Мгновения

Если бы у них было больше времени, она бы обязательно все ему сказала. Просто Таэ не хватило чуть-чуть смелости, зато мыслей «В следующий раз я обязательно…» было больше необходимого. Сейчас на дворе черт-знает-какой-год – Таэ понятия не имеет, потому что дни в больнице сплошная вечность без происшествий и потрясений. Периодические перерывы на бесполезные уколы, которые никогда ей не помогут и которые делают просто для успокоения сердец родственников. Таэ не отчаялась, не смирилась со страшной болезнью, сделавшей ее волосы белоснежно-белыми. Она просто приняла действительность. Люди приходят и уходят, говорят с ней и замолкают. И ей до чертиков надоели эти рассказы, специально подобранные для нее, – ни слова про больницу, ни слова про смерть, ни слова… На многие темы словно табу наложено да еще и негласное. Единственное чего она ждет – это правда. Правда о мире, о ней, обо всем, что происходит в Эдо. Глаза ее слепнут день ото дня – краски становятся все более тусклыми, все заволакивает белая пелена, – и следить за происходящим из окна не удовлетворяет Таэ. Это словно читать одну и ту же главу книги, не зная полного содержания. Таэ узнает всех по голосам – и брата, и Кью-чан, и Са-чан, и Тсукки, и всех остальных. Единственный, кто к ней не приходит, это Кондо-сан. Сама ведь запретила, наказав всем ни за что не подпускать Исао к больнице и даже не говорить ему о ней. Что с ней стало? Покинула Землю, отправилась в путешествие по Японии, вышла замуж – да что угодно, лишь бы не пришел к ней. Потому что Таэ не хотела, чтобы он видел ее слабой, беспомощной – умирающей. Она хотела, чтобы Кондо запомнил ее сильной духом, пышущей энергией и силой. Отчего-то и встретить его хотелось не щенячьими объятиями, а таким смачным ударом – просто чтобы помнил, что она дикая, что он ее не подчинит. А потом Таэ обязательно сорвется – зачем обманывать зря – и прижмется к нему в поисках тепла и нежности. Она ждала его возвращения, чтобы однажды все сказать, признаться, потому что в глубине души Таэ всегда хотела… Правда, жизнь что-то не спрашивала, чего Таэ хочет. Просто однажды Таэ, проснувшись поутру, заметила белеющие пряди – даже не седину – в каштановых волосах. Вот, получите-распишитесь, вы смертельно больны и без шансов на выздоровление. В жизни Таэ было так много планов, мечтаний, что даже на собственную жизнь не было времени – все заботы строго по графику, чтобы скорее возродить додзе, вырастить брата. Вот только Таэ и сама не заметила, как Шинпачи возмужал, окреп – и все это произошло без ее участия. Стоило только Гин-сану – нет, не погибнуть! – исчезнуть, а ей заболеть, как мальчик в мгновение ока превратился в мужчину, взяв на себя заботу обо всем. В палату бесшумно кто-то заходит – наверняка, это медсестра. Кроме них, с такой тишиной никто сюда не заходит. Все ее гости что-нибудь да говорят, когда заходят – приветствие, вопрос, не важно что. Этот человек заходит, принося с собой запах цветов – какая редкость в их полуразрушенном мире – и пены для бритья. Почти слепая Таэ, не видящая ничего, кроме высокого осунувшегося силуэта, сидит в кровати неподвижно и смотрит в окно, словно бы может рассмотреть, что за ним происходит. А еще так она делает вид, будто может еще что-то видеть. Посетитель раздвигает шторы, и Таэ понимает, что нужно что-то сказать, чтобы не выглядеть глупой и не выдать свой секрет. – Спасибо, что открыли мне мир, – Таэ пытается шутить, но голос не принадлежит ей, он чужой – сухой, шершавый, безжизненный. Ответа не следует, и в палате воцаряется молчание. Таэ продолжает делать вид, что смотрит в окно, но на самом деле прислушивается к посетителю. Сначала – как кажется Таэ – он просто стоит на одном месте у изголовья ее кровати, а затем подходит к тумбочке и опускает в стоящую там вазу цветы, предусмотрительно убрав оттуда те, что завяли. В душу закрадываются неприятные догадки – вдруг это Исао Кондо? Она ведь просила ни под каким предлогом не рассказывать ему о ней, чтобы он не пришел, не увидел ее такой… – Кондо-сан, если это вы… – Это «если» выдает Таэ с головой. – Нет, Вы ошибаетесь, – отвечает такой же пожухлый голос. – Простите, – шепчет Таэ, от неловкости заправляя за ушко белую прядь. – Ничего, Отаэ-сан, ничего. Разговор не клеится, своим молчанием посетитель смущает Таэ. И еще больше ее смущает то, что посетитель, когда присаживается у ее кровати, берет Таэ за руку. Бледная ручка Таэ буквально на глазах тонет в двух больших мозолистых ладонях. И когда его теплые шершавые губы оставляют поцелуй на тыльной стороне ладони, Таэ все-таки спрашивает: – Так кто же Вы такой? – Просто старый знакомый. «Старый знакомый» сидит у ее постели долго, целуя и сжимая тонкую руку Таэ. Иногда ей даже удается почувствовать влагу у себя на ладони, когда мужчина слишком долго прижимается к ней щекой. Под тихое бормотание гостя – «Простите, Отаэ-сан», «Мне так жаль, Отаэ-сан» – Таэ даже удается задремать. Во сне она снова хостесса, и ее постоянный гость вновь громко и на весь хост-клуб предлагает ей выйти за него, а если не выйти, то хотя бы начать встречаться. Таэ просыпается с четким и непреодолимым желанием поделиться с кем-нибудь мыслями, но теряется в тишине палаты. Здесь ли еще ее посетитель? Запах его тела перебивает несчастный аромат цветов, стоящих у головы Таэ. И не ожидая ответа, не надеясь на него, Таэ тихо произносит: – Если бы у меня было чуточку больше времени, я бы обязательно сказала одному человеку, насколько он мне дорог. Сейчас я не могу даже увидеть его – да и не хочу, чтобы он видел меня такой. Я бы так хотела все вернуть хотя бы на несколько лет назад… – Я тоже, Отаэ-сан, – произносит все тот же гость и, пока удивленная, встревоженная Таэ собирается с мыслями, выскальзывает из палаты. Умирающая Таэ плачет. Неузнанный Кондо закрывает за собой дверь ее палаты.