Кровь и туман

Замок огромен, и он парит в метре над полем целым островом. У меня перехватывает дыхание, и я пячусь, пока не врезаюсь в кого-то позади. Руки, обнимающие меня со спины, покрыты чёрными шрамами. Грудь, дыхание которой я чувствую затылком, опускается и поднимается размеренно, спокойно. — Она знает, что мы здесь, — говорит Север. На него летающий замок не производит никакого впечатления. Как и на девочек. Думаю, они его видели уже не единожды. — Я надеялся, что удастся остаться в тени, но, похоже, у королевы действительно везде есть уши. — Север выходит вперёд. Достаёт оружие из-за пояса. Пистолет. Длинный ствол, рукоять с заворотом вовнутрь, что наверняка позволяет оружию удобнее лежать в руке. Север проверяет наличие пуль в магазине. — Теперь всё, о чём мы говорили, будет иметь второстепенное значение. — Магазин с громким щелчком отправляется обратно. — Не знаю, как так получается, но каждый раз, когда Кирилл только собирался сделать шаг, королева уже знала, во что он наступит. — И как нам её перехитрить? — спрашивает Ваня. Он заметно нервничает. Поигрывает пальцами, словно перебирает невидимые нити в воздухе. — Никак. Наш план сработает, только если она нам позволит. В противном случае считайте, что все мы здесь уже покойники. Замок медленно опускается на землю. Всего метр, а время тянется невероятно долго. Беззвучно, лишь отбрасывая гигантскую тень на нас и на минимум сотню метров после, он врастает в поле, становясь его частью, как если бы изначально, испокон веков, находился здесь. Влас перестаёт обнимать меня, но я благодарна ему за то, что он не отходит. Всё ещё чувствую тепло его присутствия где-то совсем рядом. Всё ещё знаю, что могу на него положиться. Перед нами закрытые ворота. Блестят, словно обсыпаны цветным бисером. За воротами стоят двое. Темнокожие, с ярко-красными волосами, заплетёнными в мелкие косички, и абсолютно обнажённые, не считая плащей, накинутых на плечи. Я округляю глаза и оборачиваюсь на Ваню. Выражение его лица заставляет меня рассмеяться. — С какой целью вы прибыли в Волшебные земли? — спрашивает один из охраны. Я вглядываюсь в их лица и понимаю, что охранники одинаковые. Буквально идентичные. Ни единой собственной черты, будь то разрез глаз или морщинки в уголках губ. Даже Ваня с Даней по сравнению с ними — чужие друг другу люди. — Север, почему они вас не знают? — спрашиваю я. — Охрана меняется каждые три дня, — отвечает Филира. — И они ни разу не повторяются дважды. — С какой целью вы прибыли в Волшебные земли? — вопрос повторяет второй охранник. У них одинаковые голоса. Одинаковые позы. В одно мгновение они даже моргать начинают синхронно. — Передайте королеве, что пираты вернулись с посланием, — говорит Север. Филира и Гло равняются с ним. Север — привычно в центре. Он, как я уже успела заметить, в их команде нечто вроде педали газа. Кирилл при жизни был рулевым колесом. Он направлял, Север исполнял. А девочки… не знаю, наверное, что-то не такое значительное, но неизменно незаменимое. Может, кузов. Оболочка. Объединяющее, держащее всех рядом. Единый механизм. Точно как стражи. Без одного остальные никогда не будут функционировать правильно. Охранники начинают шептать. Впервые за всё время они делают что-то не в унисон. Затем к ним присоединяются и другие голоса, доносящиеся из ниоткуда и одновременно отовсюду. Сначала их десятки. Уже спустя полминуты — сотни. Стоит только прислушаться, как я различаю одну единственную фразу, которую они повторяют без остановки: «Пираты вернулись с посланием». Ждать приходится не больше пары минут. Когда в итоге охрана расходится в стороны вместе с открывающимися воротами, я уже не знаю, чего ждать дальше. — Это всё похоже на сон, — шепчет Ваня. Мы идём рядом, когда направляемся к воротам. Наши ладони соприкасаются внешними сторонами. — Сон на антибиотиках в бреду, — продолжает он. Я киваю. Сложно не согласиться. Чем дальше мы проходим, тем теплее становится воздух вокруг нас. Он нагревается, но медленно, из-за этого я осознаю разницу в температуре лишь тогда, когда чувствую липкий пот под волосами. Мы идём долго. Казалось, замок находится гораздо ближе, но преодолев ворота, мы лишь ступаем на широкую мощёную дорогу. Идти по подобной — сродни пытке. Ступни раз за разом соскальзывают с кладки, я спотыкаюсь и не лечу носом вперёд только благодаря Ване, выставляющему руку в сторону, чтобы остановить моё падение. Везде вокруг растёт голубая трава, а вдоль дороги вместо бордюра — красные бутоны неизвестных мне цветов размером с голову грудничка. Я смотрю на Власа. Звать его мне не хочется, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание, поэтому я держу долгий зрительный контакт и надеюсь, что он это почувствует. Так и выходит; совсем скоро Влас ловит мой взгляд и говорит: — Готовьтесь к тому, что глазам здесь верить стоит в последнюю очередь. Мы в царстве