У Вулкана нет Луны

      Как это ни прискорбно, но Леонард пытался заменить одной проблемой другую, более серьезную и безотлагательную. Малодушием он никогда не отличался, но делать вид, что не заметил странного и скорого прощания Спока, было в какой-то мере удобнее, чем всерьез пытаться избегать мыслей о Джоанне и Мириам. Прикидываться слепцом для публики, хотя ее и не наблюдалось, было гораздо приятнее, чем признавать, что он намеренно не замечает скопившихся проблем. Выходка Мириам слишком сильно ударила по самолюбию, чтобы стремглав нестись на поиски нового пути к ее расположению. Догадки о причинах поведения Спока хоть и были крайне смущающими, оказались приятнее. Леонард не был склонен к моральном мазохизму (именно потому желал отложить подальше мысли о бывшей жене), но иногда хотелось немного приспустить паруса и позволить судну плыть по течению, медленно покачиваясь на волнах. Леонарду было одновременно приятно и совестно думать о Споке. Именно потому он не мог прийти к согласию с собой до конца: каждый раз подбираясь к какому-то определенному мнению, он одергивал себя и напоминал, что есть и другие проблемы в его жизни. И их решить, закончив отпуск, он уже не сможет.       Леонард ожидал от Спока бестактного появления, но вместо этого получил звонок от Джеймса, в красках описавшего насколько беспокоился за друга. Несомненно, он преувеличивал свои волнения, Леонард понимал это так же ясно, как и сам Кирк осознавал, что его притворство раскусили в первую же секунду. Но он так же знал, что Леонарду сейчас нужна моральная поддержка. Обеспечивать ее на расстоянии может быть сложно, только если ты не Джеймс Тиберий Кирк — как гордо заявил сам Джим. Он просто говорил, не требуя от Леонарда хоть какой-то реакции. Рассказывал, как удачно познакомился с двоюродным братом, оказавшимся лет на двадцать пять младше него самого — сестра отчима была поздним ребенком, да и брак оказался не такой скорой вещью. По рассказу Джеймса нельзя было толком понять, кто пришел в больший восторг от знакомства: восьмилетний Томми или тридцатитрехлетний Джеймс. Конечно же Кирк рассказал ему о Космосе, об «Энтерпрайз» и о самых увлекательных приключениях, которые успел пережить. «Ну, а сколько раз я тебя спасал от смерти, ты не рассказал?», — с усмешкой спросил Леонард, думая, успел ли Джеймс вбить своему маленькому родственнику в голову любовь к космосу. Кто знает, может быть, этот Томми спустя десяток лет тоже решит посвятить свою жизнь бескрайним неизведанным просторам. Рассуждал об этом Леонард недолго: рассказ Джеймса увлекал его разум за собой, требуя не задерживаться надолго в одном месте. Вот он уже сетовал, что соскучился по «Энтерпрайз», хочет опробовать какие-то новые предложения Скотти по усовершенствования варп-ядра, а потом говорил, что хочет показать матери какую-то планету в системе, которую «Энтерпрайз» посетил в последние месяцы своей многолетней миссии. Джеймс говорил и говорил, а Леонард продолжал слушать, чувствуя, как постепенно разум избавляется от ненужного мусора переживаний. Еще в самом начале беседы он хотел пожаловаться Джеймсу на ситуацию с Джоанной, но теперь он знал, что все это напрасно. Кирк был хорошим слушателем, разумеется, но рассказчик из него, бесспорно, всегда оказывался лучше. И именно это помогло Леонарду понять одну простую вещь. Нельзя молчать. Если тебя что-то тревожит или напротив, если тебя переполняет счастье, этим нужно делиться. Обязательно нужно сделать так, чтобы твои слова достигли ушей того, для кого они предназначались. Боишься ты или нет, все станет ясным и определенным только, когда ты заговоришь.       — Кстати, как ты убедил Спока остаться на Земле до конца увольнения, Боунс? — когда разговор почти завершился, Джеймс задал этот вопрос, и по интонации было понятно, что его распирало от любопытства.       Вот только Леонард даже не подозревал о том, что планы Спока поменялись.       — Да брось, он сказал, что не без твоей помощи обошлось.       — Может быть, он имел в виду знакомство с Зарией?       — А, друг Джоанны? Спок сказал, что сделал благодаря нему очередное восхитительное открытие, связанное с отсутствием разницы между восприятием некоторых вещей вулканцами, воспитываемыми в разных культурах. Ого, — Джеймс довольно присвистнул. — Слышал бы меня сейчас Спок. Я звучу прямо, как он.       — Да, так же занудно, — согласился Леонард, думая о том, что за открытие сделал Спок.       Ему все-таки дали объяснение через пару минут: такое витиеватое описание вулканца относилось к его недавней встрече с Зарией. Юноша высказал обеспокоенность отъездом Джоанны, а вдали от собственной семьи не нашел иного подходящего слушателя и советника кроме Спока. Но какое отношение имела эта беседа к самому Споку — Леонард понять не смог. Вновь после разговора с Джеймсом акцент его внимания сместился с дочери на вулканца. Сейчас было самое время связаться со Споком, объясниться, быть может, извиниться (ни за что), а там, глядишь, и сам успокоишься. Перестанут в голову лезть все эти мысли нехорошие, от которых и тошно, и радостно. В мыслях все это выглядело до удивительного складно, на деле же Леонард еле заставил себя позвонить Споку. Словно по щелчку вся его хваленная самоуверенность исчезла за семь секунд — ровно столько потребовалось вулканцу, чтобы принять вызов. Спок объяснил задержку медитацией, а Леонард так и не сумел заставить себя рассказать об истинной причине звонка: скомкано поблагодарил Спока за недавнюю помощь, заверив, что оставшаяся на лбу ссадина практически перестала болеть, еле выдавил из себя пару отвлеченных фраз, извинился за причиненные неудобства, на том и закончили разговор. Благо, сейчас он был в квартире один и сгорать от стыда за свою малохольность было легче. Куда подевался его бывалый южный шарм, которым его иногда попрекал Джеймс? Искать ответ на этот вопрос Леонард не стал. Вместо того он, повинуясь внезапному душевному порыву, накинул свою куртку и покинул квартиру. В голове вдруг созрел до удивительного простой и четкий план, воплотить который Леонард поторопился незамедлительно.       Быстро мелькающий перед глазами пейзаж вызывал приступ морской болезни. Даже небо, если смотреть выше хаотично меняющего цвета горизонта, двигалось слишком быстро, чтобы удалось хоть как-то сдержать рвотные позывы. Это зрелище Леонард терпел ровно двадцать минут, после чего нажал на панели под окном кнопку «ночной режим», и стекло стало непроницаемо черным. Спустя еще час он почувствовал себя значительно лучше: о том, что поезд двигался со скоростью в семь десятых от скорости звука, напоминала лишь консоль на спинке кресла, но Леонард умело избегал смотреть на постоянно меняющиеся данные. Лучше уж умереть в святом неведении. (Хотя инженеры давали всего лишь двадцать три тысячных процента на то, что поезд с его нынешней конструкцией, а так же укрепленное шоссе магнитного монорельса, могут работать в режиме, способном привести к аварии). Спустя еще час чувство тошноты вернулось, и МакКой пожалел о своем быстром и удивительно простом решении сесть в ближайший поезд до Атланты. Спустя еще полчаса он поблагодарил сам себя за такое дальновидное и взвешенное решение, как покупка билета на поезд. В самолет он не сел бы даже под страхом смертной казни. За свою жизнь он натерпелся достаточно перелетов и до сих пор страдал приступами аэрофобии, которая, тем не менее, не распространялась на космос, потому что большая часть космического пространства лишена атмосферы. Это была логичная храбрость — так однажды сказал Спок, когда заметил, как Леонард нервничает перед посадкой в шаттл с барахлящим двигателем. Не то, чтобы он не доверял инженерным умениям первого помощника капитана, или горел желанием остаться на планете после не самого дружелюбного контакта с местной фауной, но поделать с