже начала еле слышно посмеиваясь, двигаясь дальше.       Я поняла куда именно он меня ведет только в тот момент, когда мы уже были на месте. Проведя столько времени в их квартале, я даже не обращала внимание, когда обычная дорога переходила в тропу, а затем та углублялась в лес и позже приходилось идти через сплошные заросли и высокие деревья. Узнала я местность только после того, как мы вышли из леса и прямо перед нами оказался огромный валун и было слышно журчание воды. Это же мое Отрадное!       Пока мы шли до нашего места, то не переговаривались. Только иногда Шисуи говорил, чтобы я шла осторожно, помогал пройти через поваленные деревья, перелезть через них, в то время как я в ответ благодарила его.       Не сговариваясь мы подошли к нашему валуну, залезая на него и ложась, как в прежнее время.       Довольно долго мы молчали, даже несмотря друг на друга. Думать ни о чем не хотелось — мне дум хватило на длительное время, поэтому я просто разглядывала небо. Я была рада хоть на короткое мгновение услышать звенящую тишину в голове. Понимание того, что впереди маячила карьерная лестница, практика, учеба, замужества, планирование свадьбы очень сильно нервировало и влияло на меня, хоть я и старалась скрыть все эти страхи и эмоции глубоко в себе, не признаваясь в них даже себе.       Положив нога на ногу и сложив руки на животе, я разглядывала молочного цвета неба, где едва ли можно было отличить облака. Мы ни разу с ним нормально не виделись и не разговаривали с тех пор, как я вернулась. Правда, я была уверена, что Итачи многое ему рассказал о нашем путешествии.       — Ты был прав, — в итоге начала я. — Твоя теория насчет Хьюги оказалось верной.       Я старалась не вспоминать о том дне и даже сейчас мне не особо хотелось рассказывать об этом.       — Да, я знаю. Итачи рассказал мне. Я рад, что ты жива.       Ничего не отвечая, я поджала губы, думая: а рада ли я сама этому?       — У него проявился мангекьё? — я задала этот вопрос какой-то странно вопросительно-утвердительной интонацией, поэтому Шисуи молчал какое-то время, прежде чем сказал еле слышное «да». Об этом я иногда задумывалась. Помня тот наш разговор с Шисуи, он говорил мне, что у Итачи еще не проявилась высшая степень использования глаз Учих и он так же не уточнял, что нужно сделать, чтобы «активировать» их. У Итачи появился мангекьё, когда он увидел меня мертвой, испытав сильный эмоциональный шок. Неужели, чтобы получить такие глаза было необходимо увидеть смерть близкого тебе человека, друга или достаточно осознание того, что ты никак не можешь помочь, видя как он умирает?        Я почувствовала странное напряжение, которое исходило от Шисуи и чуть наклонила голову в бок, чтобы иметь возможность его рассмотреть. Его челюсть была плотно сжата и он упорно смотрел вверх, не замечая меня, поэтому я поняла, что тема мангекьё для него не очень приятна. Я снова легла прямо, переключая внимание на птиц, которые иногда пролетали над нами и заговорила спустя только какое-то время.       — С ним иногда так сложно. Кажется, что он вроде с тобой, но в то же время он полностью закрыт от тебя.       — Ты должна его понять, — тихо проговорил он. — Мы, шиноби, не привыкли к тому, что у нас есть… друзья, семья, кто-то, кто знает нас по-настоящему. Итачи был совсем маленьким, когда началась война, затем стал командиром АНБУ в десять лет и пережил нападение Кьюби на деревню, помогая людям эвакуироваться. Саске тогда только-только родился. Это очень сильно повлияло на него. Он… — Шисуи на секунду замолчал, подбирая слова. — сложный. Он пацифист, но, знаешь, я часто замечаю, что он отодвигает свои собственные потребности и чувства на второй план, а более важные вещи — на первый.       Я успеваю сдержаться и не выпалить свой вопрос: «И на каком же месте я?».       — АНБУ? — нахмурилась я, повернув к нему голову. Такое слово я, вроде, еще не слышала или слышала?       — Это агенты, которые находятся под личным руководством Каге. Что-то вроде элитных бойцов.       — А, — задумчиво протянула я, пока сознание медленно заполнялось какими-то странными картинками из «Убить Билла» и «Каратэ пацан».       — Мы довольно давно дружим, но даже я не видел его полностью настоящим.        — Настоящим быть невозможно, — Шисуи резко сел и посмотрел на меня в изумлении, ожидая пояснений. — Находясь под воздействием каких-то факторов, нам приходиться подстраиваться. Общаясь с другими, мы перенимаем их привычки, манеру поведения и образ мышления. Нельзя быть настоящим, когда ты состоишь из сотни других людей и ситуаций.       — Видишь, — фыркнул Шисуи, — а говоришь с ним сложно. Продолжай в том же духе и ты постигнешь дзен-буддизм Учих.       Он подмигнул мне, усмехнувшись и я легко толкнула его в плечо, пока он не начал откровенно смеяться.

