Связь

Поначалу Куро ничего не понимал, особенно как жить дальше. Вернее, просто отказывался понимать, но все сильнее отстранявшийся Кей не позволял малодушно закрыть глаза на произошедшее однажды вечером в комнате Куро. Однако со временем воспоминания ослабли, шок и страх отпустили, и парень начал мириться с новым знанием. Он понимал, что чем быстрее это сделает, тем быстрее сможет наладить контакт с братом. Убеждал себя, что все, что Кей делает, он делает, чтобы защитить своего братишку и мосты над разверзнувшейся между ними пропастью. Когда-нибудь, возможно, когда закончится этот ужасный возраст и гормоны отыграют, они смогут вернуться к тем отношениям, что были у них в детстве. Но сколько бы себя ни убеждал в этом Куро, сколько бы ни успокаивал, он все равно ужасно разозлился, когда Кей притащил в дом какую-то девчонку и заявил родителям, что это его вторая половинка. «Сказал бы еще, что первая любовь», — гневно думал Куро, разглядывая девочку. Та была типичной серой мышкой, которая наверняка пришла в восторг, когда ее заметил симпатичный парень, и тут же влюбилась и согласилась на все предложения Кея. А Кей ее использовал как щит. От гребаных стрел Амура? Родителям девчонка все равно понравилась — тихая, скромная, в юбке длиною ниже колена. Вроде как отличница, но не слишком умная, коль не заметила, что Кею на самом деле на нее плевать. Куро считал это очевидным и ни на секунду не сомневался в своей правоте, даже не задумываясь, откуда в нем такая уверенность и чем она подпитывается. И все-таки он признавал, что ревнует. Не той ревностью, которой ревнуют возлюбленных, а, пожалуй, даже более сильной. Братской ревностью. Возлюбленные связывали себя глупыми обещаниями, словами, по сути. А братья были связаны кровью, Куро ревновал собственную кровь, преданную, брошенную. В детстве он нередко ревновал Кея даже к родителям, а этой неизвестно откуда взявшейся заучке и вовсе был готов свернуть шею. Только позволить себе это он мог лишь мысленно. Приходилось улыбаться, делать вид, что рад за брата, что одобряет его шаг на пути избавления от неуместных, доставляющих проблемы чувств. Но в его улыбке было столько же искренности, сколько у окружающих интереса к ней и вообще ко мнению второго близнеца. — Тебе тоже следует поискать подружку, а то завидовать начнешь. Не хочу, чтобы вы из-за этого поссорились, — шепнула Куро мать во время ужина с неприятной для него гостьей. В очередной раз поразившись невнимательности родителей, не заметивших даже за своей работой, что их сыновья практически перестали общаться, Куро лишь тяжело вздохнул. Имея брата-близнеца, он чувствовал себя одним в целом мире, пока вся семья с восторженным щебетом крутилась вокруг парочки, едва ли не расписывая их свадьбу. «Знали бы, кого на самом деле хочет целовать Кей, в таком восторге не были бы», — без отвращения и грусти, с одной лишь холодной, тихой злостью думал Куро, глядя на сверкающую мать и смущенную девочку. Амико или Аяко ее там звали... А вот Кей на нее почти не смотрел, разглядывая элементы интерьера гостиной, которую за всю жизнь, прожитую в доме, должен был изучить от и до. Он явно скучал и слишком старательно не смотрел на того, кто был единственным интересным ему человеком в этой комнате. — Дурак ты, брат, — практически беззвучно прошептал Куро, запираясь тем вечером у себя в комнате. Кей не мог его услышать, но он наверняка чувствовал, что брат о нем думает. Как Куро чувствовал, что Кей сам не в восторге от того, что творит, и как сам тянется к нему, хочет быть с братом, а не с чужими людьми. Но боится этого. И Куро боялся, ведь как раньше быть уже не могло. Зато могло быть хуже. Раньше Кей с одноклассниками общался мало, в основном только об учебе, довольствуясь компанией