Академия Мстителей

Локи. Локи рассматривал своё отражение в зеркале. Высокий, выше многих в классе, но ниже брата и сестры. С бледной до зелены кожей. Тонкие, всегда отдающие голубизной веки здорово опухли после практически бессонной ночи. Глаза покраснели, и радужка на таком фоне отдавала болезненной желтизной. Убрав от лица мокрые волосы, он вытер лицо полотенцем и покинул ванную. Утра в этом доме любил разве что большой толстый кот Аморы. Приходясь дальним родственником Стивову Джему (несколько лет назад одна из младших сестрёнок капризного белого перса с набережной родила несколько котят, один из которых — девочка — дал потомство от соседского мейнкуна), он поддерживал практически рекордный для Квинса вес за счёт выразительных золотистых глаз и умения очень аккуратно, трогательно, но настойчиво выпрашивать еду и лакомства по очереди у каждого из членов семьи. Рано утром, провожая на работу Фригу, он получал полную миску сухого корма. Затем, заслышав шорох на втором этаже, он бежал к комнате Тора, где, добавив к его оглушительному будильнику* мелодичного мурчанья и бросив хищный взгляд на балконный вольер, где обитали два кролика, получал почти горсть лакомства. Быстро расправившись с «витаминками», кот нёсся к хозяйке, и, пока она умывалась, завтракал щедро и предусмотрительно оставленными консервами. И, наконец, перед уходом детей в школу, стратегически рассчитав момент, он часто усаживался рядом с Локи на пуфик, трогал его лапой, заглядывал в глаза. Чаще всего в ответ он получал нежную улыбку и пару кусочков колбасы или бекона, оставшихся с завтрака. В течение дня, оставаясь в одиночестве, кот понемногу уничтожал запас корма и терпеливо дожидался возвращения Аморы, чтобы выпросить вторую порцию консервов, затем — Фриги, за кормом. Перед сном, дождавшись, пока стихнет шум в вольере, кот заглядывал за второй порцией лакомств к сердобольному Тору. Последний, кстати, не раз говорил остальным, чтобы прекращали закармливать животное. Конечно, все с понимание кивали. А утром всё повторялось. Сейчас кот сидел на подоконнике и ждал, умываясь после второго, не считая витаминок, завтрака, когда все соберутся на кухне. Узрев Локи не в длинном зелёном пиджаке с отороченным искусственным мехом воротником, в котором он ходил в школу, и даже не в коричневом камзоле, который служил альтернативой на случай прихода на уроки в зелёной кофте или футболке Скотта, а в пижаме и халате, кот удивлённо повёл бровью и решил, что должен разобраться в этом феномене самостоятельно. Спрыгнув в подоконника, он вальяжно, но быстро, как умеют только кошки любых пород, подошёл к хозяину, сел у его босых ног, обернув огромным пушистым как у европейской белки хвостом лапы, посмотрел снизу вверх и грустно мяукнул, привлекая к появлению Локи на кухне готовящего завтрак Тора. — Ты чего ещё не одет? — строго сдвинув брови, поинтересовался тот. — Я не поеду сегодня в школу, — отозвался Локи. Уселся за стол, запахнул длинный светло-салатовый халат. Кот моментально очутился у хозяина на коленях, поставил на плечи толстые лапы с белыми носочками, заглянул в глаза, ткнулся носом в нос. Обычно нетерпимый к нежностям Локи только вздохнул. Недовольно фыркнув, Тор отложил лопатку, пересёк широким шагом большую кухню, крепко, но аккуратно ухватил брата за волосы, чуть запрокинув ему голову, дотронулся губами до лба, проверяя температуру, велев открыть рот, заглянув горло. — Здоров, — прокомментировал он, отпустив длинные, прямые, липкие чёрные волосы. — Марш одеваться! — Врач в доме — горе в семье, — закатив глаза, проговорила, замерев на пороге Амора. — Отъебись от человека! Его вчера мальчик бросил, он не спал всю ночь! — Нужно быть сильным и гордо сносить удары судьбы! — парировал старший, возвращаясь к завтраку, видовую принадлежность которого Амора определять не рисковала. — Я гордый, — кисло отозвался Локи. — Но я ревел всю ночь! Посмотри на меня, Тор! Я синяками под глазами шпоры подсвечивать могу! Вздохнув, Тор махнул рукой. На самом деле, Локи часто прогуливал. Несколько