собой Леонард ничего не мог. От возвращения на «Энтерпрайз» их десант отделял ровно час, потому что из-за магнитных бурь на полюсах планеты их не могли поднять на борт. Да и шаттл, пусть и сильно пострадавший, оставлять в дар местному населению не хотелось. Аэрофобия просыпалась в Леонарде очень неожиданно и рождала в его голове множество сценариев своей скоропостижной и не очень смерти. Спок не стал возражать против новых вариантов своего прозвища, когда поправил Леонарда и сказал, что им стоит бояться лишь первых двадцати минут полета — ровно столько им должно было потребоваться, чтобы покинуть орбиту планеты. В любом случае этот полет оказался успешным, и они выжили. Хотя сейчас Леонарда это мало радовало: желудок от воспоминаний начало сводить в спазме, а девушка в соседнем ряду как раз решила убрать с окна защиту и насладиться пейзажем, который вряд могла разглядеть. Прошло еще десять минут, и Леонард наконец смог немного успокоить разыгравшуюся фантазию, а спустя два часа он уже стоял на твердой земле.       В Атланте было привычно тепло и солнечно. К этому городу Леонард питал те самые чувства, которые человек испытывает, возвращаясь в место, с которым связаны многие, но уже истершиеся воспоминания: легкая грусть от невозможности более назвать это место родным, но привязанность к нему на уровне рефлексов слишком сильна, чтобы не предаться хотя бы на мгновение ностальгическим переживаниям. Если бы Леонард приехал навестить кого-то из друзей или просто вспомнить свое детство, он бы неторопливо обошел все знакомые ему здесь места. Но привела МакКоя одна цель и, к сожалению, никак не связанная с приятными ностальгическими воспоминаниями. Мужчина без труда нашел в восточной части города дом, когда-то разделяемый с женщиной, которую любил. Иногда Леонарду хотелось думать, что и Мириам его любила когда-то так же сильно. Просто однажды что-то пошло не так.       Мириам любила их дом. Леонард толком и не знал, за что именно. Но она действительно привязалась к этому куску бетона и до последнего отстаивала свое право безгранично обладать им после развода. Прежде Леонард считал, что сделала она это из чувства мести, однако даже спустя столько лет Мириам продолжала здесь жить. О том, что стоило предупредить бывшую жену о своем визите, Леонард подумал слишком поздно. Он уже стоял на пороге дома и слушал объяснения Майкла, когда в голове промелькнула печальная мысль, что он не может как следует подготовиться даже ко встрече с бывшей женой, которую сам и запланировал. Мириам дома не было, уехала в больницу. Зачем — Майкл не сообщил. Ее новый муж, хоть Леонард и не знал его толком, вызывал симпатию. Несмотря на то, что он обладал заметным характером подкаблучника (по крайней мере, Леонард пришел к такому выводу после их первой встречи), Майкл явно имел свою голову на плечах. Гнать неожиданного гостя с порога никто не стал, но и в дом пускать Леонарда не торопились. Облокотившись на перила крыльца, Майкл извинялся перед Леонардом за то, что случилось недавно. Он пытался объяснить Мириам, что рубить с плеча не стоит, да и вообще, как оказалось, был не против желания Джоанны учиться в Академии Звездного Флота. Вот только его мнение, разумеется, спрашивать никто бы и не стал.       — Я знаю, Джоанна тебя обожает, хотя и не видела много лет, — в голосе Майкла слышалась зависть: еще бы, его, живущего с Джоанной бок о бок столько лет и прилежно выполняющего роль отца, она так и не перестала называть по имени, а блудного отца, колесящего по космосу за миллионы километров она буквально готова была боготворить.       Леонарду стало совестно. Да, с Мириам их связывали далеко не самые теплые отношения, но ненавидеть Майкла только за то, что он оказался мужчиной, с которым она наконец почувствовала себя счастливой, было глупо. Он даже не был тем, к кому Мириам ушла после развода. Леонард вообще не был уверен, что бывшая жена быстро нашла ему замену в случайных романах. Скорее всего радовалась жизни свободной и независимой женщины. Леонард понятия не имел, как она познакомилась с Майклом. До последнего месяца он только и знал об этом парне разве что его имя и, быть может, примерный возраст.       — Не мне тебе объяснять, что Мириам невозможно переубедить, если она что-то вбила в голову, — Майкл виновато улыбнулся, видя, как Леонард молча кивает. — Тем более что она сейчас вообще перестала себя контролировать… Все эти гормоны. Черт ногу сломит, что там у нее в голове творится в такие моменты.       — И какой срок? — Леонард внутренне выругался — ведь мог давно уже догадаться об этом.       — Семнадцать недель.       — Значит, родит в марте… Уже известно — кто?       — Мальчик.       — Извини, если лезу не в свое дело.       — Все нормально.       Майкл смущенно шмыгнул носом, потирая его согнутый пальцем.       — Я только одного понять не могу. У вас ведь скоро будет ребенок. Почему она не может отпустить Джоанну?       — Если бы я знал. Мы об этом каждый день говорим, но сегодня она говорит одно, а завтра другое. Вчера она вообще отправила Джоанну к своей матери — сказала, что им двоим не помешает проводить больше времени вместе.       — Да уж, не самая приятная новость. Если уж Мириам на меня злится, то с миссис Купер мы не в ладах с незапамятных времен.       — Она и меня не особо любит.       — Мириам тебе рассказывала, что ее отец надеялся получить толкового наследника из ее мужа?       — Слесарь для такого мало подходит, — развел руками Майкл.       — Как и медик.       — Зато не приходится просыпаться ночью в холодном поту и бояться, что он спросит с тебя за каждый пенни, потраченный фирмой.       — Да уж, жалеть не о чем.       Незаметно они разговорились. Майкл смягчился и пригласил гостя в дом. Обсуждение тещи и тестя — для Леонарда, к его счастью, уже бывших — удивительно быстро сблизило их. Общие несчастья всегда помогают сплотиться. Эта аксиома работала уже не первый век, и на нее всегда можно было положиться. Майк рассказал немного о себе, и Леонард наконец смог оценить по достоинству нового мужа Мириам: он не только мог починить любой антиквариат или машину, но и полностью занялся ремонтом дома сразу же после свадьбы. Он был толковым парнем, даже переделал подвал и добавил постройку возле гаража, где сделал домашнюю мастерскую. Предполагалось, что там он будет заниматься починкой домашней утвари или работать над заказами от знакомых, но подросшая Джоанна быстро приобщилась к работе отчима, а после и вовсе вытеснила его из мастерской.       — Никогда не думал, что девочке может быть интересна вся эта рутина. Знаешь, я долго не мог найти к ней подход, но однажды мы провели часа четыре подряд под кадиллаком — не поверишь, ему больше ста лет — и вот она вылезает, вся перемазанная в масле, ржавчине и еще бог знает в чем, и довольная спрашивает, дам ли я ей в следующий раз попробовать починить ходовую самостоятельно. Видел бы ты ее глаза тот момент.       — Когда она жила эти дни у меня, починила тостер. Знаешь, старый такой, они еще постоянно сжигают хлеб.       — Разве это не делают все тостеры? Хоть новый, хоть старый — отвлекись на секунду и будешь есть на завтрак угли.       — Может быть, это заговор? — предположил Леонард.       Майкл пожал плечами, тихо посмеиваясь. Он явно симпатизировал Леонарду. После развода с Мириам прошло почти десять лет, при желании можно было представить, что она никогда и не была замужем. Очевидно, что спустя столько лет единственным, на что претендовал Леонард, было внимание дочери. Потому Майкл совершенно не рассматривал его как соперника. Оттого найти общий язык и проникнуться друг другом им было легче. В некоторой степени Майклу было жаль этого человека: в свои почти сорок лет Леонард так и не нашел своего угла, места, которое мог назвать домом. Целые галактики были перед ним, десятки сотен