брата. Но когда он начал избегать Куро, в классе ему стало одиноко. Каждый день Кей, умудрившись затеряться где-то по дороге и идти не с братом, приходил в школу хмурым и злым. Его девочка училась в другом классе, да и проводить с ней много времени Кей не стремился, поэтому весь день держался особняком, испепеляя взглядом окружающих. И может, у него вышло бы найти друга, как и девушку, да только у них в классе все давно разбились на парочки и группы из трех-четырех человек. И всех их объединяла неприязнь к крупному, мрачному парню, все время проводившему с братом. И если бы не улыбчивый, веселый Куро, которого все любили, вряд ли бы одноклассники стеснялись выражать свою антипатию. Но так было раньше. Куро и сам помрачнел, что не укрылось от глаз его друзей. Он ходил вялым, серым, ко всему безразличным, и друзья быстро сообразили, кто тому виной. Очевидно, что тот, кто упрямо отворачивался, когда Куро с надеждой смотрел в его сторону. И тогда школьники, вопреки просьбам Куро не делать этого, начали цепляться к Кею, не боясь ни его роста, ни сильных рук, ни убийственного взгляда. Они винили его во всех бедах, шутили над ним, шептали, что он для Куро наказание, что близнецы не могут быть такими разными и что Кей — ошибка природы. Как бы ни старался, Куро не мог заставить друзей замолчать, так как те быстро вошли во вкус и стали задирать Кея не ради справедливости, а потому, что им понравилось издеваться над тем, кто не мог ответить. Вернее, Кей мог, но конфликтов всю жизнь старался избегать и никогда ни с кем не дрался и даже не орал ни на кого. Просто боялся, что это нежелательным образом отразится на брате. Но теперь насмешек и упреков стало слишком много, а терять ему, как решил Кей, чье терпение все-таки было не резиновым, стало нечего. И однажды вечером Кей вернулся домой с разбитыми костяшками и царапиной на скуле. О царапине родителям соврал, а руку от них прятал. Вот только от Куро спрятать не смог. Тот, не выдержав, схватил его за запястье, изучил взглядом рану и укоризненно посмотрел брату в глаза. Но тот вырвав руку, как ни в чем не бывало поплелся в свою комнату с совершенно безразличным видом. Кого бы и как сильно Кей ни избил тем вечером, Куро он ударил гораздо больнее — прямо в сердце незримым ледяным кинжалом. И с того дня эти драки стали регулярными. Кей все чаще стал надевать на лицо повязку, чтобы прятать разбитые губы, и старательно делал вид, что простыл. На дворе была весна, многие болели, и никто не удивлялся постоянным набегам недуга. Иногда это помогало остаться дома в будний день, когда на самом деле Кею было больно двигаться. Куро смотрел на него с глубокой печалью во взгляде, кусал губы и уходил, больше всего желая остаться с братом и поухаживать за ним. Кей постоянно приносил новые раны, которые болели не только у него, но Куро ни разу не видел, как он дерется. Не знал когда, где и с кем, хотя о последнем нетрудно было догадаться, если осмотреть класс, в котором несколько человек также ходили со ссадинами и повязками. Парни гордо держали все в тайне, не желая лишних проблем, но однажды Кей и его недоброжелатели совсем осмелели. Куро сидел на уроке химии у их классного учителя и совершенно его не слушал. Он сверлил взглядом пустующее место брата, который на перемене куда-то ушел и так и не вернулся, с чувством, что вот-вот грохнется в обморок. То ли от волнения, то ли от внезапной слабости во всем теле. Куро мог только гадать, что с ним и где он, пока в конце урока в кабинет не вернулась одна из его одноклассниц, у которой во время урока сильно разболелась голова. Ее отпустили в медпункт, и когда девушка, войдя в класс, первым делом нашла взглядом Куро, тот понял, что ничего хорошего его не ждет. — Учитель... Там в медпункте... Кей-кун... Он