***
— Ну, и куда ты пропала вчера? — строго спрашивает Антон вместо приветствия. Я застаю его за битьём груши. На Антоне тонкая футболка зелёного цвета, и я ничего не могу с собой поделать, кроме как смотреть на его спину и представлять аккуратно сложенные в специальных воздушных мешках у него под кожей чёрные крылья сирены. — Если хочешь, чтобы наши занятия продолжались, тебе придётся соблюдать режим. Никаких срывов тренировок. Никаких опозданий и сокращений времени по личным нуждам. Беспрекословное выполнение… — Могу я кое-что спросить? — интересуюсь я невзначай. Понимаю, что перебила Антона, с запозданием, лишь когда он перестаёт колотить грушу и смотрит на меня, вопросительно изогнув бровь. — Беспрекословное выполнение всех заданий, которые будут на повестке тренировочных часов, — продолжает Антон. — Без нытья, без слёз. Ты сама пришла ко мне с просьбой вернуться в строй. — Антон выравнивает грушу, подвешенную к потолку, чтобы та перестала раскачиваться, снимает боксёрские перчатки. Я не могла и подумать, что мой уход так его заденет, но сейчас он уж слишком груб. И это, как я могу судить по нашему непродолжительному знакомству, не в его стиле. — Вот теперь я закончил. Теперь ты могла бы просить разрешение задать вопрос. — Как вы познакомились с Татьяной? Антон одаривает меня прищуренным взглядом: — Это определённо не тот тип информации, о которой тебе стоит беспокоиться. Он мне не доверят. Ещё бы, с чего вдруг? Закончив с перчатками, Антон уносит их в кладовую. Его путь обратно пролегает через секцию с оружием, поэтому возвращается Антон с двумя тренировочными катанами. — Я ушла, потому что всё видела, — признаюсь я, когда Антон протягивает мне одну, выполненную из дерева и не несущую в себе никакой угрозы ни для него, ни для меня. — Видела что? — Ваши крылья. Вы — химера. Антон дёргает плечами. — Не понимаю, о чём ты. Я, даже не пытаясь как-то замаскировать внимательный взгляд, осматриваю лицо Антона. Оно больше не кажется мне правильным. Я словно начинаю видеть всё то, что не замечала раньше — те черты, которые выделяются на фоне остальных. Каждая из них — чужая для другой и словно когда-то уже бывшая в употреблении. — Вы химера, — повторяю я. — Я помню вас. Помню его среди прочих. Помню, как он стоял во главе клина в широком поле. Помню, как он стал одним из первых, кто заговорил со мной, показав пример остальным химерам, продолжавшим считать меня угрозой. То есть, не меня. Аполлинарию, разумеется. — Помнишь меня? — переспрашивает Антон. Я киваю, хотя не знаю, как объяснить ему, что конкретно имею в виду. — Это сложно, — говорю я. — Сколько тебе лет? — Скоро будет восемнадцать. — Ты не можешь меня знать. Сказанное мной явно никак не хочет укладываться у Антона в голове. — Я была не собой, когда мы встретились. Это ещё больше запутывает мужчину. Он трясёт головой. Перекладывает обе катаны в одну руку, второй проводит по волосам. Они у него светлые, что для сирены — не редкость, а дикость. Я думаю о возможных генных комбинациях, которые Христоф мог использовать при создании Антона, и окончательно теряюсь, когда понимаю, что его, кроме крыльев, больше ничего не выдаёт. — Я не понимаю, — Антон качает головой. — Что ты имеешь в виду? — Я некоторое время была в теле Аполлинарии… Мне пришлось вернуться в прошлое, и... Я замолкаю, потому как реакция Антона начинает меня пугать. Он не перестаёт качать головой, отрицая все слова, что я сказала, скажу или только собираюсь сказать. Он не сводит с меня взгляда холодного, почти что мёртвого. Помещение тренировочного корпуса наполняется запахом металла. — Вернуться в прошлое, чтобы спасти хороших людей… Мои попытки не увенчиваются успехом. Катаны падают Антону под ноги, и пока он сам едва ли обращает на это внимание, мой взгляд прикован только к ним. Оружие распадается на части. На слишком много частей — так не должно быть. Я слежу за каждой: они одна за другой проваливаются в пол, внезапно ставший вязким, как зыбучие пески, но липким и жидким, как… мазут. Что-то толкает меня в грудь. Пока я неестественно медленно падаю назад, я вижу, как Антон улетает прочь на своих широких чёрных крыльях. В одном с ним направлении устремляется взявшийся из ниоткуда огромный чёрный ворон. Всё вокруг меняется, и вот я падаю с крыши. Чтобы понять, как много осталось до столкновения, я, борясь с ветряным потоком, с трудом, но переворачиваюсь на живот. Не больше пары метров. Я распахиваю глаза, когда острая боль пронзает нижнюю челюсть. Подо мной — пол и такой ненавистный мне зелёный ковёр. Ему удалось лишь смягчить падение с кровати, но не свести последствия к минимуму — я ударилась подбородком и прикусила язык, вмиг распухший во рту. — Слава? — обеспокоенно спрашивает Артур, перешагивая порог моей комнаты. Он помогает мне подняться, усаживает на кровать. — Услышал твой голос и решил проверить, всё ли в порядке, — объясняется Артур, хотя я его об этом и не прошу. — В последнее время ты часто разговариваешь во сне. Чуть помедлив, я качаю головой. Когда боль в языке утихает, я не без труда произношу: — Я очень устала, Артур. Сейчас утро, день только начался, и для Артура мои слова едва ли будут иметь хоть какой-то смысл, но я действительно настолько измотана, что думать разумно — это последнее, на что я способна. Порезанная Эдзе ладонь страшно ноет. Клятва скоро приведёт руку в порядок, но останется шрам, происхождение которого мне ещё придётся объяснять каждому любопытствующему. Особенно родителям. Что же я скажу маме и Дмитрию? — Это нормально, — говорит Артур. — Середина недели. К четвергу все чувствуют себя ужасно. — У меня в последнее время одни четверги на неделе. Артур усмехается, принимая мои слова за шутку, и за это у меня возникает беспредельное желание залепить ему пощёчину. Я буквально умираю, а ему смешно? Что он за брат такой? Но гнев пропадает так же быстро, как вспыхивает. Уже спустя мгновение я напоминаю себе, что сама выстроила между нами стену. Сердиться на Артура за то, что он не может докричаться до меня через неё — глупо. — Ущипни меня, — я протягиваю Артуру здоровую руку. Он вопросов не задаёт и мигом выполняет просьбу, заставляя меня пискнуть от боли. — Спасибо, — вздыхаю. — Значит, я не сплю. — Всегда рад. Артур улыбается поджатыми губами. Мне бы хотелось верить, что он когда-нибудь сможет увидеть в моих глазах нечто большее, чем я ему позволяю, но, к сожалению, не все умеют читать между строк. — Завтракать будешь? — Разумеется, — киваю я. — Из кухни пахнет блинчиками. — Обожаю блинчики! — Я знаю, — Артур легко толкает меня плечом. — Кстати, вчера спрашивать не стал, поздно уже было, но чего Ванька-то приходил? И почему не остался переночевать, а пошёл домой во втором часу ночи? — Он приходил поговорить о личном, — произношу я осторожно. Ведь тот факт, что девушка, в которую он без оглядки влюблён, болеет раком, по-другому никак не назовёшь. — Что ж, — Артур серьёзнеет. — Любая тема не отменяет того, что, ради приличия, он мог хотя бы заглянуть ко мне и поздороваться! — Да, — соглашаюсь я. — Ты прав. Не хочу вспоминать вчерашний конец дня. Не хочу, чтобы перед глазами снова возникало заплаканное лицо Вани и его красно-оранжевые глаза. Не хочу снова слышать в своей голове его голос, полный отчаяния. Не хочу смотреть, как на осколки разлетаются стёкла очков, когда Ваня бросает их в стену. Не хочу чувствовать в своих руках его окрепшее после обращения, но всё равно такое слабое тело. Не хочу вспоминать, как пыталась подобрать правильные слова, борясь с желанием расплакаться ему в унисон. Клятва делает свою работу, и Лена