Покажи свой сладкий яд

      Писал когда-то один известный человек, что русалка сидит на ветви тысячелетнего дуба, чья кучерявая шевелюра за долгие лета раскинулась на дальние расстояния. Смотрит она грустными синими-синими, как море, глазами вдаль, да ждёт своего любимого, что обещал вернуться к ней.              Проходит день, его сменяет месяц, а следом завершает свой цикл год.              Утешает себя русалка, мол: - Сложно ему там, наверное, на боевом посту. Ведь тяжёлым мечом врага рубит, через тайгу, через болота, через крутые горы армию ведёт за собой, да сражается с невиданным зверем. Времени нет, суженному весточку для скучающей за ним русалки передать, - хрупкие плечи дрожат. В ладони нежных рук впиваются мелкие острые камешки, лазурный хвост, переливаясь в лучах полуденного солнца блеском тысячей драгоценных камней, ударяет о спокойную водную гладь, - но не волнуется Джу о нём, нет-нет, - вздыхая, погружается в свой маленький уютный уголок, сокрытый среди дремучего леса, да череды извилистых пещер. Прудик этот совсем не велик, но связаны с ним воспоминания о пригожем. Не может русалка покинуть обитель любви, хоть сердце её стучит тревожно.              Чувствует сердце влюблённой русалки беду. Год прошёл, весна настала, а весточка так и не пришла. Не мог он ведь её оставить здесь совсем одну, забыть, из сердца своего стереть.              Хмурятся синие бровки, смотрит на небо она. Гонит тревожные мысли от себя, теплее кутаясь в воспоминания, где так счастлива была.              Она улыбалась ему ярче солнца, смеялась нежнее звона колокольчиков и имя молвила так трепетно, что в груди сжималось всё. Ах, как прекрасны были те деньки... Пища казалось вкуснее, вода прозрачнее, а щебет птиц и вовсе песней слыл.              На смену светлому настроению пришла пора отрезвляющей реальности.       Шепчет ядовито на ушко ползучий змей: - Позабыл, поди, тебя молодой господин, встретив женщину без рыбьих костей. Пышногрудую, чёрновласую, с парой ног от ушей. Подженился, заделал пригожих детей. Посмотри на себя, - тычет костлявым хвостом, - Океанова дочь, - слова змея кинжалом пронзают нутро, - отдала ты ему все богатства свои: жемчуга, злато, сундуки. Да отправила в путь с горном власти морской. ЧЕМ ЖЕ ТЫ ДУМАЛА, А? НЕ ГОЛОВОЙ? – змеиный хвост хлыстом разрезает воздух, оставляя яркий алеющий след пощёчины на мокрой от слез щеке. – Возвращайся в родительский дом поскорей, - слышится теперь уже не змей, - Попрощайся с матерью, успей, - раскат грома уносит голос отца, оставляя с мыслями наедине.              Хочется крикнуть ей в след: - Нет, не смей! Он полюбил меня. Искренне, правда, поверь …              Но кружит мысль в воздухе, не умолкая: Охмурил. Одурачил. Позабыл.              Занавес пал, дурман чар разлетелся. Правда режет ей душу тупыми ножами, специально как-будто выжидала момент, чтобы чувствовала она это стократ сильней.              Слёзы льются рекой из сапфировых глаз, застилая пеленой всё вокруг. Чем заслужила она его нелюбовь, ведь доверила душу ему. Отдала всё, что было без сожаления, лишь бы милому было с ней жить хорошо. Обогрела его, откормила, научила читать и писать. Кем бы был он, не встреть её вовсе? Остаётся нам только гадать.              Хрупкое сердце больно бьётся о скалы любви, разбивается напополам.              ***              Уплывает русалка на закате одна, покидая свой маленький дом. Впереди её ждёт океан, настала пора возвращаться в родительский дом.              Простит ли отец? Посмотрит ли мать на своё дитя? Как же глупо, безрассудно, необдуманно было верить слащавым речам, обещавшим любовь до конца. Так в чём же магия злодея была, раз так легко полюбила она?              И ведь только сейчас до конца поняла, приняла, словно очнувшись от долгого сна, что любила в их дуэте лишь она одна.              Дурочка. Дурында. Дура! Ну за что уродилась то ты такой, а?              Остановилась русалка, дыхание затаив. Стиснула камень в зубах посильней, да с размаху пронзила собственной рукой больную душу, скрытую под толщей плоти и костей, вырвала разбитого сердца половинку, став холодней.              - Раз не нужна тебе, человек, любовь моя и сердце моё, - всплыв на поверхность, кричала она, - забирай же его Дьявол морской… Забирай! Я, Джувия - дочь Океана, нареченной тебе быть обещаю, - сквозь слёзы и боль, истекая кровью голубой, словно в бреду шепчет, еле губами шевеля, - найди осколок сердца разбитого моего, - бросает его со всей силы в пучины океана, что свет не видывал никогда, - и принеси мне его на заре, когда штормы греметь перестанут, когда с лозы дикого винограда будут гроздья свисать, а трезубец отца трижды стукнет о дно океана, призывая морские войска.              - А не врёшь ли ты мне? – в попутном ветре слышен вопрос.              - Нет, - утирая последнюю горькую слезу, твёрдо молвит русалка, - коли Джувия не сдержит слова своего – быть ей пеною морскою.              Веселым свистом проносится вихрь, унося их разговор прочь.              Джувия бьёт кулачком по воде. Капли брызг улетают в небеса, к маленьким тучкам, что плывут в никуда. С её чувствами у них дорога одна.              Капля тучки коснулась, слегка в призывном жесте объединиться, любя.              И плывёт к горизонту покрывало хмурых свинцовых пушистых туч, занавешивая синеву мирного неба, да солнце, что светит ярче тысячи звёзд.              - Шторм! Шторм! – кричат во всё горло где-то на берегу, разносится тревожный звон колоколов. Маленькими точками виднеется тучке сбегающийся в кучку народ, уносящий в котомках добро.              - Поиграть ли мне с ними? – спрашивает тучка у капли ехидно.              - Поиграй от души, не жалея, - твёрдо молвит капля, душой сожалея.              Унесёт стихия в безымянные могилы ни в чём неповинный народ. И никто не опишет, как волны размером с титана одна за другой обрушивали чужой гнев, сравнивая всё с землёй. Гром грозно гремел, держа под руку тьму, от которой трещала земля. Точными стрелами ветра шквал, пришедший с океана, уносил не щадя никого. Он кружил, изуродовал, бил, убивал и выбрасывал всех в океан. Пусть омоется кровью осколок души, напитается принявших с честью судьбу моряков. Смоется их жертвами грех человека, посмевшего с чувствами дочери Океана играть.              И не вспомнит никто тех бедняг никогда. Канут в лету дела минувших дней.              ***              Лишь столетия спустя, покинет тьма те края.              Первые предрассветные лучики солнца покажутся где-то там, за горизонтом водной глади. Затем, коснутся пропитанной кровью земли, обогрев её своим теплом, и ознаменуют конец горестей и печалей.               Поползёт винограда лоза, огибая цепким кольцом всё вокруг. Принесённые по ветру семена пустят корни, и еще века спустя распустятся кроны тропических лесов, зацветут пёстрые цветочные луга, одурманивая прибывших с далёких земель первых гостей ароматом сладостного рая.              Запоют свою песню птенцы, выпорхнув вслед за родителями из гнезда. Распахнут оперившиеся цветастые крылья, и взлетят высоко-высоко, облетая сей сказочный рай полный дивных животных и плодородных земель. Не уедут те гости с далёких земель, «пустят корни», построят дома. Поколениями будут восхвалять все дары, что несёт им пропитанная кровью земля. Никогда не узнать им событий тех лет, незачем собственно знать. Ведь однажды ступит на брег русалки нога, и богиней признает сей местный народ.              - Калипсо, - с трепетом шепчет народ. Их богиня восстала со дна океана, оказав небывалую честь. – Калипсо! – люди падают ниц, растилась пред ней, руки складывая в молебный жест. – Благодарим. Благодарим. Благодарим! – скандирует громко толпа. – За землю, за воду, за рай на земле, за то, что скрывала нас эти века. Скрывала от шторма, болезней, напастей. Скрывала от бед и горьких потерь. Скрывала от войн и раздора.              - Мы знали, что ты должна появиться! – с восторгом кричит ей какой-то малец.              Русалка окидывает небрежным взглядом его, поманив жестом к себе. Счастливый малец улыбаясь несётся, озорством заряжая пространство вокруг. Споткнулся о камень, кувыркнулся, качнулся и дальше бежит со всех ног на неё. Хватает запястье: - Не отдам никому! – с недюжинной силой утаскивая прочь от толпы.              Мальчишка ведёт её уверенно за собой, руку держит так крепко, что не вырвать, как из тисков, связь меж ними не порушить.              - Кто же ты? – удивлённая молвит русалка, широко распахнув сапфировые глаза. Дрожащая рука тянется к оголённому плечу мальца. Касаясь его в руку бьёт будто ток, искрится пространство меж ними.              - Сказала ты мне в непогожий денёк, - тихо молвит ребёнок, - осколок сердца в океане отыскать, да принести его тебе на заре, когда затихнут гром и шторм, а с лозы дикого винограда будут гроздья свисать, - он отпускает её руку, и указывает на пространство окружающее их, - Так смотри же, Ка-лип-со, вот он я, - и на месте мальца предстаёт вдруг мужчина.              - Ах! – с восхищением смотрит богиня. Как прекрасен же он, а как статен. Он велик, и могуч, и силён.              Не смущает её жениха нагота. Смотрит пристально, жадно, поедая глазами точёное тело, крепких мускул не сосчитать. Вот он змей её искуситель, Купидона пронзила две половинки сердца стрела. Не существует никого более на свете, лишь мужчина, чьи тёмные как дно морское глаза, а сердце точно ледяная глыба, с разрушающей страстью увлекает за собой в опьяняющий поцелуй.              Отвечает ему пылко богиня, прикрыв доверчиво глаза.              Разбитого сердца кусочки сошлись, а значит настала пора армии морской в бой вступить.