Dead flowers

Санс редко видит сны. Точнее, он никогда не видит их. И сон его обычно глубокий и спокойный, но сегодня впервые ему приснился кошмар. Он просыпается в поту, как бы это ни было странно для скелета, и тяжело дыша. Он помнит пыль на своих руках, помнит хрипы брата, и как тот умолял отпустить его. А ещё он видел другую временную линию, которую оставил позади, в которой его брат умер своей смертью. Девочка, сопящая у него чуть ли не под боком, и доверчиво прижимающаяся к нему, никак не реагирует на резкое пробуждение монстра. Цветы на её голове, кажется, тоже уснули, немного опустив свои бутончики и прикрыв лепестками пестики. От цветов едва пахнет, но всё же ощутимо сладким запахом, похожим на мёд. Санс никогда не нюхал мёд, но уверен, что он именно такой на запах. Монстр тяжело выдыхает, и прикрывает глазницы. Но сразу же открывает, как только в голове мелькает искажённое болью лицо Папайруса. Пора завязывать с такими передышками. Он даёт подзатыльник девчушке, намеренно задевая цветы, и зная, как ей будет больно, если один из них попытаться вырвать. И это работает: она сразу же вскрикивает, подскакивает, и сильнее вцепляется в его куртку. После чего ещё пару секунд смотрит на него, а затем молча отползает. И её лицо снова, чёрт возьми, краснеет. Неужели все люди такие извращенцы? — Если ты закончила дрыхнуть, мы могли бы пойти? — предлагает Санс, пытаясь быть более нежным с только что проснувшимся человеком, который едва ли что-то соображал. — Э… Да, — громко выдыхает девушка, отводя взгляд в сторону виднеющихся недалеко Эхо-цветов.

***

Человек снова подходит к Эхо-цветку, и также как-то испуганно дотрогается до него, опуская голову к сердцевине цветка. Санс хмурится, желая поскорее уйти из этого места. «Санс, какое у тебя желание?» Монстр отворачивается, когда человек глядит на него. Это не её ума дело, она не должна слушать чужие разговоры, она не должна знать об этом. У Санса редко бывают предчувствия, но сейчас у него именно оно. Это всё приведёт к проблемам для него. Почему человек так всё усложняет, и заставляет прослушивать снова и снова несбыточные желания других? «Нет, бро, желание не исполнится, если я скажу» — раздаётся чуть пьяный от кетчупа голос из другого цветка. Фриск глядит на него жалостливым взглядом, а Санс готов сквозь землю провалиться. Ему не нужна её никчёмная жалость, основанная на желании подлизаться и выйти из Подземелья! — Не обращай внимания. Пошли, — чуть ли не рычит Санс, идя вперёд. Они проходят ещё два маленьких деревянных мостика, наблюдая за тихо качающимися в воде камышами и кувшинками. Светящаяся вода создаёт причудливые тени, и Санс бы наслаждался этим видом, если бы не чувство ностальгии и тоска по тем временам, когда они с братом были младше, и ходили тут, подшучивая над другими с помощью Эхо-цветков. «Ну же, Санс, я же сказал тебе своё желание» — Сансу хочется оторвать руки человеку, чтобы она больше не трогала Эхо-цветы. Но он сдерживает себя, пытаясь напомнить себе, что когда-то тоже был любопытным, и также подслушивал чужие разговоры. Но это, чёрт возьми, никак не успокаивает! Они идут ещё дальше, до ещё одной старой потрёпанной таблички. «Сила, чтобы забрать их души. Сила, которую страшатся люди» — гласит надпись на табличке. Санс знает её наизусть, как и пророчество, к которому эта надпись обращена. Ангел, Поверхность, человек, пустое Подземелье — он слышал всё это много раз, но пророчества в этом месте не исполняются. Как и обещания, чужие желания, надежды и мечты. Все в этом месте могут лишь сгнить. Девочка всё также молчит, и они продолжают идти, проходя маленький клочок земли, окружённый водой. Санс помнит, что когда-то здесь жил Онионсан. Он не знает, что теперь с ним стало, и думает, что малой добрался даже до этого наивного осьминога со своими безумными намерениями. Затем, они снова видят светящийся потолок и землю, и сворачивают налево. Точнее, девочка сворачивает налево, Санс же лениво бредёт за ней. Так они доходят до небольших размеров пианино. Или