Осколки наших жизней

У нее серые глаза. Серые, как небо в Англии, как гроза, как тучи во время дождя. Она никогда не плачет, но он все равно про себя называет ее глаза дождливыми. У него глаза черные, как земля, как ночь. И волосы жесткие, непослушные, будто шерсть на загривке хищника перед атакой. Он и сам похож на дикого зверя. Такой же сильный и неукротимый. Он ужасно не любит дождь. Ему нравится ее сестра, голубоглазая, с длинными русыми волосами. Но она уже обручена с другим. Ей нравится ванильное мороженое и месяц март. И волосы у нее светлые, подстрижены лесенкой. Они отлично гармонируют с ее любимой зеленой мантией. И она терпеть не может темноту. Она боится ее. Война переворачивает весь магический мир с ног на голову. Тот-кого-нельзя-называть возрождается, ряды пожирателей пополняются с невероятной скоростью, темная сторона вербует сторонников. Метка на его предплечье появляется в мае. Ее отправляют в тете во Францию в начале июня. Они сталкиваются на вокзале случайно. Это маггловский вокзал, и они оба совершенно не должны здесь находиться. Он говорит ей, что она должна остаться и поддержать Темного Лорда, она - что ее судьба – не его дело. Когда поезд отходит от станции, начинается дождь, и он, подняв воротник пальто повыше, стремится поскорее оказаться где-нибудь под крышей. Он не любит дождь. * "Убийство раскалывает душу," – так говорит Дамблдор. Вернее, говорил, пока в прошлом году не упал с Астрономической башни. Убийство не раскалывает, а марает душу, – так он думает, сидя в Хогсмиде и заливаясь огневиски. Рейды пожирателей уже не кажутся ему такими великолепными, а идеи темного Лорда – такими правильными. Во Франции почти всегда солнечно, дожди здесь идут редко, а зелень растет буйно. И воздух чистый. А ей почему-то грустно. Она каждый день читает газеты и смотрит сводки новостей по маггловскому телевидению. И мечтает о грозах, запахе озона и мокром асфальте. Она хочет домой, в Англию, в Лондон с его вечными туманами, сыростью и смогом. В Малфой-мэноре холодно и сыро, потолки тяжелые и давящие. Почти зеркальная поверхность стола отражает свет тусклых свечей. Волан-де-Морт говорит, что нашел древнее заклинание, позволяющее использовать энергию солнца, для темных ритуалов в полдень после новолуния. А эта ночь как раз ознаменуется отсутствием луны на небе. Ритуал будет проведен завтра. Рассвет встречает жителей Лондона туманной сыростью и серым небом. Через четыре часа состоится жертвоприношение, и темная энергия магии вырвется в этот мир. Многие погибнут. Он выходит на улицу и бездумно идет вперед. Все небо заволокло тучами, вдалеке громыхает гром, пάрит. Он проходит, кажется, кварталов шесть, идет уже по обычному маггловскому Лондону, когда еще раз гремит гром, и с неба падает стена воды. Ливень резкий, пронизывающе-холодный и колючий. Одежда промокает мгновенно, но он и не думает ее сушить. Через два часа дождь становится реже, но так и не заканчивается, а пелена туч не пропускает солнце. Он выходит из-под навеса какого-то магазинчика и, засунув руки в карманы, идет по лужам. Глядя на небо, он думает, что дождь – это все же не так плохо. Хотя бы потому, что ему точно не придется убивать в ближайшие пару часов. * Она сидит на диване в факультетской гостиной и дышит на замерзшие ладони, пытаясь согреть их. За окнами царит ночь, непроглядная, черная и вязкая, как смола. Камин почти догорел, комната тонет в полумраке. Ей ужасно хочется, чтобы за окном шел ливень, чтобы гром гремел, как барабан, и рвал в клочья покрывало гнетущей тишины, опустившейся на ночную землю. Но на улице только холодное темное небо и тучи. И пустота. Она боится темноты и тишины, потому что эти два фактора рождают неизвестность. А неизвестность и ожидание пугают даже больше чем сражения и бои; выматывают нервы. Путь уж лучше разразится гроза, какой не бывало, пусть буря визжит и воет, рвет деревья с корнем и вздымает воды черного озера гигантскими волнами. Только не ожидание, не обманчивая тишина, которая почти ощутимо давит на плечи и рождает желание сжаться в комок. Так же, как и одиночество, как и кажущиеся вечностью минуты лживого терпения, наполненные страхом. Ей хочется, чтобы пошел дождь, проливной и безудержный, создавший иллюзию того, что темнота за окном не страшна, что вода смоет все ужасы и унесет все страхи. Ей просто нужен кто-то сильный, кто защитит от кошмаров и поможет наконец-то побороть глупый детский страх, почему-то не желающий отпускать уже почти взрослую девушку. Он приходит в три часа ночи. Валящийся с ног от усталости, с кровоточащим порезом на плече и разбитой губой. Но почему-то он приносит с собой спокойствие и ощущение защищенности. Хотя скорее всего это просто психологический эффект от того, что в гостиной появился человек помимо нее. По спальням они расходятся молча, а с утра делают вид, будто вчера не видели друг друга. * Когда война заканчивается, «долго и счастливо» почему-то не получается. Слишком много убитых, слишком мало свободных камер в Азкабане, слишком мало времени прошло, чтобы затянулись все нанесенные раны. Дементоры около его камеры приносят с собой могильный холод, сырость и затхлый запах плесени. Судебное разбирательство длится долго, а из зала суда его выводят авроры. Год – срок ничтожно малый, по сравнению со сроками других пожирателей, но от этого не легче. Его боггарт еще долго будет принимать вид дементора, даже спустя годы после его освобождения. Когда спустя триста шестьдесят пять дней он выходит из темных стен крепости посреди острова, когда хлипкая лодочка, наконец, достигает большой земли, ему кажется, что его душа - одно большое черное пятно, что в ней не осталось не то, что белых – даже серых просветов. Слишком много убийств, слишком много крови на руках, слишком больно режут осколки рухнувшего идеала. В Лондоне опять серо и сыро, а с неба падают крупные капли. Он узнает ее по светлым распущенным волосам, все также стриженным лесенкой. Она узнает его по черным, как ночь, глазам. Они не здороваются, ничего не говорят друг другу, а просто каким-то непонятным образом оказываются рядом. Идут по одной из улиц, среди потока спешащих куда-то людей с зонтиками и дождевиками, людей, старающихся укрыться от пронизывающих холодных капель, падающих с неба. Дождь и шум машин заглушают любые слова, но им говорить не нужно. Он думает, что дождь – это все же не просто неплохо, это даже хорошо. Ведь дождь смывает грязь и пыль, оставляя после себя запах озона, свежесть и чистоту. Она – что тогда в гостиной это был вовсе не психологический эффект. От него действительно веет силой. Возможно, именно поэтому ей впервые за столь долгий срок так спокойно. У нее дождливые глаза, он - олицетворение ночи. Может быть, спустя сотню дождей его душа все же перестанет быть угольно-черной и станет хотя бы серой? Может быть, она все же перестанет бояться темноты, если ночь подарит ей покой? * А дождь на Лондоном заканчивается, и сквозь просветы в тучах, пробиваются пока еще робкие, но от этого не менее яркие солнечные лучи, подсвечивая сияющий в вышине небосвод. И они оба еще не знают, что у их детей глаза будут голубые, как это самое небо.

Теодор Нотт/Дафна Гринграсс