~
Кёнсу был совершенно нескладным, слишком худым, слишком бледным, угловатым и, по правде говоря, болезненным, но его глаза в полной мере компенсировали все. Яркие, сияющие изнутри неиссякаемой надеждой и верой, порой наивной, но до безобразия сильной. Бэкхён любил эти глаза и даже смущенную, такую же непорочную улыбку, которой мог улыбаться только Кёнсу. Рядом с ним было тепло. А Бэкхён был слишком теплолюбивым, чтобы пройти мимо этого сгустка комфорта на тощих ножках. Он любил Кёнсу все так же чисто и непорочно. –…, а фисташковое мороженое все же гадость. По крайней мере в том кафе я перепробовал все, и с кокосовым вообще ничто не сравнится… — До воодушевленно лепетал, даже не обращая внимая на отрешенное выражение лица друга. Они лениво пересекали школьный двор в сторону выхода. Делились впечатлениями о вчерашнем дне. Хотя делился, по сути, только Кёнсу, Бэкхён просто получал удовольствие от этого странного ощущения спокойствия, что неизменно наполняло его, когда рядом был До. Тот словно и вовсе разговаривал сам с собой, уже нехитрым сплетением мысли перейдя на обсуждение некого Чонина и каких-то кудрявых щенков, что было совершенно неинтересно, но все равно заставляло глупо улыбаться. — Бэкхён-хён! — все тот же хорошо запомнившийся тягучий перелив чужих голосов, заставляющий Кёнсу замолчать, а волну неприятных мурашек — растекаться по телу того, чье имя прозвучало. Бэкхён видит, как они подходят к нему, но даже не знает их имен. Все еще. Зато они уже в первый перерыв успели выяснить, кто же он такой, спрашивается только когда, если все время их допрашивали чересчур возбужденные девчонки класса. Кёнсу же почти счастлив, что вот сейчас сможет познакомиться с этими удивительными парнями, что всего за один день успели наделать столько шума одним только своим появлением. Он радостно улыбается, уже собираясь завязать разговор, когда те догоняют их, но так и не решается. Остро появившееся ощущение того, что он здесь лишний, даже несуществующий. Его не удостоили и короткого взгляда, приветствия — ничего. Словно он пустое место. Понимание этого неприятно заскребло в груди, в то время как Бэкхён, даже не имея большого желания, был центром чужого внимания. Два пытливых взгляда жадно цеплялись за каждую эмоцию на точеном личике, почти не моргая, и от этого Кёнсу было еще более обидно. — Бэкхён-хён, ты не покажешь нам, где библиотека? — было крайне непривычно слышать голос только одного из них. Все, что звучало раньше, отдавало сплетением двух низких голосов, но отчего-то не теперь. — Вы можете попросить кого-нибудь другого, вам наверняка никто не откажет, — тот впервые решается заговорить в ответ, теперь уже отвечая вполне разборчиво, хотя внутри все равно неприятно стягивало чувство неловкости. «И чем я только въелся этой парочке», — думает Бэкхён недовольно, но ладошки все равно становятся неприятно влажными. Он не хочет идти от слова совсем, словно чувствует, что это лишнее, не лучшее из того, что он может сделать. Они выглядят не такими, как другие школьники, не сказать иначе как опасными. Бэкхён чувствует себя маленьким зайчонком и теперь еще больше, чем прежде, когда подмечает, что близнецы возвышаются над ним почти на голову. Они шире в плечах и выглядят намного крупнее, это словно умаляет его еще больше, и не только физически. Он всем нутром ощущает, как велика разница в силе их духа. Один маленький Бён Бэкхён и два больших пугающих зверя. — Но мы просим тебя… — отвечает второй, и их голоса на самом деле до безумия похожи, как и они сами. Но только при ближайшем рассмотрении можно заметить небольшие различия. Такие, как их улыбка, когда, неловко вздрогнув, Бэкхён что-то неуверенно мямлит своему другу и не спеша направляется в сторону корпуса в сопровождении двух высоких парней, что, словно под конвоем, обступили его с двух сторон, закрывая все пути к побегу. Улыбка брюнета кажется слишком довольной, даже снисходительно-одобряющей, словно он всем своим видом нашептывает: «Ты делаешь все правильно, малыш». Уста блондина изогнулись отчего-то кажущейся жадной ухмылкой, которую он пытался скрыть изо всех сил, но никак не мог. Он доволен еще больше, ведь этот зайчонок слишком сильно ему приглянулся. Библиотека кажется слишком пустой, что не странно. Какому школьнику в здравом уме захочется сидеть здесь после окончания занятий? И Бэкхён уверенно проходит чуть вперед пустующего зала, вдыхая как можно