фортепиано? Санс никогда не разбирался в этих тонкостях. Человек дотрогается до одной из чёрно-белых клавиш, и из-под неё сразу же вырывается звук, эхом отражающийся от стен пещеры. И эта нота, кажется, добралась до струн души Санса, дёрнув там какую-то ниточку. Девочка нажимает другую клавишу, и душа Санса сильнее болит. Это что-то ему напоминает, но он не помнит что. Что-то давнее, затерянное, забытое. Когда человек нажимает на третью клавишу, Санс подходит к человеку, и спрашивает: — Что ты делаешь? Ты явно не умеешь играть на этом, так что оставь это, — предлагает монстр, и Фриск молча смотрит на него пару секунд, после чего улыбается. И Санс, чёрт возьми, так ненавидит эту невинную улыбку, которую хочется стереть с этого хрупкого личика. — Извини, я всегда хотела научиться играть на пианино, — и голос девчонки такой приторно-сладкий, что хочется ударить её. Санс кривится от этого, и тяжело выдыхает. — Пошли, — бормочет он. Вряд ли он выдержит это путешествие до конца, если эта идиотка будет всегда такой милой. Оба возвращаются и сворачивают, идя в сторону статуи, словно нищий сгорбившейся под каплями дождя. Те звонко отбивают незамысловатый ритм, нещадно ударяясь о каменную голову. Девочка снова засматривается, наверняка жалея и эту статую, и от этой мысли Санса чуть ли не выворачивает наизнанку. В этом мире жалость — последнее, что монстры могут проявить. Не после того, как человек снизил численность монстров до отметки меньше сотни. Не после того, как Андайн начала тиранию, истребляя всех, кто не проявляет жестокость и закона «убей или будешь убит». Санс невольно вспоминает цветок, который когда-то давно сбрасывал этот мир, играя по своим правилам. Но это время прошло. Хотя, Сансу кажется, что в любой момент всё может сброситься, и они вернуться в то время, когда малой даже не упал, Папайрус был жив, Андайн не заняла место Азгора, а Ториель была милой леди, не сохнущей по еде. Но это лишь кажется. За своими размышлениями Санс даже не замечает, что человек уже с зонтом. Он снова бездумно углубляется в себя, за что сам же корил себя. Человек ставит зонтик на статую, кладя ручку в руки каменного монстра, и… душа Санса замирает. Эта музыка… Ноты напоминают те же ноты из пианино. И Санс вспоминает. Вспоминает маленького Папайруса, вспоминает счастливое неведение, времена, когда малой был обычным ребёнком, и не пошёл на путь убийства. То время, когда всё было просто и легче. И душа Санса начинает болеть от тоски и желания вернуться в то время. Как бы он хотел всё изменить. Как бы он хотел поменять всё, обладать решимостью, контролем над временем, чтобы всё изменить. Ребёнок невольно напевает эту мелодию в такт музыкальной шкатулке, и Санс замирает. Впервые у него нет раздражения на эту девчонку, впервые он чувствует спокойствие и умиротворение. Это… прекрасное чувство. Они стоят так какое-то время, просто наслаждаясь звуком музыкальной шкатулки, больше похожей на звон капель по фарфору. И Санс замечает, как ребёнок плачет. Её слёзы сверкают словно драгоценные камни в свете, падающем из потолка над статуей. — Эй, малая, неужели ты такая сентиментальная? — Сансу становится неловко, поэтому он пытается утешить малышку. Ему не нужен плаксивый ребёнок. — Нет… просто, вспомнила кое-кого. У меня был друг, который тоже умер. А потом я вспомнила Папайруса, и… — Сансу становится больно, когда она упоминает его имя. Он должен злиться, что она вообще смеет произносить имя его брата, но внутри лишь пустота, разбавляемая горькой печалью. Им обоим плохо, и поэтому они решают оставить эту статую. Раны, которые они пытались скрыть, снова начали кровоточить, и обоим нужно зализать их, прежде чем они продолжат своё путешествие. Оба проходят мимо статуи, корзины с зонтиками, и попадают прямо под дождь. И это удивительно, ведь в Подземелье нет облаков. Кругом множество огромных луж, и их отражение играет в них от каждой падающей капли. Девочка задумчиво смотрит в своё отражение, и Санс останавливается, не вникая, в чём причина задержки человека. А затем