не покинет Ваню так скоро, как мог бы сделать это обычный человек. И всё же это не может перекрыть факт наличия нависшей над Лениной головой смерти, только и ждущей, когда магия даст слабину. — Ладно, оставлю тебя, — Артур хлопает меня по коленке и встаёт. — Собирайся. И кстати, начинай думать насчёт подарка. Я не хочу позориться четвёртый год подряд, мучаясь, придумывая для тебя сюрприз и попадая впросак, когда дарю тебе то, что тебе потом приходится передаривать. — Хорошо, — киваю я. Как только Артур покидает комнату, я достаю из-под кровати толстую тетрадь, где после вечерне-ночного визита Вани уже успела исписать несколько листов, и делаю короткие пометки о своём старшем брате — на самом деле, намного лучшем сиблинге, чем я когда бы то ни было могла стать для Дани или Вани в своей предыдущей истории. «Артур, вероятно, любит меня», — писать раненой рукой — настоящая пытка, но я задаюсь целью хотя бы закончить мысль. — «Я хочу полюбить его в ответ, но разве это возможно, пока мне тяжело сладить даже с самой собой?» На вопросительном знаке пальцы меня подводят, и я веду рваную линию вниз. Однако возникшая лёгкость на душе перекрывает эту неудачу. Дневник и правда оказался неплохой идеей. Спасибо, Вань. Я твоя должница.***
— Спасибо, что согласилась прогуляться со мной. Первые два урока отменили, а возвращаться домой и сидеть, втыкать в телевизор мне совсем не хочется. — Всегда рада, — отвечаю я с улыбкой. И правда. Рядом с Лией, особенно в моменты вроде этого, когда всё так похоже на наши прошлые отношения, я чувствую себя лучше. Проблемы, — почти, — отходят на второй план, и я могу просто расслабиться в компании своей, — когда-то, — подруги. Я стараюсь не таращиться на Лию прямо, в основном смотря перед собой и лишь бросая на неё взгляд, когда она ко мне обращается, но желание наверстать все те мгновения, когда мы были в разлуке, оказывается сильнее меня. Иногда я умудряюсь забыть, насколько она красива. Зато потом никак не могу насмотреться, хотя сейчас это как в открытую глядеть на солнце. Прекрасно? Безусловно. Но ещё немного больно. — Могу я поделиться с тобой одним наблюдением? — спрашивает Лия. Она неловко пинает камень, попадающийся ей под ноги, носком своего красного бархатного сапога. — Давай. — Мы ведь в школе не так уж и хорошо общались. В смысле, ты была дочерью директора штаба, а я — ведьмой. Мы определённо имели больше общего, чем другие, но никогда не разговаривали о чём то, что не касается занятий. — Можешь не продолжать, кажется, я понимаю, о чём ты… — перебиваю я, но меня сразу обрывают в ответ: — Нет, погоди. Дослушай. Я… вроде как, теперь жалею, что в школе мы с тобой не дружили. Не знаю, почему, но твоё общество кажется мне правильным, несмотря на то, что это идёт в абсолютный разрез с мнением моих родителей. Я усмехаюсь. Мать и отец Лии ни в прошлом, ни в этом времени так и не смогли понять, что стражи им не враги. Сомнительная стабильность, конечно, но всё равно приятно. — Это очень мило, — произношу я. Лию моя реакция смущает. Она толкает меня в плечо, заставляя пошатнуться. — Не смейся надо мной! — требует она. — И не подумай, что я цепляюсь за тебя как за последний шанс, или что-то вроде того. — О, поверь мне, об этом я подумала бы в последнюю очередь. Вокруг тебя всегда было много народа, и… — Все они не были моими друзьями, чтоб ты понимала. Толпа ради толпы. Чтобы избежать одиночества, наверное. Лия замолкает, прикусывает нижнюю губу. Её взгляд устремляется на дорогу. Я догадываюсь, что осталось недосказанным в и так излишне откровенном для относительного незнакомца предложении. У Лии нет друзей. Последнее, что я хотела бы для неё, для самой чудесной, доброй и отзывчивой девушки — это чтобы она чувствовала себя одинокой. — Если тебе когда-нибудь захочется позвонить мне в два часа ночи и пожаловаться на бессонницу — я к твоим услугам, — говорю я и протягиваю ладонь в сторону Лии Немного страшно, ведь я не знаю — примет ли она этот жест за милосердие, доброту или искреннее проявление дружелюбия. Не хочу, чтобы она думала, что я жалею её. Тем более, та Лия, которую я знаю — она бы никогда не потерпела снисходительного отношения к себе. — Это то, что делают друзья, — поясняю я на всякий случай. — Мы… Конечно, не… Но, знаешь… Лия спасает меня от неловкого подбирания нужных слов, принимая ладонь. Секундное сжатие — вот уже она хватает меня под руку, точно как раньше. Мне везёт скрыть широкую довольную улыбку за внезапным зевком. — Ты хороший человек, Слав, — заявляет Лия. — Когда-нибудь я познакомлю тебя со своими родителями, и, может, тогда они поймут, что стражей не стоит ненавидеть. Лия говорит о том, что я уже давно хотела бы услышать в свой адрес, но даже с уст одного из тех редких людей, чьё мнение для меня важно, слова не кажутся правильными. Лия называет меня хорошей, но она видит лишь верхушку айсберга. — У тебя глазные яблоки серого цвета, — вдруг произносит она, внимательно разглядывая меня сбоку. Я прикрываю один глаз и зачем-то касаюсь века подушечками пальцев. — И что это значит? — Либо ты в последние восемь часов курила цветы розового ромаля, либо не спала две ночи к ряду, либо взаимодействовала с тёмной магией. Я тру веко. Когда открываю его, всюду, куда смотрю, вижу белые пятна чудаковатой формы. — Ничего я не курила, — отвечаю я. — Что-то подсказывает, что и не во сне здесь дело, — свободной рукой Лия достаёт из заднего кармана джинсов несколько купюр. — Но за кофе мы всё-таки заскочим, я знаю одну отличную кофейню. Не расскажешь, что произошло? — Это долгая история. — Такого типа истории — мои любимые. Я пожимаю плечами. Лия коротко вздыхает. — Полагаю, не моё дело, да? — Нет, всё нормально… Моя подруга Нина. Она защитница, и так случилось, что она уже долгое время лежит в коме. А вот это, — Лие приходится отпустить меня, чтобы позволить снять перчатки. Я сжимаю и разжимаю перебинтованную ладонь в кулак. Всё ещё болит, но это мелочи по сравнению с тем, что я чувствовала во время ритуала. — Та цена, которую мне пришлось заплатить, чтобы её вылечили. — И как? Сработало? — Пока не знаю. Мне было сказано, что на это нужно время. — Надеюсь, всё будет хорошо. — Спасибо. Лия снова подхватывает меня под руку. Лёгкий ветер доносит до меня ненавязчивый запах лаванды, которой пахнут не спрятанные под беретом волосы ведьмы. Лия начинает рассказывать какую-то историю, — возможно, повисшая на короткое мгновение пауза показалась ей слишком тяжёлой? — и я, хоть и с каждым шагом сильнее ощущаю недомогание, слушаю её внимательно. Жизнь стражей состоит из вечного: «А что, если мы не дотянем до рассвета?», а потому я не хочу упускать ни единого мгновения с теми, кого любила, люблю и, надеюсь, ещё долго буду любить. Кофейней, упоминаемой Лией, оказывается та самая, где делают мой любимый карамельный латте. Лия заходит внутрь, оставляя меня ждать снаружи. Я присаживаюсь на скамейку и, пока есть время, проверяю телефон — не звонил ли кто, — и листаю социальные сети, где после моего возвращения из прошлого пришлось многое изменить. Я без зазрения совести удалила лишние контакты и весь чуждый мне контент. Именно с собственных профилей я узнала, что Слава Романова из Дуброва предпочитает детективные фильмы и литературу, за просмотром и чтением которых я засыпаю, и слушает инди-поп, которым меня можно пытать. Такая нелепость. — Как ты вообще до сих пор с ума не сошла с таким беспорядком в голове? Я поднимаю глаза. Напротив меня стоит Рис. На нём фиолетовый боевой костюм — тот самый, в котором он станцевал первый танец с любовью всей его жизни и