100 percent of love, 100 percent of hope

      Настольная лампа освещала лишь поверхность тумбочки, сохраняя сумрачную серость в комнате. Линии — тёмно-жёлтые бутоны сказочных растений с неестественно длинными стеблями и округлыми листьями тускло-зелёного цвета, — сливались сейчас с пастелью голубых обоев.       Ёнсон помнит, как, проснувшись в половине шестого утра — на два часа раньше, чем необходимо, — рассматривала их, пытаясь представить поле, покрытое этими растениями. Наверно, это было бы очень странно и нереально. И слишком безжизненно — словно все краски пытались стереть, но не получилось, и отбросили ластик в сторону, оставив вот так — потускневшее и кремовое.       Мунбёль спит крепко — можно даже включить музыку, — но старшей не хочется. Мысли заполняют сознание, сплетаясь, сливаясь, смешиваясь, а Ёнсон не пытается выцепить одну, чтобы ухватиться и развернуть. Девушка переворачивается на живот, ладонями подпирая подбородок, и смотрит. Тонкая ткань занавесок — ей бы знать название, но куда там, только ноты, слова, ритм, — совсем не скрывает улицу. Напротив — высотка с чёрными окнами, красно-белым баннером между десятым и одиннадцатым этажом, неоновой вывеской на два десятка метров ниже, дотягивающей до взгляда лишь отблесками на стене и стёклах.       Кажется, освещение не замирает — или Ёнсон в полусне до сих пор, — переливается, дрожит то теплотой жёлтого, то холодом белого. Девушка рукой тянется, чтобы поднять занавеску и посмотреть через прозрачность, не ткань. Неба не видно — всё скрывает здание напротив, — и это злит. Хочется подальше, в поле, где только цветы-травы и яркость неба с прорезями белых облаков. И девочки — все вместе, — счастливые и свободные.       Рваный вдох рядом отвлекает, выкидывает из мыслей, и Ёнсон улыбается, поворачивается и смотрит, как Мунбёль открывает глаза и хмурится, позволяя морщинкам расчертить поцелованную солнцем кожу. Иссиня-чёрные волосы растрёпаны, прядями по лицу и шее, и Ким выпускает ткань из ладони, чтобы пальцами собрать пряди, открыв кожу для поцелуев. Ей нравится — слишком — губами рисовать — только невидимо для других, — на Бёли. Мун жмурится, сжимая в ладонях простынь, когда старшая подползает ближе и начинает свои узоры на теплоте смуглой кожи.       Подушечками пальцев зарываться в розовый цвет, царапая ногтями — едва ощутимо, безболезненно, лишь ради касания, — кожу, губами жаться к нитям вен и артерий под. У них не так много времени на двоих, на себя, на любовь. Мунбёль не слышит — чувствует, знает, — Ёнсон дышит тяжело, глубоко и жарко, ожидая и — совсем немного — опасаясь того, что последует за поцелуями. Им непривычно — касаться друг друга настолько откровенно и интимно, — но они растворяются друг в друге, заполняют полностью, безвозвратно и навсегда.       Ким пытается сказать, произнести, но голос срывается, получаются лишь рваные звуки, мешающиеся со стонами в какофонию — а в мыслях всё было идеально, полной фразой. Мунбёль на мгновение отрывается, поднимается на локтях, шепчет быстро: «Я знаю», — вновь выцеловывает скулы, а после улыбается: «Я тоже».