У Вулкана нет Луны

      Спок так и не сумел объяснить отцу подобающим для вулканца способом, почему он не может вернуться на Новый Вулкан. Не нашлось подходящих и всесторонне логичных доводов. И все же Сарек посчитал, что доверять словам сына можно. Спок отличался настойчивостью и упорством с самого детства, а после кончины матери еще и острой чуткостью натуры. Теперь он переносил критику с еще большим спокойствием, но Сарек угадывал в покорности обиду, которую Спок предпочитал не высказывать. Иногда Сарек испытывал сожаление, понимая, что Аманда, хоть и была террианкой, оказалась мудрее него в вопросах воспитания: они-то со Споком всегда были далеки друг от друга из-за внутренних конфликтов и вечной борьбы с его человеческой половиной. Сын порой казался Сареку еще более непонятным и непредсказуемым, чем Аманда. С возрастом это, конечно, стало менее заметно: Спок сумел обуздать свою натуру, стараясь соответствовать выбранному пути быть истинным вулканцем. Это решение после гибели родной планеты для Спока имело особый смысл. Быть вулканцем — раньше это было делом выбора, но теперь это было прямой обязанностью Спока, чутко ощущающего, что его род как никогда прежде нуждается в каждом из своих членов. И в то же время Спок не мог полностью избавиться от человеческих переживаний, скрытых глубоко внутри: он испытывал иррациональное опасение, что подобным образом может опорочить светлую память матери. Сарек и сам думал о подобном, хотя никогда не обсуждал этого с сыном: такие разговоры подходят людям, но не вулканцам. После гибели Вулкана Сарек начал относиться с большей чуткостью к действиям сына, видя в них дальновидность и логику. Не все, что ты не можешь объяснить, иррационально. Понимание правильности некоторых решений приходит лишь в конце пути. Именно поэтому Сарек не стал возражать против желания Спока остаться на Земле до окончания увольнения. В конце концов эта планета для него была второй Родиной.       Спока недоверие Леонарда не обидело. Он считал обиду глупым чувством, подходящим для детей, но никак не для взрослых людей. Обида приходит, когда не обладаешь достаточным объемом информации, чтобы понимать, почему события протекают определенным образом. Ребенок, в силу малого объема знаний в различных сферах, может испытывать подобное чувство. И это вполне логично. То, что террианцы, даже взрослые, порой находят правильным испытывать обиду, Спок оправдывал тем, что они намеренно не принимают во внимание все факты, когда анализируют чьи-то действия. Обидой пытаются привлечь внимание, доказать неправоту «обидчика» и вызвать у того чувство стыда за содеянное. Спок не хотел таким образом привлекать внимание Леонарда или чье-то еще. К тому же как он мог это сделать, находясь в одиночестве, в своей квартире? Обычно для такого требуется хотя бы одна живая человекоподобная особь, которая сможет верно истолковать сигналы и правильно рассчитать свои дальнейшие действия: попытается успокоить, отвлечь от причины обиды или решит самолично воздействовать на обидчика. Заставлять Леонарда раскаиваться или испытывать угрызения совести Спок так же не хотел. Потому что доктор был по-своему прав. Его логика претила Споку, но он ее понимал.       В боязни Леонарда была его попытка обезопасить себя. От чего — этого Спок уже не понимал. Сколько бы он не общался с людьми, понять природу их противоречивой натуры он не мог. Он старался принимать это как факт, как особенную черту террианцев, отличающую их от других разумных видов. Но его пытливый ум не оставлял попыток постичь глубинную причину таких механизмов мышления. Ах, как чудесно было бы иметь возможность узнать изнутри устройство этой восхитительной натуры! Порой Споку было жаль, что у него так мало времени на изучение отвлеченных от его научных изысканий тем. Расточительно занимать свой высокоразвитой разум частными случаями, ничтожно незначительными в масштабах задач, ежедневно стоящих перед ним, как офицером по науке. Рассуждения об этом вызывали у Спока хандру: он не чувствовал в себе желания противиться нелогичным мыслям, хотя понимал, что они отвлекают его. Быть может, нечто похожее и испытывал доктор МакКой. Спока неожиданно увлекло анализирование собственного поведения. Модели значительно отличалась в деталях, но в общем и целом это очень походило на дилеммы, каждодневно мучающие террианцев.       Вспомнились последние разговоры с Нийотой перед их расставанием. Споры — неотъемлемая часть взаимоотношения с любым разумным существом, не только с человеком. Спок никогда не считал это чем-то особенным. Он любил земную поговорку о том, что истина рождается в споре, и полностью соглашался с этой древней аксиомой. С Нийотой они спорили чаще по личным вопросам: она не желала мириться с некоторыми принципиальными решениями Спока и его мировоззрением. Возможно, ей хотелось чаще видеть его человеческую натуру, с которой Спок вел непримиримую борьбу всю свою жизнь. К моменту, когда их отношения подошли к концу, Нийота практически перестала надеться изменить его характер, смирившись с неизбежным. Больше всего ее занимала попытка скрыть от Спока свои эмоции. Он так и не смог понять, почему она стала, как выражался Джеймс, закрываться. Нийота никогда не отличалась робостью и выражала свою позицию открыто, оттого даже нечуткого к тонким полутонам эмоций Спока начало удивлять ее поведение. Они пытались разговаривать, обсуждать возникшие проблемы, но Нийота с каждым разом становилась все более отчужденной, и едва скрывала облегченный вздох, когда Спок отступал от нее. Он обижал ее, но совершенно не понимал, чем именно. Лишь когда она наконец позволила ему воспользоваться вулканским способом коммуникации, потому что не могла объяснить вербально все, что происходило в душе, Спок осознал как заблуждался. Она любила его, но совершенно не желала продолжать подпитывать это чувство новыми эмоциями. Когда они только познакомились, Спок мог сравнить эмоции Нийоты с расцветающими бутонами майанской камелии. Эти цветы имели особенность быстро отцветать и увядать, но момент, когда свежие бутоны набухали и распускали свои густые, полные цвета и аромата лепестки, не оставлял равнодушным даже вулканца. Они расцветали прямо на глазах: за какие-то минуты розовые горошины, укрытые свежей зеленью чашелистика, набухали до размеров яблока и быстро раскрывались, роняя пыльцу на землю, и начинали сочиться нектаром, привлекающим к себе опьяненных его сладостью насекомых. Это зрелище было достойно того, чтобы хоть раз посетить Майя. Споку довелось побывать там еще до знакомства с кадетом Ухурой, и уже позже, вместе с Нийотой они наблюдали за сезоном цветения вместе, когда «Энтерпрайз» оказался в системе с двойной звездой, вынужденно взяв перерыв в своей исследовательской миссии из-за поломки. Подобно майанской камелии любовь Нийоты начала увядать, теряя свою яркость и красоту. Теперь это было спокойное чувство, не вызывающее никаких особенных эмоций в ней. Логичное чувство привязанности и долга — такой вердикт вынес для себя Спок, когда понял, почему Нийота начала скрывать от него свои чувства. Она боялась. Боялась быть непонятой и отвергнутой. Такое незакономерное поведение удивило Спока тогда, удивляло и сейчас.       Все террианцы схожи между собой в той или иной степени. Все они привычны к слишком явному выражению эмоций, при этом наполняя свое общение совершенно удивительными речевыми оборотами и скрытым подтекстом. Самым занимательным в способе коммуникаций у людей Спок считал так называемое невербальное общение. Подобный метод передачи информации был знаком и ему самому, но у террианцев это имело особый смысл. Существовали целые ритуалы невербальных способов общения: за годы службы Спок успел увидеть все многообразие этого явления. Люди могли выражать симпатию и неприязнь, понимание, сочувствие, недоумение и даже объяснить удивленному собеседнику причины происходящего, не использовав ни единого слова. Спок предпочитал использовать подобный метод общения по-другому, но достаточно изучил человеческие привычки и не сомневался в том, что Леонард хотел, чтобы ему помогли в тот вечер. Все сигналы оказались подвергнуты четкому анализу с последующими выводами. И именно потому Спок совершенно терялся в догадках, что могло послужить причиной такого нелогичного поведения Леонарда на следующее утро. Чужая свобода действий для Спока была неприкосновенна. Он пришел к выводу, что ни при каких обстоятельствах не должен давить на Леонарда и требовать от него объяснений, какими бы неприятными не казались его действия. Да, Спок все-таки испытывал какую-то эмоцию по этому поводу. Ему было неприятно. Он надеялся на понимание, но импульсивное поведение Леонарда, напрочь лишенное рационального начала, вызвало у Спока чувство разочарования. В первую очередь в себе.       И именно из-за разочарования Спок не желал возвращаться на Новый Вулкан. Ему нужно было остаться наедине с собой, чтобы привести в порядок разум, прежде чем закончится увольнение. На Вулкане ему придется вести беседы с другими вулканцами. Спок, сколько бы он не бился, для них оставался полукровкой, чья подверженность чувствам всегда играла не последнюю роль в принятии решений. Для Старейшин он оставался слишком молод, чтобы быть рассудительным, для отца слишком похожим на него в молодости, чтобы не подвергаться критике. В таком нестабильном состоянии Спок рисковал совершить или сказать что-то крайне необдуманное и нелогичное. Допускать подобного он, разумеется, не хотел. Здесь, на Земле были идеальные условия, чтобы сохранить рассудок холодным и избавиться от сожалений по поводу нерастраченных эмоций. Именно они были для Спока его ахиллесовой пятой. Но, в отличие от героя древнего мифа, Спок был хорошо осведомлен о своем слабом месте и со всей внимательностью относился к его защите. Ни один вулканец не застрахован от победы эмоций над логикой, в особенности он сам. Потому Спок методично продолжал медитировать, не позволяя себе ни малейшего контакта с внешним миром. От уровня его концентрации зависела, возможно, его дальнейшая карьера. И как истинный вулканец Спок не мог себе позволить допустить досадную промашку, которая все разрушит.       