Вольная птица

Он провалился, снова провалился на самое дно. И неважно какое: будь то дно жизни или просто реальности. Он стремительно скатился по наклонной, и он знал, что его ждет там, внизу - полное отчаянье, хаос, конец. Будто его затягивает в Тартар. Его уже заглатывает темная пучина, вот он уже чувствует чуть ли не полное отсутствие воздуха, словно кто-то нарочно выкачал его из легких, чувствует, как пустота сдавливает ему голову, будто тисками, и слышит сквозь тонкую, еще существующую пелену сознания неприятный скрип и скрежет металла. Хотя подождите… эти звуки шли явно извне этой адской бедны, а яркий, словно вспышка фотоаппарата, свет с силой вцепился в то ли умершую, то ли на время отключившуюся душу музыканта и рывком потянул наверх. Ощущение, что тебя только что освободили от оков черной дыры, и ты летишь в обратном направлении от всего, что она притягивает. Мгновение, и он выплыл из болота смерти, снова оказываясь на той тонкой грани, на том обрыве, на котором был еще вчера. Когда он открыл глаза и увидел дверь открытой, его сердце невольно сжалось, предвещая финал всего, чего можно. Вот сейчас его поднимут за шкирку, как котенка или провинившегося школьника, и поведут туда, где все сравнимо с казней. И он уже приготовился «класть голову на плаху», как мозг начал подавать сигналы, давая понять, что что-то здесь не то. Амадей медленно сел на колени, пытаясь разглядеть в ярком свете человека, однако никакого здоровяка в проходе не было. Но стоило музыканту опустить взгляд, как мысли о том, что его посетили галлюцинации, испарились. Около двери стоял мальчик лет 10, со светлыми кудрявыми волосами, при столь ярком свете отливающие золотом, и если бы Моцарт присмотрелся получше, то наверняка увидел бы на юном личике несколько веснушек и тревожный взгляд. - Бонжюр, мсье, - заговорило маленькое чудо, внимательно глядя на заключенного. - Бонжюр, - рассеянно ответил ему Вольфганг, никак не ожидая увидеть здесь ребенка. - Прошу Вас, поторопитесь, за Вами скоро придут, - обеспокоенно продолжил малец, смотря уже то на Моцарта, то оглядываясь назад, будто проверяя, нет ли за ним «хвоста». - Ты… Ты пришел меня освободить?.. – до сих пор пребывая в некой растерянности, спросил молодой человек и медленно поднялся на ноги. Мальчик кивнул. - Я слышал, как они разговаривали о запертом в подвале музыканте и том, что его собираются продать, - маленький ангел, спустившийся с небес, чтобы помочь совсем отчаявшемуся Амадею, склонив голову на бок, устремил свой не по-детски умный и рассудительный взгляд на серую каменную стену, - мсье, я очень люблю музыку. Моя мама играла каждый вечер на фортепиано, когда мне было пять лет, а потом…потом она умерла. Я не хочу, чтобы в этом городе…нет, во всем мире умирала музыка. Мсье, оживите ее… После этих слов во взгляде юного спасителя появилась надежда, с которой он смотрел на Вольфганга, а в голосе печаль от нахлынувших воспоминаний. - Я обязательно напишу что-нибудь для тебя, обещаю, - уже с неким воодушевлением ответил молодой человек, быстро подойдя к мальчику, и улыбнувшись ему, - ты вырастешь замечательным человеком и многого добьешься. Главное, не терять надежды и веры в людей и музыку. Рука музыканта медленно опустилась на светловолосую голову маленького чуда и потрепала и так слегка торчащие в стороны волосы. - Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся, - оставаться здесь было опасно, Амадей с удовольствием пообщался бы с юным героем, но если их увидят, не поздоровится им обоим. – А теперь нам надо идти. Мальчуган кивнул и одарил Вольфганга радостной улыбкой. - Благодарю Вас, мсье! – живо ответил он, явно зарядившись от слов молодого человека, а после повел австрийца на выход, взяв за руку. Заброшенное здание, в котором был музыкант, оказалось на окраине города, и найти извозчика в этом месте было крайне сложно. Австриец