глубже. Его вовсе не привлекает запах пыльных книг и печатных страниц, нет. Просто так он собирается с силами, чтобы обернуться, встретиться взглядом с парой пугающе голодных глаз и распрощаться как можно скорее, без неловкости и дрожи в голосе, но его бесстыдно опережают, заставляя захлебнуться собственным вздохом. Подступившее слишком близко, кажущееся непозволительно большим на фоне его самого чужое тело. Всего пара сантиметров отделяет Бэкхёна от одного из них, и он отчетливо ощущает, как поджимаются собственные мышцы, каменея. Это слишком неловко. Он не понимает, чего от него хотят, зачем загоняют в эту ментальную клетку, замыкая последнюю крошечную створку. — Бэкхён-а, — низкий шепот касается изгиба ушного хрящика, опаляя горячим дыханием нежную кожу, а мальчонка и сам забывает, что нужно вдохнуть, — ты ведь знаешь, как нас зовут? Вопрос кажется больше формальным. Бэкхён не знает, и они прекрасно об этом осведомлены. Даже больше. Понимают, почему он так старательно пытался держаться от них подальше, в то время как Бэкхён — нет. У него это происходит на уровне инстинкта — спасать свою задницу, в прямом смысле этого слова, от возможной угрозы. Он все ощущает, его тело уже давно все поняло, но вот сам Бэкхён понимать отказывается. Или боится. Он ощущает своей спиной чужое тело даже сквозь то расстояние в пару сантиметров, а теперь наблюдает, как совершенно медленно, неспешно впереди него становится второй из них, легким движением откидывая длинную белесую челку в сторону. Его взгляд вызывает неприятный трепет в груди и стойкое ощущение того, что он, Бэкхён, — кусок вырезки на блюдечке, и единственный вопрос, который всех тревожит: «Приправить соусом или специями?» Его тело невольно вздрагивает, желая избавиться от своеобразных тисков, которые душат без единого прикосновения, но близнецы реагируют слишком быстро. Все так же, до отвратительного синхронно, и Бэкхён ощущает широкие ладони брюнета, что крепко вцепились в его бедра чуть ниже подвздошных косточек, и вместе с тем такие же теплые, сжавшие непривычно тонкую для парня талию. Симметричные полшага вперед — и Бэкхён тонет в чужих объятиях, теряется в чужих телах и не может сделать ничего, кроме как затаить и без того сбившееся дыхание, когда те слишком близко склоняются к тонкой шейке, щекоча алебастровую кожу дыханием. Он невольно прикрывает глаза, не желая этого видеть, не желая понимать и тем более принимать, сильнее сжимая челюсти, когда правую щечку неприятно щекочут светлые волосы. Парень впереди утыкается носом во внезапно оказавшееся чувствительным местечко за ушком, и то же самое происходит с другой стороны, только тянутся из-за спины. Хочется обиженно взвыть и попросить прекратить, перестать издеваться над ним, ведь то, что он худой и низкий, еще не делает из него… не делает его таким. — Чанёль, — и вовсе хриплое дыхание опаляет ушко, когда брюнет выдыхает не иначе как свое имя, решив наконец представиться, кончиком носа огибая тонкую извилину хрящика. — Сонёль, — звучит куда ниже, с придыханием, выдавая все возбуждение своего хозяина, заставляя Бэкхёна испугано сжиматься, когда действия блондина полностью повторяют движения своего брата на чувствительном ушке. — Мы хотим, чтобы ты звал нас по именам… — они вновь прибегают к своей чертовой магии, совершенно синхронно выдыхая слова в самые ушки, еле ощутимо касаясь их губами, — когда мы будем трахать тебя… Звучит совершенно серьезно, и Бэкхён даже не думает воспринимать это как шутку, особенно сейчас, когда два крепких тела тесно прижимаются к нему, позволяя ощутить на себе все свое возбуждение. Он испугано распахивает глаза, выпуская из легких сдавленный выдох, больше походящий на тихий писк, что тут же обрывается, когда чужие губы смыкаются на его шее, чуть ниже мочки уха. Все так же симметрично, по обе стороны оставляя за собой налитые алым пятнышки — скромный знак принадлежности. Они еще в первую секунду решили, что этот испуганный мальчонка будет принадлежать им.***