последний раз улыбнулся мне, прежде чем я спустила курок. Я знаю, что он мёртв. Но то, что сейчас смотрит на меня его голубыми глазами, слишком похоже на реальность. — Тебе стоило бы видеть себя со стороны, Ярослава, — произносит Рис. — Удивление — недостаточная мера твоей эмоции. — Это невозможно, — шепчу я. — Может быть, — Рис подходит ближе, садится рядом. — Ты уже давно должна была понять, что в пространстве существует бесчисленное количество исходов, и каждый из них одновременно и происходит в реальности, где ты существуешь, и не происходит тоже. — Я не понимаю… — Это неважно, — Рис кладёт скрещенные в замок ладони себе на колени. — Итак, о чём ты хочешь поговорить? — Я не… — Мы же оба понимаем, что я не появился, не будь тебе нужен. Я провожу ладонями по волосам. Закрываю глаза, трясу головой. — Это всё из-за заклинания Эдзе, — решаю я. — Отчасти. Можно сказать, оно послужило толчком. Лия выходит из кофейни с двумя картонными стаканчиками и бумажным пакетом с кексами. Мы возобновляем прогулку, но даже тогда Рис никуда не исчезает. Лия продолжает рассказывать о себе. Что-то из этого я уже когда-то знала, что-то случилось только в этом времени. Но если до кофейни я слушала её внимательно, запоминая, то сейчас я никак не могу сконцентрироваться на её словах, пока Рис плетётся по правую руку от меня. — Во сколько, ты говоришь, у тебя начинаются занятия? — спрашиваю я, перебивая Лию, но понятия не имея, на важном ли месте. Лия бросает взгляд на циферблат наручных часов. — Через полчаса. — Тогда, я надеюсь, ты не очень обидишься, если я тебя покину? Лия смотрит на меня озадаченно. Она явно не ожидала дезертирства. — Что-то случилось? — Я кое-что вспомнила… — бормочу я. Рис ухмыляется моим словам. — Вспомнила, что у меня есть одно важное дело, которое я должна была сделать. — Ладно, — протягивает Лия расстроенно. Немного помолчав, добавляет: — Тогда ещё созвонимся. Я благодарно киваю. Разворачиваюсь на пятках и собираюсь уходить, когда решаю сделать ещё кое-что перед уходом. Дружеские объятия на скорую руку неловки и наполнены смущением, но Лия, кажется, ждала их не меньше моего. Когда отстраняюсь, вижу улыбку на её губах. Мы были друзьями, и мы можем стать ими снова. Я знаю это, и Лия знает тоже. Возможно, некоторые люди просто созданы для того, чтобы быть рядом в любом времени и любой истории? — Ты её любишь, — говорит Рис, когда мы уже удаляемся от Лии. — Тебе-то откуда знать? — спрашиваю я немного брезгливо. Остатки кофе, несмотря на то, что он горячий и его лишь чуть меньше половины стаканчика, выпиваю залпом. Горло и язык горит, но зато теперь ничто не мешает мне ускорить шаг. — Я — это ты. — Между нами нет абсолютно ничего общего. — Ну да. В отличие от Власа, например. Складно ты ему врёшь. Я молчу. Сжимаю картонный стаканчик и кидаю его в мусорное ведро, мимо которого прохожу. Надежда на то, что если я буду игнорировать Риса, он уйдёт, тает вместе с тем, как он снова заговаривает: — Ты видишь, как он похож на меня. Замечаешь это лучше кого-либо другого. Ты была свидетелем того, как легко я завладел его волей. Да, сейчас меня нет, но что может помешать самому Власу при особых обстоятельствах показать свою тёмную сторону? Так ли ты уверена в том, что он — воин на стороне добра? Я хочу пуститься в спор, переходящий на крик. Я хочу ударить Риса в его до безобразия ровный нос. Я хочу всеми правдами и неправдами доказать ему, как он не прав, вот только лишь на одно короткое мгновение. А потом понимаю: я пытаюсь вступить в спор с самой. — Пожалуйста, уходи, — умоляю я дрожащим голосом. Рис пристально разглядывает меня. — Заставь меня. Это только в твоей власти. Я качаю головой. Останавливаюсь. Крепко зажмуриваюсь. Открываю глаза, но Рис всё так же остаётся на месте. — Попробуй что-нибудь другое, — с издёвкой предлагает Рис. Именно после этих его слов я понимаю, что настоящего Риса в этом видении меньше, чем кажется на первый взгляд. Потому что Христоф, которого я знала, хоть и был общепризнанным преступником, но никогда не стал бы мучить меня. Я возобновляю шаг, ускоряясь. Рис мелькает рядом, не отставая. До штаба идти недолго, но с такой компанией я уже знаю: дорога превратится в бесконечное хождение по мукам. — Неужели будешь молчать? — спрашивает Рис. Больше он ничего произнести не успевает — у меня в кармане звонит телефон. Я достаю его и вижу на дисплее имя Бена. — Да, я пропустила занятие по ведению разведки, — говорю вместо приветствия. — Нет, мне ни капельки не стыдно. — Я тоже не там, — отвечает Бен. — И звоню по другому поводу. У него обеспокоенный голос. У меня в груди зарождается неприятное чувство. — В чём дело? — Эдзе забрал Нину, и теперь весь штаб стоит на ушах. Они считают, что это умышленное похищение. — Уже в пути, — бросаю я и отрубаю вызов. А когда поднимаю глаза перед собой, Риса и след простыл. Десятка слов и трёх секунд разговора Бену хватило, чтобы отвлечь меня от нежелательного видения.***
Я гляжу на Власа и не могу совладать с эмоциями. Мне страшно хочется обнять его в благодарность и может даже поцеловать… но только не при таком большом количестве свидетелей. Он прикрыл нас. Прикрыл, сам того не понимая. Прикрыл, рискуя не только своим местом в Совете, но и авторитетом в принципе. Прикрыл, несмотря на подозрительность всей ситуации в целом. Прикрыл. Славе Романовой из Дуброва чертовски повезло. Мне чертовски повезло. — Повтори ещё раз, — просит Даня. — Что ты сказал дяде Диме? — Что сам перенёс Нину в Академию к профессору, услышавшему о нашей проблеме и изъявившему желание помочь. — И Дмитрий не потребовал объяснений? — Потребовал. Я назвал ему пару имён и несколько фактов, которые окончательно убедили его в моей правоте. — А что, если он захочет связаться с директором Академии? — к сомневающемуся Дане присоединяется и Марк. Мы на их территории, на территории миротворцев — в медкорпусе, где всё должно быть подчинено только двум истинам: медицине и общественному порядку. И именно их я так варварски перечеркнула, когда позволила Эдзе забрать Нину. — Это будет значить, что он поставил под сомнение мою компетентность как члена Совета, — Влас самодовольно улыбается. — Не думаю, что он пойдёт на такой поступок. Несмотря на всю уверенность, с которой Влас это произносит, замолчав, он скашивает на меня немного виноватый взгляд, словно ему стыдно передо мной за то, что он говорит о моём отце в таком контексте. Но ведь так и есть, думаю я. Влас намного старше Дмитрия не только в плане возраста, но и в плане ранга, что уж говорить о знаниях, которыми он обладает. — Ты лучше всех, — говорю я и легко дотрагиваюсь до руки Власа. — Спасибо. — Не за что, — отвечает он, расслабляясь под моим прикосновением. — Но мне всё ещё нужны ответы. Я помню, ты говорила о сделке с Миллуони, так что, полагаю, это он забрал Нину? — Мы ещё вот это нашли на подушке, — Марк протягивает мне какую-то бумажку, но я не хочу привлекать лишнее внимание к своей перебинтованной конечности, а потому прикидываюсь не очень сообразительным человеком и складываю руки на груди. Вместо меня записку принимает Влас. Разворачивать её не приходится — записка представляет из себя буквально жалкий клочок с нацарапанным на нём не менее жалким единственным словом: «Удачи». И подписью, получившейся не с первого раза: «Э» — зачёркнуто, «М» — смазано и слишком жирно; видимо, кое-кто чересчур сильно давил на ручку. — Да, — подтверждаю я. — Это определённо Миллуони. — Он, я надеюсь, знает, что делать? — спрашивает Влас, сминая записку в кулаке. — Должен. К тому же, я попросила его, чтобы он взял с