планет, где он мог найти место, в которое хотелось вернуться. Но Леонард почему-то до сих пор нес службу в Звездном Флоте. Только человек, которого ничто не держало на Земле, мог провести столько времени вдали от родной планеты. Или же человек, ищущий то, что его могло удержать, в другом месте. Майкл плохо разбирался в том, как выглядят искатели приключений, но не стоило сомневаться — Леонард абсолютно не был похож на искателя приключений. Быть может, увидь Майкл его несколькими годами ранее, он бы поменял свое мнение. На фоне разочарованного в жизни Леонарда МакКоя из прошлого, нынешний Леонард был образцом жизнелюбия и целеустремленности. И все же в нем было что-то тревожное, что-то, что заставляло Майкла ощущать жалость. Жалость, какую испытывают к одиноким семейные люди, живущие в полной уверенности, что нет счастья в жизни больше, чем домашний уют. Но заговорить об этом они не успели: Мириам вернулась из больницы, и Леонард переключил все свое внимание на нее.       Теперь ее непредсказуемой категоричности имелось вполне логичное объяснение, которое пока еще не было так сильно заметно под свободного кроя платьем. И все же, заручившийся знанием о положении бывшей жены, Леонард не мог точно знать, как она будет реагировать на его слова во время разговора. Он приготовился к долгой беседе, потому что не хотел уходить из дома Мириам проигравшим, но неожиданно для него, женщина спокойно отнеслась к предложению серьезно обсудить будущее их дочери. Леонард скоро должен был покинуть Землю и вернуться к службе — сейчас был последний шанс поговорить обо всем спокойно, сидя друг напротив друга. Мириам понимала это не хуже бывшего мужа, и все же неохотно шла на уступки, признавая, что они оба должны поддержать выбор Джоанны. Красноречием Леонард никогда не был обделен, потому сумел доказать Мириам правильность их будущего решения. До самого конца он не мог поверить, что она так легко соглашается с его идеей разрешить Джоанне учиться в Академии Звездного Флота — то и дело Леонард ожидал какого-то подвоха. Он отказывался верить, что Мириам попортила ему столько нервов просто из вредности, потому что могла и хотела.       Матери сложно признавать факт взросления собственного ребенка. Мотивы Мириам, пытавшейся отгородить Джоанну от желания учиться в Академии, были просты и понятны. Леонард и сам думал так же, но, в отличие от бывшей жены, он так же и понимал, что всю жизнь быть рядом с Джоанной ни он, ни Мириам не смогут. Однажды их дочь пойдет собственным путем и будет лучше, если ее первые самостоятельные шаги не будут порицать, заставляя насильно принять чужой выбор. В таком возрасте они могли лишь поддерживать ее советами, основанными на собственном опыте, но никак не решать за нее. Джоанна все еще была ребенком для них — пройдет еще очень много лет, прежде чем они оба признают, что она уже взрослый, самостоятельный человек. Поэтому глупо было держаться за эту мысль и бояться за дочь. Мириам не перебивала, когда Леонард говорил об этом. Она согласилась, хотя и признала, что пока признает это лишь умом, но не сердцем.       — С тобой говорить — одно удовольствие, когда ты не пытаешься ничего у меня отсудить, — честно признался Леонард, вызывая у Мириам чуть надменный смех.       — Твоя служба во Флоте явно лишила тебя умения общаться с женщинами, Лео.       Незначительный, но очень интимный жест. Мириам называла его так когда-то очень давно, еще до того, как их отношения начали портиться. Случайно она это сказала или нет, но Леонард ощутил прилив благодарности к бывшей жене. Им уже давно было пора отбросить старые обиды и поговорить искренне, не пытаясь подобраться к больному месту и ужалить побольнее.       