с кем-то подрался из-за какой-то девочки, и медсестра попросила вас подойти... Прежде, чем учитель успел усвоить слова ученицы, Куро, позабыв об усталости, подскочил с места и рванул в сторону двери. В тот момент ему стало на самом деле страшно. Так страшно, как еще не было. Кей доигрался и оказался в медпункте... «Дурак, дурак, дурак!» — непрерывно повторял Куро, вылетая в коридор, пока его не окликнули. — Куро-кун, стой! Это был голос учителя, которому Куро привык подчиняться, и тело его отреагировало моментально. Куро затормозил и повернулся к учителю, глядя ему в глаза таким взглядом, от которого тому должно было стать стыдно, что он задерживает взволнованного ученика. Но учитель не уступил. — Я понимаю, как ты испуган, но, пожалуйста, не беги, мне надо с тобой поговорить, — учитель старался говорить успокаивающе, но так, чтобы Куро понял, что выбора у него нет. Глянув на мужчину с недоверием, парень развернулся, продолжая ходьбу медленнее, позволяя учителю сравняться с ним и заговорить. — В последнее время Кей-кун слишком часто ввязывается в драки с другими школьниками. Я не слепой, все вижу, понимаю, и меня это огорчает. Раньше это был один из самых спокойных моих учеников. Но в последнее время он сильно изменился, и вы с ним... У вас разладились отношения, Куро-кун? «Как наблюдательно. Только это не ваше дело», — зло подумал Куро, но вслух ничего не произнес. — Раньше вы очень славно общались, слишком гладко даже как для братьев. И если кто и способен повлиять на этого парня, то это ты, Куро-кун. Так что, пожалуйста, переступи через свою обиду, сделай шаг навстречу. Ведь он делает это все потому, что ему трудно без твоей поддержки... «Какой вы, блять, понимающий и всезнающий! Переступить через обиду... Было бы так просто. Он сам мне переступить не даст». Учитель не понимал, не знал, что происходит на самом деле. Он путался в мыслях, и слова его звучали бредово. Но кое в чем он был прав. Кей бесился от одиночества и тоски по брату. И только Куро мог это исправить. Неизвестно, сколько сил и времени ему понадобится, но никто другой не вытащит Кея из дерьма, в которое тот стремительно погружается. Он никого не подпустит. — В общем, поговори с ним, Куро-кун. Иначе с твоим братом придется провести менее приятную беседу в менее уютной компании. Уж какая беседа — с Куро или с директором — будет для Кея менее приятной, было большим вопросом, но Куро все же не хотелось, чтобы его брата позорно тащили с родителями в директорский кабинет и промывали ему там мозги. Значит, пора было что-то предпринимать. И учитель, то ли заметив тень решительности на лице парня, то ли не сомневаясь в его решении заранее, решил поспособствовать тому, чтобы примирительный разговор состоялся как можно скорее. Когда они дошли до медицинского кабинета, он пропустил Куро вперед, а сам позвал медсестру выйти в коридор для разговора. Куро не ожидал такого поворота и не знал, что ему следует говорить и делать. Он только-только решился взять ситуацию в свои руки и еще не успел их протянуть, как злосчастную уже пихнули на него. Первым делом Куро решил проверить состояние брата, а дальше будет действовать по ситуации. Кей сидел на кушетке, отвернувшись к окну, пальцами одной руки постукивая по колену, а второй прижимая что-то к лицу. Шумно вздохнув, Куро подошел к брату, заслоняя собой окно. Кей, с угрюмым видом несколько секунд смотревший словно сквозь брата, нехотя поднял глаза — вернее, один глаз, ко второму прижимая лёд, — в которых не читалось угрозы — лишь усталость и вина. Но стоило Куро сжать его расслабленную руку и отвести от лица, чтобы взглянуть на свежий синяк, как та тут же напряглась и вновь скрыла глаз, а в глазах Кея засверкало, как красным сигналом светофора, предупреждение: "Отойди". Отходить, однако, Куро и не подумал. — Теперь ты понимаешь, что так продолжаться не может, — он скрестил на груди руки и строго посмотрел на брата, принимая на себя роль строгого директора и разочарованных родителей в одном лице. И все же в первую очередь ему хотелось донести до брата не их переживания, а свои. — Пока ты там неизвестно где был, с кем-то дрался... Прикусив губу с внутренней стороны, Куро тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться и упорядочить мысли, распуганные волнением. Расцепив руки, он присел на край кушетки рядом с братом. — Я невесть что думал, я так переживал... Мне было физически плохо, я чувствовал, что происходит что-то нехорошее. Кей, не надо быть таким, чтобы обезопасить меня... — Куро повернулся к брату, с мольбой заглядывая ему в лицо. Ладонью левой руки он накрыл кулак, в который сжались пальцы Кея, и несколько секунд тот даже не сопротивлялся, позволяя себя касаться. — Как ты ощущаешь мою боль, когда кто-то мне ее причиняет, так и я ощущаю твою. Ты ранишь нас двоих. И в следующий момент Кей вырвал свою руку и рывком поднялся с кушетки. Куро даже сквозь рубашку видел, как напряглись плечи брата, а сильные руки его в тот момент, казалось, вот-вот разнесут все вокруг — Кей весь дрожал от внезапно накатившей ярости. Раньше Куро не назвал бы этого человека импульсивным, но теперь он словно открывал его для себя заново. — Как эгоистично звучит, — подавив гнев, фыркнул Кей, опуская лед на пылающую щеку. — Может быть, — не стал возражать Куро, пожимая плечами и стараясь держаться. Все-таки ему было уже не пятнадцать лет, чтобы рыдать перед братом. — Но я знаю, что это то, чего ты больше всего боишься. И в последнее время ты делаешь все, чтобы твои страхи становились явью. Одумайся, мы близнецы, нам нельзя быть врознь... — Вот именно! Мы близнецы, я не твоя тень! Я могу уйти, если захочу, я могу выглядеть иначе, если захочу. Если захочу, я могу иметь свою жизнь, а не слепо следовать за тобой! И знаешь... — в пылу эмоций Кей говорил уверенно и без тормозов, но тут неожиданно замялся, опуская голову и отступая на шаг назад от Куро, которому все сложнее было не разреветься. — Я охотно посвятил бы тебе себя, но ты не понимаешь, чем это чревато. А если бы понимал, не захотел бы. Так что исчезни и дай мне САМОМУ разобраться со СВОЕЙ жизнью. Последние слова Кей также произнес не гневно, с обреченной, ледяной решительностью, и оттого они звучали еще убийственнее. Он понимал, что говорит, он уже все для себя решил. Он не пожалеет о вырвавшемся из его уст, успокоившись, ведь он уже спокоен и заранее знал, что говорить. И не о каких директорах и родителях Куро больше не думал — его растоптали, его лишили половины себя. Кажется, уже безвозвратно. Только связь близнецов нельзя оборвать по желанию, а значит, они оба будут страдать до конца жизнь. Как Кей этого не понимал? Не понимал, а Куро не смог донести. И остался лишь с тишиной, потревоженной хлопком двери, брошенным у его ног льдом и болезненной, густой, холодной пустотой внутри, которую невозможно будет заполнить — только ощущать физически и болеть ею, пока она не поглотит свою жертву полностью. * * * — Следите, чтобы он ел три раза в сутки и принимал лекарство после каждого приема пищи. Если вас что-то взволнует, сразу звоните мне. Я приду осмотреть его через три дня. К тому времени он должен поправиться... Несмотря на то, что Кей постоянно с кем-то дрался, и ни учителя, ни директор, ни родители с братом не могли его образумить, доктор в их дом в конечном итоге пожаловал не к нему. Как бы отчаянно Кей ни дрался и какими опасными ни были его соперники, парню постоянно удавалось выходить почти сухим из воды. А вот Куро, которого можно было назвать примером для