На десять лет назад

                    В воспоминаниях она была совсем другой. Если Лили всегда была невинным ребенком, то Юла выросла в таких условиях и при таких обстоятельствах, что не видела ничего зазорного в разговорах даже на самую интимную тему. Он успел увидеть намного больше в ее воспоминаниях, чем восприняла она сама. Девушка была довольно бойкой и раскованной, не смущалась, слыша сальные шутки, и даже могла ответить на такого рода юмор так, чтобы раз и навсегда заткнуть оппонента. Это были ее особенности воспитания в этой жизни. Частично — была генетика родителей, которые явно были далеки от той образцовой английской семьи, которая досталась Лили Эванс.              Но все же это была она. Последние увиденные фрагменты доказали это без возможности опровержения. Сейчас рядом с ним на диване в гостиной сидела его Лили. И он… Он далеко не в первый раз абсолютно растерялся, не зная, что именно делать. Все усложнялось тем, что Юла была взрослым человеком в детском теле. И тем, что он был ее учителем, а теперь еще, с легкой руки Дамблдора — опекуном, пусть и неофициальным. Он выяснил правду, но что теперь с этой правдой делать? Пожалуй, то же, что собирался делать раньше. Просто будет защищать эту девочку. Помогать ей, если попадет в беду. Опекать и заботиться. А что ему еще остается?              — Ну и что это была, извиняюсь, за… Так, я промолчу. А то мне по возрастному ограничению материться не позволено, — Юла вздохнула. Сейчас она вернулась в так называемый «формат ребенка». Умного, развитого не по годам, способного, но все-таки ребенка. Ей ничего не оставалось делать, кроме как приспособиться к этому телу и смириться с тем, что на ближайшие шесть лет у нее нет никаких прав, а одни лишь обязанности по отношению ко взрослым.              — Я интересовался кое-какой литературой в течение последнего времени. Как раз по твоему вопросу. Думаю, лучше будет, если ты сама прочитаешь.              Он принес книгу и зажег свет. Пока они листали воспоминания Лилии Гладковой, прошло несколько часов и за окном успела опуститься непроглядная чернота.              — Читай то, что выделено карандашом, — тихо произнес он, отдавая девочке книгу. По мере того, как она изучала представленную информацию, лицо ее меняло выражение с задумчивого на озадаченное, а следом — на негодующее.              — Не может этого быть! — резко выдохнула она, захлопывая тяжелый том. И, видимо, в последний момент передумав кидать его в Северуса.              — Не может быть чего?              — Того, что я Лили Эванс, то бишь Поттер. Всей этой чертовщины, которая описывается в этой твоей книге. Ну ты представляешь, что вот это вот все… Души, перерождения… Ну… Я просто… Мне просто…              — Тебе это сложно воспринять, я понимаю. Но тем не менее — это правда.              — Ничего не правда, — уперлась рогом девочка. Северусу было непонятно, чего она испугалась, но ясно одно: надо приложить максимум усилий, чтобы убрать возникшее между ними напряжение. Голова болела, а свет резал глаза. Кажется, переусердствовал. Ну ничего, это уже не впервой. Надо радоваться, что вообще с очередным приступом не свалился, едва вышел из чужой памяти.              — Приведи доказательства, — тихо произнес он. — У меня — информация из книги и обрывки твоих же собственных последних воспоминаний, а что у тебя? Чем ты можешь доказать, что не являешься Лили?              — А я знаю, чем, — тихо произнесла девочка. — Если я сейчас докажу, что не имею к ней никакого отношения, то ты больше никогда не будешь об этом напоминать, идет?              — А если ты окажешься не права, то ты примешь это обстоятельство и больше никогда не будешь отпираться, Лили, — так же тихо произнес он, глядя в знакомые миндалевидные глаза.              — Хорошо. Тогда… У тебя есть вещь, которая принадлежала ей и которая не залапана тобой? Нужны ее сохранившиеся отпечатки пальцев, — произнесла девочка, вскакивая и кидаясь наверх, к своим вещам. Что она задумала, Северус не понимал, но с готовностью пошел за единственной фотографией, которую Лили сама ему подарила. На карточке была изображена кружащаяся под осенними листьями девочка четырнадцати лет в таком же шарфе как тот, который они видели в воспоминаниях Гладковой. Вернулась Юла с куском бумаги, чернильницей и банкой какого-то порошка.              Не говоря ни слова, она аккуратно насыпала на карточку горсть порошка, давая возможность проявиться отпечаткам пальцев. После чего щедро макнула собственные пальцы в чернильницу, поставила на бумаге «следы» и сообщила Северусу:              — Я ведь говорила, что у двух людей не может быть одинаковых отпечатков пальцев? Если я действительно Лили, то они должны совпасть, а этого не будет, потому что я в теле ее дочери и…              — Они совпадают, — пока девочка тараторила, он успел взять лупу и сравнить два следа: старый белый и новый синий. Они были идентичны, разве что размерами отличались.              — Вот и я о чем говорю, так что… Погоди… Что?!              Столь бурная реакция Северуса повеселила даже. Когда Юла дунула наверх, он прямо залюбовался. Никогда он не видел эту девочку такой заполошенной и в таком замешательстве. Определенно, ему нравилось, когда она демонстрировала нормальные для ребенка ее возраста реакции, а то во всех иных случаях контраст между сознанием и телом слишком бросался в глаза, подчас пугая. Вернулась Юла с дневником Лилиан Поттер. Северус про него уже знал из воспоминаний, а сейчас увидел воочию.              — Да ну нафиг… Да не может этого быть, — тихо пробормотала Лилиан, когда на дневнике ими были обнаружены два вида отпечатков пальцев. Одни принадлежали Лили, а другие — изначальной владелице тетради. — Да что же за хрень-то твориииитсяаааа?              И вот — она поступила как большинство нормальных детей ее возраста. Столкнувшись с проблемой, которую невозможно было решить самостоятельно и которая вызывала у нее нешуточный страх, Лили плюхнулась на диван рядом с Северусом и совершенно по-детски разревелась.              Успокаивать не стал. Пусть проревется. А то не девочка, а не пойми что: за полгода ни одной истерики. Не сказать, чтобы истерики чужие он любил, но показная безэмоциональность напрягала — он отлично знал, к чему может привести длительное сдерживание эмоций в моменты пиковой нагрузки на психику. Так что уж лучше пусть ревет.              Пока девчонка мочила слезами подлокотник дивана, он успел сходить на кухню, поставить чайник, налить чаю на двоих и, прихватив заодно шоколадку для Лили, вернуться в гостиную. Хлопнула дверь ванной — вполне логично, что девочка решила умыться после того, как устроила слезоразлив.              — Я тут… Это… — принялась было оправдываться она, вернувшись в гостиную и снова приземляясь на свой край дивана.              Вместо того, чтобы сказать что-либо, он протянул ей шоколадку и кивнул на поднос с чашками, стоящий на столике. Щелкнул пультом телевизора и, заметив заинтересованный взгляд девчонки, передал пульт ей. Поначалу он не смотрел советский сериал «Шерлок Холмс и Доктор Ватсон», но потом как-то втянулся. Странно было признавать, что некоторые моменты вызывали даже у него улыбку. Юла сказала, что это один из ее любимых фильмов. По крайней мере, в нем было не так уж много крови, да и расчлененка близко не демонстрировалась. А, да впрочем — сейчас это реально значения не имеет.              