собой Шиго для контроля. Она уж точно не позволит ему и лишнего шага ступить. Дверь распахивается, и в медкорпус входят миротворцы во главе с куратором. Сергей уже наверняка знает «правду» Власа, а потому не задаёт никаких вопросов, когда бросает взгляд на опустевшую Нинину койку. — Вам пора, — произносит Марк, понижая голос. — У Сергея сегодня, как вы можете понимать, уже с утра день не задался. — Уходим, — соглашается впервые произнёсший хоть что-то после моего прихода Бен. Мы с Власом последними покидаем медкорпус, и это позволяет нам ненадолго остаться одним в маленьком коридорчике между оставленным помещением и общей комнатой миротворцев. Я не успеваю придержать дверь перед нами, когда Влас кладёт на неё свою ладонь, прикрывая. Так спина Бена и лицо Дани становятся недоступными моему взгляду. — Что такое? — спрашиваю я. Влас берёт меня за руку, чуть выше локтя, и дёргает вверх, заставляя вытащить ладонь из кармана куртки. — Это… — начинаю я, готовая оправдываться, но Влас тут же перебивает меня: — Ты спрашивала о ритуале изъятия. Я знаю, как он проходит и что для него нужно. — Влас хмурит брови. — Ты должна быть в кровати, а не на ногах, пить много жидкости и восстанавливаться. — Я в порядке. — Когда раны стража достаточно сильные, клятва создаёт обманный эффект, благодаря которому её носитель чувствует себя хорошо, несмотря на замедленное заживление. Похоже на действие наркотических средств. — Влас, — я произношу его имя с нажимом. — Я в порядке. Правда. — Зачем ты терпишь, когда я могу помочь? Влас подкатывает левый рукав своей чёрной водолазки до локтевого сгиба, демонстрируя мне два шрама от заклинаний. Один, маленький и тонкий, он использовал когда-то давно, чтобы излечить мою сломанную в двух местах ногу, а другой, жирный, выпуклый, напоминающий слизня, совсем свежий. Именно он помог нам выиграть время, чтобы спасти Ваню. Я знаю, что имею право воспользоваться помощью Власа. И какая-то часть меня настойчиво хочет этого, но другая не перестаёт твердить о том, что боль — это напоминание. Напоминание о том, что произошло и только произойдёт. Напоминание о том, что за каждым моим шагом, каждым действием и каждым принятым решением следует вереница последствий. — Можешь, — соглашаюсь я, кивая. Берусь за край рукава Власовой водолазки и тяну его обратно, скрывая предплечье. — Но не должен. Оно того не стоит. Влас глядит на меня непонимающе. В его голове, могу поспорить, ещё никогда не появлялось так много нерешённых вопросов разом. — Последние недели меня не покидает странное ощущение, что когда я смотрю на тебя, вижу абсолютно незнакомого мне человека, — задумчиво произносит он. Это откровенное заявление не должно причинять мне боль, но именно это оно и делает. И хотя слова Власа имеют разный смысл для нас обоих, они приводят к одному итогу: и Власу, и мне становится внезапно неуютно рядом друг с другом. От возникшей неловкости нас спасает Бен. Он приоткрывает дверь вместе с тем, как Влас шумно вдыхает, чтобы сказать что-то ещё. — Вы чего? — спрашивает Бен, с любопытством нас разглядывая. — Ничего, — отвечает Влас вместо того, что планировал. Бен шире открывает дверь, ведущую в общую комнату миротворцев, намекая на то, что нам пора выдвигаться. Влас, стоящий ближе, идёт первым. Я ещё секунду топчусь на месте, прежде чем двинуться следом. — Что-то вы какие-то кислые оба, — шепчет Бен мне на ухо. — Проблемы в постели? — Ещё один такой вопрос, и проблемы с постелью будут у тебя, потому что встать с неё без помощи врача ты уже не сможешь. Бен отклоняется в сторону синхронно с тем, как моя рука поднимается в воздух в агрессивном взмахе. — Боже мой, какие мы нервные! — Бен качает головой. — Хоть спросить, идёшь ли ты на занятия, могу, или тоже лучше не стоит? — А что сейчас? — Военная топография. На секунду я задумываюсь, не скрывает ли Бен под этим позывным дела, касающиеся только нас, но его вид совершенно не похож на заговорщицкий, а выражение лица, с которым он это произносит, и вовсе отдаёт усталостью. — Да, кстати, — Даня, идущий перед нами, притормаживает, чтобы что-то достать из рюкзака за спиной. — Вот, держи. Он протягивает Бену скрученный в рулон лист. Когда Бен стягивает с него резинку и разворачивает, я вижу начерченную от руки карту местности. — Чувак, ты лучший! — благодарно присвистывает Бен. Карта выполнена идеально. Без смазанных черт, без неровных штрихов. Ни один цвет, в который окрашены объекты, не выходит за его грани. — Ты что, заставляешь Даню делать за тебя домашку? — уточняю я, не забывая о возмущённых нотках в голосе. Бен, не отвлекаясь от разглядывания карты, пожимает плечами. Даня, тем временем, достаёт из рюкзака ещё один такой же рулон. — А это для тебя, — произносит он, улыбаясь немного виновато. — Я подумал, что тебе сейчас не до этого. Не знаю, как, но Дане удалось начертить одинаковые карты двумя разными почерками. Мне стоило бы остаться гордой, — (и в итоге получить от Юрия Геннадьевича «неуд» за невыполненное задание), — но чем дольше я разглядываю Данину работу, тем сильнее начинаю убеждать себя в том, что та уже выполнена, и хуже точно не станет, если я приму её. Ведь не зря же Даня сидел за столом, сгорбившись, чёрт знает сколько часов подряд? — Ты и правда лучший, — соглашаюсь я, не в состоянии скрыть восторг. Даня скромно улыбается и дёргает лямку рюкзака в быстром, нервном жесте. — Ладно вам, мне не сложно, — отвечает он. А когда Бен, сияющий и предвкушающий хорошую оценку, чуть отдаляется от нас, уходя вперёд, полушёпотом добавляет, глядя точно мне в глаза: — Спасибо, что была с Ваней вчера. Я… — Даня трёт лоб. Краем глаза я замечаю остановившегося и внимательно нас разглядывающего Власа. — Я ночевал у Амелии, звонков не слышал. — Даня сильно хмурится. — Скажи мне честно, я плохой брат? — Ну что ты, — я качаю головой. — Ты ведь не знал. Даню такой ответ явно не устраивает. Возможно, ему было бы легче, если бы я сейчас в чём-нибудь его обвинила, но как я могу, если к тому, что случилось вчера вечером между Леной и Ваней, никто не был подготовлен? — Я должен был, наверное, почувствовать, или что-то типа того, — Даня так сильно кусает губы в паузах между предложениями, что я начинаю не на шутку волноваться за его состояние. — Это разве не фишка близнецов? — Понятия не имею. Но то, что ты так себя мучаешь, делу явно не помогает. Даня кивает, но, скорее, на автомате, нежели действительно в качестве согласия на сказанное мною. И тогда я тянусь, чтобы крепко обнять его за шею. — У тебя будет ещё уйма времени, чтобы быть рядом с Ваней в нужные для него мгновения, — тихо сообщаю я ему на ухо. — Так что не переживай о том, что уже случилось. Взгляд скользит по продолжающему стоять неподалёку Власу. Я вижу, что он напряжён, и, кажется, пытается подслушать наш разговор, даже несмотря на обратившегося к нему миротворца. «Не переживай о том, что уже случилось», — говорю я Дане, чтобы ему стало легче. «Прошлые ошибки — это то, что будет преследовать тебя до конца твоих дней», — говорю я себе, чем делаю только хуже Как это вообще работает?***