лет назад он проболел всю зиму, не вылезая из постели, после того, как Тор вытащил его в школу после аналогичной истории. Только в тот раз продолжительную истерику вызвал отобравший дорогущего плюшевого мишку, купленного на украденные деньги, отец. Один из самых богатых людей в городе, глава семейства держал детей в чёрном теле. Не получив подарка на какой-то — Тор уже не помнил, какой — из праздников, Локи впервые тогда по-настоящему озлобился на отца… С того дня их отношения стали стремительно ухудшаться и, когда после Дня рождения Локи, наконец, выздоровел, началась открытая война. На данный момент, в преддверии совершеннолетия старшего, Локи не разговаривал с отцом, не получал от него подарков дороже нескольких долларов, отказывался от денег, которые тот выделял на одежду. И только и мечтал о дне, когда сможет сбежать поскорее из дома. По мнению Аморы — а, по средствам её странноватой дружбы-вражды с Уэйдом, и всей школы — закон об однополых браках немало развязывал братику руки. Ведь шансы свинтить из семейного гнезда через пару дней после восемнадцатилетия теперь для него увеличивались вдвое… — Я останусь с ним? — осторожно подала голос Амора, внимательно глядя из-под чёлки на маленькую напряжённую морщинку между бровей Тора. Кот, так и оставшийся сидеть на коленках Локи, внимательно посмотрел на хозяйку. В те дни, когда она оставалась дома, ему доставалось ещё больше еды, чем обычно. — Нет, — отозвался, не отрываясь от сосредоточенного поедания завтрака, ответил Тор. — Собирайся, буду ждать тебя в машине. Звонок раздался в тот момент, когда Локи в очередной раз потерял смысл происходящего на экране. Отыскав в постели надрывающийся телефон, Локи невольно любовно провёл пальцами по его красивому строгому корпусу. Однажды, с год назад ранним утром Чёрной Пятницы они с Аморой шли домой из гостей. Заглянули в ничем не примечательный ларёк, да и купили друг другу в подарок одинаковые телефоны разного цвета — зелёный и жёлтый. Теперь на зелёном корпусе красовалась выложенная золотистыми стразами буква «L», а на жёлтом — зелёная «А». Заглушки для порта наушников купила мама. Маленький золотистый барашек с зелёными кристалликами глазок всегда как-то особенно трогательно путался в волосах, пока Локи говорил по телефону. Почему-то от этого ощущения тянуло материнской заботой. — С чего вдруг ты решил мне позвонить? — хрипота бессонницы практически полностью сожрала надменный тон, который Локи попытался предать своему голосу, нажимая на приём. — Шутишь? — за помехами связи было слышно, как Баки длинно выдохнул сигаретный дым. — Мы ссоримся, а потом ты не приходишь в школу, а Амора говорит, что ты заболел! По-твоему, я могу не волноваться? Локи хотел что-то ответить, но не смог. Абсолютно незнакомое чувство. Абсолютно незнакомое отношение. Даже Амора — единственный друг — никогда не звонила посреди учёбы, чтобы уточнить, как дела у приболевшего брата. Что уж говорить обо всех остальных? Даже те, с кем Локи общался изо дня в день, моментально забывали о его существовании, а может, даже вздыхали с облегчением, если он не неожиданно не являлся на занятия. — Локи? — на фоне что-то скрипнуло. Очевидно, Баки сидел на качелях во дворе младшей школы, прогуливая занятия у мистера Ксавье. — Извини за бестактность, но… У тебя что, нет друзей? Молчишь так, будто тебя никогда никто кроме родных не спрашивал, что с тобой случилось и когда выйдешь… Большой практически оранжевый кролик пару раз прыгнул по кровати, потрогал размашистыми белыми усами пульт, лежащие на нём длинные расслабленные пальцы. Один палец приподнялся и легонько стукнул животное по носу. Тор оторвёт голову, не задумываясь, если узнает, что его «милых пушистиков» кто-то выпускал в его отсутствие гулять по кровати и даже угощал крошками от миндального печенья. — Меня и родные об этом не спрашивают, — Локи отмер лишь, когда кролик принялся самозабвенно сгрызать с его ногтя бесцветный лак. — Амора остаётся со мной, если я болею, потому что не любит в школе одна быть, а у Тора вообще разговор