***

      Я пришла на очередное место практики, которое принадлежало клану. Меня начинало уже не на шутку волновать почему у Учих так много таких мест и почему каждый раз, когда я прихожу, никто не тренируется. Неужели шиноби здесь стремиться стать только Саске, а действующие Итачи и Шисуи? Почему никто не тренируется? Даже элементарно никто не приходит сюда, чтобы сделать растяжку, зарядку, побегать? Мне казалось, что у них тут этакий пунктик на физической культуре и чуть ли не с пеленок дети уже могли и отжиматься, и выступать в роли Олимпийских игроков. Возможно, это просто мне так везло, что я не попадала на таких детей или действительно в квартале Учих их раз и расчет закончен. Тогда напрашивался другой вопрос: зачем им так много таких площадок?       Правда, это место и сильно то «площадкой» назвать нельзя. Пара-тройка поваленных деревьев, на которые можно присесть и полюбоваться природой. Старый детский «мостик», сделанный из дерева, которые со временем начал светлеть из-за того, что на него попадали прямые лучи солнца. Несколько пеньков, которые стояли на ровном расстоянии друг от другу, так, чтобы можно пройтись по ним, балансируя на одной ноге. Напоминало скудную детскую площадку в моем родном городке, где кроме песочницы и качели ничего и не было. Я пару раз обвела все это богатство взглядом, проверяя, не упустила ли чего из виду, но это и вправду было все. И чего от меня хотят здесь? Чтобы я прошлась по мостику и не потеряла баланс, пока буду идти по пенькам?       Никого еще не был, поэтому я решила присесть на одно из поваленных деревьев, ожидая. Я была одета в спортивную форму и обувь этого места. От Фугаку можно ожидать чего угодно, поэтому решила прийти сразу подготовленной — мало ли, он мне сразу скажет бежать 3 км. Сегодня я плохо спала, снились какие-то странные сны, которые сразу же забылись после пробуждения, но осадок остался, да и тело все затекло и побаливало. Не вставая, я вытянула ногу и скрутилась, чтобы чуть растянуться и ослабить боль в спине и увидела то, почему Фугаку выбрал именно это место.       — Какого…       Не поверив своим глазам, я резко встала, исследуя взглядом стволы деревьев, обходя их. Этот лес был сосновым и деревья располагались на расстоянии метров 3-5 друг от друга, а между ними были протянуты веревки, на которых были прикреплены такие же пеньки, которые я недавно осматривала или сложное сплетение узлов веревок, по которым, я не сомневалась, необходимо было пройти. Где-то была просто веревка, по которой необходимо было пройти, словно ты акробат. Все это составляло сложную композицию, напоминающее скалолазании или какой-то другой вид спорта. Вокруг каждого ствола дерева на высоте метров 15 были расположены небольшие поддоны. В мозгу словно что-то щелкнуло и я была совершенно точно уверена — Фугаку отправит меня прямиком туда!       — Та-да! — радостно послышалось позади меня. В такой тишине это было похоже на крик, поэтому я вздрогнула и резко обернулась, увидев веселое лицо Шисуи, а сам он, вытянул руки и указал на деревья так, словно это была новая гоночная машина, которую необходимо было презентовать. Я по его глазам видела, что он знал, что я была на грани истерики, что его забавляло. Фугаку ни с ним, ни позади не было.       — Ты называешь это «та-да»? — Шисуи пожал плечами, как бы говоря «А почему бы и нет?». Я чуть отошла в сторону, открывая его взору то, что повергло меня в больший шок, чем все это. В шоке я подняла руку, указывая ладонью вверх. — Это. Велосипед!       