подражания и гордостью родителей и учителей, неожиданно слег. Он слишком сильно переживал из-за произошедшего между ним с Кеем, и в итоге оказался прикован к кровати. Причину его болезни знали только братья, а родители, ничего не понимая, испугались и вызвали врача. Тот попытался их успокоить, однако прогнозы его не сбылись. Куро не стало легче ни через три дня, ни через полторы недели. С каждым днем он все глубже погружался в какой-то вязкий туман, в котором трудно было дышать, невозможно было что-то увидеть или услышать. Изредка до него доносились плачущие голоса родителей, какой-то звон, а затем сознание вновь заволакивал густой, липкий, мерзкий туман. Все реже Куро возвращался в реальность, а внутри было так спокойно, и пустота заполнялась пониманием — все правильно, без брата он жить не может, значит, пора уходить. Обволакивающий туман охотно принимал парня, тянул его на дно, просачивался в его мысли, путая и высасывая их из головы. Куро не стоило больше ни о чем думать, он уже все понял и осознал, все остальное больше не имело значения. Ни то, что, покинув этот мир, Куро утащит близнеца за собой, ни то, как больно будет родителям. Пора было сдаться, потому что сражаться не оставалось сил. Тело отказывалось двигаться, жидкий, тяжелый туман сковывал лучше любых цепей. И если бы только кто-то дал ему хоть немного сил извне… Хотя бы мечтать об этом парень уже не мог. Но когда Куро, забывая об отчаянном сопротивлении и не веря уже, что когда-нибудь вернется, отпускал свое тело и разум во власть мрака и невесомости, что-то подхватывало его в темноте, не позволяя уйти. Что-то мешало, что-то начинало сопротивляться. Неизвестно, как много дней он пролежал в таком странном состоянии, застряв между жизнью и смертью, прежде чем наверху сквозь туман стал пробиваться свет спасительного маяка. Поначалу очень слабый, едва заметный, вынуждающий сомневаться в своем наличии, а затем более яркий и настойчивый. И вместо холодного «уйди» в ушах теперь зазвенело теплое «вернись». Когда Куро наконец-то пришел в себя, он был весь в слезах и не имел сил, чтобы поднести к лицу руку и стереть их. Окинув взглядом родную комнату, Куро расплакался еще сильнее. К счастью, совершенно беззвучно, иначе это могло разбудить человека, уснувшего у него на ногах. Кажется, было раннее утро, и Куро мог разглядеть, каким серым и измученным было лицо его брата. Видимо, в последнее время он спал совсем мало. Своим видом он и вовсе походил на мертвеца, однако рука его была очень теплой, горячей даже. Она крепко сжимала ладонь Куро. Нет, вот что на самом деле было правильным. Быть вместе, несмотря ни на что, не отпускать друг друга, каким бы правильным решением это ни казалось. Куро хотелось как можно дольше разглядывать лицо, которое, казалось, не видел целую вечность. Не только то время, что он перебывал в беспросветном тумане, — это лицо исчезло из его жизни задолго до болезни. Взволнованное лицо брата у его кровати... Куро не знал, как дальше сложится их жизнь, но боялся опять забыть эти черты и жадно впитывал их взглядом, пока перед глазами все не поплыло окончательно от слез. А затем Куро опять провалился в темноту. На этот раз всего лишь сон. Ему снилось, как Кей играет ему на гитаре какие-то дурацкие песни, а Куро угрожает ему котом... То, что Куро довелось пережить, было сущим кошмаром. Оправившись, он узнал, что пролежал в беспамятстве две недели, и родители уже утратили надежду еще хоть раз поговорить со своим сыном. К нему приходили одноклассники и тяжело вздыхали у его постели, девчонки даже плакали. Родители, отчаявшись, пускали всех желающих проведать сына, надеясь, что хоть кто-то из них сможет его вернуть. Конечно, никто из них не мог, и Куро был расстроен, узнав, что друзья видели