Не стоит обвинять других в том, на что сам нарвался.
***
— Сегодня Подземелье празднует особый день: у королевы родился ребёнок, — встав на колено, проговорил старый доктор королю. Король был надменным, пугающим, но все уважали его за лживую храбрость. Король восседал на мраморном троне, вокруг были высокие каменные стены с витражными окнами. Сам трон был на небольшом выступе в центре зала. К нему вела единственная красочная вещь в этой комнате — красная дорожка. — Родился мальчик? — с надеждой спрашивает он. — Нет, девочка, — увидев ярость в глазах короля, старый доктор поспешил добавить, — не расстраивайтесь, милорд, она унаследовала дар от вашего прадеда. Морщины на лице Крона разгладились, а густые брови раздвинулись. Он уверенно сказал: — Фриск. — Да, милорд. Она фриск — видящая души. — Нет, ты не понял. Это будет имя. — Что?! Доктора словно током ударило. — Не думаю, что называть так девочку будет правильным решением. Ведь все тогда будут знать о её даре. — Пусть. Король махнул рукой, и старый мужчина тут же скрылся за дверью. Он нёсся к покоям королевы, чтобы сообщить о решении её мужа. Сначала постучав, он ворвался в каменную комнату. Сразу напротив массивных дверей стояла огромная кровать с красными балахонами и белоснежной постелью, в которой сидела королева, держа в руках своё дитя. Около кровати стоял столик с графином. По левую стену был шкаф и комод с туалетным столиком. По правую — гигантское окно. Над дверью располагалась картина мужа королевы — Крона. — Что он сказал? — обречённым, бархатным голосом спросила женщина. — Он дал ей имя. Она удивилась и подняла брови, переведя взгляд с ребёнка на доктора. — Фриск. Королева ахнула. В глазах загорелась ярость к ненавистному мужчине, и она зарычала: — Он хочет повесить на неё клеймо? Это не имя, Мерлин, и мы оба это понимаем. Доктор вздохнул. — Но что я могу сделать? Я уже давно не молод, Фрея. Я больше не могу состязаться с королём. Маленькая девочка в руках королевы проснулась. Как привычно детям, она сразу же заплакала, а Фрея своим нежным голоском стала заговаривать малышку. — Плачь, дитя моё, ибо когда ты вырастешь, слёзы тебе не помогут…***
Фриск росла под строгим контролем. Дома её учила только мать. Она рассказывала и легенды, и истории, и про давнюю войну, и что монстры не хотели её продолжения. Все они настолько сильны, что могли бы убить всех, даже не задумываясь, но они не убили. Запечатали людей в подземелье с одним условием — не ненавидеть монстров. Фриск всё это очень нравилось. Она быстро училась и росла. Её дар рассматривать души тоже развивался. Она была лишена друзей, которые остерегались её дара, отцовской любви, который мечтал о жестоком наследнике. И только забота матери помогла малышке вырасти. Время шло, и девушку уже мало кто мог контролировать…***
Вместо уроков стрельбы Фриск предпочла отдохнуть в любимом баре, подальше от замка. Бар назывался «Грильз», что происходил от слова гриль. Но это не волновало Фриск: она сидела за барной стойкой в сиреневом свитере, шортах и балетках, уминая за обе щеки картошку фри. — Грей, так почему ты не стал доктором, как твой отец? Заговорила она с 27-летним барменом, одним из немногих её друзей. Высокий парень в очках находил Фриск очень забавной и они уже давно дружили. — Фриск, я уже говорил, что боюсь крови. — Мда уж, ты не такой храбрый, как твой отец. Грей хмыкнул и шуточно ответил: — Продолжай в том же духе, и твоя скидка станет накидкой. На что шоколадноволосая ответила: — У тебя отвратительное чувство юмора! Фриск схватила свою чёрную куртку и маску. Увидев это, Грей обеспокоенно заговорил: — Слушай, Фриск… — Да? — В последнее время людей, верящих в добрых монстров, нет. Кроме тебя. Твоя мать, она учила тебя не только этому, но и тому, что ты должна держать язык за зубами. С момента войны прошла сотня лет! Все живые помнят её не с лучшей стороны. Если тебя поймают за тем, что ты делаешь… Я просто волнуюсь. Фриск прекратила поедать картошку и печально уставилась в стойку, а потом решительно добавила: — У тебя заботливая душа, я вижу это, но ты должен понять, что если не я, то кто? Люди ослепли от ненависти и перекрыли себе единственный выход наверх. Монстры так мало просят — не ненавидеть их, неужто это так сложно? Большинство сгорает, пытаясь преодолеть барьер… — Делай, как знаешь. Бармен досадно покачал головой, а девушка покинула стойку и, накинув чёрную куртку, направилась развешивать новую партию листовок. Тем, чем занималась 16-летняя девушка, заниматься нельзя. Но храбрую и решительную Фриск это не останавливает. Если она что-то задумала, то сделает.***