иллюзионистов. Фокусников. Лучших мастеров, когда дело касается обмана и миража. Я думаю о Христофе и мне хочется сказать, что я давно уже перестала доверять тому, что вижу, но меня опережает Ваня. — У меня такое ощущение, что мы прибыли на ужин к людоеду, — брезгливо оглядываясь по сторонам, произносит он. — В качестве закуски? — уточняю я. — Или десерта. Никто не смеётся, в том числе и мы сами. Нервное напряжение нарастает. Когда заканчивается мощёная дорога, начинается река. Сразу, без берега или спуска. На другой её стороне — красный песок и замок с огромной резной дверью, ведущей внутрь. — Я плавки дома оставил, — заявляет Ваня. — Что делать будем? — Вы то, что я пять секунд назад сказал, слышали? — раздражённо ворчит Влас. Он выходит вперёд, останавливается у самого края реки; дальше — только в воду. Глядит на свои ботинки. Мне кажется, он раздумывает, снимать их или нет. В итоге решает оставить. — Ты собираешься пройти её? — спрашиваю я. — Влас, ты, конечно, могущественный ведьмак, и всё такое, но ты уж точно не Моисей и не можешь управлять водой по своему желанию, — замечает Ваня. Влас не слышит (или не слушает?). Делает шаг. Затем ещё. И ещё. Я всё жду, что в один момент он попросту провалится на глубину: очень уж тёмная вода в этой речке, чтобы казаться мелкой. Но этого не происходит. Вместо этого Влас спокойно доходит до самой середины. Там разворачивается к нам лицом, разводит руки в сторону. — Глазам здесь верить не стоит! — повторяет он. Я облегчённо выдыхаю. Значит, это иллюзия. Некое защитное препятствие, чтобы обвести вокруг пальца тех, кому удалось попасть на территорию Зимнего двора как-то иначе, нежели через главный вход. Влас, не сводя с нас «я же говорил» взгляда, подгибает колени, подпрыгивает и спокойно приземляется на водную гладь как на твёрдый пол. Я, находясь ближе всех к реке, завожу ногу, чтобы сделать шаг и присоединиться к Власу, но тот вдруг исчезает из нашего поля зрения, проваливаясь вниз. Ни брызг, ни волн, ни ряби на водной глади. Влас просто в один момент есть, а в другой — нет. — ВЛАС! — кричу я. Кидаюсь, чтобы добраться до точки, где его не стало, но Ваня успевает схватить меня за куртку и потянуть назад. — Слава, нет! Я сопротивляюсь, отталкивая Ваню от себя, но в юном оборотне слишком много нечеловеческих сил. Ему не составляет труда одерживать меня и контролировать мою бессмысленную борьбу до тех пор, пока я не оседаю в его руках. — Он жив, — спокойно сообщает Север, всё это время вместе с Гло и Филирой наблюдающий за разворачивающейся сценой со стороны. — Просто королева решила нас разделить. Мы не первый раз становимся свидетелями таких её испытаний. Она любит поиграть с добычей, прежде чем поймать её. — А ещё теперь мы можем спокойно пройти реку, — добавляет Филира — Всех из нас королева так не заберёт. Я верю пиратам. Даже если это ловушка, которая вот-вот захлопнется. Пути назад уже нет — это раз. Я здесь ради того, чтобы исполнить последнюю просьбу друга, и не уйду отсюда, пока не сделаю этого — два. Теперь Влас у королевы, и если хоть один волос с его головы упадёт, я хочу видеть это, чтобы сразу заставить её пожалеть — три. Поэтому мы с Ваней, переглянувшись, идём за пиратами. Уже на другой стороне реки, ступая на красный песок, я оборачиваюсь через плечо, чтобы убедиться, что Влас не появился. Река всё так же пуста, но уже даже не она овладевает моим вниманием, а то, что творится за ней, в том месте, которое мы вовремя успели покинуть. Другой стороны реки больше не существует. Теперь вместо чистого горизонта площадь захватывает нечто серое, густое и туманно вязкое. Кто-то плачет, но туман слишком густой, чтобы разглядеть хоть что-то. Ещё секунда, и после единичного раската грома бледно-оранжевые облака принимаются заливать туман кровавым дождём. Плач становится громче. Мне так страшно, что я прижимаю ладонь к груди в попытке угомонить сердце. Кровавый дождь стекает в реку, окрашивая воду в красный. Жидкости в течении становится слишком много, и она выливается за края. Впитывается в песок, попадает мне на обувь. Я набираю в лёгкие побольше воздуха, чтобы закричать. — Слав, ты идёшь? Будничный вопрос вырывает меня из вакуума, куда загнал страх. Я резко разворачиваюсь. Ваня оглядывает меня, нахмурив брови. — Что там? Он подходит, глядит туда, куда только что смотрела я. Его лицо не меняется, и я понимаю сразу — всё, что я видела, наверняка исчезло. — Ничего. — Я оттягиваю воротник кофты. Дыхание нормализуется. — Ничего… — Нельзя верить тому, что видишь; Влас был прав, но сам же на это повёлся, и теперь пропал чёрт знает куда. Мне нужно быть осторожней. — Север, скажи, зачем ей это? Зачем королеве разделять нас? — Причин может быть бесчисленное множество, — отвечает Север. — От обычной забавы и до детального просчёта. Быть может, ей нужно, чтобы первым до неё добрался кто-то один. Север бросает на меня