Юрий Геннадьевич словно сошёл с худших анекдотов про студентов и преподавателей, которых те ненавидят. Одним своим видом лысоватый худой мужчина в круглых очках и по форме, которая болтается на нём мешком, вызывает у меня раздражение на клеточном уровне. А стоит ему только рот открыть — так вообще трясти начинает. — Передаём, начиная с задних парт, свои карты мне на стол, — у Юрия Геннадьевича скрипучий, как старые дверные петли, голос. — Я проверю их, пока вы будете писать проверочную работу по основным элементам содержания карт. Мысленно я переворачиваю стол и в панике выбегаю из кабинета, но фактически я лишь тяжело вздыхаю и гляжу на Бена по левую руку. Его потерянное выражение лица даёт мне немного успокоиться. — Кое-кто, я так понимаю, не готовился? — спрашивает Лейла, склоняясь к столу, чтобы переманить внимание Бена, сидящего между нами, на себя. Волосы Лейлы, заплетённые в толстую причудливую косу, спадают с плеча на столешницу. Я не могу долго смотреть ей в глаза: её полупрозрачные радужки вызывают у меня смешанные ощущения. Они напоминают мне чистые глади озёр и противных рыб-стекляшек одновременно. Это сбивает с толку. — Это что, так очевидно? — уточняет Бен, поворачивая голову в её сторону. — Я слишком обильно потею? — От твоего дёрганья ногой шатается парта. Бен успокаивается, правда тут же находит замену в том, чтобы стучать пальцами по столу. — Почему это вообще так тебя беспокоит? — спрашиваю я. — Потому что военная топография — профильный предмет, — за Бена отвечает Лейла, и произносит это она таким тоном, что я сразу начинаю жалеть о проявленном любопытстве. — И Юрий Геннадьевич может передать результаты проверочной Антону, чтобы он взял их во внимание на экзамене. И если тебе уже всё равно, то нам — нет. Я одариваю Лейлу прищуренным взглядом, на который она отвечает улыбкой, вызывающей у меня желание перегнуться через Бена и вмазать ей по лицу. Кстати, о Бене. Это что за самодовольное выражение у него на физиономии? — Лучше бы в конспекты заглянул, пока есть возможность повторить, — говорю я. Но Бен не успевает и руку к тетради протянуть, когда Юрий Геннадьевич громко сообщает: — Убрать с парт всё, кроме ручек, линеек и карандашей. Вскоре перед нами с лёгкой руки Юрия Геннадьевича оказываются листы с заданиями. У каждого свой вариант — это мы с Беном понимаем, когда быстро глядим на листы друг друга. — Мне конец, — шепчет Бен, пока Юрий Геннадьевич в последний раз обходит кабинет, внимательно исследуя своих учеников на предмет первых попыток списывания. — Не тебе одному, — отвечаю я, пробегая глазами по заданиям. Из всего я смогу ответить лишь на пятую часть. Кое-что, возможно, сумею поставить наугад. А всё остальное — полный провал. Юрий Геннадьевич занимает место за учительским столом и приступает к проверке карт. Все защитники вокруг, включая даже Бена, который ещё секунду назад, округлив глаза, пялился в лист с заданиями как баран на новые ворота, начинают что-то лихорадочно писать. Я же подпираю подбородок кулаком, принимаюсь выводить на полях бумаги ничего не значащие узоры и раздумывать о том, не сымитировать ли обморок, чтобы получить уважительную причину не сдавать работу. — Ты планируешь хоть что-то делать? — шёпотом спрашивает Бен спустя некоторое время. — Я делаю, — отвечаю я, не отрывая взгляда от круглых линий, оставленных синей ручкой. — Видишь, рисую. Бен выхватывает у меня ручку и чиркает что-то в первом задании. — Этот вариант правильный, — поясняет он под мой вопрошающий взгляд. — Спасибо, но я не просила… — Вторая парта! — разносится предупреждение на весь кабинет. Бен вжимает голову в плечи и утыкается в свой листок. У меня вспыхивают щёки. — Первое и последнее предупреждение. Едва я решаю, что Бен прав и пора бы мне хотя бы попытаться немного поразмыслить над заданиями, как в кармане джинсов раздаётся жужжание. Я быстро достаю телефон и, не глядя, сбрасываю вызов. Ставлю беззвучный режим. Поднимаю глаза на Юрия Геннадьевича, но в этот раз, похоже, пронесло. Любопытство берёт верх, и я решаю проверить, кто же это всё-таки был, но не успеваю — звонок повторяется. Уже секунду спустя сбрасывается и повторяется ещё раз. Я не понимаю, что происходит, но меня пугает то, что абонент — Лия. Меня бросает в жар. Я едва ли думаю о последствиях, когда вскакиваю с места и вылетаю из кабинета, готовая принять следующий звонок сразу, как только он поступит. Так и выходит, стоит мне только захлопнуть за своей спиной дверь кабинета. — Слава, — шепчет Лия в динамик. — Что случилось? — спрашиваю я. — Что-то происходит… Что-то странное. Первый этаж весь в дыму, и сильно пахнет гарью. Мне кажется, где-то пожар, но я не уверена… Предложение обрывается, хотя по интонации ясно, что Лия ещё не закончила. Я вздрагиваю, как если бы за шиворот попали холодные капли дождя. — Лия? — зову я, когда на другом конце провода паузу держат слишком долго. — Лия, ты здесь? — Да, — шёпот становится совсем тихим, мне его почти не разобрать. — Ты одна? Где ты? — Я в кабинете иностранных языков. Остальные ребята, они… куда-то пропали. Я стояла у доски, а когда повернулась, кабинет был пуст. — Что-то шуршит. Я представляю, как Лия, до этого прятавшаяся под столом, поднимается на ноги. — Как такое возможно? То есть… я видела всякое, но чтобы они просто пропали… Ерунда какая-то. — Спрячься куда-нибудь, — я перебираю ступеньки ногами, спускаясь на первый этаж. — Я буду через пару минут. До тренировочного корпуса — бегом. У большинства защитников сейчас теоретические занятия, и всё же он не пустует, но мне всё равно и на заинтересованные взгляды, и на вопросы. Мне нужен меч. Я влетаю в сектор с оружием, сталкиваясь в крошечном проёме с кем-то, чьего лица я не различаю, но кто в ответ называет меня слепой дурой. Нахожу меч, беру его свободной от телефона рукой. Такое родное чувство… словно я никогда и не разжимала пальцев, позволяя кому-то забрать у меня оружие, владеть которым — моё призвание. — Мне очень страшно, Слав, — шепчет Лия. Её голос бьёт по барабанным перепонкам на невероятно высокой частоте. — Оставайся на связи, хорошо? — я включаю громкую связь и кладу телефон на пол. — Только не отключайся. — Хорошо. Я беру крепление для меча, цепляю его за спину фиксирую в нём меч. Не представляю, во что собираюсь ввязаться, а потому не знаю, что ещё стоит брать с собой, а от чего не будет никакого толку. Со мной только мой меч. Мы можем быть эффективным дуэтом, но ещё мы можем всё испортить. Как обычно — ничего посередине. — Я уже в пути, — громко говорю я, чтобы Лия услышала меня. — Я знаю, где находится твоя школа, я смогу навести портал. Нарукавник удобно обхватывает левое предплечье, закрывая собой некоторые символы клятвы. Я бы могла надеть его на другую руку, но мне кажется логичным распределить веса правильно: одна рука для меча, вторая — для нарукавника. К тому же, правая всё ещё не до конца оправилась от ночного ритуала, а сейчас последнее, что мне нужно — это открытое кровотечение. Бен однажды показал мне, как включить на нарукавнике приём связи, что может сделать его гарнитурой. Я щёлкаю нужные кнопки на панели, хватаю телефон, где активирую беспроводную связь. — Лия? Ты всё ещё здесь? — Да, — теперь это доносится из динамика нарукавника. — Слава? — кто-то совсем рядом тоже желает поговорить со мной. Выхожу из оружейного сектора и вижу, что неожиданно, Ваню. Киваю ему, не отвлекаясь от дела. Прикладываю ладонь к ближайшей стене. Широко растопыриваю пальцы. Нужно представить место, куда я хочу переместиться, и я восстанавливаю в памяти парковку перед школой Лии. — Слава! Проблемы с мелкими деталями, но само четырёхэтажное здание из крупного светло-коричневого камня, окружённое высоким металлическим забором, я помню очень хорошо. Перед закрытыми глазами возникают узкие пластиковые окна и кустистые зелёные растения в фигурных бетонных вазонах у входа. Даже разметка парковки — и та вырисовывается так, словно я нахожусь перед зданием в эту секунду в реальности, а не в своей голове. Всё кажется таким чётким, но я не уверена, хватит ли этого для портала. На свой