его таким беспомощным и потерянным этим миром. Но это опасное испытание стоило пережить, ведь все это время Кей не отходил от его кровати, держа за руку и зовя обратно. Об этом Куро рассказали родители, сам Кей постеснялся и, крепко, до хруста костей обняв брата, сбежал в свою комнату. Наверное, он страдал от пожирающего изнутри чувств вины, но Куро не злился на него больше. Не только он вернулся — Кей тоже вернулся. Тот Кей, которого он любил больше жизни. Того Кея, кто довел его до такого состояния, больше не было, а значит и злиться было не на кого. Конечно, Куро сказал об этом брату сразу же, как только вновь смог внятно, быстро говорить. Кей лишь грустно улыбнулся... * * * — Скачешь как козлик, я смотрю. И стоило так пугать нас всех? Теперь у меня из-за тебя будут проблемы в школе! — А я не просил со мной сидеть. И проблемы у тебя и так там были, — ни капли не обидевшись, живо бросил в ответ Куро, спрыгивая со стула и наклоняясь, чтобы подобрать разложенную на полу занавеску. Теперь на его окне красовалась светлая, полупрозрачная, а старая темно-синяя занавеска, скопившая на себе немало пыли, отправлялась в стирку. Вернувшись к нормальной жизни, Куро очень полюбил свет. Как может любить лишь тот, кто знает, что такое страх больше никогда его не увидеть. Утром этого дня, разглядывая плотный кусок темной ткани, скрывающий окно, Куро решил избавиться от этого мусора и попросил у матери отдать ему те занавески, которые висели на кухне до ремонта. Мама посоветовала сыну готовиться к завтрашнему возвращению в школу, но маленькую просьбу все-таки выполнила. И вот комната Куро преобразилась. — Брось это, — посоветовал Кей, не ответив на замечания брата. Куро не успел повернуться, как у него из рук выхватили занавеску, и пыльная ткань полетела на кресло, где спала Юмэ, накрыв кошку и спровоцировав ее недовольный визг. — Садись. Послушно сев на кровать, Куро испытал чувство дежавю, и в сердце защемило от нежности и неверия, что спустя годы, после всего пережитого сцена, имевшая место на их пятнадцатый день рождения, может повториться. Кей, подобрав с кровати гитару, с которой пришел, сел рядом с братом. — Ты вновь начал играть? — взволнованно спросил Куро, уверенный, что зримо сияет от счастья. Он очень расстроился, когда брат бросил некогда любимое хобби. — Можно и так сказать. Теперь я буду учить тебя. Сказать, что Куро удивило такое заявление, — ничего не сказать. Он никогда не представлял себя с гитарой в руках и вообще не увлекался музыкой. Со временем стал терпимее к шумным песням, которые слушал Кей, некоторые ему даже нравились, но не настолько, чтобы появилось желание самому научиться играть. Тем более в его возрасте многие играли на музыкальных инструментах затем, чтобы привлечь внимание. Куро же его недостатком не страдал. — С чего бы это? — не скрывая удивления, спросил он, несмело касаясь подушечками пальцев корпуса гитары. Ведь он за все три года ни разу не прикоснулся к инструменту брата... — Мне показалось, твои изящные руки просто созданы, чтобы держать гитару. Ты вообще с ней будешь очень хорошо смотреться. А из меня выйдет неплохой учитель... И занятия регулярные... И вообще, в последнее время мне интереснее бас-гитары, а эту малышку я готов передать тебе! Несмотря на то, как ловко Кей перескочил с темы на тему, упомянув об истинной причине своего решения лишь вскользь, Куро все понял. И вновь счастливо улыбнулся. Он вспомнил, как много времени Кей проводил с гитарой, а теперь Куро будет столько же времени проводить с ней и с братом. Не в ущерб учебе и предстоящим экзаменам, конечно. И все у них непременно наладится... — Возьми ее, — Кей протянул Куро гитару, и тот постарался взять ее как можно осторожнее, как новорожденного ребенка. — Ну как