В темноте комнаты это может показаться нормальным, если не знать, что происходит на самом деле. Если не видеть тонкого тела в тисках чужих крепких рук. Если не слышать тяжелого, давно сбившегося дыхания, что своим жаром опаляет чужую влажную от пота кожу. Это может показаться нормальным, если не знать, что в тесных объятиях на постели сплетены три тела. Но это не нормально. Бэкхён знает это лучше, чем любой другой, он ощутил это на собственной коже, прочувствовал всем своим нутром, но все равно продолжает. Продолжает насаживаться на чужой налитый жаром член лежащего под ним брюнета, блаженно прикрывая глаза, раз за разом выпуская из своих легких сладкие стоны, что пытаются поймать чужие губы. Весь этот дом пропитан безумием: эта комната и — особенно — эта постель, что чуть поскрипывает в такт медленным движениям. Одни руки сжимают его талию, одни губы держат в своем плену набухший, ставший слишком чувствительным сосок, лениво перекатывая его кончиком язычка, чуть втягивая в жаркий рот. Непозволительно нежно, размеренно, но до безумия приятно. Таков Чанёль. Другие оглаживают узловатыми пальцами напряженные бедра, а губы прихватывают тонкую кожу шеи, под самым ушком, сжимая острыми зубами, чуть оттягивая. Причиняя контролируемую боль, которая так нравится им обоим. Таким был Сонёль. Их слишком много для одного маленького Бэкхёна, и это заставляет его теряться в ощущениях. Каждый раз. Он прикусывает нижнюю губу, боясь простонать слишком громко, когда стоящий позади него блондин подвигается чуть ближе. К ощущению члена, скользящего внутри, добавляются влажные прикосновения налитой головки к пояснице, что уже без зазрения совести трется о разгоряченную кожу, словно невзначай опускается к ложбинке между ягодиц, сталкивается с основанием чужого члена, что методично скользит в растянутом проходе, не иначе как прося подвинуться. Чанёль любит своего младшего братишку, оттого грузно откидывается на спину, утягивая Бэкхёна за собой, заставляя фактически уткнуться носом в подушку чуть выше плеча того. Сонёль не теряет зря времени, наконец получив желаемое, с трудом толкаясь в такой тугой для двоих проход. Бэкхён скулит жалобно, почти плача, крепко сжимая челюсть, чтобы не кричать, хотя это уже не первый раз, в первый было многим хуже. Сейчас он почти не дрожит, когда Сонёль делает первый толчок и сразу же за ним — старший. Они никогда не двигаются синхронно, нарочито сбивая ритм, вызывая диссонанс не только в движениях, но и в самом мальчишке, что теряется в чувствах и ощущениях. Он только надрывно стонет, не попадая ни в одно движение, и даже не пытается. Ему нравится, как в тесноте его тела трутся друг о друга два чужих возбуждения, как один из них почти болезненно задевает простату, надавливая, возможно, сильнее, чем нужно, но по-другому все равно не получится. Им тоже нравится то, каким тугим становится их хён, когда они вместе входят в его тело, нравится ощущать друг друга во влажном, горячем проходе, вздрагивая каждый раз, когда чувствительные головки соприкасаются, отдавая в теле жаром. Нравится целовать друг друга слишком влажно и пошло как для родственников, еще сильнее сжимая тело Бэкхёна между собой, заставляя того оторвать лицо от подушки, чтобы вновь увидеть перед собой эту картину. Ему она тоже нравится. Чанёль жадно тянет мальчонку на себя, надавливая ладонями чуть выше подвздошных косточек, пытаясь опустить округлую попку на свой член до основания, порываясь догнать ускользающий меж пальцев оргазм, но младший откровенно мешает. Тот все пытается ухватить свой кусочек чего-то столь пошлого, когда в одном проникновении ты можешь чувствовать всех самых дорогих тебе — брата и возлюбленного. Но любимое тело приходится покинуть, когда из легких Чанёля вырывается низкий стон, граничащий с рыком. Он доходит до оргазма на пару с Бэкхёном, методично проезжая членом по простате, уже даже не обращая внимания, как сильно тот растянут, кончая глубоко внутрь с блаженным вздохом на губах. Мальчонка тоже вздыхает, марая чужую грудь и живот, а после обессиленно заваливается на постель, отклоняясь чуть в бок, чтобы Чанёль мог встать с кровати, садясь на самый ее край. Теперь свое может получить младший. — Бэкки, ты ведь поможешь мне? — он тянет совсем елейно, проводя влажной ладонью по собственному члену, размазывая выступившую капельку смазки. У него нет сил, чтобы ответить, но он послушно поднимается на колени, опираясь предплечьями о кровать, и оттопыривает попку, раздвигая ноги как можно шире. Губ Сонёля невольно касается едкая ухмылка, когда взору открывается растянутое колечко мышц с покрасневшими краями, что даже не могут сомкнуться, позволяя чужой сперме вытекать, белесыми разводами стекая по бедрам. — Чанёль, ты опять кончил в него… — он бурчит с напускным недовольством, хотя внутри все сводит от такой возбуждающей