страх и риск я открываю глаза. Дверь, возникшая передо мной, напоминает лоскутное полотно. Ода двустворчатая, и каждая её половина выполнена из деревяшек, неаккуратно наложенных друг на друга. — Господи, это что за ужас? — между мной и дверью вклинивается Ваня. — Ты знаешь, что портальные двери представляют собой искажённую и осязательную форму настроения её создателя? — Вань, уйди. — Что творится у тебя в голове, сестрёнка? — Пропусти меня! Громко. Ваня вздрагивает. — Ладно, — тихо говорит он, делая шаг в сторону. — Что-то случилось? — Лия в опасности, — я хватаюсь за дверную ручку. — Потом всё объясню. — Лия? Наша бывшая одноклассница? Я не знал, что вы… Я резко тяну дверь на себя. В лицо ударяет прохладный уличный воздух. — Потом, — повторяю я ещё раз. Собираюсь сделать первый шаг через портал, когда Ваня хватает меня за руку. — Куда ты? — спрашивает он обеспокоено. Я больше ничего ему не отвечаю, лишь смотрю с мольбой во взгляде. И Ваня всё понимает. Его хватка слабеет, и я пользуюсь этим, чтобы броситься в портал и сразу закрыть его за собой. Теперь я больше не в штабе. — Лия? — зову я в нарукавник. — Лия, ты ещё со мной? — Да, я тут. — Я уже рядом. Я близко. Лия говорила про дым, но школа выглядит как обычно. Я вижу учеников, идущих по своим делам, и всё так спокойно, что вскоре до меня доходит: я здесь единственный нарушитель порядка. — Лия, говори, — прошу я. — Я на месте, но… здесь нет ни дыма, ни огня. — Люди кричат где-то снаружи, — произносит Лия дрожащим голосом. — Я начинаю задыхаться… Слава, где ты? — Я перед школой, и тут всё нормально... — Я открою окно. Дыма так много, и он… Повисает тишина. Звенящая, оглушающая, давящая на мозг. Я жму все кнопки подряд, панель нарукавника скрипит под моими пальцами, но ничего не помогает вернуть голос Лии в динамик. Я бегу дальше, пересекаю ворота школы. Поднимаю глаза на окна, чтобы можно было различить любую, даже едва заметную тень. Окна кабинетов скрыты жалюзи. Я продолжаю бежать, огибая здание. Ученики, с которыми я сталкиваюсь, кидают мне в спину возмущения, но сейчас это не стоит и капли моего внимания. — ЛИЯ! — выкрикиваю я имя подруги. Может, она услышит меня. Но окна, мимо которых я пролетаю, пусты. Нигде нет знакомого силуэта… — О, Боже! — доносится до меня чей-то голос. — Смотрите! Сначала ищу его источник. Это группа девушек. Одна из них показывает на что-то остальным. Прослеживаю за направлением, и оно приводит меня как раз к той, кого я искала. Лия стоит на подоконнике одного из крайних в ряду окон. Створки распахнуты настежь, ветер поднимает жалюзи за её спиной, и они видятся мне белоснежными крыльями. Лия, с её блестящей кожей и светлыми волосами легко бы сошла за ангела. Я снова кричу её имя, но она меня не слышит. В её руке зажат телефон, по которому она секунды назад разговаривала со мной. — Кто-нибудь, остановите её! — выкрикивает мужской голос из толпы. Редкие взрослые, видимо, учителя, находящиеся на улице, кидаются к входу, но я уже знаю, что они не успеют. Даже несмотря на разделяющие нас четыре этажа вверх, я понимаю, что с подругой что-то не так. Её лицо выдаёт эмоции испуга, но они похожи на маску, а не на то, что она действительно сейчас чувствовала бы, стоя на подоконнике и собираясь прыгать. Я проигрываю в голове слова Лии. «Дыма так много». «Сильно пахнет гарью». «Ребята куда-то пропали». Этого всего нет. Это только в её голове. Она видит иллюзию. — Ах ты сукин сын, — цежу я сквозь зубы и хватаюсь за медальон на шее. Хорошо, что мне не хватило храбрости избавиться от него. «Отпусти её», — вот, что я посылаю тому, кто обязан услышать меня. Так, я уже поняла, работают медальоны. В этом настоящем они не просто символ дружбы, а наши личные стаканчики, связанные длинной нитью. «Как так получается, что ты всё время попадаешься на моём пути?», — приходит в ответ вопрос с нотками искреннего удивления. «Я не знаю, что тебе от неё нужно, но не делай этого», — я почти плачу. Это не сыграет мне на руку, Кирилл может подумать, что я пытаюсь его разжалобить. «Её родители задолжали моей королеве», — произносит Кирилл. — «Кто-то должен расплатиться по этому долгу». «Тогда и спрашивай с родителей, Лия тут не при чём!» «К сожалению, именно она и является причиной самого долга». «Кирилл, прошу тебя… Хотя бы в память о нашей былой дружбе». «Не говори так. Ты знаешь, что я всё ещё люблю тебя. Но служба королеве сейчас для меня важнее. Если бы не её помощь мне в своё время, не знаю, где бы я сейчас был». «А я скажу тебе, где», — терпению конец. Можно слышать, как этот хрупкий сосуд даёт свою финальную трещину. Осколки разлетаются во все стороны и оседают пылью на поверхностях вокруг меня. Точка кипения — вот, что это. «Ты был бы вечным путником без дома и денег. Ты бы промышлял мелким воровством и, возможно, у тебя бывали бы периоды, когда ты не ел несколько дней подряд. Но при этом у тебя была бы семья — твои пираты, твои друзья: Гло, несмотря на свой недуг, добрейшая из сирен, Филира, немного чудная, но определённо чудесная, и Север… чёртов Север выглядел бы так, словно ненавидит и презирает всех вокруг, но только не тебя». «О чём ты говоришь?». «О том, что ты был бы несчастен по всем из основных пунктов, но зато ты был бы свободен. А сейчас ты обыкновенный пёс на цепи, готовый перегрызть глотку любому за поощрение в виде косточки от своей хозяйки, которая на тебя, в общем-то, плевать хотела. Вот тебе вся правда, Кирилл. Хорошо ли тебе после неё будет спаться?». Лия балансирует на краю подоконника. Кирилл молчит, но я продолжаю сжимать в кулаке медальон в надежде на ответ. «Она накажет нас, если мы не выполним её задание. После последнего такого наказания у Гло до сих пор не затянулись раны. Я не хочу, чтобы это повторялось». «И ради этого ты готов убить ни в чём не повинную девушку?» Снова молчание. Мне кажется, Лия делает короткий шаг ближе к падению. Я последний раз совершаю попытку докричаться до неё, но мой крик тает в шуршащей толпе вокруг. «Да». Разжимаю кулак, в котором держала медальон. Смотрю на Лию — она ещё на подоконнике. А когда моргаю, там её уже нет. Понимаю, что мои глаза закрыты только тогда, когда от силы зажмуривания начинают болеть мышцы. Я не слышу звука удара тела о землю или чужих криков, но это всё из-за вакуума в голове. Я знаю, что увижу, когда открою глаза, и больше всего на свете сейчас желаю ослепнуть. Я снова убила свою лучшую подругу. Я думаю, что уже никогда не найду в себе силы открыть глаза и посмотреть на свой самый страшный кошмар наяву, но неожиданно делаю это, когда слышу скрежет металла. Первое, на что обращаю внимание — отсутствие тела и каких-либо его следов перед собой. С одной стороны — радость, но с другой — абсолютное непонимание. Я рассеяно оглядываюсь по сторонам. И вижу. Но никак не могу поверить. Несколько прутьев забора в паре метров от меня сильно погнуты. Можно только приблизительно прикинуть, какой силы был удар. На земле у забора лежат двое. Одна, та, что блондинка, первой принимается за попытки встать на ноги. Другая, шатенка, лишь переворачивается на спину, не переставая тяжело дышать. Я быстрым шагом сокращаю расстояние. Помогаю Лие подняться, проверяю, нет ли видимых повреждений. Но Лия в порядке. Она даже телефон всё ещё продолжает сжимать в ладони. — Что случилось? — спрашивает Лия. — А что ты помнишь? — я заглядываю ей в глаза. Лия рассеяно пожимает плечами. Разжимает кулак, видит телефон, но смотрит на него так, словно не до конца понимает, что за предмет перед ней. — Я была в классе, шёл урок испанского, — Лия протягивает свой телефон мне. Я