короткий: горло красное, температура есть — в постель. Если нет — в школу. И на молотке своём от этом вертел чужие чувства. Строит из себя Джона Картера**, мать его… Качели снова скрипнули. Прикрыв глаза, Локи попробовал представить, какие из нескольких вариантов выбрал Баки. Под его характер больше всего подходили, конечно, те, что из колеса грузовика. Детишки садятся на плотно накаченную шину по двое или трое и раскачиваются, крутятся на длинных цепях. Взрослые обычно садятся на металлическую середину или ложатся поперёк, запрокинув голову и свесив ноги. Но, скорее всего, сейчас, потрёпанный сомнительным юмором проклятого Ксавье, он выбрал дальние металлические качели с деревянным сидением, мокрым сейчас после ночного тумана. — Так как ты себя чувствуешь? — Плохо… — ухватив кролика за шкирку, Локи подтащил его к себе, лёг пониже, откинул голову на подушку. — Руки после кофе дрожать перестали и, кажется, с век спала опухоль, но голова раскалывается. Сейчас договорим, пойду к маме в комнату, таблетки поищу… Динамика снова коснулся поток выдыхаемого дыма. Скрипнули качели. В комнате же стояла тишина, разбавляемая разве что тихим гудением телевизора с застопоренным кадром с по-своему красивой девочкой с розовыми волосами на маленьком жёлтом мопеде***, да хрустом сухого корма в кошачьих челюстях на первом этаже. — Можешь объяснить, — проговорил Локи, бездумно перебирая кроличью шерсть, — почему всё-таки? — Понимаешь… — скрип качелей, излишне громкое из-за кромешной тишины вокруг курлыкание голубя. — Я стал записывать свои сны, как только они начали мне сниться. Я сильно болел из-за них, меня постоянно тошнило, я не мог встать. К тому же, родители таскали меня на заседания бракоразводного суда и в посольство всё время… Сначала мне казалось, что просто мой разум не справляется с нагрузкой, но потом передо мной вырисовалась целая история. И вот, в ночь на вчера последний кусочек паззла занял своё место. Теперь я не сомневаюсь, что все наши сны связаны с прошлой жизнью, которую мы потеряли по какой-то трагической причине. — Расскажи мне?.. На мгновение буквально почувствовав в своей руке вместо горячего уха бестолкового грызуна холодные длинные пальцы Баки, крупный перстень в виде черепа на среднем, маленький шрам на большом, Локи дёрнулся и натянул одеяло на плечи ещё выше. Так бывало раньше. Говоря с кем-то по телефону, он, бывало, мог почувствовать себя рядом с этим человеком, будто телепортировался на секунду к нему. — Мне было столько же или чуть меньше, чем сейчас. Разгар войны, тренировочная база. Переговоры об открытии в Европе второго фронта, — негромкий, глубокий голос затопляет пространство, отвлекает от боли и песка в глазах, учащённого сердцебиения и царапин на костяшках кулаков. — Стив. Капрал Стивен Роджерс. Капитан Америка. Герой, миротворец, супершпион. Я стал его напарником, а через год — любовником, хотя, я чувствую и сейчас, что в тот момент мы полюбили друг друга сразу, точно были знакомы раньше. Будто любили всегда… Когда я проснулся вчера ночью, я был напуган реакцией… Но… — Ты правда любишь его? За закрытыми тяжёлыми шторами цвета зелёного мрамора не видно, как солнце начинает лениво разгонять остатки тумана. За закрытым окном не слышно, как оживляются, просыпаясь и подсыхая, птицы. На сердце неожиданно пусто и тихо. А тело и душу сковывает странное чувство мировой несправедливости. — Когда я спрашиваю, мог бы я, как Пьетро, пожертвовать собой ради него, всегда без сомнений отвечаю «да»… — Тогда какого чёрта вы ещё не вместе? Пригласи его на свидание, чёрт возьми! — Локи заметил, что перешёл на крик только когда кролик испуганно попятился в недра складок одеяла. — Сходите в субботу куда-нибудь. Ты же уже не падаешь в обморок, пройдя 500 метров? Вот и погуляйте… — Я не могу, — на фоне раздался приглушённый голос Джарвиса, возвещающий об окончании первой пары. — В субботу мы со Скоттом идём на презентацию книги этого учёного, Аттумы. Впрочем, я планировал всех вытащить: Пока Скотт болел, Клинт ухитрился настроить против