Между двумя деревьями, которые находились на расстоянии друг от друга метров на 8, находился велосипед. Под ним так же проходила та веревка, по который ты должен был пройти, но на самой середине стоял велик, который невозможно было как-либо обойти. Колес там не было, сам он выглядел довольно старо и ржаво, а от его спиц спереди и сзади висели две коряги, которые скреплялись и удерживали его в одном положении.       — Мы учимся здесь. Ну, знаешь…       — Не убиться, когда прыгаете по деревьям? — язвительно произнесла я.       — Ну, в общем-то, — он замялся, почесывая шею и отводя взгляд. — Ага.       — Но я не собираюсь прыгать по деревьям! — от возмущения мне даже воздуха в легких не хватало.       Шисуи виновато пожал плечами и развел руками. Мол, не он это все придумал. Пару минут я простояла в смятение, не зная, что и делать. Лезть на наверх, чтобы там потом проходить все это самоубийственные испытания, я уж точно не собиралась. Я раздраженно топала ногой, пока думала, сложив руки на груди и выглядя темнее тучи. Вспомнив, наконец, что мы заключали договор и там не было пункта про мою физическую подготовку, я победно фыркнула, понимая, что у меня есть козырь, если Фугаку до меня, мягко говоря, докопается. Я еще пару минут постояла в нерешительности, думая надо ли оно мне или нет, но, кинув мельком взгляд на велосипед, психанув, чуть ли не бегом покинула площадку.

***

      Итачи вернулся под самое начало декабря. Фурафоки надавала мне кучу дополнительных заданий, которое необходимо было выполнить и вызубрить, поэтому я не могла выкроить время не в ущерб учебе. Все, что я могла предложить Итачи, так это прийти ко мне, если, конечно, он не будет против, что я все время буду сидеть с головой в учебниках и меня никак нельзя было отвлекать. Учиха был полностью «за».       Он принес какие-то свитки, папки и книги, которые внимательно изучал. Я заварила чай и принесла его, пока он внимательно изучал какой-то свиток, в котором были какие-то рисунки и непонятные значки. Не обращая на это внимание и делая вид, что не заметила, что он, как только я подошла, быстро свернул его, чтобы я не видела содержимое, подала ему его чашку чуть улыбнувшись.       — О, кстати, — начала я, как только села на пол к нему спиной. Теперь я знала, что он сможет прочитать все мои эмоции своими глазами, поэтому начала этот разговор как только оказалась к нему спиной. — Можешь, пожалуйста, больше не оставлять у меня на тумбочке ворон.       Я попыталась сказать это как можно мягче, но все равно мой тон был убийственно вежливым, словно я говорила не со своим женихом, а с работником банка, консультируясь с ним насчет того, какой мне лучше счет открыть.       — Почему? — его голос напротив неожиданно очень мягок, словно он и не уходил ни в какую миссию, а был со мной все это время. — Ворон мое призывное животное. Он не причинит тебе вреда и я буду знать, что с тобой все в порядке.       — Пожалуйста, — повторила я, начиная напрягаться. В браке всегда приходиться чем-то жертвовать, договариваться и идти на компромисс, но как мы будем жить вместе и даже воспитывать детей, если не можешь прийти к единому решению насчет ворон?       На мое удивление Итачи спокойно произнес спустя пару секунд:       — Хорошо.       — Спасибо.       Было ощущение, словно мы вдвоем идем по хрупкому льду навстречу друг к другу. Стоило сделать один лишний шаг — утонем, уйдем под лед. Сейчас мы сделали один маленький шажок навстречу друг другу, который позволил мне выдохнуть и не уйти под лед.       