она чихает. Громко, звонко, словно котёнок. — О, как мило, человек, кажется, приболел, — усмехается Санс, как обычно пытаясь поиздеваться над человеком. Это хорошо действует на ребёнка, так как она сразу оживляется от такой «нападки». — Я здорова! — возражает малышка, и снова чихает, прикрывая ладонями лицо. Цветы шевелятся в такт чиху, и широко раскрывают лепестки, словно пытаясь вобрать в себя больше воздуха после этого чиха. — Пошли, — смущённая этой ситуацией, требует человек, и Санс пожимает плечами, провожая издевательским взглядом девочку, демонстративно прошедшую мимо него. Они идут дальше, и выходят на открытое пространство, откуда виден замок. Санс думает, что это единственное строение, которое не тронули перемены в Подземелье. Девочка же открывает рот от восхищения, и смотрит вперёд, пытаясь рассмотреть все пики и башни дворца, но всё одним взглядом не охватишь, и Санс невольно усмехается от этой детской наивности. Он вспоминает, что когда-то Папайрус тоже был таким: восхищался всем происходящим, а его взгляд сверкал такой же хищностью, как и у ребёнка, нашедшего крутую игрушку. От этого сравнения на душе становится ещё хуже. И затем человек снова чихает, и Санс нарочно ломает этот момент. — Так ты всё-таки заболела, — ему хочется даже тыкнуть в неё пальцем, но он отдёргивает себя. Она ему не друг, и даже не просто случайный знакомый. Она враг, от которого он хочет избавиться. Она та, из-за кого умер Папайрус. Эти мысли придают Сансу уверенности. Но она снова упорхает, когда он видит усталый взгляд девочки, и слышит, как она слабо стонет, потирая нос. Уже сопливит, и так быстро? — Пошли, немощная. Я надеялся, что всё пройдёт быстро, но ты умудрилась заболеть, — ворчит Санс, хватая девочку за руку и идя с ней вперёд, даже если та вырывается, желая ещё посмотреть на дворец. Они проходят мимо ещё одной корзины с зонтиками, и встают перед высоким выступом. Санс думает какое-то время, использовать ему телепортацию, или нет. Его магия от любого колебания может повести себя непредсказуемо, но он решает рискнуть. Крепче хватаясь за руку девушки, он использует магию, и их тела загораются красным. Снова треск, и хлопок, словно от петарды, и они оказываются на выступе. — Вот, можешь передохнуть здесь, — делает одолжение Санс, отводя взгляд, когда девочка удивлённо смотрит на него. В её взгляде читается благодарность. — Спасибо… — тихо хрипит она. Уже? Санс предполагает, что это не обычная простуда, и думает, что предчувствие не подвело его. Эта начинающая болезнь ещё принесёт им проблемы. Он садится на землю, и девочка рядом с ним. Её взгляд упирается в невидимую точку, и в Сансе неожиданно просыпается желание злобно подшутить. — Эй… Тук-тук, — старая добрая тук-тук шутка всегда поможет. Человек удивлённо смотрит на него, словно не веря своим глазам. Или ушам. — …Кто там? — Пожалуйста, — Санса распирает изнутри от желания излить это несчастное единственное слово, которое он хотел сказать ей всё это время, пока Папайрус умирал. Сейчас, когда она такая же жалкая и слабая, как и был Папс, самое время. — Пожалуйста кто? — даже жалкий вид девчонки не отвадит его от этих слов. — Пожалуйста, исчезни, — усмехается он, и читает во взгляде девочки шок. А чего она ещё ожидала? Она прикрывает глаза и усмехается. — …Хах… Хорошая шутка, ты подловил меня, — её голос отчего-то дрожит. — Но у Ториель шутки всё равно лучше… — тихо добавляет она, явно засыпая. Санс молчит, наблюдая за тем, как голова маленького человека медленно опускается на его плечо. Даже если он видел это, то всё равно вздрагивает. Ему не нравятся её прикосновения. Они противные, неожиданные, волнующие душу. Он не любит, когда что-то волнует его душу, ибо это обязательно что-то непредвиденное, неожиданное, а Санс не любит, когда он чего-то не может предвидеть. Только спустя пару минут Санс сам начинает клевать носом, и тихо, хрипло усмехается. — Это просто шутка, — шепчет он, когда перед взором мерещится последний человек, а не цветик. — Я скучаю по тебе, малыш, — и засыпает.