не решаюсь уточнить, зачем, лишь принимаю его и прячу в карман. — Всё было как обычно. Меня вызвали к доске, я перевела отрывок текста, а когда обернулась — все исчезли. А потом… Лия морщит нос. Я понимаю, что воспоминания приносят ей дискомфорт и больше не хочу её мучить. — Как ты себя чувствуешь? — я кладу ладонь Лие на плечо. — Голова немного болит. — Это ерунда, — я мягко улыбаюсь. — По сравнению с тем, что могло бы случиться. За спиной Лии шатенка начинает двигаться активнее. Даже если я постараюсь, не придумаю ничего, что нужно сказать ей в качестве благодарности за спасение, а потому, не скрывая удивления, не нахожу ничего умнее, чем спросить: — Зачем? Краем глаза замечаю, как Лия на моём вопросе округляет глаза. Знала бы она, кем является её спасительница, наверняка разделила бы моё непонимание! — Ничего личного, — резко, грубо и сухо, в своей привычной манере отвечает Лиза. Шерсть с её лица сходит быстро, уступая место чистой бледно-розовой коже. — Это за то, что освободила моего брата из тюрьмы в обход Совету. — Но что ты вообще здесь делаешь? — Не твоё собачье дело. — Лиза окончательно поднимается на ноги. Во время взятой паузы, она касается своего затылка и морщится, явно нащупывая что-то, чего там быть не должно. Когда Лиза смотрит на свои пальцы, перемещая руку к лицу, не только она, но и мы с Лией видим кровь. — Я была здесь неподалёку со своим приятелем, — с запозданием, но она всё-таки немного приоткрывает завесу. — Ему пришло сообщение от парня из штаба с просьбой проверить эту школу на наличие… — Лиза снова замолкает ненадолго. — На наличие блондинки с мечом. Наверняка это был Ваня! Возможно, в этом настоящем не только Женя общается с Виком, но и другие стражи. Но как Ваня узнал, где меня искать? Мог ли он за те минуты, что я была здесь, проследить вспышку энергии открывшегося портала? — Это были пираты, — говорю я, решая оставить возникшие вопросы на разговор с Ваней, который непременно состоится между нами в ближайшее же время. — Один из них фейри, и он наложил на Лию иллюзию. Кстати, это Лия, моя… Я задумываюсь. Правильным ли будет назвать её просто бывшей одноклассницей? — Мне всё равно, — не давая договорить, сообщает Лиза. — Но было бы неплохо иметь на своей стороне помощь стражей, если вдруг конфликт в нашей стае выйдет за рамки самой стаи. — Лиза вытирает кровь с пальцев, проводя ладонью по джинсам. — Но это слова Боунса, а мне… — Всё равно, — повторяю я. — Не знаю, что насчёт всех стражей, но на мою помощь ваша семья всегда может рассчитывать. Лиза удовлетворённо кивает. Мы не прощаемся, просто уходим по своим делам. Но то, что успеваю заметить, пока Лиза находится в поле моего зрения, остаётся беглой картинкой перед глазами ещё некоторое время. Молодой человек, подходящий к ней. Однажды именно благодаря ему мне удалось сохранить Дане жизнь. «Дочери войны». Футбол по телевизорам на стенах. Туалет, где работают только две кабинки из трёх. Мой брат, впервые увидевший своего близнеца и не понимающий, чего ещё стоит от меня ожидать. Парень-ступенька, из-за которого что-то во мне переключилось. И молодой оборотень, помогающий стражам, но отказывающийся становиться добровольцем. Приятель Лизы. Я знаю его. Его зовут Вик.***
Я провожаю Лию до дома, но этого мне кажется недостаточным, и я предлагаю проверить обстановку и внутри особняка, мол, мало ли что. Со стороны, могу поспорить, это выглядит крайне странно. Я словно навязчивый поклонник, увивающийся за первой красоткой школы, с той только разницей, что моя красотка не отказывает мне даже тогда, когда я прошу разрешения пройти в её комнату. — Ты снова спасла меня, — произносит Лия. Она всё ещё не до конца пришла в себя. Её остекленевший взгляд ни на чём не фокусируется на долгое время, лишь скользя по предметам. — К сожалению, в этот раз это явно не моя заслуга, — я топчусь на пороге, разглядывая комнату. В общем и целом, она осталась такой же, какой я видела её единожды, что должно радовать меня — ведь значит, Лие в этом времени нравятся те же вещи, что, в свою очередь, говорит о том же характере, тех же предпочтениях и увлечениях, но… В этот раз мне почему-то совсем неуютно среди дорогого шёлка и мехов. Лия забирается в кровать в одежде, скинув только обувь. Укутывается в чёрное постельное бельё как в кокон, становясь похожей на огромную готическую гусеницу. — Лиза — оборотень, как ты уже могла заметить, — зачем-то рассказываю я. — Она сестра одного парнишки, который, в общем-то, неплохой, но любит вляпываться в неприятности. — Я прохожу дальше, попутно провожу рукой по спинке небольшого мягкого диванчика. — Однажды я освободила его из заключения и, полагаю, теперь мы квиты, раз Лиза спасла твою жизнь. Лия изображает подобие, — именно подобие, потому что смотреть на это мне невероятно больно, — улыбки. Я следую дальше, останавливаюсь у кровати и присаживаюсь на самый её край. — Их родная стая не очень ладит со стражами. Насколько я знаю, там сейчас идёт настоящая гражданская война, и… Я понимаю, что Лие неинтересно. Может, она и пытается хоть немного вникнуть в суть разговора, но едва ли может её уловить, раз за разом срываясь в обрыв последних воспоминаний. Я легко могу понять её, а потому и не сужу. Если бы сама находилась на краю жизни и смерти, сейчас бы не просто сидела в прострации, а… чёрт знает, если честно, что бы я делала на её месте. Зная себя, даже самый худший вариант не стоило бы исключать. — Ты будешь в порядке? — спрашиваю я. Мне приходится изловчиться, чтобы протянуть Лие руку через всю кровать и не выглядеть при этом чересчур неуклюже. — Нет, — честно отвечает Лия. Вот за что я её люблю. Она никогда не стала бы скрывать свои настоящие эмоции, насколько плохими бы они ни были. — Я же почти умерла, — Лия хватает меня за пальцы, крепко их сжимая. Через прикосновение я стараюсь передать ей всё то, к чему не могу подобрать слов: я забочусь о ней; я скучаю по ней; я люблю её; я хочу, чтобы с ней всё было хорошо. Молчу. Лия тоже. Мне есть, что сказать, но пугать её сильнее, чем сейчас, совсем не хочется. Поэтому мы просто сидим так некоторое время, пока я не замечаю, что Лия начинает клевать носом. — Тебе нужно поспать, — тихо говорю я. Лия отрицательно качает головой. — Я не хочу оставаться одна. — Я договорюсь, чтобы к тебе кого-нибудь приставили. Сейчас ты, возможно, не просто жертва несостоявшегося нападения, а ценный свидетель. Руководство точно не будет против сохранности твоей жизни. — Спасибо, — благодарит Лия. Её хватка слабеет, и я могу вернуть свою ладонь обратно. — Можешь прийти завтра? — доносится до меня уже на выходе из комнаты. — Если захочешь, конечно. Я гляжу на Лию через зеркало стоящего рядом туалетного столика. То, что произошло сегодня, знатно её подкосило. Она, может, и пытается из последних сил не показывать этого, но я-то видела её в худшие из дней и знаю, как выглядит её тихое отчаяние. — Тебе вообще повезло, что я сейчас ухожу, — заявляю я. Лия ловит мой взгляд через отражение и теперь уже искренне улыбается в ответ. Я знаю, что мне нужно идти, но больше всего на свете желаю остаться. Шаги прочь из комнаты даются чертовски сложно. Вскоре я оказываюсь сначала на улице, потом — на автобусной остановке. Возможно, если бы Лия догнала меня… Я оборачиваюсь на окна особняка Веберов, стараясь высчитать те, что выходят из комнаты их дочери, но это кажется бесполезной затеей. Дом огромен. Окон слишком много. А Лия слишком обессилена, чтобы встать с кровати.***