Спустя пару минут я обложилась всеми возможными тетрадями, свитками, книгами и учебниками, ища нужный материал и читая все одновременно. Итачи и вправду сидел ниже травы, тише воды и не отвлекал меня и только изредка, казалось, случайно, дотрагивался до моих волос или плеча. Я в такие моменты либо замирала, мгновенно напрягаясь, либо делала вид, что не заметила. Мы даже за руки не держались с тех пор, как поговорили со старшими Учих, но все-таки мое второе «я», которому недавно исполнилось 22, реагировало, хоть я и затыкала его всеми возможными и невозможными способами. Я решила, что пока что еще не время. Мы должны начать хотя бы общаться и быть откровенными друг с другом, научиться уважать друг друга, а уж потом уже и за руки держаться. Наши недо-отношения начались странно, сумбурно, непонятно и нельзя было продолжать так и дальше. Итачи, вроде, тоже был такого мнения, потому что больше он, как и я, был очень осторожен в плане даже случайных прикосновений после беседы с родителями.        Когда мой мозг начал взрываться от переизбытка информации, я, не выдержав, поднялась с возгласом: «Нужно больше чая!», пошла на кухню. Итачи последовал за мной, держа в руках какую-то книгу. У него был какой-то странный вид, словно он хотел у меня что-то спросить, но я решила не лезть. Если это важно — он спросит.       — Как оно пишется? — неожиданно произнес он; из-за звука воды, которую я набирала в чайник, мне даже подумалось, что я ослышалась, но, посмотрев на него через плечо, я поняла, что он ждет ответа. Видя мое замешательство Итачи объяснил: — Твое имя.       — Мое имя? — переспросила я неуверенно. Он тут же кивнул и его глаза сменили оттенок: с черного на красный.       Нахмурившись, я оторвала листок бумаги от расписания смен, который висел у меня на холодильнике, найдя ручку в одной из ящиков, написала на нем быстро на японском свое имя.       Протянув ему бумажку, я заметила, что он снова смотрит на бумажку своими красными глазами. Интересно, это больно, когда проявляются новые томоэ? Итачи усмехается, отводя взгляд в сторону, затем подносит кулак к губам и чуть смеется.       — Я имел в виду на твоем языке.       — Ты не уточнял.       — Мне казалось, это очевидно.        — Когда кажется креститься надо, — бормочу я себе под нос, но забираю бумажку и снова начинаю писать особо не стараясь. Пока пишу свое имя, замечая, что рука словно отвыкла. Я слишком много и долго пишу на японском, даже думаю на нем из-за чего постепенно родной язык забывается за ненадобностью. Даже собственное имя казалось чем-то из рода фантастики, чужим и необычным. Чувства из-за этого стали накаляться, но я, стойко игнорируя, закрывала их, отодвигая на второй план.       Я передала бумажку ему и отворачиваюсь, чтобы снять поставить чайник кипятиться и спрятать от его глаз свои настоящие чувства. Мысленно я досчитывая до десяти, представляя цветок, у которого с каждой цифрой отрываю листок и выкидываю, думая, что это вместе с этими листиками проходят и мои тревоги, проблемы. Придя в порядок, я снова поворачиваюсь к нему. Учиха все еще внимательно изучает этот клочок бумаги, вертя в руках и смотря на него из-под разных углов. А потом, очень тихо и даже робко, он просит меня произнести его вслух; я удивляюсь, но решаю не спрашивать зачем, а просто сделать то, что он просит. Он повторяет за мной, коряво и непонятно с огромным акцентом, на котором я говорила первые месяцы, когда занималась с учителем и мне пришлось его поправить и показать, как правильно, чтобы это не резало так сильно слух. После того как он прекратил повторять мое имя бесчисленное количество раз, то взял мою ручку и совершенно спокойно без каких-либо усилий, словно учил этот язык всю жизнь, повторил имя моим же почерком. От удивления у меня чуть не выпала чашка с чаем, и я наклонилась, забирая бумажку и смотря на нее огромными глазами.       — Как?       Ухмыльнувшись, он показал на глаза:        — Шаринган способен скопировать любое движение.       — Читер, — усмехнулась я, чувствуя какую-то странную гордость внутри себя.