Последняя на сегодня. Подумала она, вытирая пот со лба. В Жаркоземье сегодня было особенно жарко. Видимо, уровень магмы вновь поднялся. Пока девушка пила из бутылки с колой, её кто-то заметил и, подкравшись сзади, заломил руку, прижав к стене. — Назовись, — прокричал низкий мужской голос. По железным лязгам стало ясно, что это стражник. От досады Фриск цокнула языком, но всё же назвалась, прошипев имя, будто шептала проклятье. — Фриск. Фамилию называть не надо было. Каждый новорождённый знал о ней, ведь люди называли её «видящая» — человек, способный рассмотреть душу, а также прикоснуться к ней. Всё равно, что вырывать сердце. Страж побледнел, но девушку не отпустил. Она хотела посмотреть на него, но от испуга тот ударил её головой об стену. — Не смей, сука! Да, именно так к ней и обращались слабовольные люди. Её золотистых глаз избегал каждый, считая, что навлечёт на себя проклятие. Из правого виска потекла кровь, а так как все знали, что король недолюбливает дочь, то причинять ей вред не боялись. — Так-так-так, значит, это ты, мелкая тварь, развешиваешь эти проклятые листовки! Он надел наручники на девушку и потащил её в замок, гордясь своим поступком. По пути все с удивлением рассматривали, как юную королевскую дочь с кровью на лице тащит злой охранник. Он не забывал пинать бедняжку, заставляя идти быстрее.***
На лице была застывшая грязь вперемешку с кровью. Чёртов замок напоминал средневековье, если бы не нормальная люстра. А она напоминала осуждённого, которого сейчас повесят. Огромные двери в тронный зал отворились, и страж буквально толкнул заложницу вперёд, а потом со злорадной ухмылкой усадил Фриск на колени перед королём. Все знали, какое это унижение: никто из королевской семьи не кланяется друг другу. Все зашептались, но удар жезла по камню успокоил гомон. — Что тебе нужно от моей дочери? — яростно пролепетала королева, готовая снести нахалу голову прямо сейчас собственным руками. — Это та, как король говорил, «ненормальная самоубийца», которая развешивает листовки. В глазах королевы всё разлетелось в прах. Её дочь словно предала всё, чему так старательно учила её Фрея. В зале повисла тишина, и тут у Крона зазвонил телефон: — Секундочку, — пробормотал он. — Алло. — Да, побольше печенья с шоколадной крошкой. — Я немного задержусь, тут опять проблемы с несносной девчонкой. — Ок. Он спрятал свой телефон и перевёл презрительный взгляд на Фриск. Та уставилась в пол, боясь смотреть в глаза матери. — Стражник, тут разговор короткий. Вытолкайте её за барьер, мы посмотрим, настолько ли она верна монстрам. Девушку это не испугало, а вот её мать со слезами стала умолять мужа не делать этого. Фриск улыбнулась и, игнорируя уводящего её стражника, сказала маме: — Я вернусь за всеми вами, обещаю. Двери в зал захлопнулись, и все ещё очень долго поражались уверенностью и злобою Крона, а также решительностью и милосердием Фриск. Действительно взяла самое лучшее от обоих родителей.***
Барьер действительно внушал страх. Там была только Фриск и страж, что стоял позади и ожидал, когда девка вступит в белую пелену. Решительная душа Фриск была полностью лишена неуверенности, но сейчас сердце заколебалось. — Мон, — позвала она стражника, и тот пошатнулся. — Ты узнала меня? Она повернула голову и улыбнулась. — Трудно не узнать человека, которого по детской глупости чуть не убил. — К чему этот пустой диалог? — Я знаю, ты злишься на меня, но просто знай, что я сделала это не чтобы убить тебя. Ты мне нравился. Вот, кажется, теперь душа чиста. Можно спокойно уходить. Но всё же было немного не по себе. Мон уже ничего не говорил, только ошарашенно смотрел в спину уходящей. Она медленно растворялась в белой пелене, и огонь не окутал её, пропуская на поверхность.