него почти всю параллель. Надо их мирить, пока наша компания не распалась. Хочешь с нами? Ответить Локи не успел. Цепь качелей громыхнула громче прежнего, по микрофону телефона скользнули длинные густые волосы. — Очень хорошо себя чувствуешь? — донёсся холодно-агрессивный голос Стива. — Стив, отдай! Это электронка безникотиновая, я просто стресс снимаю! Blyad»! Извини, Локи. Я перезвоню! Стив! Уэйд. — Мне психолог посоветовал, — Баки разочарованно вздохнул, бросив попытки отобрать электронную сигарету у Стива. Хорошо ещё, что тот не стал её выбрасывать. — Я после комы штангу в языке перегрыз, металлическую, ногти всё время обгрызал. Врач сказал, что это психоз, и что с помощью этой штуки его можно снять. Они даже те, которые с никотином, и то не такие вредные. А это… Да сам попробуй, yo moyo! Резко остановившись, Стив с недоверием уставился на внушительных размеров металлическую трубку ярко-красного в чёрную клеточку цвета. Большая часть воспитанного и выхолощенного разума призывала если не зашвырнуть источник яда куда подальше, то как минимум отправить его на дно рюкзака и не доставать больше никогда, как бы Бак того ни просил. Но был и другой голос. Более высокий, нежели ломающийся голос патлатого подростка рядом с собой. Восторженный, всегда громкий, бесстрашный. Он говорил «Дождя не будет, нахрена нам зонт?». Он говорил «Заброшенная стройка — крутое место». Он говорил «Стив, если ты умрёшь, я тоже умру»… И только он во все времена мог заткнуть и аристократичное патриотичное воспитание, и гены, и происхождение. Только он толкал во все времена на безумства, позволяющие жить. Да, в сущности, если он сел на мотоцикл, решив, что Баки это могло бы понравиться, то неужели будет столько большим преступлением поднести к губам пластиковый мундштук, сжать полуинстинктивно небольшую кнопку на боку странного устройства, втянуть, как в ингаляторе, только не так быстро, как учил Клинт, густой ядовитый пар, исполненный запахом… — Какого… — захлебнувшись паром, Стив громко закашлялся, но едва ли испытал какие-то негативные эмоции и чувства, предшествующие обычно приступу астмы, о которой, кстати, он уже почти забыл. — Почему у меня в горле вкус сливового сока?! — Потому что я очень люблю сливы! Стив медленно повернулся всем телом к Баки. Тот с явным трудом сдерживал смех. Всё мрачное настроение, навеянное очередной выходкой долбанного профессора психологии, как рукой сняло. Вытянутое от удивление лицо друга, из носа которого до сих пор шёл лёгкий туман остро пахнущего сливовым пирогом (согласно рекламе на упаковке) пара, оказалось лучшим в мире антидепрессантом. И вдруг, точно земля ушла из-под ног. Весь мир на мгновение сжался в точку. И в голове зазвенело как от удара. В следующую секунду он очнулся уже опираясь на вовремя подставленные руки Стива. — А ты любишь яблоки… — голос вмиг сел. Зато вернулась сила стоять на ногах. Сила, но не желание: касаться горячего и твёрдого тела Роджерса оказалось поразительно приятно. — Настолько, что тебя можно заставить съесть что угодно всего лишь накрошив туда кусочек яблока… — Верно… Отыскав, наконец, точку равновесия, Баки отцепился от крепких рук Стива. Воспоминаний было мало. В какие-то дни каждое дерево напоминало что-то, и голова кружилась бесконечно, заставляя, отказавшись от ужина, проводить в постели весь вечер и всю ночь. На утро Баки чувствовал себя разбитым и замученным. В какие-то, как этот, относительно неплохое самочувствие шло в обмен на полное отсутствие каких-либо отголосков счастливого прошлого. — Надеюсь, конфликт исчерпан? — наверно, единственный предмет, по которому Баки мог получать одни пятёрки круглогодично, так это добродушные улыбки. — Пошли на промывку мозгов от мисс Хилл? Но в ту же секунду на плечи обоих навалилась неподъёмная тяжесть. — Салют, придурки! — где-то за закрывающей нижнюю половину лица алой банданой Уэйд широко улыбнулся. — Я сразу к делу. В понедельник у третьего курса естественного отделения состоится лабораторная работа по анатомии. Они будут резать живую крысу. Кэрол