Мне страшно и неуютно, и всё же я возвращаюсь в штаб и иду в тренировочный корпус, чтобы вернуть меч и заодно поговорить с Антоном. Помещение гудит, защитники занимаются своими тренировками, обыденно игнорируя меня. Разве что те, кто был свидетелем моего побега с военной топографии, смотрят косо. Включая и Бена с Лейлой, которые прекращают спарринг по желанию первого, как только я оказываюсь рядом. — Стоять, Зорька! — восклицает Бен, перегораживая мне дорогу. — Объясниться не желаешь? Юрий Геннадьевич ох… — Давай позже, ладно? — бросаю я небрежно, отталкивая Бена прочь. А он даже не сопротивляется; хотя, видать, просто среагировать не успевает. До меня ещё доносится конец его предложения, который он всё-таки произносит, пока я не дохожу до секции с оружием. Там кладу меч, крепление и нарукавник на место. Хорошо, что воспользоваться первым мне так и не удалось. Ведь наверняка здесь есть какое-то правило о том, что вообще-то нельзя просто так брать оружие и выносить его без веской на то причины. — Знаешь, ты могла бы проявить хоть немного уважения, — раздаётся за моей спиной, когда я уже собираюсь ретироваться. — Я согласился тренировать тебя отдельно от других, а ты убежала в первый же день, ничего не сказав. Я разворачиваюсь на пятках. Антон не ждёт моего ответа, лишь коротким кивком велит мне следовать за собой прочь из секции с оружием, а дальше — и из тренировочного зала. Так мы оказываемся в небольшом коридорчике с дверью, ведущей в имитационную комнату. — Говори, — требует Антон. — Я хочу знать правду, а иначе на индивидуальные занятия больше можешь не рассчитывать. Справедливо. Но я вспоминаю сегодняшний сон и понимаю, что реальность может оказаться очень к нему близкой. — Кое-что случилось… — начинаю я расплывчато. Антон ведёт бровью. — И что же? — Не могу сказать… Антон выпячивает подбородок. — Татьяна вернётся меньше, чем через неделю, — произносит он спокойно. — Если после первой же попытки ты поняла, что мой метод преподавания тебе не подходит и решила дождаться её, то спешу тебя огорчить — Таня всё ещё останется куратором направления, но теперь перейдёт на другую ставку преподавания, оставив боевую подготовку мне. — Почему? — вырывается у меня. — Потому что боевой подготовкой теперь буду заниматься я, — повторяет Антон. В его голосе проскакивает лёгкое раздражение. — Так что теперь придётся либо начать вести себя по-взрослому, либо… Антон замолкает, но это явно лишь пауза для нагнетания обстановки. Что он скажет? Либо пытаться уговорить Совет разрешить мне изменить направление? Либо готовиться самой, но спрашивать с меня он будет по всей строгости? — Я дам тебе второй шанс, но теперь всё будет исключительно на моих условиях. Я соглашаюсь, кивая. На самом деле, методы Антона меня более чем устраивают. Он не прибегает к шоковой терапии в стиле Татьяны и он адекватен в суждениях о моих возможностях — лучшего учителя мне точно не найти. А то, что он химера, возможно, и должно было бы смутить кого-то, но я точно не в числе этих неженок. — И первым моим условием будет то, что твои занятия начнутся с завтрашнего вечера. На сегодня ты свободна. Сказанное Антоном никак не вяжется между собой. Я, до этого сверлящая взглядом свои ботинки, поднимаю на него глаза. — Что, простите? — Андрей рассказал о том, что ты сделала для Нины, — отвечает Антон. — Я считаю, это очень благородно с твоей стороны. — Рассказал? — я чувствую себя преданной. — Вам? Зачем? — Ну, он рассказывал Марье, а я, так уж вышло, случайно оказался в нужное время и в нужном месте. — Прекрасно, — вздыхаю я. — Если бы ты рассказала тому, кому это знать необходимо, тебя бы освободили от занятий на весь сегодняшний день. — Я вообще планировала держать это в секрете, — сообщаю я. — Увы, не всегда всё идёт так, как хочется. Антон одаривает меня странным взглядом. Такого я не видела уже давно. Словно рентген или сканер, он заглядывает не сквозь, а внутрь. Что он ищет? — Ты же понимаешь, что мне придётся передать эту информацию вышестоящему руководству? — Влас знает, — вырывается у меня. Антону это имя явно ни о чём не говорит, и приходится пояснить: — Член Совета. Он преподаёт в штабе. — Я говорил о Дмитрии. — Не сочтите за дерзость, но это не лучшая идея… — Слава! — Антон произносит моё имя с коротким смешком. — Это уже наглость! Я же сказал — с этого момента всё на моих условиях. Скрипя сердцем, я заставляю себя оставить возмущения и, понурив голову, кивнуть, мол, согласна — молчу. — Есть вещи, сокрытие которых не приведёт ни к чему хорошему. В частности и те, что касаются здоровья и жизни. Антон говорит правильные вещи, но кого это волнует, если они идут вразрез с моими планами? — Я могу быть свободна? — интересуюсь я, пока с губ Антона, к слову, того ещё лгуна, не слетела ещё какая-нибудь мудрость, вызывающая у меня тошноту. — Не смею задерживать. Нелепый секундный танец в коридоре: я — налево, туда же и Антон, я — направо, и вот опять он передо мной, — и мы наконец расходимся. Тренировочный зал прохожу быстро и по стенке, чтобы не пересечься с Беном. Мне и правда нужен отдых. Особенно сильно я ощущаю это именно сейчас, когда гляжу на пышущих энергией стражей вокруг. Пока я едва передвигаю ноги, они бодры, быстры, веселы и слишком живы. Такими темпами я едва ли смогу дойти до дома хотя бы к вечеру. Поэтому я прям на первом этаже штаба прикладываю ладонь к небольшому голому отрезку стены между напольными часами с кукушкой и здоровенным папоротником в горшке, успевая глянуть на циферблат первых. Ещё и трёх нет, но для меня эти сутки длятся уже явно больше двадцати четырёх часов... Закрываю глаза. Как там выглядит моя комната? Помню зелёный ковёр. Помню компьютерный стол. Помню стеллаж с… мягкими игрушками, кажется? Или книгами? Свободной рукой провожу по лицу. Тяжёлый случай. С таким же успехом я могу попытаться открыть портал в квартиру, которую видела в фильме по телевизору — ориентиры всё равно те же. — Слава? Я устала слышать собственное имя с вопросительной интонацией. И почему все вокруг считают, что имеют право лезть в мою жизнь и мои дела, осуждать меня и решать за меня, как будет правильно? Я закипаю. Ладонь, касающаяся стены, сжимается в кулак. — Слав, ты хорошо себя чувствуешь? — Я просто хочу домой, ладно? Просто домой. Отстаньте от меня. — Давай я. Чужая рука, тёплая и мозолистая, убирает мою собственную со стены, осторожно взяв за запястье. Я открываю глаза. Кожа чужой руки, занявшей моё место, имеет красивый карамельный оттенок, а ногти на её пальцах выкрашены полупрозрачным лаком с приятный жёлтым блеском. — Полина, — констатирую я, и лишь потом оборачиваюсь. — Хорошо, что я была у тебя в гостях на прошлый день рождения, — улыбается мне Полина. Стена под её ладонью быстро становится дверью из светлого дерева с круглой ручкой и стеклянными вставками. Домашняя, уютная и навевающая какие-то странные ностальгические чувства. Прямо как все миротворцы. — Спасибо, — произношу я. Хотелось бы добавить в голос чуть больше благодарности, но я рада уже хотя бы за то, что до сих пор могу ворочать не только ногами, но и языком. — Всегда пожалуйста. И выздоравливай. Попадая в свою комнату, первым делом я плотно зашториваю окна. Затем плетусь в ванную, где наскоро умываюсь и оставляю всю одежду в корзине для грязного белья. Вернувшись обратно, ставлю телефон на беззвучный режим, бросаю его на прикроватную тумбочку. Ныряю под одеяло. Закрываю глаза. В этот раз точно не придётся считать никаких овец. Я почти сразу чувствую, что засыпаю. — Чертовски длинный день, — заключаю я вслух сама для себя. — И ты ошибаешься, если считаешь, что он уже закончился, — говорит кто-то посторонний. Я широко распахиваю глаза.