Вечерело, когда Леонард покинул свой бывший дом. Мириам, придя в свое самое лучшее расположение духа, предложила ему остаться на ужин, но он отказался. Судьба была благосклонна сегодня к Леонарду, но он решил не наглеть и не испытывать границы своей удачи. После беседы с Мириам ему хотелось побыть в одиночестве и подумать о тех вещах, которые они обсуждали. Кроме учебы Джоанны они успели вскользь затронуть и личную жизнь друг друга. Мириам с присущей любой бывшей жене озабоченностью спросила, задумывался ли Леонард о новом браке. Не то, чтобы он был осведомлен об умении этой женщины читать мысли, но все же предусмотрительно перевел разговор в другое русло, отделавшись парой дежурных фраз в духе Кирка. Нет, Леонард не считал единственной достойной женщиной в своей жизни «Энтерпрайз». Он вообще предпочитал относиться к кораблю как к технике, хотя и не исключал возможную правдивость теории Монтгомери о том, что у «Энтерпрайз» есть душа. Механическая, разумеется. Черт побери, да ведь он не был даже техником, чтобы обсуждать подобное всерьез. В любом случае Леонард предпочитал живых женщин, хотя где-то между этими предпочтениями как само собой разумеющееся затесался один вулканец.       Мириам пообещала, что Джоанна вернется в Сан-Франциско к началу экзаменов, хотя Леонард был уверен: та попросит мать вернуться в город еще раньше. Если они с Джоанной и были в чем-то похожи больше всего, так это точно в какой-то неестественной привязанности к остроухим зеленокровым полукровкам. Леонард вновь начал чувствовать необъяснимую тревогу и раздражение в отсутствии Спока. С привычкой бороться сложно, когда она выработана несколькими годами. Что и говорить, со Споком бок о бок на «Энтерпрайз» Леонард прожил почти столько же, сколько с Мириам. Конечно, с женой они делили одну спальню, одну постель, но учитывая размеры помещений, отведенных под личное пользование экипажа и непосредственное соседство кают, их можно было вполне считать за пожилую супружескую пару, какие обычно не желают разводиться и просто разъезжаются в разные комнаты. Хотя если на «Энтерпрайз» и имелась пожилая супружеская пара, то это точно был Спок и Нийота. Леонарда всегда интересовало, как их отношения так быстро перешли из стадии романтичных ухаживаний в склоки уставших друг от друга любовников. Как любой мужчина Леонард обожал сплетни, но никогда не признавался в этом вслух. Не один вечер они с Джеймсом провели в обсуждениях, как Нийоте удается терпеть их зеленокрового приятеля. Леонард с легкой ностальгией вспоминал свое недоумение, когда они с Джеймсом строили теории, чем именно Спок мог привлекать такую великолепную во всех смыслах женщину, как Ухура. Вулканец не имел склонности к открытым проявлениям эмоций и чувств, не оказывал ей должных знаков внимания и порой отличался отвратительной тугоумостью, невзирая на его уровень IQ. Теперь Леонард понимал Ухуру. Спок был привлекательным мужчиной, несомненно. Правильные черты лица, сохранявшего таинственную отстраненность, вечно вздернутые брови, острые кончики ушей — одного этого хватало, чтобы во время коротких увольнительных или дипломатических визитов встречающиеся Споку девушки мечтательно вздыхали, бросая на него долгие взгляды. Кроме того он отличался статной фигурой — высокий, осанистый, Спок всегда шагал ровно. Рядом с вальяжным как кот Кирком он был самим сосредоточием стати и выдержки. Такого набора с лихвой хватало, чтобы отыскать путь в сердце любой девушки. Но красивая обертка не всегда соответствует содержимому, и натура Спока легко могла оттолкнуть любую мечтательную красотку. Самообладанию и терпению Нийоты оставалось лишь завидовать. И все-таки даже она в какой-то момент не выдержала и перестала бороться с натурой Спока. Отчего-то Леонард никогда не допускал мысли, что первым сделал шаг назад именно Спок. В его картину мира не укладывалось такое понятие, как разочарованный выбором партнера вулканец. Чем, ну чем Нийота должна была не устроить Спока после всего, что она ради него делала?       