шел долго, не разбирая дороги, лишь бы подальше от места заточения, от похитителей и вообще дальше от этого города и страны. Туда, где его никто не знает, где нет ни Коллоредо, ни злых завистников, ни желающих его смерти. Но как? Без денег, транспорта, практически без одежды, ведь та, в которой он был, уже мало была похожа на одежду. Он брел по пустынной улице, практически как по той, что недавно ему снилась. И от этих воспоминаний становилось так тяжело, будто его сковывали цепями. Как же не хватало в тот момент поддержки… Обычной человеческой поддержки… От одного человека… Сейчас у Вольфганга было много времени, чтобы подумать обо всем…о всей жизни, о том, что с ним произошло за последнее время, о его чувствах и о…нем. Да, Моцарт стал ловить себя на мысли, что слишком часто думает о Сальери. Даже сейчас, когда он шел под палящим солнцем, перед его глазами появлялся образ итальянца. Такой статный, с темными, как бездна, глазами... Амадей тряхнул головой, чтобы отогнать мираж. Он хотел думать, что это всего лишь игра разума, что это первые последствия солнечного удара. Но от себя не убежать. Что бы Вольфганг ни говорил сам себе, как бы ни убеждал себя, сердце утверждало обратное. Он скучал, действительно скучал по итальянцу. "Вот что значит привычка..." - снова начал противоречить Амадей. Он напрочь отказывался соглашаться и примиряться со своим сердцем, и предпочитал игнорировать все его попытки докричаться и овладеть разумом. Когда ноги уже переставали слушаться, а голова была готова разорваться на части от полученного тепла, вдали показался небольшой экипаж. «Что это: очередной мираж или…» - сомнения молодого человека развеяло ржание лошадей, одна из которых вдобавок встала на дыбы. Губы музыканта невольно дрогнули в улыбке, и он, не обращая внимания на усталость, изо всех сил бросился к кучеру. Несколько десятков километров полетели так, словно их и не было. Вот что значит – второе дыхание. - Мonsieur! Bonjour, monsieur! – произнес Амадей, подойдя ближе и чуть ли не сбиваясь с ног,. - Будьте так любезны, подвезите до дома…я заплачу, обещаю… - Вольфганг проследил за брезгливым взглядом мужчины и посмотрел на себя, - я заплачу, когда приедем… S’il vous plaît*. Моцарт умоляющим взглядом смотрел на кучера, готовый отдать все, что угодно, лишь бы оказаться подальше отсюда и поближе к безопасному месту. Извозчик оказался на редкость вредным, и он какое-то время еще осматривал молодого человека с ног до головы, воротя от него нос. Хотя, возможно, этот бедолага был просто научен горьким опытом. Сколько в Париже вот таких вот бездомных и сбежавших, обещающих заплатить ему после того, как он довезет их до пункта назначения, а после бегущих со всех ног прочь от кареты. Но к Моцарту люди часто были благосклонны, он вселял в них некое доверие и даже любовь. С самого его рождения. И сейчас, посмотрев в наполненные болью и горестью глаза молодого человека, кучер, поджав от недовольства губы, кивнул в сторону дверцы, а сам забрался впереди и, дернув за поводья, поехал вперед. *** Моцарт бездумно и рассеянно смотрел в окно, за которым мчались друг за дружкою деревья и дома. Сначала окрестность напоминала некую пустыню, заброшенный город: пустые, полуразваленные бараки, иначе эти сооружения с покосившимися деревянными стенами и выбитыми окнами назвать нельзя; земля с пожелтевшей выгоревшей травой, редкие кустарники и еще более редкие деревья. Потом постепенно эта полоса исчезающей жизни стала сменяться более живой, процветающей, ну а вскоре и вовсе показался центр, пусть и не Вселенной, но хоть какой-то цивилизации точно. Люди, словно муравьи, бегали по лабиринтам улочек столицы Франции, куда-то спешили и суетились. Это было нормой. Но Амадею она никогда не нравилась. Да, до некоторых времен он был очень живым, импульсивным и энергичным человеком, но даже тогда музыканта слегка утомляла