взгляд, но я пожимаю плечами. — Мы с королевой незнакомы, — отвечаю я. — Нам делить нечего. — Как и мне, — присоединяется Ваня. — Видать, ей нужны вы. — Кто знает, — Север быстрым движением поправляет задравшуюся куртку, но я успеваю разглядеть висящее на его поясе оружие. — Кто знает. Гло, участвующая в разговоре лишь косвенно, кивает, присоединяясь к словам своих товарищей. Не больше десятка метров песка, и нас наконец встречают резные двери замка. Здесь дерево, металл и драгоценные камни переплетаются с яркими цветными стёклами, образуя удивительной красоты узор. Север становится первым, кто тянется к двери, у которой, как я теперь замечаю, нет ручки. Раньше, чем он касается её, та открывается сама. — Чёрт, — бормочу я себе под нос. Потому что это определённо не то, что я ожидаю увидеть. Первое же помещение замка — огромная зала с зеркальными полом, потолком и стенами. Больше здесь нет ничего, разве что непонятно откуда тянущийся ледяной холод. — Будьте начеку, — говорит Север. Едва он замолкает, комната сотрясается. Держаться не за что, поэтому в очередной раз нам приходится хвататься друг за друга. По полу идут паутины трещин. Одна, та, что самая глубокая, делит залу на шесть частей, давая корни в разные стороны, ломая стекло со скрипучим звуком. Хочется зажать ладонями уши, лишь бы только этого не слышать... ...однако не приходится. Вскоре это проходит само, и вместо гладких стен и пола я вижу вырезанные в стекле двери. Они повсюду. Нельзя будет ступить и шагу, чтобы не попасть на одну из них. Я гляжу на Ваню, но он не отрывает завороженного взгляда от новой картины перед собой. Тогда я оборачиваюсь на пиратов. — Я так понимаю, теперь нам нужно выбрать, куда мы пойдём дальше? — спрашиваю я. Отвечают мне с другой стороны. — Это будто бы издевательство. — То, что я приняла в Ване за восхищение, оказывается раздражённостью. — Двери! Очень смешно. — О чём ты? — уточняю я. — Порталы, которые открываем мы, тоже приобретают вид дверей. Королева будто смеётся над нами. И действительно! — И что, теперь мы обязаны разделиться сами? — Филира выпрямляет спину, встаёт в боевую позу, готовая хоть прямо сейчас вступить в бой с кем бы то ни было. — Нет, — настаивает Север. Гло рядом с ним топает ногой. Я боюсь, что от этого по полу пойдут новые трещины, но ничего не происходит. Единственное, чего добивается Гло — это привлекает всеобщее внимание. А затем начинает говорить. Разумеется, ни я, ни стены этой залы не слышат слов, слетающих с её губ, но зато их ощущает воздух, когда Гло сотрясает его резкими и плавными, короткими и широкими по амплитуде движениями рук. Кажется, если бы Гло говорила вслух, она бы кричала. Север тяжело вздыхает в паузах между жестами подруги. Иногда косо глядит на Филиру. А когда Гло замирает, согласно кивает. — Похоже, она права, — говорит Север, обращаясь к Филире. — Мы действительно рискуем слишком многим. — О чём речь? — вмешивается Ваня. — О том, что до тех пор, пока мы не разделимся, королева не допустит нас к себе, — сообщает Филира. — Точнее, до тех пор, пока мы не придём к этому сами. — Это должно быть наше желание, — догадываюсь я. Филира оглядывает помещение, я следую её примеру. Попутно замечаю недовольство на Ванином лице. Ему эта идея не нравится, но он ничего не произносит, когда свой выбор делают Гло, Филира и Север. Каждый из них прощается с другим и расходится по дальним углам залы. Гло исчезает за дверью в потолке, благодаря крыльям и возможности взлететь, Филира — за дверью в полу. Для этого ей приходится опуститься на колени, а после, когда дверь открывается, нырнуть в темноту, идущую оттуда. Север выбирает дверь в стене. Однако всё Ванино спокойствие тает, когда мы остаёмся одни. — Вздумаешь уйти без меня, и это будет твоё последнее решение перед смертью, которую я тебе обеспечу, — цедит он сквозь зубы. Хватает меня за руку, да так крепко, что пальцы хрустят и хочется взвыть от боли. — Ваня! — взвизгиваю я. Хватка ослабевает. — Извини. Но мы разделяться не будем. Знаю я, чем это обычно заканчивается. И Ваня слишком настырный, чтобы мне пытаться его убедить. Так что приходиться позволить ему тянуть меня к любой зеркальной двери на его выбор. — Вместе, — говорит он утвердительно. Я киваю. Замечаю, что Ваня смотрит себе в глаза в отражении. Это забавно, как там они перестают быть оранжевыми, несмотря на то, что сейчас Ваня без очков. Я перевожу взгляд на своё лицо и у меня уходят секунды, чтобы его узнать. Тёмные круги под глазами, серая кожа. Я похожа на воскресшего мертвеца. Давно ли я так выгляжу? И почему никто до сих пор не сказал мне об этом? Свободной рукой Ваня прокручивает дверную ручку. Дверь скрывает за собой непроглядную темноту. Мы увидим, куда шагаем, только когда окажемся по ту сторону. — Не отпускай, — просит Ваня. Он первый устремляется в неизвестность. — Не отпускай мою руку. Я уже согласилась, а потому