Даже одна упавшая кость домино может повлечь за собой самые непредсказуемые последствия.       Эту аллегорию Спок услышал от Леонарда. Доктор МакКой всегда был склонен наполнять свою речь различными идиомами, метафорами и непонятными сравнениями. Спок находил любопытным подобный способ общения, но никогда не пытался углубляться в анализ непонятных ему фраз. Опыт показывал, что далеко не все они логично обоснованы.       Спок разочарованно вздохнул, когда понял, что очередная попытка медитации сорвалась из-за его недостаточной сосредоточенности. Обведя скудно обставленное помещение взглядом, он поднялся с пола и подошел к двери балкона. Вечерело: теплый, но уже тусклый свет солнца чертил линии вдоль зданий, разделяя на четкие полосы, жизнь под его светом ни на секунду не замирала. Спок отчужденно наблюдал за едва различимыми фигурами людей свысока, позволяя своему разуму плыть в том же неспешном ритме, в котором жил город. Это успокаивало и расслабляло. Словно людская масса далеко внизу, на улицах, сознание медленно перетекало из одной мысли в другую, не задерживаясь ни на чем. Удивительный феномен — подумалось в этом момент Споку. Для него привычнее было изолировать себя от посторонних раздражителей на время медитации. Вулканцы считали, что в уединении кроется ключ к полному самопознанию и избавлению разума от лишней информации. Но террианцы — Спок это давно заметил — предпочитали освобождать сознание от переживаний, наблюдая за другими людьми. Созерцание — в этом вулканцы и террианцы были похожи. Но созерцание для каждой расы заключалось в отличных друг от друга понятиях. Прежде Спок не пользовался подобной техникой, но отметил ее определенные плюсы: террианцам было сложно сосредоточить сознание на чем-то одном или вовсе отпустить все мысли и превратить разум в пустую чашу, готовую наполниться спокойствием и логикой. Поэтому они позволяли окружающему миру задавать ритм мышления, наблюдая за движением других людей по улицам или отлаженной системой техники, например, в доках, как сделал Леонард.       Медленно моргнув, Спок очнулся от сомнамбулистического состояния и расслабил пальцы, сжавшиеся на перилах балкона. Похоже, он недооценил Леонарда и его способность так надежно поселиться в его мыслях. Без преувеличения, это стало первым случаем, когда кто-то так прочно завладел вниманием Спока. Это было удивительное чувство, заставляющее в растерянности блуждать по одинокой квартире не в силах занять себя чем-то, чтобы отвлечь сознание от странных мыслей. Для своего собственного успокоения Спок вывел логическую причину такого внимания к Леонарду. В течение нескольких лет они с доктором МакКоем существовали бок о бок, видя друг друга несколько раз за день. Нахождение рядом Леонарда стало восприниматься как данность. И теперь его отсутствие рядом, длившееся уже несколько дней, чувствовалось как никогда остро. Именно потому вулканский разум пытался восполнить нехватку привычного общества постоянными мыслями о Леонарде. Именно так Спок решил объяснить свое довольно нетипичное состояние. Но едва он пришел к логическому выводу, укладывающемуся в его рациональную систему ценностей, как в дверь позвонили. Не теряя ни единой секунды, он направился в коридор, чтобы встретить позднего гостя.       — Поразительно, — Спок без единой тени удивления смотрел на стоявшего перед дверями квартиры Леонарда.       — Я без приглашения, но, — МакКой вытянул вперед руку с пакетом, — следуя твоим традициям, не с пустыми руками.       — Вы решили приготовить мне ужин?       — Только не говори, что тогда ты придумал про готовку и гостей, я не поверю, что вулканцы умеют так хорошо врать.       — Ваше недоверие к моим словам может быть расценено как оскорбление. Но беря во внимание Вашу склонность к саркастическим замечаниям, я предполагаю, что это дружеский жест.       Спок дернул бровью, видя, как Леонард неопределенно пожимает плечами.       Выдержав ровно два дня после решения более никогда не пытаться разобраться в своем отношении к Споку, Леонард пошел на мировую. С кем именно мириться, он не знал: с самим собой Леонард был не в ладах уже давно, иначе объяснить то, что творилось последние недели, невозможно. Со Споком же они вроде как и не ругались. Расстались последний раз довольно дружелюбно и даже без пресловутых вулканских церемониалов с пожеланиями долгой жизни и процветания.       Смириться с мыслью, что он подаст дочери совершенно неподобающий пример, помогло чувство тоски. За сорок восемь часов непримиримой борьбы со своим внутренним «я», неожиданно возомнившим, что в его возрасте еще можно помышлять о светлых чувствах, Леонард успел проклясть себя несколько раз за легкомысленность. Из головы не выходила ночь, когда он умудрился напиться и расклеиться окончательно прямо при Споке. Нужно было иметь вулканскую непробиваемость, чтобы не признавать, что именно после злополучного вечера на пирсе в голову Леонарду каким-то образом закралась мысль, будто отношение его к Споку может иметь взаимный характер. Вот уж брехня — усмехался Леонард, смотря на свое отражение, когда приходил в ванную комнату и умывал лицо ледяной водой. Он так желал сохранить чувство достоинства, ссылаясь на Джоанну и мифический отеческий долг. Буквально упивался своими страданиями, будто они могли что-то значить. И в конечном итоге Леонард сдался.       — Поразительно, — с присущим ему безразличием произнес Спок, и Леонард едва ли не впервые в жизни был так согласен с ним.       Оба сделали вид, что ничего странного между ними не произошло. Это было лучше, чем неловкие извинения.       Квартира Спока не отличалась уютом — Леонард не преминул отметить это вслух — лишь самые необходимые вещи и предметы мебели. В таких квартирах не жили долго, чаще средний офицерский состав, вынужденный остаться на Земле на несколько дней из-за каких-то дипломатических проволок.       — Я благодарю Вас за оказанное беспокойство, но хочу заверить, что удовлетворен оказанным гостеприимством и ни на что не жалуюсь.       — Ты бы не стал жаловаться, даже если тебе выделили бы полевую палатку где-нибудь за городом.       — Живая природа на Земле приятна и располагает к созиданию. Так что Вы правы, — Спок держался на расстоянии, наблюдая, как Леонард неловко управляется на кухне. — Но мне кажется, что Вы пришли не ради того, чтобы высказать свое мнение по поводу квартиры.       — Осталось два дня до окончания отпуска. Я решил вернуть тебе долг. Не думаю, что в ближайшем будущем мне выпадет такой шанс.       — Вам так понравилась вулканская традиция приема гостей?       — Нет. Не смогу спокойно спать, зная, что должен тебе.       — Я полагал, что террианские традиции схожи с вулканскими. Разве оказанное гостеприимство обязывает Вас следовать чужим обычаям?       — Чем больше слушаю тебя, тем меньше хочу готовить тебе.       — Не обязательно заставлять себя, Леонард. Вам не хуже меня известно, что я совершил это из добрых побуждений, не желая сделать Вас своим должником.       — Пораскинь своими вулканскими мозгами получше, Спок, — Леонард отвернулся от стола, наконец взглянув на собеседника.       Спок лишь дернул бровью, явно пытаясь выразить свое недоумение. От него требовали, как это называлось, читать между строк. Но слова и интонации Леонарда не скрывали под собой никаких тайных сигналов и смыслов. Спок терялся в догадках, а кроме того был еще и сбит с толку таким неожиданным визитом Леонарда.       — Вам стоит выражаться более ясно, если Вы желаете быть понятым. Подобные оскорбления никак не повлияют на отсутствие у меня способностей читать мысли на расстоянии.       — Я не оскорблял тебя, — Леонард порывисто провел ладонями по лицу и зажмурился, словно ему стало дурно. — Клянусь, однажды твоя непробиваемость доведет меня до ручки.       Спок даже наклонился голову на бок, заинтересованный услышанным выражением.       — Ты можешь подойти сюда? — Леонард продолжал стоять лицом к нему, но теперь опустил голову, не желая даже случайного взгляда в глаза Спока.       — Не вижу причин, которые могут мне в этом помешать.       — Я хочу, чтобы ты занялся своим вулканским вуду и залез ко мне в голову. Нет, не смей перебивать. Я прекрасно помню, что говорил об этом и не изменю мнения: я все еще считаю мелдинг вопиющим методом нарушения личных границ, но если ты этого не сделаешь прямо сейчас, я свихнусь.       — Леонард, — Спок протянул ладонь к его лицу, желая заставить поднять голову, но так и не прикоснулся. Пальцы замерли у подбородка, чувствуя чужое тепло.       — Сам станешь объяснять Джиму, почему на «Энтерпрайз» понадобится новый офицер по медицине.       — Вы можете посмотреть на меня?       Собрав волю в кулак, Леонард вскинул голову. Лицо Спока сохраняло вулканскую непроницаемость и сосредоточенность, но Леонард заметил за этим привычным выражением лица то, что заставило его на секунду испугаться. Он увидел то, чего так долго желал от Спока. Понимания.       — Я знаю о Ваших чувствах.       Леонард хотел было усмехнуться, но неожиданно осознание произошедшего заставило все внутри сжаться в ужасе. Колени подкосились, и он, тихо охнув, опустился вниз. Сложил ладони на коленях, он растеряно заморгал.       — Быть такого не может. Ты же бревно неэмоциональное. Да от трикодера можно получить больше понимания и внимания, чем от тебя, Спок.       — Вы снова расстроены, — Спок нахмурился, уже в который раз переставав понимать Леонарда.       — Расстроен? Да я чертовски зол, — взгляд снизу заставил Спока отступить на шаг назад. — Ты же обманул меня.       — Это было тактическое отступление. И, беря во внимание Вашу реакцию, оно было верно.       — И что ты теперь скажешь? Когда не надо скрывать, что ты узнал.       — Вы так ничего и не поняли.       