пустая беготня прислуги или жителей города. Спустя еще некоторое время экипаж выехал туда, где снова было тихо, где раз в несколько минут проходила пара человек, где вместо перекошенных бараков, трактиров и съемных квартир красовались роскошные особняки с расписными и резными фасадами, с красивейшими садами, заполненными редкими и не только цветами. К одному из этих произведений искусства и подъехала карета. И только сейчас глаза Моцарта приобрели живой оттенок. Попросив кучера подождать пару минут, молодой человек с трудом вышел на свежий воздух и, прихрамывая, побрел к воротам. Благо закрывались они крайне редко, поэтому войти было совсем несложно. Вольфганг поднялся по лестнице и слабо постучал в дверь. Ответ последовал не сразу, но, показавшись на пороге, Софи сложила руки на груди и быстро что-то зашептала, хваля небеса за то, что молодой музыкант оказался жив и почти невредим, на что австриец ей вымученно улыбался. Женщина поспешно впустила Амадея в дом и тут же захлопотала вокруг него. Убедив ее в том, что с ним все хорошо, Моцарт попросил вынести кучеру деньги, которые был ему должен, а сам устало опустился в кресло и закрыл глаза. Вот он в безопасности, почти дома. Да, он здорово привык к этой обстановке, режиму, к Софи, а главное к нему. Образ статного мужчины снова появился перед закрытыми глазами. На этот раз он не был таким мрачным, а даже слегка улыбался. - Вольфганг... - до сознания музыканта донесся до боли знакомый голос, заставивший Амадея вздрогнуть. - Вольфганг... - снова повторил образ. Но что-то было не то. Голос звучал где-то снаружи, как сквозь толщу воды, и Моцарт, через некоторое время поняв в чем дело, резко открыл глаза. У дверей стоял Антонио и обрадовано и обеспокоенно одновременно смотрел на него, а после, с трудом выйдя из ступора, подлетел к поднявшемуся с кресла Моцарта и заключил в объятия. - Вы живы… Я искал Вас всю ночь. Что случилось? – быстро заговорил Сальери, чувствуя, как молодой человек доверительно уткнулся носом в его шею, а пальцы сильно впились во фрак. – Все хорошо. Вы в безопасности, - шепнул итальянец на ухо маэстро. - Вам нужно отдохнуть. Софи! Женщина вошла в зал в тот момент, когда Моцарт отошел чуть в сторону, глядя в пол. - Да, мсье? Что-то принести? – спросила женщина, сложив руки вместе и опустив их вниз. - Да, то есть нет. Приготовьте для нашего друга ванную, а после хорошенько накормите его и уложите спать, - распорядился Сальери. - Я не голоден и не хочу спать… - тихо возразил Амадей, подняв взгляд на Антонио, а потом на Софи. - Вы меня поняли? – итальянец настоял на своем, будто и не слыша слов Вольфганга, на что служанка кивнула и быстро покинула комнату. – Вам следует отдохнуть, - он тревожно посмотрел на молодого человека и шагнул в его сторону. - Не беспокойтесь, mon ami, со мной все в порядке, - Моцарт слабо улыбнулся, глядя на него потухшим взглядом, и хотел отойти к окну, но пошатнулся и чуть не упал, однако был вовремя подхвачен хозяином дома. - Вот, а Вы говорите в порядке… - тихо и заботливо ответил Антонио, придерживая Вольфганга за плечи. Как же ему хотелось снова обнять, прижать к себе и чувствовать на своей шее ровное дыхание австрийца, но он держался, глушил эмоции, которые лились через край, не позволял сделать ничего лишнего. - Простите… - уже забормотал Амадей, но его прервала Софи сообщением, что все готово и нужно идти, пока вода не остыла. Он кивнул и, снова одарив брюнета теплым взглядом и вымученной улыбкой, отправился за женщиной. Когда музыкант скрылся из вида, итальянец шумно вздохнул и потер лицо ладонями, стирая наваливавшийся сон и усталость. Он не спал всю ночь, гоняя кучера из одного конца города в другой, из трактира в трактир, из одной съемной квартиры в другую, перебудив чуть ли не весь Париж, лишь бы найти его. А теперь он здесь, уставший и измученный, но целый и здесь. Сальери