хочу двинуться вслед за ним, но лишь врезаюсь во что-то невидимое. Импульс бьёт меня в живот и заставляет вместо шага вперёд сделать три шага назад, разжимая горячие Ванины пальцы. Дверь перед мной закрывается с оглушающим хлопком. Это игра королевы, так с какой это стати пешки решили, что могут хоть что-то в ней поменять? — Ваня… — шепчу я. Но ни его, ни кого-то из пиратов больше рядом нет. Я осталась одна перед десятком дверей, и теперь настала моя очередь делать выбор. И сейчас мне кажется, что важно даже не то, какую дверь я выберу, а то, смогу ли я впоследствии найти её, чтобы выйти обратно. — Правила игры у вас так себе, — говорю я, обращаясь к королеве. Слышит она меня или нет — это уже последнее дело. — Но я принимаю их. Правда, не жалуйтесь потом, если вдруг сами окажетесь в дураках. Дверь справа от меня приоткрывается. Поначалу я решаю игнорировать это и подхожу к другой, у противоположной стены, но что-то тянет меня обратно. И я срезаюсь на праздном любопытстве и возвращаюсь, притормаживая лишь для того, чтобы открыть дверь нараспашку. Раз — темнота передо мной. Два — я уже её часть. И остаётся только закрыть глаза. Иногда вещи становятся менее значительными, когда ты на них не смотришь.

***

Приземляюсь на ноги. Больно, приходится упереться руками в место приземления, чтобы не свалиться на колени. Прежде чем открыть глаза, я ощупываю поверхность. Землистая. Наконец смелости хватает, чтобы снова взглянуть вокруг себя. Полумрак. Освещают помещение, напоминающее подвал, только несколько свечей, расставленных на деревянном столе. Пахнет химикатами. Запах удушающий и едкий настолько, что слезятся глаза. Я поднимаюсь, выпрямляюсь. Бегло осматриваю себя: цела ли, нет ли повреждений. Кажется, порядок. Тогда иду дальше, прикрывая рот и нос ладонью. Подвал небольшой, и мне хватает пары шагов, чтобы дальше, там, куда добирается пламя свечей, различить отблеск металлических решёток. Я долго вглядываюсь в них и в то, что за ними скрывается, пока до меня наконец не доходит, и я теряюсь, не зная, плакать или смеяться. Подземная лаборатория Христофа. Если не один в один, то словно лучшая в мире инсталляция. На ватных ногах я подхожу к первой клетке. Ожидаю увидеть химеру. Кого-нибудь бледного, измученного, истощённого. К этому зрелищу я готова. Но не к тому, что вижу. Влас. Я протягиваю руки между прутьев решётки, хватаю его за одежду и трясу, но Влас не реагирует на меня. Словно меня здесь нет или словно нет его. Влас не откликается ни на имя, ни на просьбы, ни на мои тщетные попытки его растормошить. Гипноз — вот, на что это похоже. Так и не добившись своего, я кидаюсь к соседней клетке. На секунду мне кажется, что я разгадала план королевы, но в клетке с Власом соседствует Бен. И снова всё тоже самое: взгляд, поза и абсолютное игнорирование любых моих попыток заставить его подать хоть какой-то признак жизни. За следующей решёткой стоит Лия. Дальше — Даня. Затем Ваня. Нина. Артур. Мама. Я бросаюсь от металла к металлу как сумасшедшая, вцепляясь в прутья уставшими пальцами и прилагая все возможные усилия, чтобы освободить заключённых. Но любые мои попытки заканчиваются провалами. Это выбивает из колеи не хуже самого присутствия тех, кого здесь быть не должно. Я теряюсь. Мир передо мной превращается в карусель, и даже когда я останавливаюсь, казалось бы, плотно стоя на ногах, всё вокруг продолжает вращаться. Света в подземелье вдруг становится больше, и вместе с запахом химикатов появляется и другой, не менее сильный и ядовитый. Гнилой. Тошнотворный. Голова кружится. Я хватаюсь за виски и сильно сжимаю череп. Глазам верить нельзя. Это всё не по-настоящему. Но как мне остановить то, чего на самом деле даже не существует? Руки вдруг становится тяжело удерживать на весу. Моя одежда из защитной приобретает молочно-розовый цвет, а рукава куртки превращаются в шёлк. — Что за… — Привет, незнакомка. Я вздрагиваю всем телом. Не мелкая дрожь от неожиданности услышать знакомый голос вне своей головы и своего сознания, а настоящий мощнейший разряд тока внутримышечно, когда каждую клеточку туго скручивает без возможности принять привычную форму. — Подаришь мне танец? Ноги не слушаются. Платье, возникшее на месте штанов и куртки, тяжестью в несколько тысяч тонн не даёт мне пошевелиться. Молодой юноша вперёд выходит сам, только вместо танца он вытягивает вперёд руку с пистолетом, дуло которого смотрит прямо мне в лоб. Я могу закрыть глаза, как делаю это обычно, когда становится слишком страшно, чтобы жить, но сейчас не делаю этого. Больше, чем жалеть обо всём происходящем, я устала только бежать от этого. Христоф взводит курок. Позади, там, где клетки с моими близкими, щелчок затвора возрождает ответную реакцию в виде того самого плача из туманного горизонта. Каждая следующая секунда тянется на тысячу световых лет дольше предыдущей. Плач забирается в подкорку