В пути до Сан-Франциско у Леонарда было достаточно времени, чтобы поломать над этим голову. Они с Джеймсом хоть и перемывали косточки Споку на досуге, но никогда не мусолили одну и ту же тему дважды. И уж тем более не обсуждали что-то настолько личное. Именно потому, когда Спок решил проявить благородство и попросил Леонарда, как главного врача корабля, проследить за состоянием лейтенанта Ухуры в ближайшем будущем, потому что «их союз стал обременительным и подошел к логическому завершению», от Джеймса МакКой услышал лишь одну фразу: «Что Спок собирается делать теперь?». Леонард понятия не имел, что вулканец собирался делать, хотя догадывался, что вопрос этот был риторическим. Джеймса скорее интересовали не будущие подвиги коммандера на любовном фронте, а то, как он станет распоряжаться своей свободой выбора партнера. С вулканской натурой, заложенной генетикой, он научились бороться еще в тот раз, когда пон фарр неожиданно застал Спока прямо на пути в очередную экспедицию. Сложные механизмы тела, грозившие Споку, как и многим другим вулканцам после потери родной планеты, неминуемой гибелью, заставили их найти выход из сложившейся ситуации*. Теперь коммандер не был обременен обязательным семилетним циклом своей репродуктивной функции, а десятки вулканцев, не сумевшие пережить гибель родной планеты, вернулись в свое общество и присоединились к собратьям, помогая осваивать Новый Вулкан. Касательно этой части жизни Спока Джеймс был уверен. Но его какое-то время тяготил вопрос, отразится ли на обычной жизни Спока отсутствие заботы Нийоты. Было дело, он даже просил Леонарда следить за состоянием Спока, ссылаясь на то, что МакКой недурно владел азами ксенопсихологии. Тогда Леонард злился и справедливо негодовал: он был доктором, а не личной нянькой двух разошедшихся людей. Славные деньки — тяжко вздохнул Леонард. Тогда он еще не задумывался о своем отношении к Споку и считал, что просто симпатизирует вулканцу из жалости или потому что уже привык к нему. Как наивно было думать, что это все может пройти со временем. Леонард сожалел об упущенном времени, о том, что не смог подметить собственные изменения, слишком много внимания уделяя чужим проблемам. Он умел отвлекаться от рабочей суеты и не принимать слишком близко к сердцу, но служба в Звездном Флоте была далеко не тем же самым, что и работа в городской больнице. Здесь забот у Леонарда было гораздо больше, и вполне закономерно, что его собственные проблемы растворялись в каждодневных заботах. Но только сейчас он сумел посмотреть правде в глаза и признал наивность своих тщетных попыток избегать общества Спока, при этом всегда начиная ощущать внутреннее беспокойство, когда долго не видел коммандера. Раньше это списывалось на то, что Леонарду всегда было необходимо знать о состоянии всех членов экипажа, не важно, насколько они сами были уверены в своем хорошем самочувствии.       Внезапная, почти безумная идея посетила Леонарда еще на полпути до Сан-Франциско, и он не стал отказываться от нее, когда вернулся в город. Напротив, лишь сильнее укрепился в мысли, что должен сегодня, прямо сейчас поговорить со Споком. Сколько еще ему придется убегать от собственных мыслей? Пора было взглянуть правде в глаза и принять ее. Принять, пока есть еще время, и они оба не вернулись на «Энтерпрайз», где вновь станет не так просто бороться со своими мыслями и эмоциями. К тому же так он облегчал жизнь и себе: до окончания отпуска оставались считанные дни, и лучше сделать все немедленно, чтобы в запасе осталось немного времени, если придется что-то исправлять. Что исправлять и как, Леонард еще не знал. До момента, когда это станет известно, оставались считанные минуты. Выяснить, куда расквартировали Спока, не составило труда. Благо, что они служили на одном корабле и давшего справку секретаря в управлении не смутил визит Леонарда, невзирая на время, которое он выбрал для этого. С каждой минутой уверенность в правильности своего решения росла. Леонард чувствовал небывалый прилив сил. От нетерпения его буквально подбрасывало вверх при каждом новом шаге. Такой оптимизм был непривычен для него самого, и Леонард вдруг начал беспокоиться, как бы запал не исчез, когда он увидит Спока. Толком не успев обеспокоиться этим, он уже шел по коридору к заветной двери в квартиру Спока, как вдруг его коммуникатор издал щелкающий звук.       — Да? — Леонард рассеяно взглянул на прибор, гадая, кому захотелось связаться с ним в такое время.       — Пап, привет.       — Джо?       — Мама сказала, что ты сегодня приезжал. Это правда? Вы оба согласны, что я буду учиться в Академии Флота? Как ты ее уговорил?       — Она и так была не против. Не злись на нее Джо, — Леонард задумался, а знала ли его дочь о том, что через полгода у нее появится брат? — Твоя мама беспокоится о тебе, как и я. Кто-то должен был ей рассказать о службе и том, что тебя ждет. Как ты теперь можешь видеть — все оказалось не так страшно, как она думала.       — Говоришь так, будто сам в начале месяца не рассказывал мне ужасы, которые таит в себе глубокий космос.       — Я слышу недоверие в твоем голосе? Мне ведь нужно было убедиться, что ты решила пойти на учебу не из-за того, что это модно или еще что-то.       — Модно? Пап, это не модно уже лет двести. Если бы я просто хотела улететь с Земли, то могла пойти учиться в любое другое место, а потом спокойно улетела бы в любую колонию.       — Надеюсь, я смогу спать спокойно после всего этого.       — Все будет нормально. Что со мной вообще может случиться? Я же не собираюсь учиться на отделении Безопасности. Тем более со мной всегда будет Зария. Кстати, ты ведь не злишься, что я позвонила так поздно? Когда мама сказала, что отпустит меня учиться, я позвонила Зарие, и мы немного заболтались.       — Не хочу расстраивать тебя раньше времени, но не обязательно, что вы оба попадете после учебы в одно место службы.       — Но ведь вы с Джимом с самого начала попали на один корабль? Разве это было не запланировано заранее?       — Ну, если кто-то из вас двоих будет так же безалаберно относиться к учебе, как Джим в свое время, быть может, вы и не попадете на один корабль.       — Зария говорит, что ты классный отец. Настоящий пример для подражания.       — Даже для тебя?       — Конечно. Ты же мой отец.       Он уже стоял у нужной ему двери, когда услышал эти слова. Что он вообще тут делает? Разве человек, которого считают примером для подражания, будет потакать своим слабостям и околачиваться у порога вулканца, которому симпатизирует, в первом часу ночи? «Боже мой, чем я вообще занят?» — с ужасом подумал Леонард, косо поглядывая на пустой коридор за спиной. Разве таким должен быть отец, на которого хочет равняться дочь? Плевать, как к этому могут относиться другие, Леонард не должен позволить Джоанне разочароваться в нем. Он может хоть двадцать раз быть влюблен в кого угодно — это не было запрещено ни моралью, ни законами, ни даже уставом, на который Леонарду, если честно, было наплевать. Вот только собственное чувство долга перед дочерью неожиданно оказалось против. Какой пример он подаст этим Джоанне?       Леонард чертыхнулся про себя, когда дочь попрощалась с ним и пожелала ему спокойной ночи. Ему явно не хватало здравого рассудка в последнее время. Пора браться за голову и возвращаться в реальность: отпуск почти завершился, еще немного и он покинет Землю, чтобы вновь отправиться по приказу Федерации вместе с экипажем «Энтерпрайз» бороздить бескрайние просторы неизведанного космоса. На службе у кого-то, быть может, и есть время для флирта и любви, но Леонарду такая роскошь не по карману, так что и думать о Споке не стоит. Чуть позже он придумает какую-нибудь хорошую отговорку для коммандера, если тот захочет поговорить об одной крайне неловкой ночи и проявленном Леонардом недоверии. А пока лучшим решением было вернуться к себе и лечь спать — день был долгим, незачем его удлинять еще больше.