и Джин заплатили мне по 15 баксов, чтобы я выкрал и продал 10 заготовленных для работы жирненьких крысок. Однако, я подумал, что мог бы не делать этого, если соберу 80 долларов до конца этого дня. Может быть, поможете грызунам умереть на пользу науке? — Уэйд! — вывернувшись из-под руки Дэдпула, Баки отскочил в сторону. — Во-первых, какие нахрен деньги?! Если третий курс должен резать крыс, он будет это делать. И мы будем в следующем году. Во-вторых, когда ты, мать твою, последний раз мылся?! Чувак, твои руки липнут к вещам, так нельзя! До того продолжавший внимательно рассматривать кроссовки Стива, вися всем телом на его плечах, Уэйд неожиданно вскинулся, тихо угрожающе зарычал. — Ты пожалеешь о своих словах, — выплюнул он, сдёрнув с лица бандану, чтобы все видели злую щербатую ухмылку. — Очень пожалеешь, Джеймс! Рванув с места, Уэйд умчался в неизвестном направлении красной молнией. — Нифига себе… — медленно сглотнув, Стив поправил лямку своего рюкзака, протёр глаза, точно не верил тому, что видел только что. — А мне казалось, никто не может выбесить Уэйда. Он Сэма чуть не до инфаркта доводит регулярно. На него Тор орал! А это что-то да значит: обычно он более чем снисходительно к людям относится… — Да что с ним вообще такое?! Нет, Старк говорил, что он с головой не дружит, но всё же… Продолжая кипеть от ярости, Баки не сразу заметил, что коридор, в котором они стояли, опустел, повинуясь сдержанному голосу электронного дворецкого. — СДВиГ. Но не это важно. Пару лет назад в его домашней лаборатории произошёл взрыв… — заметив, что всё ещё нервно сжимает в руках электронную сигарету, Стив как мог более плавно вернул её владельцу, и его почти сразу обдало облачком вкусно пахнущего сливовым компотом пара. — Некоторые до сих пор считают, что он варил амфитомин. Не знаю. Но факт остаётся фактом: в гараже Уэйда Уиллсона взорвалась целая химическая лаборатория. Спиртовку разорвало, горящий спирт попал ему на лицо и волосы, загорелась одежда. Он постоянно ходит, закрывая лицо банданой, капюшоном и очками, потому, что сам до сих пор пугается своего отражения в зеркале. И, да, ты его здорово задел: после всех операций по пересадке кожи ему до сих пор больно мыться. Я знаю, потому что мы с Пьетро были у него как-то раз осенью. Если говорить совсем откровенно, Баки бросило в жар. Он не думал, что маленькое замечание может причинить боль такому сумасшедшему и беспринципному человеку как Уэйд. — Сколько ему лет? Ни разу не видел его ещё на лекциях, только в коридоре, — медленно проговорил он, понемногу приходя в себя. — Мистер Барнс, мистер Роджерс, — донёсся негромкий, но промораживающий до печёнок голос Джарвиса. — Мисс Хилл просила напомнить, что, если вы не явитесь на второй блок её первой лекции сегодня, оба получите неудовлетворительные оценки. — 16, — осторожно ухватив Баки за руку, Стив потянул его в сторону общей аудитории грамматики. — Он меня на месяц младше. И он бывший староста твоего класса. Я назначил Джен после того, как они подрались с Сэмом на заседании совета, и Сэм выбил ему передние зубы. Блокнот лежал на столе. Красный, с чёрной звёздочкой на форзаце. Заложенный распечаткой письма Брюса. И свежей записью каллиграфическим почерком, не свойственным клану Одинсонов, чьи каракули учителя всегда разбирали коллегиально. «Мне снится место, где нет звуков. Я не слышу абсолютно ничего. Я хочу закричать, но не слышу себя, хоть и чувствую, как сжимаются голосовые связки. Я хочу плакать, но не могу даже носом шмыгнуть. Я не слышу, как напрягаются мышцы, как скрипят сжимаемые зубы. Я слышу только биение сердца в своей голове. Я не могу пошевелиться. Я вижу, в чёрно-белом, тусклом в своей яркости свете, как моё тело обвивает огромный тонкий и очень сильный змий. Мир вокруг меня — сплетение корней какого-то дерева. Я не могу пошевелиться. Не могу дёрнуть рукой, не могу подтянуть колени к груди… И каждый час змей наклоняет голову, и по его клыкам стекает яд. И каждый раз я просыпаюсь от собственного неслышимого крика. И страшной боли в глазах».