мозга, становится белым шумом. Я не понимаю, жива ли я или это и есть мой личный ад. — Ты не боишься, — вдруг произносит Христоф. Интонация полувопросительная, но даже несмотря на это я не планирую отвечать. — Я полагаю, в твоём роду все такие… безотчётно кидающиеся в бой и не обращающие внимание на масштаб опасности и уж тем более никогда и ни при каких обстоятельствах не думающие о том, что будет, если вас вдруг не станет. Его голос под конец речи срывается на несколько тембров выше. Надо было выбрать другую дверь, думаю я. Если только… Нет никаких дверей, лишь одна видимость выбора. Христоф жмёт на спусковой крючок. Я не жду ни боли, ничего — только смерть и пустоту, но вместо этого чувствую, как горят лёгкие, а голова вот-вот взорвётся от вакуума внутри черепной коробки. Мои глаза внезапно закрыты. Я открываю их, когда поднимаю корпус и принимаюсь лихорадочно хватать ртом воздух. Сижу на столе, едва ли возвышающемся над полом больше, чем на треть метра. В комнате ещё пять таких столов, и на каждом лежат мои товарищи по путешествую. Все: Влас, Ваня и пираты — они без сознания, но, кажется, в полном порядке. Тем, что мешает мне дышать, оказываются трубки. Один их конец идёт от подвешенного сосуда с прозрачной жидкостью, а второй, по ощущениям, достаёт до самой моей носоглотки, проходя внутрь через ноздри. Их я выдёргиваю резко. Мгновенная боль пронзает слизистую, раздражает её. Я несколько раз чихаю. Слёзы застилают глаза. Проходит быстро; несколько мгновений спустя всё, что я ощущаю — это остаточный зуд в носу. — Удивительно! — восклицает женский голос. — Вы так похожи! Нет, на самом деле… Невероятно. Удивительно! Его хозяйка появляется прямо перед моим лицом. Когда наши взгляды пересекаются, она клонит голову на бок и принимается напевать отдалённо знакомую мелодию. Её волосы заплетены вокруг головы в толстую косу, обрамлённую жемчужинами разных цветов. Её тонкие и неестественно ровные для человека пальцы поглаживают оборку на вороте платья. Её греческий профиль ничуть не портит общее впечатление о ней, как об одной из самых прекрасных женщин, которых мне удалось повидать. Кровь в жилах превращается в смолу, а сердце — в камень. Я узнаю и мелодию, и голос, и волосы, и пальцы. Я узнаю всё. Узнаю, да только глазам отказываюсь верить. — К-клео? — губы дрожат, произнося это имя. — Рада наконец встретиться с тобой, Ярослава. Клео клонит голову вперёд, слегка приседает. Кланяется? Стены позади неё расходятся и открывают мне помещение гораздо больше. Посреди возвышается трон с фиолетовой бархатной обшивкой, крупными камнями на подлокотниках и ведущими к нему ступенями. У дальней стены водопад. Вода в нём красного цвета, и она кипит, обрушиваясь в маленький резервуар, окружённый покрытыми мхом камнями, неестественно белой пеной. Чуть дальше — винтажная клетка с птицами. На стенах висят картины, меняющие свои полотна каждый раз, когда я моргаю, и фотопортреты, которые остаются неизменными, и, кажется, являются самой древней частью убранства, потому что краска на их рамках давно пошла шелухой. И много, слишком много, буквально во всём: в оттенках, в ароматах, в мелком и крупном декоре, в свете и даже каким-то невероятным образом в музыке — везде присутствует лаванда. — Добро пожаловать в мой дворец, — говорит Клео. Она взмахивает рукой, образно демонстрируя мне свои владения. — Чувствуй себя как дома. Я оборачиваюсь, но теперь вместо Власа, Вани и пиратов, я натыкаюсь на стену. Протягиваю руку, не веря своим глазам, чтобы коснуться кирпичной кладки, но та, едва нас разделяют не больше сантиметра, разваливается и идёт волнами, превращаясь в целые клубки змей. Едва сдерживая вздох отвращения, я соскакиваю со стола, на котором всё ещё сижу, и прыгаю в сторону. Клео сие зрелище ни капли не удивляет. — Ты голодна? — Клео щёлкает пальцами, и вокруг нас вихрем начинают кружиться чёрные тени. Из силуэтов вырисовываются полноценные существа с руками, ногами и головами, но я не могу сказать, что они похожи на людей или на любую иную форму жизни. Тени держат форму, но они продолжают оставаться тенями, чем-то полупрозрачным, неосязаемым. Заканчивая свой танец и исчезая, вместо себя тени оставляют еду на серебряных подносах. Подносы парят в воздухе. Я даже подхожу ближе и провожу над ними рукой, чтобы убедиться в отсутствие невидимых столов или чего-тов в этом духе. В животе предательски урчит и неприятно сосёт от голода, и всё же вместо согласного кивка на ранее заданный вопрос, я отрицательно качаю головой. — Нет. — Как скажешь, — Клео спокойно пожимает плечами. — Тогда пойдём. Она идёт к трону, поднимается по ступенькам и присаживается в бархат. Мне достаётся притащенное одним из придворных фейри чудного вида кресло с тремя ножками и твёрдым сидением при мягкой поролоновой спинке. Пока я усаживаюсь, пытаясь найти удобную позу, Клео забрасывает ногу на ногу, принимает у