На десять лет назад

К моменту моего возвращения Гермиона и Николь уже сидели в нашей спальне. Вдвоем на одной кровати, при этом Грейнджер что-то болтала, а Николь привычно ее слушала вполуха, большую часть внимания сосредоточив на книге. Чем дальше в лес, тем больше я понимаю, что в компании этих двоих я лишняя. В последнее время я больше сдружилась с Джинни и Седриком, а подруги из первоначальной «тройки» отошли на второй план. Впрочем, кажется, меня и их это устраивает. Мы по-прежнему тусуемся в одной компании все вместе. Все так же я, встав среди ночи и обнаружив одеяло Гермионы на полу, укрываю девочку обратно. Все так же кто-то из нас тащит с завтрака сэндвичи для Николь. Просто так получилось, что я стала «третьей лишней» в большинстве разговоров для этих двоих. Ну, а мне они… не то чтобы не были нужны, но ведь не буду я в свои ебучие приключения двоих детей втягивать. Задернув полог на кровати, я первым делом полезла за зеркалом. С Северусом мы общались каждый вечер. Ну, верней, каждую ночь. Во-первых, каждый хотел узнать, как дела у другого. А во-вторых, появление «в онлайне» было средством отмаяковаться, что с нами все в порядке.  — Что случилось? — в голосе зельевара слышна тревога. Вопрос он задал даже не поздоровавшись. Только сейчас я понимаю, что по моей морде лица до сих пор размазаны тщательно выдавливаемые во время разговора со Слизнортом слезы.  — А, это… не обращай внимания. Собственно, я и хотела тебе об этом рассказать. Я тут немножко сымпровизировала и довела Слизнорта до истерики. Ввергла его, значит, в нестабильное душевное состояние. Вот такая я сволочь. Думаю, что через пару дней он сам ко мне припрется рассказывать все, что знает и о крестражах, и о Томе.  — Лили, я вот одного не могу понять, если честно.  — Чего именно?  — Да так, знаешь… Сейчас мне делать здесь совсем нечего, только книги читать, а без практических опытов это слишком скучно. Вот я и включил на полную катушку твою любимую логику. Зачем тебе сдался Слизнорт? У тебя есть целый Том Реддл, который при любом раскладе себя измененного знает лучше, чем какой-нибудь Слизнорт, верно? Грюм, насколько я понял, подключил к этому делу все свои связи в аврорате, то есть за любой информацией ты можешь напрямую обратиться к нему. Зачем тебе еще и Слизнорта окучивать?  — Вот ты о чем… Ну, давай начнем с того, что аврорат не всегда располагает полной информацией о людях и событиях. А иногда и вовсе недостоверной информацией. Напомню тебе дело Сириуса. Знаю, ты не питаешь к нему дружеских чувств. И имеешь на это полное право, учитывая его отношение к тебе в школьные годы. Но вот скажи честно — ты бы прописал ему за все содеянное с тобой десять лет Азкабана? Хотя да, ты же там не был…  — Кто сказал, что я там не был? — Северус нахмурился. Я лишь выставила руки перед собой в защитном жесте.  — Ты не захотел рассказывать об этом месте, когда я спрашивала у тебя.  — Не хотел и не хочу. Мне нескольких недель пребывания там хватило, чтобы… — мужчина осекся и, сглотнув, дрогнувшим голосом произнес. — Знаешь, даже Блэку я бы такого не пожелал. Ему только не говори.  — Не скажу, — пообещала я. — Так вот, о чем это я… А, да, точно. Об аврорате. Аврорат может ошибаться. И Том тоже может ошибаться. И Слизнорт тоже может ошибаться. Но сравнивая информацию, полученную из трех источников, есть шанс отработать больше версий и найти среди них верную. Кроме того, у Слизнорта весьма… обширный круг знакомств. А в этом долбаном деле никогда не знаешь, кто тебе может понадобиться. В любом случае, мне выгодно склонить его к сотрудничеству. Если для этого надо надавить на чувство вины и память о любимой ученице, то почему бы этого не сделать?  — Так что же все-таки произошло сегодня?  — Ты знал, что боггарт Слизнорта — Волан-де-Морт? — я решила начать с этого момента, поскольку начать с того, что из шкафа на нас выскочил Волан-де-Морт — это угробить психику Северуса окончательно. Мужчина пожал плечами.  — Об этом можно было и догадаться. У половины населения магического мира боггарт — Волан-де-Морт.  — В общем, у меня к тебе претензия. И заодно ко всем, нахрен, знакомым взрослым магам. Какого черта мне никто до сих пор не рассказал о боггартах? Ты понимаешь, как я среагировала, когда увидела, что прямо из шкафа на нас со Слизнортом выскочило это уебище безносое?  — Было много стрельбы? — лицо Северуса озарила ехидная улыбка.  — Да, блять! Какой ты догадливый! Ты хоть понимаешь, что на образе милой и доброй девочки можно было ставить крест после того, как я с невозмутимым хлебалом зарядила всю обойму в лицо кошмару магического мира? Легенда похерена, шаблон разорван, милая девочка оказывается совсем не милой. И еще повезло, что мы со Слизнортом к тому моменту остались в комнате один на один. А если бы я подобное вытворила на глазах у кучи одноклассников? Начнем с того, что у меня бы после этого отобрали пистолет…  — Я смотрю, эта перспектива тебя пугает больше всего. Да вы посмотрите на него! Он явно надо мной издевается! Обиженно надувшись, складываю руки на груди.  — Лили, — мягко произносит зельевар, выдавливая из себя примиряющую улыбку.  — Я не злюсь, — все еще демонстративно надувшись, произношу я. — Просто я вообще не понимаю, чего тут смешного. Вот ты что, сам хотел бы, чтобы у меня отобрали пушку и я в случае чего против Волан-де-Морта с одной только палочкой осталась?  — Нет, разумеется, я этого не хотел бы. Просто помимо отбора пистолета тебя бы могли исключить из школы, сделать опасным изгоем или назначить кучу отработок… Но тебя из всех этих неприятностей больше всего пугает факт расставания с оружием.  — Потому что без палочки, любви одноклассников или на отработках я еще могу выжить, а вот без пушки мне кранты. Когда тебя постоянно пытаются убить, поневоле начинаешь по-другому расставлять приоритеты. Ну ты сам посчитай. В прошлом году на отработке в запретном лесу — раз. Сложная комбинация с книгой по анимагии, чтобы отправить меня в больницу и уже оттуда без проблем похитить и снова едва не убить — два. Случай летом с Нарциссой — три. Ну там еще ладно, признаюсь, что я сама влезла и если бы не сделала этого — никто бы не пытался меня угробить. Но все же это уже три акта нападения с угрозой моей жизни. И вся эта каша с василиском, которую заварил Люциус для того, чтобы меня подставить — четыре. О том, что после этого мое тело захватил кусок души одного ублюдка, я вообще молчу. Да полугода не проходит, чтобы со мной что-нибудь не случилось, и везде оказывается замешан либо Волан-де-Морт, либо кто-то из его жополизов! Естественно, меня пугает факт расставания с оружием. Конечно, я смогу потом новое достать, но это явно будет не сразу, а на ближний бой выходить против мага или просить у Хагрида арбалет, который хрена с два в кармане спрячешь — это вообще никудышные идеи.  — Все, все, все. Ты как заведешься — потом не выключишь. Что в итоге ты Слизнорту наговорила?  — Довела до истерики обвинениями в смерти Драко и тех авроров, что охраняли философский камень. Мол, если бы он сразу после смерти моих родителей пришел к аврорам и рассказал о крестражах, то их бы уже могли сто раз найти, и тогда всех смертей можно было бы избежать. Короче, кабинет я покидала под его завывания. Только договорив фразу, я заметила, как побледнело лицо в зеркале.  — Я хорошо его понимаю, — глухо ответил мне мужчина.  — Так, стоп. Давай-ка на этом моменте остановимся подробней. Я не знаю уже, как с тобой разговаривать и не пора ли двинуть тебя разочек-другой за эти вот выкрутасы.  — А ты не забываешься ли случайно, девочка? Я, между прочим, старше тебя в два раза…  — На десять лет, — перебила Северуса я. — И возраст ничего не значит. Как я уже говорила, в твоем опыте относительно боевой магии и зельеварения я никогда не сомневалась. А вот твои психические загоны меня откровенно напрягают. Мне это дерьмо нахер не надо, Северус, чтобы ты со своим чувством вины постоянно лез на рожон и гробил себя к чертям собачьим. Я тут, понимаешь ли, уже планы на совместную и долгую жизнь построила, в них вот это вот все не вписывается абсолютно. Тебе напомнить, в какое дерьмо тебя Дамблдор втянул, поиграв на твоем чувстве вины? Или напомнить, из какого дерьма ты меня постоянно вытягиваешь, руководствуясь этим чувством?  — Из дерьма я тебя вытягиваю, потому что люблю, — выпалил мужчина, а потом покраснел. Зрелище это вызвало у меня улыбку.  — Я тебя тоже люблю, — поспешила ответить я прежде, чем он успел обидеться за этот невольный смешок. — Особенно люблю смотреть, насколько ты милый, когда краснеешь. Северус сглотнул и заткнулся. Да, похоже, комплиментами его не баловали. Хотя да, учитывая, что он их получает от предмета своего обожания.  — Пользуясь тем, что ты язык проглотил от смущения, я продолжу, — кажется, красный не только Северус, но и я. По крайней мере, щеки и уши горят зверски. — Обвинить можно любого человека в чем угодно и когда угодно. Обвинить в бездействии или действии, которое стало косвенным катализатором тех или иных событий — раз плюнуть. Я не буду сейчас рассматривать, какие обвинения из этих правдивы, какие правда лишь отчасти, а какие — и вовсе игра слов. Мне важно, чтобы ты понял: такие обвинения всегда произносятся для того, чтобы что-то с тебя поиметь. Либо чтобы избавиться от собственного чувства вины. Типа, вот я нашел виноватого, а значит — теперь я не виноват. Самое пакостное — что доведенный до пика эмоций человек в итоге теряет способность логически мыслить и рассуждать здраво. Опять же, вспоминаем, на какое дерьмо тебя подписали…  — Лили, дело не в этом. Я уже пытался тебе объяснить, и не раз, и не два. Ты можешь сколько угодно говорить о том, что я невиновен, или что виновен меньше других… Или что я сполна заплатил за сделанное. Это не отменит того, что я…  — Что ты не сделал? — захожу с другой стороны. Понимаю, что с ситуацией надо разобраться хоть как-нибудь, чтобы потом это не вылилось в какое-нибудь дерьмо.  — Что?  — Давай так. Ты сейчас успокоишься, сядешь или ляжешь поудобней, и мы с тобой поговорим о том, что можно было бы сделать во всей этой ситуации. Вот ты узнал о пророчестве. Что дальше?  — Я не понимаю, какой в этом смысл.  — Северус. Пожалуйста. Ради меня и моего за тебя спокойствия, — стараюсь, чтобы голос звучал как можно мягче. Получается неплохо — видимо, сказывается возня с младшими в детдоме.  — Подожди минуту, — голос Северуса становится совсем тихим, а потом экран гаснет. Все понятно — ночной обход, вот он и шифруется. Прошло минуты три прежде, чем по поверхности зеркала пошла рябь.  — Я мог бы не рассказывать о пророчестве.  — Думаешь, Дамблдор не нашел бы никакого другого способа передать Волан-де-Морту эту информацию? Мы ведь не забываем о том, что весь этот аттракцион с «девочкой, которая выжила» — запланированная театральная постановка, организованная нашим общим белобородым знакомым?  — Выражайся попроще, — поморщился зельевар.  — То есть матом? — уточнила я.  — Можешь и матом. Только покороче. Правда. Сейчас очень тяжело говорить об этом и… Еще и ты со своими мудреными фразами.  — Поняла. Дальше едем. Этап донесения пропускаем — информация в итоге попадает к Волан-де-Морту, здесь ты ни на что не влияешь. Что еще можно сделать? Сразу отметаем вариант «помешать Волан-де-Морту и Дамблдору в прямом противостоянии». Шансов у тебя там нет, ты просто ложишься окоченевшим трупиком рядом с Лили. Не спорю, от чувства вины тебя это избавляет, но ни Лили, ни тем более мне такой поступок в итоге ничем не помогает.  — Если бы я догадался обо всем. Я бы смог увести ее. Я бы смог… Спрятать ее. Мог бы пойти с ними. Мог бы обманом выманить Лили, чтобы она осталась жива.  — Так, ну хорошо. Спрятать их и так пытались. Не прокатило, как помнишь. Вероятность успеха примерно такая же, как с попыткой защитить. Ну, допустим, тебе это удается. И тебе зверски благодарны тысячи жертв Волан-де-Морта, которые за эти десять лет остались живы только потому, что тогда умерло два человека. Нерентабельно. Стратегическая часть моего разума этого не одобряет. Дамблдор, конечно, сволочь. Но при прочих равных… Он пожертвовал одной семьей, чтобы спасти сотни. Я бы не рискнула сотрудничать с ним из опаски, что он сделает подобное со мной, но мотивы его действий и сделанный им выбор в итоге… кажутся мне верными, — произношу я. И тщательно слежу за реакцией Северуса. Потому что именно сейчас должна последовать реакция «ты чудовище». Вместо нее вдруг на меня обрушивается реплика, к которой я не готова.  — Была другая семья! Были Долгопупсы! Тоже подходили по всем параметрам. Почему они выбрали для своих целей Лилиан, а не Невилла? Ведь если бы в ту ночь пришли в дом Фрэнка и Алисы, то это их бы убили, а Лили осталась жива. Ох и сволочь вы, мистер Снегг, однако! Я тут пытаюсь погасить вспышку самобичевания, а оказывается, дело-то совсем в другом… Очень даже в другом.  — Если бы умерла не Лили, а другая женщина, тебя бы, смотрю, это не слишком смутило, верно? — задаю вопрос в лоб. Северус аж воздухом поперхнулся от такой предъявы.  — Что? Вовсе нет, я лишь… — фраза обрывается. Мужчина долго молчит, глядя куда-то в сторону. Когда молчание затягивается, я снова произношу уже известную нам обоим истину.  — Дело не в твоем чувстве вины. Ты не чувствуешь себя виноватым на самом деле. Дело в том, что умерла та самая Лили, смерти которой ты никогда не хотел. И, как Дамблдор правильно заметил, тебе наплевать и на ее мужа, и на ее годовалую дочь, и на весь остальной магический мир.  — Да, наплевать, — подняв голову, резко произнес маг. — Мы, знаешь ли, друг другу взаимностью платим со всем миром. Всему миру было наплевать на меня, когда я рос в нищете с отцом-алкоголиком, донашивая вещи своей матери. Все вокруг только и делали, что пинали меня, пользуясь безнаказанностью. Травили толпой, выставляли на посмешище, измывались, как могли. Во мне курса до пятого человека видела только одна Лили. Компания Люциуса и остальных просто… использовала. Как и Дамблдор. Как и все остальные. С какой радости мне не должно было наплевать на них?  — Но Лили потом перестала хорошо к тебе относиться. И ей тоже стало на тебя, в общем-то, наплевать. Она вышла замуж за твоего главного школьного врага, стала частью компании тех людей, которые тебя травили до этого. Ты ведь понимаешь, что это было сделано не в пику тебе, а просто потому, что ей понравились те люди, которых ты ненавидел? И ты понимаешь, что что бы ты ни сделал потом, ее отношение к тебе бы не вернулось на прежний уровень?  — Дело не в том, что произошло потом. Дело в том, что было в самом начале нашей дружбы. Она сделала для меня столько хорошего. А я даже не смог отплатить ей за все это. Ага. Отплатить, значит… Черт, Северус Снегг, ты мне подкинул неебическую шараду. Начали мы с чувства вины, а пришли, оказывается, вот к чему. Похоже, мне еще по человеческой психологии обучающую литературу читать и читать. Так как разобраться, в чем было дело, я смогла далеко не сразу. Не в первые полтора года после знакомства с Северусом.  — В сухом остатке ты стремился отдать ей долг. Со смертью Лили исчезла эта возможность, и ты запаниковал. Как же так, долг не отданный. Тебя ведь приучили уже к тому моменту, что бесплатно и просто так ничего не бывает и за все надо платить. А тут добрый дедушка предлагает передать долг, так сказать, по наследству. Ну, а что? Лили о тебе, дескать, заботилась, а ты давай теперь ее ребенка прикрывай. Чувство вины оказывается не единственным и даже, возможно, не первичным?  — И как ты об этом догадалась, — криво усмехается Северус. Черты бледного лица сейчас искажаются. Оно кажется… чужим. Незнакомым. Мне с большим трудом удается убедить кого-то внутри меня, что это тот же самый человек. Верней, одна из сторон его личности, которую он тщательно скрывает.  — Скажи, у тебя раньше возникало хоть раз чувство вины? Ну, ты вот всякие заклинания и зелья изобретал. Уж не на обидчиках ли испытывал? Не было ощущения, что перебарщиваешь?  — А что, если нет? — вскинулся Северус. — Что, если у меня вот этого нет, ты меня сейчас прополощешь по полной программе, выскажешься, какой я нехороший и…  — Нет, не выскажусь. И даже в мыслях не будет ничего плохого. Подозреваю, что ответ отрицательный. Я права? — Северус кивнул. — Ничего удивительного.  — Что?  — Ну, а чего следовало ожидать? Про детство свое ты рассказывал обрывками, я уже составила достаточно хорошее представление и о твоем окружении, и об отношениях в семье. Видишь ли, чтобы чувство вины вдруг появилось, нужно, чтобы кто-то его воспитал. Приучил отвечать за свои поступки, установил моральные границы, которые нельзя переходить, и все в таком духе. Еще желательно, чтобы вокруг примеры подходящие были. Мы вон с одногодками, когда в доме малютки еще друг друга пиздить начинали, сразу кто-то вмешивался, и начиналась вакханалия. Ай-ай-ай, так нехорошо, так нельзя, отношения надо выяснять словами, а не на кулаках. Ай-ай-ай, надо договариваться, а не драться из-за игрушек. Ай-ай-ай, как вам не стыдно, вы сделали друг другу больно. Уже после трех лет, когда в обычный детдом перевели, как-то отложилось в памяти, что я виновата, если вдруг ни с того ни с сего полезла на другого ребенка с кулаками. Уже в детдоме отложилось, что я виновата, если не выполнила свои обязанности. Что я виновата, если кого-то обозвала. Что виновата, если решила прогулять урок или не сделала домашку. В старших классах ввели правоведение, плюс в школе милиции, сам понимаешь, очень пристально изучают, кто, в чем и когда именно виноват, а также как следует за такую вину наказать. А у тебя что? Растет мальчик, как трава в поле. Пожрать дома дали, а пиздюлей забыли — жизнь заебись. Когда наоборот — все уже не так хорошо. Откуда бы у тебя большинству моральных норм взяться? Или ты думаешь, что просто так во всем мире преступники в большинстве своем — выходцы из твоей социальной среды? Тут уж вообще кажется странным, что ты добром на добро отвечаешь и в итоге после всех перипетий получился довольно хорошим человеком. Мужчина вздохнул. И, кажется, расслабился. Я же принялась ковать железо, пока горячо.  — Знаешь, а я понимаю, какой была Лили. У меня в детстве тоже были люди, которые делали для меня что-то хорошее просто потому, что могли. Вот только знаешь… Я ведь не могла и не смогу отплатить им тем же. Сначала я боялась брать что-то у других детей. Ну, знаешь, в секции все знали, что я детдомовская, а относились ко мне там хорошо. Как-то скинулись и на день рождения мне купили форму для занятий, совсем новую. Иногда вещи отдавали или угощали чем-то вкусным. Я сначала от них шарахалась. А потом мне один человек сказал, что подобные люди просто делают мир чуть лучше потому, что могут. Потому что они хорошие. И что им достаточно моей благодарности. А лучше всего — если я сама стану хорошим человеком. Потому что тогда точно будет понятно, что тогда они помогли кому надо, а не человеку, который потом сделает мир хуже.  — И ты поэтому пошла в школу милиции?  — Отчасти да, — я пожала плечами. — Мне кажется, что Лили тоже была хорошим человеком. Ведь просто так помочь кому-то, не требуя ничего взамен… Да и что она, по большому счету, могла с тебя получить? В твоих чувствах она, как я понимаю, не нуждалась. А если помогла, ничего не требуя взамен, то…  — Я понимаю, к чему ты клонишь. Я не знаю, Лили. Все слишком… Я в последнее время почти не думал об этом. Просто после того, как ты… Как тебя… Снова в голове крутится всякое. Не знаю. Тут уж пытайся, не пытайся — а в один день от этого всего не избавишься. Но манипулировать собой кому-то другому я больше не позволю. Тут ты права. Я ведь, по сути, когда Дамблдору помогать согласился, ничего ни для Лили, ни для Лилиан не сделал. Только стал очередным инструментом в руках старикана. Наверное, оно того и не стоило. С другой стороны, не поведись я на его слова, мы бы и с тобой узнали друг друга только в школе. Не знаю, как бы тогда все было…  — Давай не будем гадать? — предложила я. — Просто будем разбираться с тем, что есть. А прошлое… Прошлое должно остаться в прошлом, а не гробить нас в настоящем, ухудшая возможное будущее.  — Хорошо сказано. Прямо хоть сейчас в качестве тоста произноси.  — Это вряд ли. Я, понимаешь ли, из любителей ЗОЖ. Не пью. От слова «совсем».  — А я бы вот не отказался сейчас, — зельевар вздохнул. — Гладкова, ты мне объясни одну вещь, ладно?  — Постараюсь.  — Я знаю, кто ты такая. Но чем дальше в лес, выражаясь твоими словами, тем сильней я понимаю, что ты и Лили — это… Ты не она.  — Аллилуйя! А я тебе что пытаюсь объяснить уже почти год?  — И я не понимаю, почему мы с тобой… Я ничего уже не понимаю.  — Почему мы что? Вроде как в отношениях друг с другом? Или почему ты меня без конца спасаешь? Или почему мы в принципе все еще общаемся друг с другом, хотя характеры у обоих не сахар? Хрен его знает. Лично я — просто потому, что ты мне понравился. Знаешь ведь, девочки западают на всяких рыцарей, которые вытаскивают их из глобального трындеца. Это, между прочим, основной сюжет многих-многих фильмов и книг. Спас принцессу — получил ее и полцарства в придачу. Классика же, а я классику уважаю.  — Ты опять за свое, да?  — Могу, умею, практикую. Пизды все равно сейчас не дадут, почему бы и не наболтать тут всякого? — моя реплика по непонятной причине вызывает у Северуса усмешку.  — Скоро я с тобой за все поквитаюсь, — ехидно сообщает мне он.  — Это когда?  — С учетом того, что меня выписывают на этих выходных — прямо в понедельник и поквитаюсь.  — И ты молчал! — ахнула я.  — А отыгрываться я на тебе буду на уроках по защите от темных искусств. Грюм решил меня сделать преподавателем по этому предмету, оставив Слизнорту зельеварение. И кто я такой, чтобы возражать самому директору школы? В последнее время ядовитый голос Северуса звучал непривычно живым. Но вот сейчас в нем появились знакомые нотки, которые я постоянно слышала на уроках. Он, конечно, вел себя более мягко, чем в начале прошлого учебного года, но… Но Северус — он и в Африке Северус.  — Кхм… Ну, я думаю, что трахнуть мой мозг круче, чем это делает Салазар, ты все равно не сможешь. У него, сам понимаешь, десятки лет практики в куда более суровые времена. Молчу уже о том, что энтузиазм и рвение копились столетиями.  — Это мы еще посмотрим, — фирменный взгляд черных глаз, и я с восторгом верещу.  — Ой, боюсь-боюсь-боюсь, не назначайте мне отработку, профессор. Мы снова рассмеялись. А мысленно я поставила себе на заметочку мысль, что мне все это очень напоминает, блин, ролевые игры. Долбаные гормоны… Долбанное начавшееся половое созревание… Настоящим-то детям проще — они относительно чистые и невинные. А что мне делать, если у меня тело ребенка, к которому прилагается память и желания взрослой бабы? Я тут либо свихнусь, либо еще что-нибудь вытворю.  — Что-то не так? — с беспокойством уточнил у меня Северус.  — Я всего-то провела параллель между нашим начавшимся диалогом и одной довольно распространенной ролевой игрой.  — Чем? — непонимающе нахмурился профессор зельеварения. Понимая, что ржать сейчас нельзя ни в коем случае, я пояснила.  — Когда людям скучно просто заниматься сексом, они иногда превращают это в какую-нибудь разыгрываемую постановку. Самые распространенные варианты — это пациент и медсестричка, которая сначала делает массаж, потом — эротический массаж, а заканчивается все сексом. Второй вариант — это препод и студентка, которая якобы хочет сдать экзамен и соблазняет преподавателя. Третий — это…  — Блять, — схватился руками за голову Северус.  — Ну вот не настолько я и эта самая.  — Что? Лили, нет, я вовсе не…  — Да знаю я, — перебила я его. — Уж могу отличить оскорбление от вырвавшегося междометия, символизирующего…  — Опять эти твои фразочки.  — Увы, — пожала плечами я. — Не красней ты так, я тебя умоляю. Сейчас я подрасту и сразу тебя плохому научу. Будешь знать, как с пришельцами из других миров связываться. Хотя, может, тебе и понравится…  — Лили, просто заткнись. Умоляю.  — Ой, а что такого, а?  — Что такого? Я не могу обсуждать ТАКОЕ с ребенком!  — Я не ребенок!  — В зеркало посмотрись сначала, а потом рассуждай, — огрызнулся мужчина.  — Вот вырасту и покажу тебе, — надулась я.  — Сначала вырасти. А вот потом показывай, я против ничего не имею, знаешь ли, — лицо мужчины было уже даже не красным, а бордовым. Да, Лилька, молодец. Попала в пуританскую Англию и засмущала здорового тридцатилетнего мужика.  — Я могу спросить?  — О чем?  — У тебя вообще кто-то был?  — Ты о чем?  — Я о сексе. Не хочу о таких вещах узнавать перед первой совместной ночью. И что-то мне подсказывает, что тогда тебя на эту тему будет еще сложней разговорить. Мужчина низко опустил голову.  — Я не… В общем… Вот сейчас он снова совсем не похож на самого себя. Блин, да что же эта тема с людьми делает? Спрашивала я не просто так. Потому что раз уж начала избавлять мужика от комплексов, надо это делать целиком и полностью. И предварительно кое-что объяснить. А то знаем мы этот первый опыт. У одного не встал, вторая случайно описалась во время куни, третьего вывернуло наизнанку при виде небритой женской промежности… Перечислять все баги, узнанные на опыте своем и ближайших знакомых, я могу до бесконечности. И уже потом выяснялось, что некоторые вещи надо просто заблаговременно выяснять, объяснять и разъяснять. Тогда и неловкостей будет намного меньше. Конечно, лучше бы нам во время этого разговора, как и при предыдущей беседе, находиться рядом. Тогда можно взять за руку, обнять… Не знаю, как-то поддержать человека. Похоже, темой отсутствия девушки его уже травили. Опять мне работа. С другой стороны — а кому сейчас легко. Влюбилась вот в такого вот человека, теперь надо с этим разбираться, чтобы все не покатилось к чертям. Как говорится, чем раньше начнешь работать над отношениями, тем выше шанс, что получится их не испортить.  — Ясно, — кивнула я. Северус вздрогнул. — Слушай, иногда у меня возникает ощущение, что ты Волан-де-Морта боишься меньше, чем подобных разговоров. Я не собираюсь тебя травить, если что. Знаешь — был у тебя в прошлом кто-то или не было, равно как и причина, по которой что-то между вами произошло или не произошло… За это никто и никогда не имеет права тебя судить, понимаешь? Исключение составляют ситуации, когда ты кого-то насилуешь, но это уже уголовщина. У тебя никого не было. У меня — было несколько партнеров за пять лет. Это не делает ни меня, ни тебя людьми второго сорта, понимаешь? И я никогда не задам подобный вопрос ради того, чтобы тебя обидеть или унизить. Это ты понимаешь? Мужчина кивает.  — И ты понимаешь, что когда я стану старше, этих вопросов будет еще больше, а отвечать тебе будет сложней в силу уже обоюдного сексуального влечения.  — Мерлиновы подштанники, — Северус снова схватился за голову. — Да понимаю я все. Понимаю. Просто… Я… Мне духу никогда не хватало даже признаться, а ты с такими разговорами пролезаешь…  — С какими «такими» разговорами? Ты признаешь, что я тебе нравлюсь, как личность. Причем уже давно это признаешь. Мы вроде как об этом еще несколько месяцев назад говорили. Вполне закономерно, что я буду привлекать тебя через пару лет и в совсем другом аспекте. В том самом, в котором ты меня привлекаешь уже сейчас. Вот не надо так краснеть — я тебе напоминаю, что мне, блять, двадцать два года. Это значит, что фантазия уже достаточно пошлая для того, чтобы представлять, как ты меня на ближайшей горизонтальной поверхности… Звук кашля не дал закончить фразу.  — Ты специально этого ждала, да? — уточнил зельевар. Только сейчас я заметила, что в одной руке он все еще держит стакан. Ага, водички решил попить невовремя.  — Ну, извини, — развела руки в стороны я. — У меня к тебе интерес не только платонический, но и вполне себе физический. И тут ты уже ничего не попишешь. Психологически-то я взрослый человек, это только тело нынче не соответствует оригинальному формату. Тяжеловато, конечно, но я просто надеюсь, что по мере взросления эта разница окончательно сгладится. И я понимаю, что тебе не всегда удается держать в голове, что ты говоришь со взрослой женщиной. Особенно с учетом того, что я сама порой заигрываюсь в маленького ребенка. Что же насчет таких разговоров… Я обещаю не затрагивать больше эту тему до своего шестнадцатилетия, хорошо? По крайней мере, я это очень сильно постараюсь сделать исключительно из уважения к твоим чувствам и к невозможности твоего восприятия меня как сексуального объекта вот прямо сейчас. Ну, а потом я с тобой и разговаривать буду, и много чему плохому научу. У меня, знаешь ли, было много источников информации. И я с радостью поделюсь с тобой всем имеющимся опытом прямо в свой день рождения, — широко улыбнулась я. — Ты только не пугайся и никуда не убегай, понятно?  — А вот если серьезно — даже и не подумаю. Так, Лили, новости мы узнали, много о чем поговорили… Все-таки предлагаю идти спать. Между прочим, время позднее.  — Считай, что выкрутился, — усмехнулась я. — Спокойной ночи и приятных тебе снов.  — И тебе приятных снов, Лили, — улыбнулся напоследок Северус, отключая связь. Блять, вот уж пожелал так пожелал… Отключив заглушающие чары, я практически сразу же заснула. Не знаю, сколько времени прошло, но сны мне снились действительно приятные. Очень. Правда, девочкам так не показалось, потому что сквозь сон я почувствовала, как меня тормошат. Распахнув глаза, подскакиваю на кровати и практически сразу оказываюсь в чужих объятиях.  — Все хорошо. Это я, — Гермиона обнимает меня, ласково проводя рукой по волосам. Еще не понимая толком, в чем дело, я мягко выпутываюсь из ее объятий. Ситуацию проясняет Николь.  — Ты стонала во сне. Кошмары? Из-за Волан-де-Морта? Я кивнула быстрей, чем она договорила. Потому что признаваться о том, что мне снилось, блять, на самом деле — явно не самая лучшая идея. Мать вашу за ногу да об стену, у меня и в реальном теле половое развитие началось рано. По крайней мере, влечение к мальчикам точно имелось в наличии годам к четырнадцати. Тогда до шестнадцати помогло продержаться понимание того, что от результатов моего гинекологического осмотра зависит, получит ли по шапке любимая директриса и несколько любимых же воспитателей да учителей. Сейчас игра усложнялась благодаря моим особенностям. Ладно, сцепим зубы и будем ждать шестнадцатилетия. Пока что сосредоточимся на учебе. И не будем больше снимать на ночь заглушающие чары. И задействуем собственные руки. И, блять, возможно даже, купим себе какой-нибудь вибратор, если все совсем дерьмово будет. Мать вашу, мать вашу, мать вашу… тут остается только радоваться, что я попала все-таки в женское тело. У парней в подростковом возрасте, насколько я понимаю, крышу сносит еще сильней, чем у женщин. Что тогда было бы со мной — вообще страшно представить. Ладно, время строить из себя приличную ученицу. Вооружаемся сумкой и пиздуем на учебу? Что там у нас первым уроком? История магии? Отличное средство для снижения либидо, скажу я вам…