ощущения? — Чувствую себя крутым фронтменом одной из групп, что ты слушаешь, сидящим на сцене перед полным залом фанатов, — соврал Куро, на самом деле чувствуя себя неловко и словно не на своем месте. Хотя что-то внутри шептало ему, что все происходящее правильно и давно было уготовлено ему судьбой. — Может, в будущем так и будет. Научишься играть на гитаре, я на басу, создадим группу, станем знаменитыми, будем купаться в деньгах, — Кей хитро улыбнулся, ну точно как кот. Хотя единственный кот в этом доме вечно был всем недоволен и смотрел сейчас на хозяев из-под занавески с сомнением. Сможет ли Куро играть? «Смогу ли? — сам себя спрашивал Куро. А глаза Кея тем временем блестели как в детстве, когда он рассказывал брату, как мечтает стать таким же крутым, как парни, играющие его любимую музыку. Он всегда этого хотел и если действительно решится, то именно Куро должен стать его гитаристом — так он для себя решил в этот момент. Жизнь музыкантов нелегка, и если Куро не будет коллегой брата, то будет видеть его крайне редко. А вдруг вновь заболеет? — Ну и настроил я планов...» — А еще сделаем тебе татуировку, — продолжал фантазировать Кей, — а то и несколько. Поймешь, что рисунок на теле не способен изменить то, кем мы есть... В размышления Куро о музыке порывом освежающего осеннего ветра ворвались воспоминания о разговоре в комнате Кея, когда Куро возмущался переменами во внешности брата, и парень поежился. И зачем Кей заговорил об этом? В ближайшем прошлом Куро копаться не хотелось. Но Кею оно не давало покоя... — Прости меня за то, что я сказал. Когда ты заболел, я так сильно испугался, что ты и правда исчезнешь, как не пугался ничего никогда... И только тогда я понял, как сильно не хочу этого и какую глупость я тебе сказал. Отвратительную, непростительную... Я слишком запутался и не знал, как будет лучше... — Кей потер глаза, словно показывая, как устал от собственных сомнений и внутренних споров. И Куро, к счастью, не заметил, как на его пальцах блеснула влага. — Просто знай, что я сожалею и больше не брошу тебя. Я должен был сразу начать учиться себя контролировать, а не отталкивать тебя и выплескивать эмоции на других... «Должен был», — мысленно согласился Куро, но вслух ничего не произнес. Отложив гитару, он приобнял брата за поникшие плечи. Не так крепко и восторженно, как два года назад, но достаточно, чтобы выразить свою поддержку и понимание и позволить Кею самому решить, что делать дальше. И тот обнял. Отчаянно, преданно, по-братски. Так сильно, словно пытался одними объятиями наверстать два года отсутствия нормального общения с братом, в котором нуждался так же сильно, как в кислороде. Кей наконец-то все понял. Некоторые люди и правда понимают важные вещи слишком поздно, но им повезло, их связи дали еще один шанс, и они его не потеряют. — Все у нас будет, и группа, и слава. И никуда я не денусь от тебя. И ты не девайся, как бы тяжело ни было быть рядом... Черт, опять я говорю эгоистичные вещи. Отстранившись, Куро опустил грустные глаза, нервно хохотнул и ударил себя в наказание ладонью по лбу. Но в этот раз на его эгоизм Кей не собирался реагировать так, как в прошлый раз. Он щелкнул брата пальцем по кончику носа, вынуждая приподнять голову. — Эй-эй, выше нос. То, что ты просишь для себя, ты просишь и для меня, ведь мы — один человек в двух телах, верно? Кажется, Кей гордился тем, что наконец-то усвоил так долго вдалбливаемый ему в голову урок. Или просто радовался этому и знал, что это подбодрит Куро. — Мяу! — согласно ответила вместо Куро Юмэ. Кошка тоже не сомневалась в прочности их связи, и это здорово подняло настроение братьям. Они дружно рассмеялись, и Куро сполз с кровати, чтобы убрать тяжелую занавеску с любимого питомца. Дела налаживались.