поднявшегося по ступенькам на коленях фейри в одной лишь набедренной повязке хрустальный бокал с чем-то чёрным и ни на секунду не сводит с меня изучающего взгляда. Я чувствую его, пока верчусь на месте и пока делаю вид, что поправляю штаны, хотя на самом деле лишь тяну время, чтобы обдумать, что же я скажу ей и с чего начну разговор. — Мы пришли, чтобы… — Я знаю, зачем вы пришли, — перебивают меня, едва я заставляю тон голоса стать громче и увереннее. — Знаю, когда вы пришли, знаю, как вы пришли, и даже знаю, в какой момент сама идея прийти возникла в ваших прекрасных, но таких самоуверенных головах. Я сбита и с толку, и с мысли. Пытаюсь отвлечься. Прислушиваюсь к шуму водопада и пению птиц. По плану мы должны были проникнуть в Зимний двор и место, где королева держит заложников, тайно. Ни в одном пункте плана, даже в запасной части, не значилось, что я буду вынуждена разговаривать с ней лично. Тем более там не говорилось, кем именно окажется королева. — Поэтому мне больше интересно другое. — Клео делает глоток из бокала, морщит нос. — На что вы рассчитывали? Один из прислуги подходит ко мне. Не на коленях, но согнувшись в три погибели, словно я в любой момент могу вскочить и стукнуть его по спине. Когда он протягивает мне поднос с бокалом, я замечаю, что жидкость в нём идёт ходуном и едва ли не переливается через край. — Нет, спасибо, — шепчу я в ответ на любезность. Но фейри не уходит. Лишь ниже наклоняется, практически касаясь носом своих колен. Мне становится его жалко, я принимаю подношение. Пить, разумеется, не собираюсь. Но позволяю себе принюхаться. От чёрной жидкости пахнет перцем и лакрицей, и от этого запаха неприятно чешется в и без того раздражённом носу. — Это вкусно, — произносит Клео. — Попробуй. Ваня был прав. Я чувствую себя на ужине у людоеда. Отказать — страшно. Пуститься в пререкания — ещё страшнее. Делаю вид, что пью. Имитирую глоток, а сама плотно поджимаю губы, не позволяя жидкости попасть в горло. — Ну как? — спрашивает Клео. Я киваю, мол, вкусно. — Я же говорила! — Где мои друзья? — спрашиваю я. Пальцы сами крепко сжимают бокал. С тех пор, как я очнулась без своего меча, эта вещь — единственное, что хоть как-то можно будет использовать в качестве оружия. — Ты имеешь в виду юного оборотня и сына Анастасии? — Клео переводит задумчивый взгляд в сторону. Я прослеживаю его направление, но не вижу ничего, кроме статуи женщины, держащей на руках свёрток с младенцем. Статуя выполнена из пористого светящегося бледно-голубого камня, природа которого едва ли известна человеку. — Они в порядке. Временно недееспособны, но жить будут. Ногти впиваются в ладонь. Будь у меня чуть больше сил, хрустальная ножка бокала наверняка бы треснула. — А пираты? — Они тебе не друзья, — подмечает Клео. При этом выпрямляет спину, бросает взгляд из-под бровей. Похоже, я опрометчиво коснулась темы, которую трогать не стоило. — Они и себе-то не принадлежат. Только мне. — Пираты — живые существа, а не ваша собственность. Это я сказала? Язык работает раньше головы, поэтому первый я прикусываю, а вторую лихорадочно загружаю мыслями, заставляющими работать. Мне стоит быть осторожней. Сколько времени я пролежала без сознания с трубками, торчащими из носа? Что это была за жидкость? Именно благодаря ей я видела странные видения? И вообще, в какой именно момент мы оказались в заложниках у королевы, сами того не понимая? — Половина из этого правда, — спокойно соглашается Клео. По крайней мере, именно так мне кажется ровно до того момента, как она выводит руку в сторону и разжимает пальцы. Когда хрусталь сталкивается с полом и разлетается на мелкие осколки, впоследствии взрывающиеся искрами и огнём, я удерживаю себя на месте лишь благодаря свободной руке, вцепившейся в подлокотник. — А вторая — лишь то, во что тебе бы хотелось верить. Но мы, увы, живём не в идеальном мире. Даже здесь, в Волшебных землях. Прислуга бросается вытирать остатки чёрного напитка с пола. Клео встаёт с трона, спускается по ступенькам, медленно приставляя одну ногу к другой, останавливается напротив меня. Я непроизвольно дёргаю ногой, и только тогда понимаю, что не в состоянии этого сделать. Опускаю глаза вниз и вижу, что ножки кресла, на котором я сижу, превратившись в металлические оковы, крепко обхватывают мои голени. — Для тебя будет лучше уяснить это гораздо раньше. А то и глазом моргнуть не успеешь, как разобьёшь себе все колени, спотыкаясь и падая, снова, и снова, и снова…. Клео кружится на месте, смеётся. Продолжает повторять «и снова» до тех пор, пока эта фраза окончательно не теряет смысл. Зато я всё понимаю. И теперь мне не нужно искать зёрна логики во всём, что случилось по вине королевы, потому что та, кто сейчас передо мной, давно потеряла рассудок. — Вы хотите меня убить? — спрашиваю я. Этот вопрос заставляет Клео притормозить. Юбка её платья доворачивает полукруг без