поежился, чувствуя, как по телу бегут мурашки. Ему тоже пришлось несладко, но это не сравнится с мучениями Моцарта. Почти через час Амадей уже был в своей комнате и лежал в кровати. Только сейчас он мог расслабиться, только здесь ему не могли навредить. Он хотел подумать о том, что с ним произошло и что делать дальше, но сильные лапы вырвались из царства Морфея и со всей силы затягивали музыканта туда. И молодого человека уже стала охватывать дрема, как в дверь постучали. - Да-да, открыто, - отозвался Вольфганг и приподнялся повыше. - Простите, я Вас разбудил? – во взгляде Сальери виделась вина и до сих пор тревога. - Нет, я не спал, - Амадей улыбнулся и часто поморгал, чтобы окончательно проснуться. - Как Вы себя чувствуете? - брюнет присел на край кровати, совсем так, как той ночью, которую недавно вспоминал Моцарт. - Намного лучше. Спасибо Вам. И…еще раз простите… - видя, что Антонио хочет возразить, молодой человек быстро продолжил, - я доставил Вам немало хлопот, заставил Вас переживать… Вы слишком многое для меня сделали. Как я могу отблагодарить Вас? – он посмотрел в глаза Сальери, ища в них ответ на свой вопрос. - Я делал это не в корыстных целях. Мне вполне достаточно того, что с Вами все в порядке. Вам пришлось очень многое пережить, и я рад, что смог хоть как-то помочь Вам, Вольфганг, - имя мужчина произнес тихо и очень трепетно, так, как относятся к птице, которую держат в руках. - Merci, - одними губами ответил Моцарт и улыбнулся, после чувствуя пальцы слегка дрожащей руки на своей щеке. Но уже через несколько секунд молодой человек нахмурился и резко сел, внимательно смотря на друга. Не обращая внимания на некоторое сомнение и растерянность Сальери, Вольфганг дотронулся тыльной стороной ладони до его лба и тут же воскликнул. – Да Вы весь горите! Я немедленно позову Софи, - по-прежнему хмурясь, музыкант предпринял попытку встать с кровати, но был остановлен. - Не нужно. Я сейчас уйду, чтобы не заразить. Я просто хотел убедиться, что Вы в порядке, - мужчина несильно сжимал пальцы на чужом запястье, рад чувствовать Вольфганга рядом, слышать его голос. - Я совсем не к этому. Вам следует лечь и выпить что-нибудь от температуры… - Амадей заботливо улыбнулся и убрал со лба Сальери черную прядку волос. - Что Вы собираетесь делать дальше? – пропустив слова о лечении мимо ушей, спросил итальянец и опустил пальцы с запястья на ладонь. - Не знаю, - тихо ответил молодой человек, опуская голову и не одергивая руки. Более того, он сплел пальцы рук, своей и Антонио. – Но что-то делать нужно. Так продолжаться больше не может. - Согласен. Вы должны все сказать Коллоредо, - брюнет обнял Моцарта за плечи, прижал к себе и коснулся губами его виска, дав себе слово, что больше никогда не отпустит это чудо… Чудо, любящее свободу. *** - Не ожидал увидеть Вас здесь, мсье Моцарт, - граф сидел в высоком кресле, подпирая подбородок кулаком и пристально, с усмешкой, глядя на молодого музыканта. - Я пришел сообщить Вам, что не намерен терпеть Ваши преследования, - Амадей стоял напротив, с уверенностью и решимостью смотря в глаза Коллоредо, - Я, Вольфганг Амадей Моцарт – свободный человек и в праве делать то, что угодно моей душе. И Вы, - маэстро резко указал пальцем на мужчину, но быстро убрал руки за спину, - не можете держать меня на привязи. Более я не стану прятаться и скрываться. И весь мир узнает мое имя. Амадей поджал губы, когда закончил говорить, а во взгляде его читалась все та же уверенность и презрение к человеку, сидящему напротив. - Браво, мсье, - граф медленно похлопал и тихо посмеялся, - Вы удивили меня вдвойне. Скажу больше, таким Вы мне нравитесь гораздо больше. Что ж, успехов Вам, не смею Вас больше задерживать, - Коллоредо сощурился и проводил хитрым взглядом и таинственной ухмылкой молодого человека, которого у входа ожидала карета и статный музыкант из Италии.