картины. Сонёль сжимает узловатыми пальцами мягкую ягодицу, чуть отводя ее в сторону, позволяя очередной капельке выступить на самом сфинктере, и, склоняясь ниже, поддевает ее кончиком языка, огибая по кругу вход. Бэкхён вздрагивает, а его все еще раскрытый анус пульсирует от щекочущих прикосновений юркой плоти, что бесстыдно скользит внутрь, собирая чужое семя. — Конченый извращенец, я же знаю, как тебе нравится вылизывать мою сперму из его задницы, — Чанёль доволен. Он наконец удовлетворен и теперь может в полной мере насладиться тем, как его брат ударяется в свои больные предпочтения, которые он и сам не прочь поддержать, вот только Бэкхён долго не продержится. Тонкие ножки почти подкашиваются, когда пухлые губы примыкают к колечку мышц, чуть втягивая белесую влагу, словно пытаясь добраться до последних капель, хотя на самом деле там намного больше, но слишком глубоко, чтобы достать. Должно быть, Сонёль и впрямь извращенец, особенно когда большими пальцами растягивает края растраханного прохода, перепачканного спермой и слюной, наблюдая, как жадно мальчишка принимает его член, всем своим худым телом подаваясь навстречу. «Бэкхён как произведение искусства, — так думает Чанёль, — что-то возвышенное и прекрасное, способное даже из самого грязного и мерзкого траха сотворить произведение». Он жадно наблюдает за двумя всем сердцем любимыми телами, за тем, как прогибается в пояснице Бэкхён, подставляясь под глубокие, размашистые толчки, как Сонёль склоняется как можно ниже, чтобы запечатлеть поцелуй на сведенных к позвоночнику лопатках. Они прекрасны, кажется ему, особенно когда тело брата содрогается в подступающем оргазме, а руки Бэкхёна и вовсе слабеют, переставая удерживать своего хозяина, позволяя тому безвольно уткнуться лицом в скомканное покрывало. Тишину, пропитанную сексом, нарушает надсадный стон, когда Сонёль, блаженно прикрыв глаза, кончает глубоко в давно заполненное чужим семенем тело. Бэкхен заваливается на бок, совершенно обессиленный, уже даже не чувствуя, как из его тела вытекает белесая жидкость, оставаясь влажным пятном на постели, зато отчетливо ощущает чужие руки, что обвивают его талию, заставляя вжаться спиной в разгоряченную грудь. Чанёль, не желая оставаться в стороне, лениво подвигается к двум разморенным телам, прижимаясь как можно ближе, позволяя Бэкхёну уткнуться чуть влажным носиком в его грудь. Тот лениво закидывает руку на крепкую шею, словно приобнимая, и оставляет почти незаметный поцелуй на груди. Чертовски милый.***
— Ты в последнее время всегда такой уставший, у тебя все в порядке? — этот вопрос звучит уже не первый раз, и, откровенно говоря, Кёнсу надоело его задавать, но беспокойство за друга не дает ему прекратить это. — Да, все замечательно, — но каждый раз, стоит вопросу прозвучать, Бэкхён делает вид, что все более чем нормально, хоть это далеко и не так. Он стал слишком часто пропускать занятия, почти не высыпается и очень часто приходит уставшим и помятым. Его тело нередко украшают темные отметины, которые он пытается прятать изо всех сил, и что получается не всегда. — Бэкхён-хён! — это уже почти стало привычным — низкий бас, раздающийся в школьном дворе по завершению занятий. Кёнсу его ненавидит. Все трепетное предвкушение и желание знакомства испарились еще в первый день, а с каждым последующим и вовсе уходило в минус, все ближе к отметке «ненависть». — Мы проводим тебя домой… — с лучезарной, хоть и так похожей на оскал, улыбкой тянет Сонёль, скользя любопытным взглядом вдоль любимого тела. — Между прочим, он уже идет со мной! — Кёнсу без зазрения совести напоминает о своем не просто существовании, но и непосредственном нахождении рядом, но это ничего не меняет, тем ровным счетом плевать на кого-либо, кроме их мальчика. — Конечно, — Бэкхён чуть кивает, вновь разворачиваясь к выходу, чтобы продолжить путь, оставляя ошарашенного Кёнсу позади. Тот удивленно провожает друга взглядом, наблюдая, как блондин, поравнявшись с ним, словно невзначай опускает руку на талию, чуть приобнимая. — …к себе домой, — Чанёль бросает словно невзначай, краем глаза замечая, как вздрагивает Кёнсу, удивленно распахивая свои широкие глаза, словно и не догадывался. Но что за притворство, он ведь давно все понял… …с самого начала, того простого «здравствуйте», что разлилось по классу бархатным шелестом, переливаясь странным многоголосьем, различимым лишь тонким мелодичным слухом.