Для вулканца Спок сейчас был вопиюще эмоционален: голос легко выдавал его разочарование и сожаление. От понимания этого Леонарду стало не по себе, и он вновь опустил голову, обхватив ее руками. Он пришел сюда получить ответы, но вместо того, чтобы стоически выдержать эмоции Спока, которые ощущались даже на расстоянии, Леонард трусливо прятался и пытался закрыться в себе. Сделать это ему, разумеется, не дали. Спок опустился вниз и осторожным, но уверенным движением отнял ладонь Леонарда от затылка.       — Я вынужден сделать это, не спрашивая Вашего согласия, — прижав горячую ладонь к щеке, Спок наклонился вперед.       Он был взволнован, и это волнение моментально передалось Леонарду, стоило Споку коснуться его лица. Это движение было до боли знакомым, настолько интимным и наполненным чувствами, что Леонарду начало казаться, будто ему не хватает воздуха. Он хотел вздохнуть, но не мог — легкие сдавило в болезненном спазме. Паника сама собой охватила его, хотя Леонард и пытался держать себя в руках. Широко раскрытыми глазами он смотрел в пространство перед собой, абсолютно не замечая, что ему говорил Спок. Но гипнотизирующий своей спокойностью тон вовсе не предназначался для его ушей. Спок говорил глубже, в самом сознании Леонарда, прося его успокоиться и дышать. Бесконтрольная паника вновь превратилась в легкое волнение, и по сознанию поплыли волны чужих мыслей и эмоций. Это не было похоже на то, что Леонард когда-либо испытывал. Никогда прежде он не ощущал свое сознание так четко, выделяя каждую свою мысль, каждую свою эмоцию. Он мог сравнить свое сознание с холодным течением, сталкивающимся с тропическими жаркими водами. И этими водами были эмоции Спока. Они бушевали внутри Леонарда: он сам мог испытать каждую из них вместе и по отдельности. Среди этого слишком яркого для человеческого сознания потока эмоций он вдруг ощутил радость. Спокойную и уверенную радость Спока, когда несколько дней назад ему позволили коснуться чужих эмоций. И Леонард со всей ясностью осознал, что все его мысли: сомнения, радость и даже боязнь того, что может подумать о нем Джоанна — все это оказалось результатом случайного соприкосновения двух разумов. Быть может, Спок не хотел так глубоко залезать в его голову или виноват был алкоголь, но Леонард почти не запомнил его эмоций, только свои. Поэтому он так испугался утром, когда вспоминал, что произошло.       — Вам уже не страшно, — Спок не спрашивал, он утверждал, потому что чувствовал все то же, что и Леонард.       Быстро закивав, тот отстранился и разорвал телепатический контакт. Внутри, там, где люди привыкли искать свою душу, вдруг стало пусто, и Леонард неосознанно потянулся к Споку. Пальцы едва мазнули по острому кончику уха и ладонь скользнула на затылок. Губы у Спока были чуть прохладными, он совершенно не сопротивлялся, позволяя Леонарду целовать себя так, словно от этого зависела чья-то жизнь. И Леонард пользовался этим без зазрения совести, продолжая обнимать его и отдавать понемногу всю ту не растраченную нежность, на которую он был способен, но которая упорно скрывалась от посторонних долго время. А когда икры затекли, и сидеть стало неудобно, Леонард просто вытянул ноги, не оставляя Споку места для маневров.       — Не смей больше устраивать мне взаимный мелдинг, — со свойственным ему недовольством пробурчал МакКой, когда они наконец смогли вернуть хоть какую-то дистанцию между друг другом, и Спок сел, скрестив ноги. — Это просто отвратительно. Лучше я послушаю твои занудства.       — Ваш способ выражать свое замешательство очарователен, Леонард.       — Замешательство? Не мели чепуху. Это не замешательство. Ну, разве самую малость, хотя на моем месте любой человек был бы смущен произошедшем.       — Смущение — дитя стыда. Вам стыдно?       — Потянуло философствовать? — губы Леонарда скривились в подобии ухмылки. — Когда это случилось? Когда ты понял что-о…       — Моя к Вам симпатия была результатом глубочайшего уважения и солидарности во многих вопросах.       — Хочешь сказать, что мог бы влюбиться даже — не знаю — в Джима, если бы он не был таким пустоголовым и не попадал в неприятности быстрее, чем размножаются трибблы.       — Любовь — чувство не только романтическое.       — Но я говорю именно о романтике. О том, что было между вами с Ухурой. Я и без твоих лекций прекрасно осведомлен о разнообразии чувств, я ведь человек.       — Это сложный вопрос. Вы ставите меня в тупик, потому что я не могу найти однозначного ответа на него. Что Вы сами, Леонард, могли бы на него ответить?       Для вулканца такой вопрос мог быть сложным, МакКой понимал это, но считал, что для террианца найти ответ, когда он оказался влюблен, не так уж проблематично. В теории это действительно было несложно. И Леонард свято верил, что с легкостью сможет парировать выпад Спока, но пропустил удар и теперь растерянно смотрел перед собой. А ведь чертов зеленокровый гоблин прав — этот вопрос ставит в тупик. Сколько бы раз Леонард не думал о своих чувствах, он никогда не задавался целью вывести конкретный момент их возникновения как какую-то формулу. По лицу Спока, наблюдавшего за тщетными попытками Леонарда придумать ответ, пробежала тень иронии.       — На середине, — единственное, что смог сказать Леонард, когда молчание неприлично затянулось.       — Весьма занимательное определение, дающее свободу воли в его трактовке.       — Я не поэт, Спок, а подобные вопросы требуют особых навыков в умении выражаться.       — Полагаю, это случилось в период, когда мы с лейтенантом Ухурой решили оставить нашу связь в прошлом.       — Ты был с ней почти пять лет, прояви уважение к женщине, которая столько тебя терпела, — Леонард закатил глаза, видя непонимание Спока. — Я говорю о твоем тоне. Но да, в какой-то мере ты прав, впервые я задумался о своем к тебе отношении, когда пришлось выполнять приказ Джима следить за тобой.       — Могу ли я спросить, почему Вы не выбрали лейтенанта Ухуру, как предмет романтического интереса? Вы испытывали сострадание к нам обоим в этот период, но спроецировали Ваше влечение на мужчину.       — Я отвечу, но у меня к тебе будет один вопрос, — Леонард даже выпрямился и наклонился вперед. — Среди вулканцев встречаются гомосексуалисты?       В очередной раз Леонард заставил Спока почувствовать себя обескураженным. За прошедший вечер он испытывал удивление и восхищение безукоризненной иррациональностью уже столько раз, что стоило перестать даже говорить «поразительно». Вопрос оказался весьма щекотливым. Споку пришлось воскресить в памяти все факты об истории вулканской расы, чтобы найти удовлетворяющий интересу Леонарда ответ. Если бы у него было время, для собственной уверенности Спок с удовольствием обратился к архивам Звездного Флота или Вулканской Академии. Но такой возможностью он не обладал, потому пришлось предупредить Леонарда о своей некомпетентности и возможной ошибочности излагаемых фактов.       До времен великих реформ, когда вулканцы стали следовать учениям Сурака, они были подвержены эмоциям гораздо более опасным, чем людские. Чувства контролировались гормонами, а гормоны порождали желание выплеснуть эмоции, какими бы они не были. Спок предполагал, что в те времена, когда брак и понятие любви имели несколько иной, менее логичный смысл, гомосексуализм у вулканцев мог быть распространен в определенном проценте. С приходом новой эры, когда вулканцы освободились от гнета желаний, диктуемых эмоциями, и подвергли всю свою жизнь исключительной логике, понятие сексуального влечение сузилось до репродуктивного семилетнего цикла. Вулканцы избавили себя от необходимости искать пару и перебирать наилучшие варианты: выбор совершался еще в их детстве гораздо более мудрыми взрослыми сородичами, что значительно облегчало их дальнейшую жизнь. Но, несмотря на учение Сурака, вулканцы всегда были и остаются расой, подверженной чувствам, эмоциям, желаниям и потребностям. Для представителей других планет проявление их эмоций может показаться сухим, но в действительности вулканцы являли собой сложный симбиоз рационального начала и эмоций. Спок руководствовался косвенными фактами, но был вынужден признать, что и в нынешнее время среди вулканцев могли встречаться те, кто испытывал однополое влечение.       — Как доктору Вам должно быть это интересно, но хочу заверить, Леонард: для вулканцев эмоциональная привязанность всегда будет оставаться обособленной частью их жизни. Террианцы склонны объединять такие понятия как любовь, влечение и удовлетворение сексуальных потребностей. Мы же смотрим на эти вещи с другой стороны.       — Хочешь сказать, что даже выбрав себе партнера, которого, скажем, вулканец любит, ему все равно придется исполнять ритуал кун-ут-кал-иф-фи?       — Наше понимание чувства долга перед своими предками совершенно иное, нежели у людей. Мы не можем пренебрегать зовом. Не только из-за плакʼтау.       — Догадываюсь. Вы ведь можете заводить потомство только по расписанию, было бы прискорбно упускать такую возможность, пусть и придется ради этого погулять на стороне.       — Ирония здесь ни к чему. Это вполне естественный ход вещей: только разнополые особи способны к зачатию и рождению потомства.       — И кто потом воспитывает этих детей? К какой семье их относят: отца, матери или вулканцам после такого приходится разрывать отношения с парой, которую они сами выбрали?       — Мне придется оставить Ваше любопытство без ответов. Я не знаю об этом ничего, могу лишь предполагать. Но предположения без фактов — пустословие и ложь. Отчего Вы вдруг проявляете такой интерес к интимной жизни вулканской расы?       — Мы — земляне говорим: если хочешь кого-то понять, примерь его ботинки. У нас отношения строятся по-другому. Мы чувствуем, любим, испытываем влечение. Ухура тебе наверняка рассказывала и показывала все это. Все совершенно не похоже на эти ваши средневековые ритуалы с выдачей женщин замуж в глубоком детстве, — на этих словах Леонарда Спок несогласно дернул бровью, но его немой протест остался без внимания. — Земляне в этом отношении гораздо более свободны. Нет ничего ужасного в том, что ты хочешь прожить жизнь с тем, от кого у тебя никогда не будет детей естественным путем.       — Мне это известно. Весьма странно, что Вы объясняете это офицеру Звездного Флота, служащему на «Энтерпрайз».       — Я не… Ох, Спок. Я не пытаюсь объяснить тебе что-то про террианский гомосексуализм. Боже, это звучит еще более странно, чем можно представить. Я хотел узнать, насколько для тебя самого это странно. Я имею в виду нас с тобой.       — Я склонен допускать самые разные сценарии развития событий. Вполне очевидно, что и это могло случиться при определенном стечении обстоятельств. Это логично.       — Это мы-то с тобой логичны? — Леонард не удержался от усмешки, наконец чувствуя себя менее скованным, чем в самом начале их разговора.       — У нас с Вами разные понятия о логике, Леонард. Вполне возможно, что Вы станете утверждать, что это не логика, а эмоции.       — Да именно это я и хотел тебе сказать, зеленокровая ты рептилия.       За свою жизнь, еще пока короткую для вулканца, Спок смеялся едва ли пару раз, но охотно выражал довольство легкими усмешками. Для того, кто старается контролировать свои эмоции и держать их в узде, Спок был довольно эмоционален в такие моменты. Кирк отзывался об умении своего друга выразить незначительным движением губ целую палитру эмоций, мыслей и мнений почти так же восторженно как об умении бровей Спока жить собственной жизнью. Уголки губ дрогнули, когда он услышал очередную выразительную фразу Леонарда. Этот человек не переставал удивлять Спока. Даже в ситуации, когда приходилось бороться с собственным смущением (это чувство слишком хорошо читалось на лице Леонарда), он сохранял невозмутимую стабильность в попытках задеть собеседника довольно неоднозначными эпитетами.       — Вам стоит пересмотреть Ваше отношение к сложившейся ситуации, Леонард.       — А что успело тут сложиться, чтобы что-то там пересматривать? Кроме твоих конечностей, подпирающих мои колени, я ровным счетом не наблюдаю ничего сложенного.       — Я знаю, Вы боялись признать свои чувства, как и я. Буду откровенен: в тот раз я был растерян. В некоторой степени это повлияло на мое решение уступить Вашему желанию быть обманутым.       — Значит, ты признаешь, что соврал.       — Предложить человеку самому выбирать, что он желает услышать не то же самое, что и ложь. Я лишь хотел уберечь Вас от разочарования.       — В чем я должен был разочароваться?       — Не в чем — в ком. В себе. Я знаю, Вы чувствуете вину перед многими людьми — перед Джоанной, перед Джимом, перед собой и даже передо мной. Я понимаю Ваши чувства, — Спок осторожно коснулся запястья Леонарда, заставляя того непроизвольно выдохнуть — внутри вновь зародилось знакомое чувство чужого понимания. — Мне сложно признавать наше сходство в этом вопросе, но, как оказалось, интеллектуальная развитость совершенно не влияет на принятие иррациональных чувств.       Леонард пожал плечами, не уверенный, хочет ли соглашаться со словами Спока. Он понимал, к чему клонил тот. Для них обоих это откровение, переданное в мыслях, далось нелегко. Поделившись собственными переживаниями, Леонард пропустил через себя чужие и теперь не знал, рад ли тому, что они со Споком оказались так похожи. Он получил ответ на вопросы, терзавшие его долгое время — сколько раз Леонард представлял себе этот момент. Вот только он никогда не задумывался о том, что делать с этими ответами. Оба они были взрослыми и рассудительными людьми и понимали, что разговор этот длиться вечно не будет. Когда он подойдет к своему логическому (невыносимое слово!) завершению, кому-то из них придется задать важный и волнительный вопрос: что будет дальше? Леонарду не хотелось думать об этом, потому что тогда придется рассуждать в лучших традициях Спока. Эта мысль удручала, и Леонард всячески отгонял ее, пытаясь впервые насладиться уединением со Споком, не беспокоясь, что может сделать или сказать что-то не так. Так и продолжали сидеть друг напротив друга, как кадеты-первокурсники, секретничающие при выключенном после отбоя свете. Леонард с трудом мог вспомнить с кем кроме Джеймса он мог вот так просто и легко болтать, да еще и о таком сокровенном. Самому не верилось, что он со Споком может без перепалок и ссор провести так много времени наедине.       Усталость начала брать свое неожиданно быстро: не прошло и половины ночи, а голова гудела, требуя сна. Спок объяснил состояние Леонарда мелдингом, который отнял силы и у него самого. Неизбежность завершения разговора нависла над ними, отягощая раздражительность Леонарда. Ему нужен был сон — Спок настаивал, чтобы гость лег в кровать и не беспокоился о том, что может стеснять его своим присутствием. Упорствовать в его положении было неправильно, а Спок был так трогателен в своем желании проявить заботу, что Леонарду не осталось иного выбора, как занять чужую кровать. Для вулканца провести сутки без сна гораздо более легкая задача, чем для террианца. Единственное, что могло доставить Споку дискомфорт: отсутствие места для уединенной медитации. Кухня однокомнатной квартиры не имела двери, и сидеть на полу, наблюдая за спавшим в кровати человеком было не так уж и привычно. Когда Ухура оставалась в каюте Спока, он обычно лежал в постели рядом с ней, либо же работал с данными в научном отделе. А теперь Споку приходилось постоянно одергивать себя, когда он открывал глаза и напряженно всматривался в темноту комнаты, разглядывая очертания спавшего Леонарда. Было в этом действии что-то неправильное, будто он воровал у кого-то этот момент. Точно так же Спок ощущал себя, когда остался ночевать в квартире Леонарда, беспокоясь о последствиях вынужденного слияния разумов. В тот раз Спок тоже не спал, сидел в гостиной, обдумывая свое поведение, и иногда украдкой косился на двери спальни, но не посмел даже лишнего шага в ее сторону — нельзя было ни в коем случае нарушать сон Леонарда.       К утру Споку все-таки удалось погрузить свое сознание в медитативный сон, чтобы восстановить силы после мелдинга. Физическая выносливость вулканцев была безупречна, но Спок никогда не пренебрегал своим ментальным здоровьем, стараясь держать себя в форме. Медитация позволила ему очистить разум и вернуть внутреннее равновесие, что было крайне важно. Всего через каких-то тридцать шесть земных часов он, как и большая часть экипажа «Энтерпрайз», должен будет подняться на МакКинли, где в доках их уже ждал подлатанный и обновленный корабль.       Легкое покалывание в руке сохранялось в течение нескольких минут после того, как Леонард проснулся и встал. Давно он не спал так крепко, чтобы отлежать себе что-нибудь. Он даже успел, прихрамывая, пройтись по квартире Спока, разминая затекшие мышцы. Определенно повторять опыт с таким глубоким мелдингом Леонард не был намерен, не сказать, чтобы никогда в жизни, но в ближайшие пару лет точно. Это благоприятно сказалось на крепости сна, но в остальном он чувствовал себя все еще «на троечку». В особенности это касалось внутреннего самоощущения. Сразу после сна встречаться со Споком и снова слушать его сухую речь Леонард был не в силах, потому старался вести себя аккуратно, когда заметил того неподвижно сидящим на полу кухни. За медитацией Спока он уже заставал, когда случались непредвиденные происшествия, и Кирк требовал своего старпома и главу медицинской службы на мостик. Спок по ясным причинам на вызов вовремя не отвечал, и потому Леонарду приходилось заглядывать в соседнюю каюту, едва он сам вскакивал с койки и с ошалелым видом несся к турболифту. Чуткий вулканский слух мог уловить чужое присутствие моментально, Леонард даже не стал пробовать уйти из квартиры незамеченным, чтобы выиграть немного времени и оттянуть завершение их вчерашнего разговора. Он уже смирился и покорно ожидал, когда судьба вынесет окончательное решение, превратившись в спокойствие Спока.       — Если Вы беспокоитесь, что можете отвлечь меня, то делаете это зря. Вы слишком шумно зеваете, когда просыпаетесь, — Спок застал Леонарда врасплох, когда тот уже подумывал лечь обратно в кровать. — Если Вы дадите мне еще пару минут, чтобы закончить медитацию, мы сможем позавтракать.       — Не утруждай себя, я не голоден.       Леонард с подозрением выглянул из-за дверного косяка, желая убедиться, что Спок до сих пор сидит с закрытыми глазами. Уж слишком подозрительно вовремя тот заговорил. Но Спок оставался неподвижен в течение нескольких минут и, казалось, даже не дышал, а после совершенно буднично спросил, как спалось Леонарду, и принялся заваривать чай. Спок всегда предпочитал делать этот напиток самостоятельно, игнорируя репликаторы, позволявшие приготовить обед на целую семью за считанные секунды. На Земле подобные привычки называли консервативными, вулканцы же не видели в самостоятельной готовке ничего предосудительного. Они чтили традиции и считали это важным бытовым ритуалом. За завтраком Леонард попытался отшутиться, когда Спок спросил, удовлетворяет ли гостя его способ готовки. Уж слишком непривычно было видеть Спока таким заботливым и внимательным.       — К хорошему быстро привыкают, а нам еще возвращаться на службу, — Леонард выразительно дернул бровями.       — Полагаю, наши смены будут совпадать с той же регулярностью что и прежде, потому не вижу проблем с проведением совместной трапезы и готовки. Но, если Вы пожелаете…       — Это вызовет вопросы у остальных членов экипажа, — поспешно перебил Леонард. — Не стоит, Спок.       — Вы волнуетесь о репутации?       — Отчасти. Скажи на милость, как ты себе это все представляешь? Старпом и глава медслужбы жили душа в душу как кошка с собакой в течение нескольких лет, а тут неожиданно начинают ужинать вместе.       — Принципиально ли, кого из нас Вы считаете собакой, а кого кошкой?       — Нет.       — Хорошо, — Спок погрузился в раздумья на несколько минут, после чего заговорил снова. — Почему Вас так беспокоит мнение других членов экипажа? Вы всегда казались мне излишне независимым от чужого мнения человеком.       — Я просто не хочу слушать лишние вопросы, — нехотя ответил Леонард. — До вчерашнего вечера между нами все было предельно ясно. По крайней мере так казалось со стороны, а теперь… Как прикажешь мне теперь относиться к тебе после такого? Я же не смогу прикидываться, что все нормально.       — Что Вы подразумеваете под «нормально»?       — Что ты меня регулярно раздражаешь. Хотя забудь — это осталось до сих пор, — ложка громко брякнула об стол, брошенная Леонардом в сердцах. — Кому расскажешь — засмеют же. С женщинами все гораздо проще. Хотя бы понимаешь, когда от свиданий можно переходить к отношениям.       — Полагаю, что истинные причины Вашего возмущения кроются в моей расовой принадлежности, нежели физическом поле.       — Нет, ну в самом-то деле! Вчера ты был гораздо более сносен.       — На Ваше мнение влияли многие факторы, в том числе чувство облегчения после того, как Вы обо всем рассказали. Ваше нынешнее состояние раздраженности и упадка вполне логично: человеческий организм не умеет контролировать выброс гормонов в должной степени, поэтому после эйфории непременно наступает чувство опустошенности. Это можно сравнить с похмельем, если желаете.       — Рассказывай это кому-нибудь другому, в конце концов, я — врач.       Одно из типичных для Леонарда выражений лица — скепсис, недоверие, желание заставить собеседника усомниться в правильности его слов. Спок, не всегда подмечающий тонкости протекающей беседы (особенно в случае с Леонардом), не был уверен в том, как стоит поступить. Следуя логике, он должен был совершить что-то крайне закономерное для такой ситуации, но, не имея достаточно статистических данных, он сомневался в своем решении. Бремя этих размышлений никак не отразилось на его лице. Спок сохранил привычную невозмутимость, потому Леонард с недоверием отпрянул, когда тот неожиданно приблизился. Не будучи до конца уверенным в том, что его правильно поймут, Спок сначала притянул Леонарда к себе за плечи, а после отстранился за что получил полный недоумения взгляд.       — Вы не будете возражать против этого? — Спок вновь наклонился вперед, сокращая расстояние между ними.       — Черт возьми, Спок, я будто со своей бабушкой собираюсь целоваться! Мне становится не по себе, когда ты обращаешься ко мне так формально.       Леонард было вскинул руки в возмущенном жесте, но слишком маленькая дистанция между ними помешала это сделать. Вынужденная капитуляция была принята, и Спок целомудренно прижался к его губам.       — Если Вам будет легче от этого факта: Аманда и Сарек в начале их знакомства регулярно вступали в словесную перепалку и ругались из-за разницы во взглядах.       — О, Спок! — Леонард едва опомнился после поцелуя, как вновь начал возмущаться. — Тебе стоит поучиться такту. Не упоминай никаких родственников, когда кого-то целуешь.       — Но Ваша бабушка…       — Что позволено Юпитеру — не позволено быку. Ты не умеешь проводить грань и слишком буквально воспринимаешь все.       — В этом заключается моя логика. Эмпирическое познание — путь к эмоциональности.       Леонард шумно вздохнул, закатывая глаза. С этой частью личности Спока он не мог смириться ни при каких обстоятельствах: сколько бы лет не прошло и какими бы не были их взаимоотношения. Как Спока удручала излишняя привязанность Леонарда к импульсивным принятиям решений, так самого МакКоя не оставляла равнодушным маниакальная жажда потомка вулканского посла следовать заповедям своих предков. Леонарду бы хотелось, чтобы Спок перестал принижать важность эмоционального познания, постоянно вменяя ему в вину манеру экспрессивного выражения мнения. На секунду (быть может, и того меньше) Леонарду почудилось, что он мог бы научить Спока мириться с его человеческой стороной души без постоянных попыток одержать над ней верх. Как бы все по-другому сложилось, если бы Леонард мог показать Споку, что значит быть человеком. Маленькая и незначительная мысль, которая позволила почувствовать себя окрыленным, вмиг угасла, когда он подумал о реальности. Все это лишь красивые не жизнеспособные идеи, а реальность — вот она, стоит прямо перед ним, проницательно смотрит темными глазами своей матери. Леонард не помнил, когда услышал это, но факт въелся в подкорку: Споку достались глаза Аманды. Террианки, которая смогла полюбить вулканца и готова была измениться ради него. Леонард не знал, каких жертв стоило это Аманде, и какие жертвы ради нее принес Сарек. Но перед ним стояло живое доказательство того, что для них разница в культуре и восприятии мира осталась лишь словами, не способными изменить их отношение друг к другу. Эта простая мысль, неожиданно возникшая в сознании Леонарда, заставила его страх отступить, он наконец озвучил свой последний к Споку вопрос:       — Что будет дальше?       — Мы вернемся на корабль.       — Это и без твоих логичных заключений ясно. Я говорю о более глубокой перспективе.       — Будем нести свою службу, изучать неизведанные миры, оказывать гуманитарную помощь нуждающимся и вести дипломатические переговоры. Вы, как глава медслужбы, продолжите следить за состоянием членов экипажа, устранять следы заражения и лечить колонии, в которые нам будет приказано отправиться. Я буду, следуя логике…       — Я говорю про нас с тобой, Спок. Временами твое умение воспринимать вопрос буквально просто поражает, — последнее Леонард пробормотал себе под нос.       — Питаю надежду, что все останется по-прежнему, и прогресс в нашем взаимопонимании со временем будет только накапливаться.       Не выдержав безликой речи Спока, Леонард вскинул ладонь в останавливающем жесте. В такие моменты ему казалось, что аллергические реакции на логику вполне возможны. Иначе как можно объяснить нестерпимый зуд где-то на лбу.       — Кончай свистеть, Спок. Ты может и умеешь контролировать эмоции, но вовсе не бездушная железяка.       Если Леонард и был плох в способности отключать эмоции там, где требовалась железная логика, то об этом он никогда не жалел. Зато лучше многих ему удавалось разглядеть за притворными эмоциями истинные мотивы. Спок переживал не меньше него, потому что не был готов к такой правде. И что хуже всего: он зачем-то пытался взять на себя ответственность за чувства обоих, когда сам едва справлялся в собственными. Леонард мириться с подобным не желал, а потому и предостерег Спока от попыток обличать эмоции в логику и убеждать себя, что он теперь чем-то обязан МакКою. Как любой человек Леонард хотел честности и искренности, а не бесцветных слов об уважении и долге. Но как никто другой он знал, что в этих лишенных эмоционального оттенка словах кроется гораздо больше чувств, чем в пламенных признаниях в любви.       Джеймс не планировал встречаться заранее с кем-то из экипажа, и все-таки непроизвольно выискивал знакомые лица, когда садился в шаттл. Нарочно ли, но кабину забило десятка два кадетов, отправлявшихся на МакКинли для будущей практики на звездолетах. Почти все они смотрели на Кирка с благоговением. От такого повышенного внимания Джеймсу становилось не по себе, хотя он по привычке и успел улыбнуться паре девушек. Ничего обременительного для себя в этом он не видел, считая лучшим комплиментом девушке улыбку. Зато молодые специалисты и будущие офицеры моментально заливались краской и отворачивались, позволяя Джеймсу выдохнуть со спокойствием. Впереди были долгие минуты томительного полета, а после встреча с экипажем, и Джим совершенно не хотел появиться на мостике во взвинченном состоянии.       Командование уже отдало приказ: они отправлялись в Бета-квадрант, но прежде еще нужно было успеть добраться до Йорктауна, чтобы забрать оставшихся там офицеров. А после уже по намеченному курсу еще на пару планетарных баз — в экипаже «Энтерпрайз» образцово-показательно собрали представителей самых разных рас. Сулу уже дал о себе знать: одним из первых связался с Кирком, когда получил известие о грядущей миссии. Пилоту не терпелось сесть за штурвал обновленного корабля и вновь увидеться с командой. Джеймсу повезло больше, он встретил первого члена экипажа уже в доке, едва шаттл состыковался со станцией. Забот прибавила и парочка только выпустившихся, направленных для прохождения дальнейшей службы на «Энтерпрайз». Одновременно успевая читать досье новобранцев и перебрасываться последними новостями со знакомыми офицерами с других кораблей, Джеймс все пытался высмотреть среди собравшихся у дока с «Энтерпрайз» Спока. Без старшего помощника капитан совершенно терялся и едва понимал, о чем его спрашивал любопытный молодняк.       — Ах, черт… Скотти! — с радостным блеском в глазах Джеймс схватил за рукав форменки проносящегося мимо главного инженера.       — А, Джим… Сэр. Рад видеть Вас.       — Ты видел Спока? Тут новобранцы, по твою душу — инженеры. Объясни им, что да как.       — П-погодите, сэр, — Скотт едва успел подхватить планшетку, упершуюся в его грудь. — Мы с Кинсером еще должны проверить двигатели. Знаете, я не слишком доверяю местным механикам и не видел «Энтерпрайз» больше десяти дней.       — Как же ты смог оставить корабль без своего чуткого глаза, Скотти?       — Вы ведь слышали про мою покойную бабушку.       — Та, что варила первосортный виски? Не только слышал, но и пробовал, — Джеймс пытался сохранять бодрый вид, но отсутствие рядом Спока выбивало из колеи.       Что и говорить, а Кирк привык во всем полагаться на своего помощника. Кто как не Спок вовремя умудрялся его одернуть, когда Джеймс заглядывался на красивых девушек, и скептично дергал бровью, если капитан вдруг делился с ним планами нарушить офицерскую субординацию с кем-то из них. Но кроме превосходного умения усмирять любвеобильную натуру Джеймса Спок так же умел в момент организовать рабочий хаос и разложить все по полочкам.       — … когда Кинсер взорвал самогонный аппарат.       — Что?       — Видите ли, мы должны были вернуться на пару дней раньше, но Кинсер — да, я про тебя, малец, не моргай так — он сломал аппарат, а между прочим моя бабушка строжайше мне наказала перед смертью: «Монтгомери, не смей никогда и не при каких обстоятельствах лезть туда, где ничего не понимаешь, иначе я тебя даже с того света достану».       — Надеюсь, обошлось?       — Да, бабуля осталась там же, где и была: на фамильном кладбище. Но нам пришлось задержаться, чтобы все починить, — Скотт выразительно взглянул на Кинсера, пялившегося на новобранцев с недоверием.       — Так, а от меня что ты хочешь?       — Я не могу прямо сейчас устроить им экскурсию, сэр. Мне нужно хотя бы два часа на проверку всех систем. Мы с Кинсером управимся и быстрее, если нам не будут мешать.       — Тогда скажи им подниматься на борт, у меня еще есть дела. Так ты Спока не видел?       — Нет, Джим.       Скотт проводил своего капитана виноватым взглядом, но в момент оправился, когда заметил, как кто-то из новобранцев шутливо дергает Кинсера за ворот рубашки. «И чему нынче учат инженеров? Даже знаки отличия не могут распознать», — Монтгомери погнал молодых специалистов глубже в док, решив привлечь их к проверке груза, который собирались поставить на «Энтерпрайз». Ни при каких обстоятельствах и никто не смел задирать Кинсера или относиться к нему без должного уважения — Монтгомери особенно болезненно реагировал, когда к чудо-инженеру ройланцу* относились лишь как к забавному инопланетному коротышке. Если бы не Кинсер, сам Монтгомери вряд ли бы управлялся так умело с «Энтерпрайз».       Прогоняя молодых офицеров с площадки, Скотт заметил у шаттла с новым медоборудованием Чехова. Хотя скорее услышал его громкую речь с типичным акцентом, от которого Павел так и не избавился за годы службы, а уже потом нашел навигатора взглядом. С энтузиазмом расспрашивая офицера, проверявшую бумаги на оборудование, про ее службу на МакКинли, Павел то и дело норовил невзначай коснуться ее локтя. Повышенное внимание офицера явно смущало, потому Монтгомери без лишних угрызений совести окликнул Павла.       — Мистер Скотт, — внимание Чехова моментально переключилось на подошедшего Монтгомери. — Рад видеть Вас. Как поживаете, сэр?       — Твоими молитвами. Малой, ты Спока не видел? Капитан его всюду ищет.       — Еще в доках в Сан-Франциско, когда ждал посадку в шаттл. Мистер Спок разговаривал с кадетами. Должно быть, он уже на борту — это было часа два назад.       — Ну, тогда не будем беспокоиться. Джим его мигом найдет.       Выполнив свой долг перед руководством, Скотт отправился по делам. Работа кипела: до отправки «Энтерпрайз» оставалось едва больше пары часов, а вокруг творилась настоящая разруха. Даже Джеймс, любивший работать в постоянном напряжении, кажется, чувствовал себя не в своей тарелке. Суматоха и радостное возбуждение царившее в коридорах корабля заставило его подняться на мостик раньше времени. У навигационной панели все еще крутились наладчики, но тут было гораздо тише, чем в любой другой части «Энтерпрайз». К тому же Джеймс надеялся, что Спок окажется где-то поблизости. После месячного отпуска встреча старого товарища и друга казалась особенно приятным событием. Вот только первый помощник не торопился осчастливить капитана своим присутствием, зато компанию в одиноком наблюдении за работой отладчиков Джеймсу составила Нийота. Как всегда безупречно выглядевшая, она поднялась на мостик в числе первых и теперь проводила внутреннюю перекличку с экипажем.       — Напомни мне, во сколько по расписанию мы должны улететь? — Джеймс подошел к рабочему месту Нийоты и оперся на спинку ее кресла.       — Семьдесят восемь минут.       — Да где его может носить…       — Если ты про Спока, то он должен вот-вот подняться на мостик.       — Откуда ты… Ах, ну да, — взгляд упал на экран за соседней панелью, где отображался статус вернувшихся на борт офицеров. — Компьютер, можешь дать мне точное время, когда коммандер Спок взошел на борт?       — Разумеется, дорогуша, — учтиво проворковал механический женский голос, заставляя не только Кирка и Ухуру с удивлением поднять друг на друга взгляд.       — Неполадки в настройках?       — Нет, я только что отдавала бортовому компьютеру команды — ничего такого. Идентификация по голосу, кто-то настроил интерфейс на тебя.       — Лейтенант Мартин, будьте добры, запросите у командования отчет по проведенным на «Энтерпрайз» работам. Мне нужно знать, кто занимался отладкой бортового компьютера.       — Что-то случилось, дорогуша? Ты звал? — механический голос вновь ожил заставляя Джеймса недовольно поджать губы.       — И еще просьба, лейтенант: отключите пока голосовое управление. Я с ума сойду, если этот компьютер каждый раз будет реагировать на мой голос.       — Я вся во внима… — компьютер так и не закончил передачу голосового сообщения, прерванный скорой на расправу Мартин.       — Сообщите мне, когда Спок появится на мостике, я спущусь в комнату отдыха. Ухура, не составишь мне компанию? Хотел кое-что обсудить.       — Разумеется, капитан.       Джеймс не любил сплетничать или перемывать кому-то косточки, но всегда хотел быть в курсе того, что происходит у его членов экипажа. Он мало с кем говорил об этом, но подмечал раньше остальных, когда чьи-то отношения нарушали свой привычный ход. Нийота была давней боевой подругой Джеймса: сколько они пережили с командой и вместе, вдвоем — с каждым годом их дружба только крепла, хотя и не задалась с самого начала. После расставания со Споком состояние Ухуры забеспокоило не только вулканца, заботившегося больше о ее работоспособности, чем о душевном состоянии. Джеймс был тем единственным на борту «Энтерпрайз» человеком, которому она доверяла секреты своей личной жизни. И, конечно же, зная ситуацию, Джеймс не мог не беспокоиться о Нийоте, до сих пор остававшейся одинокой. Порой в его голову закрадывалась мысль, что Спок действительно разбил ей сердце. Но перед самым началом отпуска Кирк узнал (уже и сам не помнил от кого), что за Ухурой пытается ухлестнуть не так давно появившийся в составе экипажа коммандер Финни. Мужчина он был видный, амбициозный, Джеймса даже не удивило, что этот человек так быстро заинтересовался Ухурой, но вот что думала о нем сама Нийота — большой вопрос. Начав будто издали, Джеймс стал расспрашивать ее об отпуске: провела ли Ухура его одна или с кем-то, не соскучилась ли она по кому-то из экипажа особенно сильно.       — Тебе от меня что-то нужно, — Ухура не выдержала и пары минут в обществе любопытствующего Джима, ведущего ее в комнату отдыха. — Выкладывай.       — Да я всего-то спросил, как у тебя дела на личном фронте, Ухура. Нельзя быть такой мнительной.       — Ты никогда не делаешь это просто так. Или ты мне скажешь, что тебе нужно от меня или будешь в следующий раз сам с послом маакхʼталов говорить, без переводчиков.       — Да, брось, Ухура. Я просто хотел спросить, как так у тебя дела с Финни?       — С Финни? Коммандер Финни, офицер по отчетам? Ты издеваешься, Джим, — Ухура громко фыркнула, уходя вперед. Ее невесть откуда взявшееся предположение Джеймса об отношениях с Финни явно удивили.       — Значит, у тебя все…       — У меня «все» что? — нетерпеливо переспросив, она обернулась к застывшему на месте Джеймсу, смотревшему в сторону коридора ведущего на палубу общего кафетерия.       С недоумением он наблюдал за только что появившимся из-за угла МакКоем, идущим в компании со старпомом. Эти двое еще не заметили Кирка, поэтому продолжали о чем-то говорить. Джеймс слишком хорошо видел улыбку Леонарда, чтобы списать это на случайный мираж. Казалось, что Спок рассказывает ему какую-то забавную историю, что само по себе звучало абсурдно. Замешательство Джеймса не ускользнуло от внимания Нийоты, и она обернулась в сторону коридора. В отличие от находящегося в замешательстве Кирка, ей хватило секунды, чтобы понять, что происходит: Леонард уже не улыбался, продолжая что-то серьезно объяснять Споку, а тот все продолжал на него смотреть и идти, заведя руки за спину.       — Я знаю этот взгляд, только… Никогда бы не подумала, что это будет Леонард, — из ее уст имя МакКоя звучало непривычно мягко с едва уловимой ноткой понимания.       Желая возразить, Джеймс открыл было рот, но так и не смог произнести ни слова. Ухура, хоть и не сказала ничего напрямую, была как никогда права. Джеймса все мучил вопрос, осмелится ли Леонард наконец взглянуть правде в глаза и признать, что его вполне осознанно тянет к Споку. Конечно, он понимал, что все это вряд ли когда-нибудь превратится в обычную историю любви: ни Спок, ни Леонард не были похожи на тех, кто станет заводить специфичные отношения, да еще с коллегой. Но ведь в каждом правиле свои исключения.       — Тебя это не удивляет, верно? — Джеймс перевел взгляд на Ухуру.       — Спок — взрослый мальчик, он в праве сам выбирать: кого он хочет видеть рядом с собой. Тем более, что с Леонардом они очень похожи.       — Похожи? Да брось! Вот уж кто меньше всех похож между друг другом так это Боунс и Спок.       Он хотел добавить пару аргументов, но не успел: Спок и Леонард почти поравнялись с ними. С присущей ему невозмутимостью, Спок поприветствовал капитана и его спутницу. Ни единый мускул не дернулся на его лице, когда Джеймс спросил, почему помощник так долго не давал о себе знать, хотя поднялся на борт одним из первых. Ответ был как всегда безупречен и логичен — Спок был занят важными вопросами: согласовывал будущий маршрут «Энтерпрайз» с командованием Звездного Флота. Пока Джеймс пытался не рассмеяться, понимая, что ему прямо сейчас вешают лапшу на уши, Леонард почти добрался до лифтовой.       — Боунс, погоди.       — Джим, давай позже, у меня на повестке дня пара сотен офицеров, вернувшихся из месячного отпуска. Кто знает, какую заразу они притащили ко мне на корабль. А еще молодняк — зная, как проходят медкомиссию после выпуска из Академии, не удивлюсь, если кто-то свалится с балларебанской лихорадкой спустя час после нашего отправления, — убедительно ворча и размахивая планшеткой, Леонард напомнил, что ждет Джеймса в лазарете одним из первых: все-таки он был капитаном и от его самочувствия зависело многое.       — Как только закончу со всеми делами на мостике, Боунс, — заверил его Кирк.       С удивительным проворством Спок исчез из коридора, едва внимание Джеймса было отвлечено выслушиванием врачебных причитаний. Ухура не стала никак это комментировать, лишь пожала плечами, когда растерянный Джеймс спросил: куда делся Спок.       — Вулканцы ведь не умеют телепортироваться, верно? Или за столько лет знакомства со Споком остались какие-то секреты?       — Ты всегда можешь спросить у него сам.       — Мне кажется, что теперь у Спока найдется пара тем, которые он не захочет со мной обсуждать. Кстати, а с тобой он когда-нибудь отказывался что-то обсуждать? — Джеймс поравнялся с Нийотой.       — У каждого свои секреты и нелюбимые темы.       — Да, но мы говорим о Споке. Он ведь использовал на тебе свою телепатию — у вас друг от друга не должно было остаться никаких тайн.       — Тайн не осталось, но мы условились, что он никогда не будет спрашивать меня о родителях.       — А ты?       — А я никогда не буду говорить о детях, — голос Ухуры зазвучал тревожно, и Джеймс поднял на нее взгляд, когда они заходили в комнату отдыха.       — Вот как. Не хотел заводить детей?       — Может и хотел, но точно никогда не собирался.       — Почему?       — Спок сказал, что гибридные особи могут превосходить своих предков только в первом поколении. Дальнейшее их скрещивание не желательно в целях избежать появления рецессивных мутаций одного из генотипов.       — Он так тебе и сказал?       — Рассуждал об этом. Не так уж и приятно слышать, когда твой парень отказывается от отношений, мотивируя это тем, что у вас могут родиться уроды, — Ухура скривила рот, но взгляд от Джеймса не отвела. — Спок никогда не врет, по крайней мере, эти его слова звучали убедительнее того, что на нем лежит ответственность потенциально способного к репродуктивному воспроизведению половозрелого мужчины.       — Так вот что он ответил Вулканскому Совету в тот раз. А мне все было интересно, как наш зануда сумел выпросить у них возможность и дальше служить на «Энтерпрайз».       — Когда дело касается корабля, вы, мужчины, становитесь до ужасного принципиальны и изобретательны.       — Да брось, ты не меньше моего любишь «Энтерпрайз» и рада здесь служить.       Ухура пожала плечами. На ее век выпало достаточно приключений, чтобы иногда задумываться: а здесь ли она должна находиться? Быть может, где-то есть место, где она станет чувствовать себя счастливее. Она не думала о том, будет ли она чувствовать себя там нужнее — нужной она была всегда здесь, на «Энтерпрайз». Но была ли она счастлива здесь находиться? Не все время. Порой ее, как и многих других, одолевал вопрос: зачем каждый из них здесь оказался. Но после мучительных рассуждений о правильности сделанного когда-то выбора к ней возвращалось прежнее расположение духа, и Нийота вспоминала, что именно заставило ее еще подростком выбрать этот путь.       — Извини, не хотел обидеть тебя, — Джеймс понял, что зашел далеко со своими вопросами. — И извини за Финни, я думал, что вы с ним…       — Все нормально.       — Просто, если…       — Что?       Многозначительно дернув бровями, Джеймс улыбнулся.       — …ты одна. У меня есть на примете один очень и очень замечательный человек.       — И как давно ты стал свахой, Джим?       — Ты даже не спросишь, кто он? Между прочим, у Вас много общего.       — Надеюсь, ты не про себя говоришь.       — В конце концов даже у Спока с Боунсом нашлось что-то общее.       Ухура тихо рассмеялась и покачала головой.       — Знаешь, я все-таки как-нибудь сама устрою свою личную жизнь.       — Но если передумаешь — дай знать.       Джеймс считал, что Скотти действительно достойный кандидат на место в сердце Ухуры — как и Споку ей прежде всего нужен был человек: тот, кто будет чувствовать ее и делиться своим теплом.       — Мисс Рада, максимальное ускорение, — скомандовал Кирк с капитанского кресла. — Мисс Ухура, пожалуйста, связь по кораблю. С вами говорит ваш капитан…       Спок степенно обвел взглядом мостик, такой привычный и чужой одновременно. Кто-то мог и не заметить тех незначительных деталей, которые поменялись за месячный отпуск. К примеру, энсин Чехов: молодой человек ерзал в кресле, пытаясь подыскать удобное положение. Он едва ли понимал, чем вызвано собственное поведение, но вот Спок подметил, что крепления в креслах у навигационной панели поменяли, чем и был вызван дискомфорт Чехова. И еще множество порой таких же незаметных чужому глазу деталей, вносивших улучшение в работу экипажа и делающие привычную обстановку немного иной. Но что более всего казалось Споку непривычным так это стоящий по другую сторону от капитанского кресла Леонард МакКой. Бортовой медик уже успел отпустить какой-то комментарий по поводу притворного оптимизма капитана (отчасти Спок даже был согласен с этим замечанием) и теперь с недовольным прищуром смотрел в черную мглу, простиравшуюся за выключенным экраном защитного стекла. Он стоял там же, где и обычно — сантиметр в сантиметр. Спок был в этом совершенно уверен. И поведение Леонарда было закономерно, вплоть до вздохов и дергающихся бровей, когда он слушал речь капитана. Обложка не изменилась, изменилось внутренне содержание. И Споку — удивительное дело — все время хотелось кинуть взгляд на Леонарда, чтобы понять, а не покажется ли хотя бы маленький кусочек внутреннего содержимого из-под привычной личины.       — Спок, перестань сопеть над ухом так шумно, я не просил поставить над капитанским креслом вентилятор.       — Простите, капитан? — Спок опустил взгляд на Джеймса, явно не понимая придирки.       — Я снова сказал что-то не так?       — Ваша речь внушает притворный энтузиазм, капитан. Впрочем, как и всегда. Полагаю, это делает ее в Ваших глазах безупречной.       — Ага. Рад, что даже тебе понравилось. Но все-таки хочу узнать, почему ты так натужно сопишь? Это может заинтересовать Боунса.       — С зеленокровым все в порядке, Джим. Я уже проверил его перед вылетом. А вот тебя еще нет.       Спок кинул быстрый взгляд на Леонарда, чувствуя, что снова начинает терять тонкую нить сути разговора двух террианцев. Будто невзначай, Леонард поднял голову и успел поймать взгляд Спока, который тут же отвернулся, проявляя притворный интерес к разговору с Джеймсом.       — Я рекомендую Вам пройти медосмотр в самое ближайшее время, капитан.       — Да брось, ты просто хочешь меня побыстрее сплавить в руки Боунсу.       — Джим, я считаю правильным настоять на необходимости медосмотра даже для тебя. Это правило. Даже если ты уверен в своем состоянии, ты можешь оказаться переносчиком какой-нибудь болезни. Беря во внимание то, что на борту «Энтерпрайз» появились новобранцы…       — Боунс, уйми его, ради всего святого, — Джеймс обернулся к стоящему позади кресла Леонарду, который в этот момент явно был занят чем угодно, но точно не попыткой оказать моральную поддержку своему капитану. — Ну хоть каплю сочувствия. Сделай вид, что согласен со мной.       — Не смотри на меня, будто я попытался занять твое кресло, — успев стереть с лица довольную ухмылку, с которой наблюдал за спором Джеймса со Споком, он развел руками. — Я свое слово сказал — ты мне нужен в медотсеке, как только освободишься. Тем более нам с тобой есть что обсудить.       — Не сомневаюсь, — кивнул Джеймс, когда Леонард дружески хлопнул его по плечу и направился к выходу.       Спок надеялся, что с его уходом стоять рядом с капитанским креслом, сохраняя невозмутимость, станет легче, но в самый последний момент Леонард нарушил его планы. Намеренно ли или случайно, но он задел ладонью его запястье. Никак не отреагировав на соприкосновение, Леонард через мгновение исчез в лифтовой, чтобы спустя пару минут продолжить терроризировать вернувшихся из отпуска членов экипажа медосмотрами и тестами. Зато Спок, кажется, опять слишком забылся, потому что Джеймс в очередной раз с недоверием на него покосился и спросил, почему тот так недовольно сопит.       — Если тебе есть что сказать, ты не стесняйся, Спок.       — Вовсе нет, капитан. Если не возражаете, я вернусь к своим обязанностям.       — Разумеется. Компьютер… Ах, черт, — Джеймс слишком поздно понял свою ошибку и все присутствующие на мостике стали свидетелями очередного конфуза.       — Слушаю, дорогуша.       — Анджела, Вы проверили списки проводивших работы на «Энтерпрайз»?       — Бортовыми компьютерами занималась лаборатория диагностики из студгородка Академии Флота. Кадеты Фар, Тааʼгул, энсин Причард и лейтенант Нара.       Накрыв глаза ладонью, Джеймс тихо усмехнулся. Мог бы и сам догадаться, что старая история с орионкой — Нарой, еще аукнется ему в будущем. А ведь Леонард предупреждал его еще в тот раз, когда Джеймс связался с Гейлой. Но той истории было уже много лет, и Гейла его простила. А вот Нара оказалась явно злопамятнее своей соотечественницы.       — Спок, можешь на досуге заняться бортовым компьютером. Мы так работать не сможем.       — Займусь этим немедленно, — произнес тот, не отрываясь от проверки данных.       Новая миссия началась чуть больше часа назад, а Джеймсу казалось, что он и не покидал пределов корабля: все системы и люди работали как единый организм. Каждый знал, что он должен делать, и был готов устранить любую неполадку, едва в этом возникнет надобность. Даже неугомонный МакКой напомнил Джеймсу о медосмотре пару раз, прежде чем тот собрался с духом и спустился на палубу с научными отделами. Он не любил слишком частые осмотры и считал их бессмысленными, хотя Леонард и настаивал на пользе своевременных медицинских обследований. Но кроме нелюбви к отдельным процедурам, Джеймса задержаться с визитом в медотсек заставило любопытство. Первая после возвращения «Энтерпрайз» в ряды Звездного Флота смена только-только закончилась — у Джеймса было несколько лишних минут наедине с главой медслужбы, к которому у него имелись вопросы. Но предвкушение подробностей неожиданного тесного общения со Споком не увенчалось успехом: Леонард невозмутимо смотрел на трикодеры и тыкал в Джеймса своими приборами, пока тот пытался хоть немного расшевелить друга вопросами.       — Ты же не думаешь, что я не заметил ваши поигрывания бровями?       — Бесполезно делать удивленный вид и говорить: «О чем ты говоришь, Джим?». Если хочешь знать, то я и сам не особо понимаю, что происходит.       — С этим ты как-нибудь без меня разберешься, не маленький.       — Тогда что ты хочешь от меня узнать?       — Ты и Спок. Я полагал, что рано или поздно кто-то из вас перестанет биться лбом в стену, когда рядом открытая дверь…       — Проклятье! Ты знал, — лицо Леонарда удивленно вытянулось, но он быстро взял себя в руки.       — Я тебя знаю, Боунс. Не будет преувеличением, если скажу, что лучше всех на ближайшие пару сотен Галактик. И да, у тебя иногда на лице было все написано.       — Тогда прочти, что написано на нем сейчас, Джим.       — «Спасибо, друг, что всегда был готов подставить плечо и выслушать мои жалобы»? Нет?       — Вколоть бы тебе гипо, чтобы поспал, так ведь до Йорктауна осталось всего ничего.       — Ты отказываешь мне в удовольствии! Я столько времени наблюдал за этими вашими играми в интеллектуальных недотрог, позволь мне насладиться триумфом сполна.       Выразительный взгляд Леонарда заставил Джеймса посерьезнеть и перестать прикрывать волнение извечными шутками. Когда оба завершили маскарад, больше напоминавший какой-то старый очень личный ритуал, Джеймс признался, что давно не видел Леонарда таким отдохнувшим, и этому, по его мнению, способствовал не только отпуск. Он действительно уже давно наблюдал за теми странными сигналами, которые посылали друг другу МакКой и Спок, но оба явно долгое время отказывались признавать очевидное. Говоря об этом, Джеймс, разумеется, утаил, что специально связался тогда со Споком и попросил прилететь на Землю. Он волновался за дочь МакКоя — Леонард души не чаял в Джоанне, и Джеймс это знал. И не из-за мальчишки-полувулканца он попросил Спока изменить своим привычкам и правилам. Нет, Джеймс боялся оставить Леонарда одного. Кто знал, какие идеи могут посетить оставшегося в кои-то веки наедине с собой МакКоя. На личном опыте Джеймс убедился, что рано или поздно каждому офицеру приходится столкнуться с личностным кризисом и задать себе важный для карьеры вопрос: что он делает здесь, что они все делают в бескрайнем космосе, покоряя новые и новые его уголки? Склонный к фатальному восприятию угроз в открытом космосе, Леонард за этот месяц с легкостью мог передумать и больше не вернуться на борт «Энтерпрайз». Джеймс боялся, что именно так и случится, и тогда он останется один. Спок был его другом, товарищем, надежным тылом и голосом разума (даже чаще, чем хотелось бы), но ему не доставало того, чем всегда обладал Леонард.       Джеймс понимал, что поступает немного ребячливо, желая оставить Леонарда возле себя при помощи Спока. Но он успокоил себя тем, что спасает от одиночества не только себя.       Уже давно он разменял четвертый десяток, заматерел, стал примером для подражания и восхищения, но до сих пор искал какого-то немого одобрения и отеческой поддержки. Джеймс понимал, что всему виной его детство и отсутствие правильного примера: отец погиб, едва он успел родиться, отчим любил мать, но не пасынков, да и был обычным трудягой — куда ему прививать детям мысли о благородстве и великих свершениях, Пайк появился в жизни Джеймса достаточно поздно. Но даже за авторитет Пайка он в свое время пытался ухватиться и почувствовать хоть немного: каково это быть любимым сыном, оправдывающих возложенные на него ожидания. Боунс появился в его жизни почти одновременно с Пайком, но пробыл с ним гораздо больше времени. Конечно, Джеймс никогда не воспринимал Леонарда, как отца-наставника — не такая уж большая разница была у них в возрасте. Но мудрость и опыт этих шести лет часто сказывались на их отношениях: Джеймс неосознанно искал одобрения Леонарда, даже если оно выражалось в скептичном ворчании и утверждениях, что его только могила исправит. Леонард был для Джеймса как старший брат, но гораздо ближе. По заявлению Посла Спока с его более неопытной версией Джеймса ожидал долгий путь дружбы. И Джеймс всем силами старался перебороть натуру Спока молодого, который пока не желал признавать своей человеческой половины души. И даже такой отчужденный и пытающийся держать дистанцию, он был для Джеймса другом. Порой даже более человечным, чем МакКой. Спок был для него тем, кто всегда мог откинуть прочь эмоции и заставить взглянуть на ситуацию рационально. И без этой особенности Спока, Джеймс был уверен, он бы не зашел так далеко и не оказался сейчас на месте, которое занимал по праву.       — Ты слишком веришь в нас, Джим, — с легкой печалью произнес Леонард однажды. Джеймс не стал отрицать, потому что знал, что они всегда ответят ему тем же.       Он несомненно зависел от мнения своих друзей, но и они, сами того не замечая, давно стали зависеть от него самого. Иначе кому еще Леонард был обязан неожиданно наладившимся диалогом со Споком? Хотя поплатиться за это пришлось парой профилактических прививок и всученной в руки баночкой с витаминами. По заявлению Леонарда, за время отпуска от излишнего злоупотребления алкоголем, Джеймс слишком сильно похудел.       — Ты ведь знаешь, что я про них быстро забуду. Не будет правильнее оставить витамины здесь? Наверняка они пригодятся кому-то больше меня.       — Не спорь. На этом корабле все еще я главный врач. Не будешь придерживаться расписания приема, я мигом найду на тебя управу. Уверен, Споку будет только в радость помучить тебя своими напоминаниями.       — Неуместно давать эмоциональную окраску моим обязанностям, доктор.       — Помяни черта!.. — Леонард на мгновение прикрыл глаза, пытаясь совладать с испугом от неожиданного появления Спока в медотсеке. — Не стой в дверях, а то я уже слышу, как завывает сквозняк между ушей Джима.       — Стоит отметить, что на корабле установлен определенный микроклимат, но функциональность систем не поддерживает быстрое горизонтальное перемещение воздушных масс.       — Не переживай, Боунс, ты и к этому привыкнешь, — Джеймс весело улыбнулся и, соскочив с кушетки, направился к выходу из медотсека. — Раз уж с осмотром мы закончили, я вас покину, господа. Нужно проверить, как идут дела на мостике.       Леонард даже не пытался остановить его, прекрасно понимая, что Джеймс сделал это специально. Неловкая пауза после его исчезновения прерывалась лишь звуками работающей техники. Спок явно был не уверен, стоит ли начинать разговор первым, а Леонард в недоумении смотрел на дверь, будто Джеймс мог передумать и вот-вот зайти обратно.       — Что ж… Я ожидал, что все будет хуже, — наконец подвел итог разговора Леонард.       — Извините, что прервал Вас, доктор.       — Леонард. Если ты будешь назвать меня по имени и обращаться на «ты» во время службы, то никто не превратится в соляной столб.       — С момента, как я смог лучше узнать Ваши чувства и эмоции, применяемые Вами обороты и сравнения стали казаться мне более… очаровательными.       — Вряд ли ты пришел сюда рассуждать об изменившихся вкусах.       — Лейтенант Ухура задала мне вопрос, ответить на который, не посоветовавшись с Вами, я не считаю возможным. Исходя из того, что ей свойственно применять в общении довольно изящные обороты, я взял на себя смелость интерпретировать вопрос в более понятную форму. Лейтенант Ухура полагает, что нас теперь связывают отношения иного характера, чем прежде.       — Прошло всего несколько часов, а мне кажется, что об этом знает весь экипаж.       — Вам не стоит так скептично относиться к сложившейся ситуации. Я уверен в лейтенанте Ухуре, и ее способности не обсуждать чужую личную жизнь с кем-либо.       — Да, но она твоя бывшая, Спок. Тут несколько другое. Поверь, вопросы Ухуры еще не самое страшное, что тебя ждет в ближайшее время. Джим только что спрашивал примерно то же самое.       — И что Вы ему ответили?       — Что сам не знаю, что происходит.       — Исчерпывающе.       Спок задумчиво наклонил голову на бок. Он явно не ожидал такого быстрого развития событий. Но теперь они должны были думать прежде всего об интересах Федерации, и эта мысль немного помогала Споку определиться с тем, как вести себя рядом с Леонардом, когда они на людях. Однако, эта же мысль не помогала ему найти логичное решение тому, как вести себя с Леонардом наедине. По всем расчетам к их возвращению на «Энтерпрайз» Спок уже должен был совладать со своими иррациональными эмоциями, благодаря которым его так сильно тянуло к Леонарду. Но вышло все наоборот. Обогнув стол и встав рядом с ним, Спок легко мазнул пальцами по чужому запястью, словно возвращая случайное прикосновение, которое ему подарили на мостике. Леонард уже был готов что-то сказать, но двери медотсека открылись, впуская внутрь медиков с новой смены.       — Я рад, что Вы решили справиться о состоянии капитана лично, мистер Спок. Надеюсь, Вас не затруднит напоминать ему о приеме витаминов, — Леонард старался говорить достаточно четко, чтобы другие офицеры его услышали.       — Я Вас понял, доктор, — Спок догадался, чего от него хотят, и отступил на шаг, лишая их обоих незримой связи.       Впереди была проверка еще трех десятков офицеров из тех, кто взошел на борт на МакКинли, а после к экипажу присоединятся оставшиеся на Йорктауне — у Леонарда хватало забот, а значит было время, чтобы подумать, как вести себя со Споком теперь. В конце концов, именно он помог Леонарду понять родную дочь и найти верное решение, когда даже сам МакКой уже перестал себя понимать.       Вспомнив о Джоанне, Леонард поднял руку и осмотрел на браслет дружбы, который дочь подарила ему перед отлетом. По уставу не положено, но Леонард собирался оставить его. Не только как напоминание о дочери. Нарочно ли, но Спок уже в который раз выбирал именно эту руку, когда невзначай касался Леонарда.       — Красивый. Кто Вам его подарил? — рядом появилась молоденькая медсестра, чье имя из-за редко совпадающих смен Леонард все не мог запомнить.       — Обзаведитесь детьми, лейтенант, чтобы получать такие подарки, — улыбнулся он.       — Вы стали добрее, Вам не кажется?       — Я прекрасно отдохнул. Но, юная леди, если хотите, чтобы я завалил Вас работой, у меня есть еще три десятка офицеров, которые не прошли медосмотр.       — Доктор МакКой! — притворно возмутилась девушка, забирая протянутый пад.