До Рождества они прожили душа в душу. Девочка спокойно отзывалась на Лили и не спешила по новой опровергнуть утверждение Северуса в том, что она и есть она. Рождество лично Северус никогда особо не любил и не праздновал, но все же уточнил насчет этого дня мнение Лили. Помнится, Эванс ждала этого дня больше, чем собственного дня рождения. Но учитывая, как относилась к своему «официальному» дню рождения Лили нынешняя…              — Не, насчет всей этой суеты с елкой и шариками — я пас. В злого-доброго дедушку на небесах я тоже не верю, так что мне от празднования Рождества, хоть того, что у нас было, хоть католического, как-то не холодно и не жарко. Хотя… Если забацать традиционную утку на ужин и посмотреть вместе вечером какое-нибудь интересное кинцо, то идея не кажется такой уж плохой…              Ну, собственно, чего он ожидал? Признаться, его предложение Лилиан устраивало куда больше, чем принятый по традициям праздник. Пока они шли вдвоем в магазин, девочка рассказывала, как было принято праздновать «у них»: наготовить за два дня до праздника уйму еды, которую потом со скрипом есть в течение недели. Найти в срочном порядке елку, чтобы потом она стояла до первого марта и медленно осыпалась иголками, которые следовало доставать потом из всей одежды и обуви. Ну и, конечно же, детдомовская девочка не могла не упомянуть так называемые «спонсорские подарки», которыми чуть ли не заваливали детей на новый год и рождество.              — Вот знаешь, что бесит? Открываешь коробку, там конфет — штук сорок. Все твои, сколько хочешь жуй, но ни одной, черт подери, шоколадной. У нас у многих ребят постарше эти конфеты по полгода в тумбочках валялись, а потом малышне втихую скармливались, а спонсорам, конечно же, посылались лучи добра и счастья… Вместо того, чтобы купить пусть поменьше, но нормальных конфет, они приобретали всю эту жуть в яркой упаковке и год за годом… А подарки! Подарки, черт подери! Попросила я себе, по нашей доброй традиции, еще на свое восьмилетие у «дедушки Мороза» спортивку нормальную. Ну, я тогда как раз в секцию самбо записалась, и хоть меня лично за отсутствие формы никто никогда не ругал — все понимали, что с детдома и взять эту форму неоткуда, но хотя бы приличный более-менее спортивный костюм… Но надо ли догадываться, что на праздник я в качестве подарка получила куклу? Шикарную, надо сказать, куклу, но черт подери… Вот бесило досюда аж, — девочка развернулась на ходу и провела рукой по горлу. — Если все равно дарите то, что сами там навыбирали, то дарите, как привыкли. Мы вежливо скажем спасибо и спокойно спихнем после праздника ненужные вещи мелюзге, но вот за каким чертом надо было спрашивать? Чтобы ждали и надеялись, что хоть какой-то праздник будет по-другому? Эх… — девочка махнула рукой, а Северус почувствовал в душе знакомое чувство щемящей тоски. Он-то отлично понимал, о чем говорила девочка. Будучи хоть и не детдомовский сиротой, но ребенком из неблагополучной семьи с отцом-пьяницей, он отлично понимал, почему ни он сам, ни Лили теперь никогда по-настоящему не будут любить наступающие праздники. Он уже давно не праздновал день рождения, а все празднование Рождества ограничивалось общепринятым ужином вместе с учениками и педагогами Хогвартса, оставшимися на каникулы в школе. Хэллоуин… Это было вообще без комментариев.              — Смотри, подснежник, — отвлек он внимание девочки на пробивающиеся из-под талого сугроба цветы. Странно было видеть такое чудо в канун Рождества, впрочем — у некоторых людей в палисадниках и не такие растения обнаруживались.              — Ну только этого нам не хватало. Так, вызывай полицию и ничего не трогай, а то эксперты тебе такое «спасибо» скажут… — Лили обернулась посмотреть, куда указывал Северус. Прежде, чем мужчина уточнил у девочки, что именно она имела в виду (поскольку она явно имела в виду что-то другое), взгляд ее остановился на цветах. Сразу же перестав быть серьезной, девочка расхохоталась во весь голос, стирая с лица невольно выступившие слезы.              — Северус… Ох, ну… Ты хоть знаешь, кого у нас в полиции ребята с особо черным юмором «подснежниками» звали?              — Нет. И что-то мне подсказывает, что я уже не хочу это знать.              — Трупы, которые обнаруживали, когда сходил снег. Вот уж мороки с ними каждую весну. Все больше алкашня всякая, а у них при себе, сам понимаешь, паспортов в зубах нет. Ну так при этом начальство же мозги имеет, мол, ищите-находите, кому принадлежит труп. Я так над двумя еще в начале практики месяц торчала — шерстила картотеки без вести пропавших… А ты мне… Подснежники… Ой, я не могу…              Черный юмор полиции он хорошо понял, поэтому даже улыбнулся. Потом поведал Лили о специфическом профессиональном жаргоне зельеваров и целителей, который она оценила по достоинству. За разговором как-то незаметно успели сходить в магазин, начать готовить «праздничный ужин», ну и конечно — разговаривать. Лили в основном была интересна тема применения зельеварения в области отлова опасных преступников. Можно ли приготовить зелье, которое будет выявлять отпечатки пальцев? А можно ли сделать так, чтобы это зелье вело выпившего его аврора к обладателю отпечатков? Поскольку вопросы девочки затрагивали темы, выходящие далеко за пределы школьной программы, многое Северусу приходилось пояснять. Ну а ей, в свою очередь, приходилось рассказывать о некоторых особенностях работы полиции в ее времени, то есть целых четверть века спустя.              Рождество стало поворотным моментом для них обоих. Если раньше они просто жили в одном доме, стараясь причинять друг другу минимум неудобств, то после праздника все больше времени стали проводить вместе, общаясь на самые разные темы. И чем дальше, тем больше стиралась для Северуса граница между двумя Лили.              Девочка регулярно переписывалась с Грейнджер, Ричардс, Долгопупсом и младшим Уизли. И если дружбу с девочками Северус еще мог понять, поскольку обе они были не по годам развиты и достаточно эрудированы (хотя Грейнджер — слишком болтливой, на его взгляд), то компанию двух мальчишек-гриффиндорцев он даже осуждал украдкой. Разумеется, ничего не говоря о своих мыслях Лили. Через неделю после Рождества, за несколько дней до отбытия в Хогвартс, от кого-то из друзей Лили пришло по почте два увесистых пакета. Первый она Северусу даже не показала: сразу же унесла к себе в комнату и, судя по тому, как долго отсутствовала, спрятала в надежном месте. Мужчину удивило такое поведение — он уже привык, что у Лили от него нет секретов, но выспрашивать и уточнять, что же именно в том увесистом конверте, он не стал. Тем более что саму Лили куда больше заинтересовала бандероль от неизвестного отправителя. Внутри оказалась серебристо-серая ткань размером с хорошее одеяло и письмо:              «Твой отец оставил эту вещь мне незадолго до своей смерти. Используй ее с умом».              Почерк Северусу был знаком. Альбус Дамблдор. Знакома была и мантия-невидимка, которая и была тем самым куском серебристо-серой ткани. Наблюдая за тем, как Лили крутится с этой мантией перед зеркалом, Северус с трудом сдерживал кривую ухмылку. Директор, видимо, расчитывает, что с помощью этой мантии может добиться доброго расположения девочки. Или же замышляет что-то еще? Как бы то ни было, но даже наличие мантии, он надеялся, не пошатнет благоразумие девочки, и она не будет пытаться отправиться в места, к посещению запрещенные. А ведь именно этого наверняка и добивался Дамблдор, говоря о том, чтобы Лили использовала ее «с умом». Как-то ожидалось, что ума у одиннадцатилетнего ребенка немного и…              — На, — мантия была каким-то небрежным жестом брошена ему на колени. Подняв голову, он заметил, как покраснела девочка ни с того, ни с сего.              — Как это понимать? — спокойно осведомился он.              — Ты же за Квирреллом следить будешь. А с этой штукой будет малость проще. Мне она все равно вряд ли понадобится, разве что шоколадки с кухни таскать, ну да с этим я и без мантии могу справиться, — Лили широко улыбнулась.              — Я не могу… — начал было он, но девочка неожиданно зло нахмурилась.              — Не сможешь ты спать на потолке — одеяло упадет. А вот эта штука тебе, как я уже говорила, может очень сильно пригодиться, если тебя вдруг потянет последить за Квирреллом.              — Спасибо, — тихо произнес он. Лили была права. Мантия-невидимка для него будет нелишней, тем более что преподаватель ЗОТИ в последнее время вел себя все подозрительней и подозрительней. Непонятно, какую игру затеял директор, но неожиданная, признаться, помощь Лили оказалась ему очень кстати.              Еще было приятно понимать, что узнай Джеймс Поттер, в чьих руках находится сейчас его мантия и кто именно ему ее передал, пусть и на время — лицо старого врага перекосилось бы так, что ни одним зельем было бы не поправить. Хм, странно, до этого дня Северус все-таки не считал себя злопамятным. По крайней мере, не до такой степени.              Ночью не спалось. Верней сказать, он засиделся допоздна и как раз собирался ложиться, но от приготовлений ко сну отвлек звук падения чего-то тяжелого в соседней комнате. В одной пижаме он выскочил в коридор и быстро постучал в комнату Лили.              — У тебя все в порядке? Я слышал, как что-то упало и… — произнес он, входя в комнату, и в следующий момент забыл о всей своей напускной вежливости.              Девочка лежала рядом с письменным столом на боку. Неподалеку валялся стул, с которого она, видимо, и упала. Кинувшись к ней, он прижал ладонь к ее шее, одновременно с этим доставая волшебную палочку. Неужели что-то напортачил с легиллименцией? Да быть этого не может! Даже той двойной нагрузки, что досталась на его долю, было бы недостаточно, чтобы оказать хоть какое-то влияние на абсолютно здоровую одиннадцатилетнюю девочку.              — Что за… Бррр, Северус, у тебя руки холодные, не суй мне их за шиворот, — сонно пробормотала девочка, вывернувшись из его рук и как ни в чем не бывало садясь на полу. — Что случилось? — произнесла она, заметив выражение его лица.              — Спать в кровати надо, а не за столом, — рявкнул он. Чувство облегчения тут же сменило невовремя проявившуюся злость, заставив сбавить тон. — Я услышал грохот из твоей комнаты. Постучался. Не ответили. Зашел, а ты тут лежишь… что я по-твоему должен был подумать?              Лили рассмеялась. А извинившись за свой смех, рассказала ему о том, как ее разочек случайно закрыли в милицейском морге, где она благополучно заснула на свободном столе для размещения трупов. Воспроизводить все, что ей сказала смена утренних санитаров, когда увидела встающий со стола «труп», потянувшийся и лениво уточнивший у них, который сейчас час, она не стала.              В другой ситуации он бы даже посмеялся, но сейчас он поймал себя на том, что вот уже три минуты рассказа девочки таращится на прямоугольную фотографию перед собой. Фотографию, на которой изображена до боли знакомая девушка. Мертвая. Заметив направление его взгляда, Лили кинулась к фотографии, поднимая ее с пола, но, видимо, уже поняла, что поздно спохватилась. Поднявшись на ноги, профессор зельеварения увидел на столе раскрытую папку, а на самом столе — в беспорядке раскиданные фотографии, какие-то документы, записи, пергаментные свитки…              — И что все это значит? — привычным ядовитым тоном спросил он.              — Прости, — тихо произнесла Лили, хватая его за руку и увлекая за собой в сторону двери. — Ты не обращай на это внимания, ладно? Давай на кухне посидим, чаю попьем. Там еще кекс с ужина остался. Я вот, кстати, вспомнила, что хотела у тебя спросить…              — Стоп, — он мягко отстранился и, присев на корточки, заглянул в знакомые зеленые глаза. — Не надо пытаться меня отвлечь.              — Но…              — Но я обычно при мало-мальски достойном поводе становлюсь минут на пять абсолютно недееспособным идиотом, который трясется от страха по непонятной причине, я помню, спасибо, снова напоминать мне не надо. Но сейчас я в полном порядке и хочу услышать от тебя объяснения. Во-первых — откуда ты взяла все это. Второе — зачем именно тебе это понадобилось.              — Ну а ты прикинь, какие гонорары издательства отвалят за мемуары человека, который расследовал свою собственную смерть? — отшутилась Лили, сгребая в папку бумаги со стола. После этого девочка обернулась к нему. — Северус, там фотографии и…              — Все в порядке. Причина того, что со мной происходит, не в тебе и даже не в фотографиях. Ты ведь уже поняла, что называется легиллименцией?              — Ну, вроде как считывание образов с мозга находящегося напротив тебя человека, — девочка вышла из комнаты и первой отправилась вниз по скрипучим ступеням. Машинально мужчина отметил, что она сама в пижаме так же, как и он, но сейчас не было никакого желания одеваться «более прилично» с точки зрения представителей аристократического общества. У Лили же, как ему было известно, приличным считался даже комплект нижнего белья, что уж говорить о теплой пижаме, которая внешне ничем, кроме расцветки, не отличалась от спортивного костюма, в котором девочка запросто выскакивала на улицу.              Лили потянулась к чайнику, но он поставил его на огонь уже отработанным движением волшебной палочки. После чего невербально задействовал еще парочку заклинаний и принялся отстраненно наблюдать за тем, как девочка садится за стол напротив него и, видимо, ожидает продолжения пояснений.              — Противоположность легиллименции называется окклюменцией. Грубо говоря — это возможность защитить свое сознание тем или иным способом. Можно просто закрыть доступ к своей памяти, а можно создать поверх истинных воспоминаний и чувств ложные. Десять лет назад мне приходилось заниматься именно этим. С учетом того, что я самоучка и тренировался сам методом проб и ошибок, следует догадываться, что о некоторых обстоятельствах я узнал слишком поздно. Что будет, если человека, скажем, с высокой температурой, завернуть в кокон из теплых одеял?              — Тепловой удар, — сразу же ответила Лили. — Это и школьник знает… Погоди, ты хочешь сказать, что если ты не даешь выход своим эмоциям, долго прячешь все это в себе, да еще и поверх сознания что-то ложное напихиваешь, то…              — Да, то получаем то, что случилось со мной в итоге. Стоит только прибавить градуса, то есть вызвать у меня большое количество негативных эмоций, как получаем пару минут приятного для меня времяпровождения. Все, пояснения на этом закончены, экскурсия завершена.              — А лечить это как-нибудь можно?              — Магглы пытаются, но безуспешно, а у нас в магическом мире и исследований-то на эту тему не проводилось никогда — хватает и более важных проблем.              — Слушай, если я так или иначе причина всего этого, то…              — То что? Уйдешь? Когда на тебя того и гляди приспешники Сама-Знаешь-Кого начнут охотиться?              — А много их было у Воланчика-то? Ну, в смысле, кого из них там не передавили после магической войны?              — Многих. Считай, родители большей части учеников с моего факультета, — мрачно произнес Северус.              — А, так ты меня поэтому на Слизерин так активно зазывал? — хихикнула Лили. — Погружение во враждебную среду и исследование вражеских позиций непосредственно из тыла… Жаль, возможность уже упущена. Хотя… Подожди, а Гринграсс? Сесилия Гринграсс? Она разве…              — Нет. Ее муж поддерживал Сама-Знаешь-Кого, но вот она предпочитала придерживаться нейтралитета.              — Северус, ну давай уже заканчивай с этим «Сама-Знаешь-Кто». Каждый раз догадываться, кого там имели в виду… Неужели так сложно… А хотя да, сложно. Предлагаю Волан-де-Морта сократить до Воланчика. Ну, или Волана, если у тебя аллергия на уменьшительно-ласкательные прозвища?              Чтобы не подавиться воздухом, он поспешно сделал глоток чая. Жертва, которая шутит над своим убийцей… Это просто не укладывалось ни в какие рамки. Если бы шла речь о каком-то отбитом на всю голову мракоборце вроде Аластора Грюма, то… Хотя, она, по сути, и есть мракоборец, хоть и маггловского разлива.              — Рассказывай. Откуда у тебя это и… И что удалось узнать в итоге. Если тебе удалось действительно что-то узнать, — чуть тише добавил он.              — По порядку по мере сложности. Первое — документы мне передала Сесилия Гринграсс по моей просьбе. Она так прямолинейно сообщала мне, что будет готова помочь, если мне понадобится какая-то помощь, что только тупой не понял бы этих намеков. А я не тупая. Судя по всему, эта папка лежит у нее очень давно. Как минимум несколько месяцев — видишь, как корешок примялся, да и пыльная она вся была, когда мне ее передали… Уж не знаю, что за зуб у Сесилии на Министерство, но пока что мне это на пользу. Что ни говори, а то происшествие на Хэллоуин сыграло мне на руку.              «И добавило мне седых волос», — мысленно добавил Северус, передергиваясь. От Лили этот жест не укрылся, но она продолжила говорить, хоть и с неприкрытой тревогой во взгляде.              — Узнала я, прежде всего, то, что в вашей магической криминалистике такой пробел, что просто… Так, материться я не буду, а цензурных слов мне просто не хватает. Все улики, хоть и косвенные, лежали у авроров перед носом, но они… Ай, блин, давай я по порядку тебе все расскажу. Черт, сейчас хоть трубку и клетчатое пальто бери.              — Могу организовать клетчатый плед и шоколадку, — миролюбиво вставил Северус, тут же пододвигая поближе к девочке лакомство. Интуиция говорила о том, что ее необходимо выслушать. А своей интуиции мужчина привык доверять.              — Ладно. Ладно, начинаю колоться. Вспомни воспоминание… Тьфу ты, тавтология, конечно, ну да ладно.              — Вспомнил, — прикрыв глаза, Северус постарался воспроизвести перед глазами все, что сумел увидеть тогда в памяти Лили.              — Ничего не настораживает?              Пожав плечами, он открыл глаза и посмотрел на девочку.              — Уй, блииин! Ну почему вся твоя наблюдательность касается только зельеварения! Снова вспомни основной момент! Говорит она с тем, кто стоит где?              — Спереди.              — А бьют этой вашей авада кедаврой откуда?              — Справа.              — О чем это может говорить?! — Лили повысила голос. Это раздражало, но сейчас вся концентрация тратилась на то, чтобы догадаться, понять что она имела в виду.              — Что их было двое. Один говорил, а убил — другой.              — Аллилуйя! — Лили всплеснула руками. — Что еще странного?              — Давай нормально рассказывай, ладно? Я не изучал эту твою криминалистику, и знаешь ли, терпение уже на исходе.              — А, то есть только тебе можно делать вид, что все вокруг тупые, а один ты крутой уже по факту того, что знаешь чуть больше окружающих? — девочка неожиданно мягко и безмятежно улыбнулась, искоса глядя на него. Он тут же понял, что она имела в виду. Понял и почувствовал что-то странное. Что-то вроде… Стыда? В детстве Лили часто ругала его. За грубость, проявляемую по отношению к ее сестре. За резкие, а порой — и вовсе нецензурные ругательства. И сейчас она занимается тем же самым. Ругает его за грубость, которую он проявляет по отношению к детям. Он хотел сказать что-то, оправдаться, но уже понимал, что ничего ему не поможет. После того, как он получил подтверждение своим подозрениям о ее личности, девочка с зелеными миндалевидными глазами может спокойно вить из него веревки.              Прежде, чем он хоть что-то успел сказать, Лили тихо, но отчетливо произнесла:              — Туфли.              — Что туфли?              Удар ее лба об столешницу вызвал эхо, наверняка разбудившее всех соседей в окрестностях. Тем не менее, девчонке вреда этот удар не нанес. Даже наоборот — успокоил, потому что она теперь уже ровным и даже немного ласковым голосом принялась выкладывать все свои сделанные выводы, подкрепляя их имеющимися у нее в руках физическими доказательствами.