хозяйки. — Убить? — искреннее удивление на её лице ставит меня в тупик. — Как тебе в голову вообще могла прийти такая мысль? Клео в пару шагов окончательно сокращает расстояние между нами. Приседает на колени. Её лицо напротив моего. Я с трудом сглатываю. — Вы так на Васю похожи. Опять само с губ срывается. И в этот раз Клео не остаётся такой же нетронутой моими словами. Я чувствую, как воздух вокруг неё превращается в нечто тяжёлое и вязкое. Несколько раскатов грома заставляют меня запрокинуть голову к потолку, чтобы убедиться, что мы точно не под открытым небом. — Не смей произносить его имя, — сквозь зубы цедит Клео. Её глаза становятся такими же чёрными, как жидкость в бокале, который я всё ещё сжимаю. Женщина передо мной не имеет ничего общего с Клео, которую я знала хоть и недолго, но запомнила уж точно навсегда. Она была солнцем. Точно как её сын. Теперь я окончательно понимаю истинную причину моего здесь присутствия. Несмотря на то, что таковым было последнее желание Кирилла, на деле этим всегда было заданием Клео, которое тот выполнил, сам того не осознавая. — Его смерть — не моя вина, — произношу я. Боже. Трусливый лев, откуда у тебя внезапно взялось столько храбрости? — Не твоя, — соглашается Клео. Блеск в её глазах, наводящий на меня дикий ужас, превращается в пламя. — Но таких, как ты. — Ваш муж был тоже… — Да, и он УМЕР! Последнее слово она не просто произносит — выкрикивает мне в лицо. Если бы буквы имели вес, мой нос познакомился бы с мозгом. — Это не моя вина, — повторяю я шёпотом. Взмах руки. Я крепко зажмуриваюсь, но боли не чувствую. Открываю один глаз и вижу, что ладонь замерла в сантиметре от моей щеки, но так её и не коснулась. — И всё-таки, удивительное сходство. — Ладонь ложится на щёку. Потом медленно переходит к подбородку. Моё лицо ощупывают, изучают, рассматривают. — Словно на племяшку гляжу. Аполлинария. Во плоти. Клео выпрямляется. Меня так и не ударили, но даже от обычных прикосновений кожа на лице горит как после долгого сидения вблизи открытого огня. — Почему вы оставили Васю в Дуброве? — спрашиваю я. Теперь, когда я понимаю, что Клео меня не тронет, позволяю себе хотя бы попытаться взять ситуацию под контроль. Я уже здесь. Какой смысл бездействовать? — Почему не забрали с собой? Вы потеряли мужа, но он потерял отца. Думаете, ему было легче? Я знаю, что мы часто меняемся до неузнаваемости, когда теряем кого-то, кого любим ничуть не меньше собственной жизни. Знаю, потому что видела, как Аня Филонова — одна из сильнейших в физическом и моральном плане защитниц, — превратилась в нечто совершенно на себя непохожее, живущее на адреналине, алкоголе и ненависти. Та, кто была готова порвать любого за своих детей, перестала замечать их, даже если они находились с ней в одной комнате. Нечто похожее случилось и с Клео. — Говоришь так, словно знала его дольше и ближе меня, — фыркает Клео. — Я была его матерью, а ты… по ошибке попала туда, где тебе места не было. Я замираю. Перестаю моргать и дышать. Сказанные слова бьют обухом по голове. Моя реакция, в свою очередь, явно забавляют женщину. — О, да, я знаю! — восклицает она, хлопая в ладони. — Мне Миллуони рассказал, когда пришёл просить помощи. Представь себе, когда у тебя есть всё, что нужно, начинаешь с фантазией подходить даже к такой простой вещи, как бартер. Ведьмаку нужна была моя магия, и за неё я попросила его рассказать мне ту информацию, которая хоть немного будет мне полезна. И он поведал мне о моём собственном прошлом с той стороны, с которой я о нём не знала… Это была нетипичная сказка: счастливая история с грустным концом. Жила-была семья, её члены сосуществовали в мире и любили друг друга, но однажды в стены их тёплого дома под маской дорогого человека пробралась змея, отравившая всем жизнь и оставившая главную героиню, прекрасную мать и любящую жену, с осколками собственного сердца в руках. — Клео вышагивает передо мной, громко цокая каблуками. На каждый её шаг, я замечаю, хотя бы один фейри или одна фея испуганно вздрагивают. — Ты спрашиваешь, почему я оставила Васю, но ты не понимаешь… ещё не знаешь, каково это — любить слепо, отдавая всю себя. Григорий… Гриша… он спас меня. Я была придворной швеей у королевы Летнего двора, но это лишь звучит как нечто достойное, а на деле я была всего лишь одной из десятка таких же наивных и надеющихся на жизнь в роскоши. Но мечты так и оставались мечтами. День за днём, год за годом… А однажды… однажды стражи пришли к нам во двор на переговоры. Среди них был и Гриша. Он был юн, а я уже почти окончательно потеряла любую надежду на лучшее будущее, и… это была любовь. — Голос Клео ломается. Слёзы текут по её щекам, и она размазывает их вместе с косметикой. Стираются розовые щёки. Бледно-лиловые губы. Чёрные линии, которыми были подведены глаза. — Он спас меня, а вы его убили. — Его убила жизнь, которую он выбрал, — настаиваю я. Не время — Клео подавлена и разбита; не место — я на территории, где она правит всем. Но я не могу больше слушать, как жертвами делают тех, кто каждый день проводил с мыслью, что тот, возможно, будет последним. — Григорий был первым стражем. Он решил защищать человеческий мир сам, никто не заставлял его. — Первым стражем, — повторяет Клео, пробуя фразу на вкус. Морщится. — Стражи… следующее звено человеческое эволюции, а на деле — всего лишь кучка самовлюблённых выскочек. — И ваши сын с мужем были одними из них. — Как и Христоф. Помнишь такого? Если нет, я напомню — это внук Авеля, ещё одного первого стража, и это кровожадный убийца, сделавший так, что от моей подруги, такой же придворной швеи, которую я взяла с собой в человеческий мир, потому что была уверена, что здесь безопаснее, остались лишь скальп, ногти и зубы. Клео разворачивается на пятках. Спиной ко мне, лицом к своим подданным. Придворные феи и фейри напрягаются, готовясь ловить каждое сказанное их королевой слово. — Приведите Тамину. Сомнение, страх и растерянность в глазах слуг так и остаётся внутренним ощущением. Вслух ничего не произносят. Уходят быстро, приходят не одни. Везут огромный прозрачный сосуд с существом внутри. Оно в шрамах и ранах, но одежда на нём чистая, свежая, вычурно красивая. Сосуд подвозят близко, и я вижу лицо существа, от вида которого меня начинает тошнить. Передо мной химера. Явно не лучший эксперимент Христофа. Возможно, даже один из провалов. — Тамина, — Клео стучит костяшками пальцев по стеклу. Разумеется, никакой реакции со стороны существа это не вызывает. Оно давно мертво. — Это Ярослава. Я рассказывала тебе о ней. Родственница Аполлинарии, моей племяшки. Она помогала Христофу с его деяниями. — Я не помогала, а пыталась остановить. И если бы я этого не сделала, всё закончилось бы куда хуже. Я боялась говорить о собственной важности с самого великого начала. Это казалось бредом. Ерундой. Вокруг всегда было слишком много других, более достойных. И всё время чего-то не хватало: то сил, то эгоизма, то повода. Но ведь если подумать… если попытаться трезво взглянуть на ситуацию, за короткий период становления стражем я заслужила того, чтобы оценить свой вклад как достаточный. Достаточный не похвалы, но принятия. Не награды, но факта. Бен прав, я не главный герой этой истории. Но я — один из них. И если это значит отстаивать себя и своё право на признание, я готова на это пойти. — Я убила Христофа, — говорю я. — Я выстрелила прямо ему в голову, несмотря на то, что продолжала сомневаться в его вине до самого спуска затвора и даже думала простить его, помочь ему вернуться на правильную сторону. Но вместо этого я спустила курок, потому что так сделать было нужно. — Клео явно заинтересована моими словами. Она слушает, обхватив руками свой корпус, а я тем временем чувствую, как ослабляется давление железных пут на моих голенях. — Вы оставили Васю, потому что вам хотелось сбежать как можно дальше и как можно скорее. Но останьтесь, задумайтесь хоть на секунду — и вы бы увидели, что вам необходимо было сделать: взять Васю с собой. Вы были его матерью, Клео. Он пошёл бы за вами даже на край земли. Клео вздыхает. Я могу спокойно болтать ногами в воздухе — они свободны. — Я знаю, зачем я здесь, — продолжаю я. — Сначала я думала, это месть, но теперь понимаю — нравоучение. Вы хотите показать, к чему привело моё вмешательство в вашу сказку, вот только вы не знаете о том, что я уже виню себя во всём происходящем. Виню, но… мирюсь. У меня всего два плеча, на которых можно нести груз ответственности, и отвечать за то, что испортили вы, сил уже нет. Опускаю бокал на пол себе в ноги. Встаю с кресла. Прислуга внимательно глядит на Клео; ждёт, как она отреагирует на мои действия. Но королева пока спокойна. Она опускает руки вдоль тела. Не глядя касается сосуда, где в растворе продолжает существовать её мёртвая уже больше века подруга. Клео потеряла любимых и рассудок, но в ней всё ещё осталось то хорошее, что было дано ей от рождения. Она стала птицей, очнувшейся после чрезвычайно долгого перерыва в полётах: у неё есть крылья, но она больше не помнит, как ими пользоваться. — Север знает, где Вета, — неожиданно тихо произносит Клео. — Всё равно от неё больше нет никакого толка. Если марионетка мертва, нет смысла дёргать за ниточки. — Вам нужна помощь, — вырывается у меня. Потому что я боюсь, что пожалею, если уйду сейчас так просто. — Помощь? — Клео грустно смеётся. — Я в порядке, Ярослава. Ты же не будешь чинить то, что не сломано, верно? А теперь иди. — Взмах рукой, щелчок. Отрезок стены позади прислуги тает жидким золотом. За ней — длинный коридор из камня. — Иди, пока я не передумала. Уговаривать дважды меня не надо. Я бегу прочь, до последнего удерживая нейтральную маску на лице. Хорошо, что фейри не обладают слухом оборотней, а иначе моё бешено стучащее сердце оглушило бы всех вокруг.