the 1975 – fallingforyou
Марк скоро должен приехать. Он психолог Гуччи. Тайсон сидит на крыльце и ждёт его. Потому что Гуччи пытался убить себя. Ну вот. Вся история. Тайсон забрал у него лезвие, накричал. Обработал раны. Посадил рядом с собой. И они сидят. Тайсон молчит. Гуччи молчит. Наверно, обычно люди не так поступают, когда видят чьё-то почти-самоубийство. (Обычно они его вообще не видят.) Тайсон пропустил из-за этого бой. Не то чтобы его это волнует, но — наталкивает на мысли. Потому что, Тайсон знает, он остановил Гуччи не из-за заботы о нём. Тайсона не заботит ничья жизнь. Он видел много мёртвых. Ничего не мешает ему видеть мёртвых и в своём доме. Но есть вещь, которая мешает ему видеть мёртвых без причины. И эту вещь Тайсон называет принципами. Видите ли, в клуб к ним приходят люди, которым нужны деньги. И другого заработка у них нет. Они все отчаялись, и они идут бороться за шанс выжить, а не идут на верную гибель. Это охереть какая большая разницы. Вот что думает Тайсон. А Гуччи нифига не отчаялся. То есть, конечно, у всех есть проблемы. И у Тайсона они есть. Но ни одной из них не может быть достаточно, чтобы убить себя. Вот что думает Тайсон. Вот что он, возможно, даже бы сказал Гуччи, если бы тот не был таким глупым. Он же всё равно не поймёт. Так что Тайсон молчит. И Гуччи молчит. Гуччи думает: Твой взгляд заставляет меня чувствовать себя таким маленьким. Я не хочу оправдываться. — Меня тошнит, и я тоже устал, хорошо? Тайсон нихера не заботливый. За годы превращения себя в металлический каркас таким не станешь. Но, наверно, нужно сказать вот что: он, может, и ненавидит всех живущих в этом доме, но он всё ещё хочет помочь. Поэтому он помогает. И ненавидит. Машина Марка останавливается у крыльца.///
Тайсон неделю сидит дома. С Гуччи. Марк сказал, что за ним нужно присматривать (мало ли, что он ещё придумает). И Тайсон присматривает. Во-первых, ему нужно жильё. Никакие бои не покроют его долги перед государством и другими людьми. Во-вторых, это вроде как помощь. Не забота. Ты не можешь заботиться о человеке, если ненавидишь его. А помогать — можешь. И он хочет помочь. Так что всё складывается хорошо. Ну, вроде того. Они почти не разговаривают, Тайсон готовит еду (да, он умеет), Тайсон смотрит, как Гуччи ест, Тайсон убивает время, глядя в потолок или в экран телевизора (что является, по сути, одним и тем же). Возможно, они стали ближе за это время. Возможно, что-нибудь да изменилось. Ни Гуччи, ни Тайсон не знают ответа. Когда Штейн идёт в магазин, он говорит Гуччи: «Надеюсь, ты не убьёшь себя». И он почему-то никогда не волнуется, что Гуччи правда может это сделать.///
— Не могу дождаться, когда уже мир начнёт уплывать. Вот что говорит Гуччи перед тем, как сделать первый глоток джина. Вообще-то, его тут и не должно было быть. Тайсон собирался пить один (он всегда пьёт в одиночку, и его раздражают те, кому для пьянки обязательно нужна компания), но ему показалось, что за пьяным Гуччи приглядывать легче. Глупая мысль, на самом деле. Он и сам знает. Гуччи садится на пол, так, чтобы его лицо и лицо Тайсона были напротив друг друга. Их разделяют две бутылки и восемьдесят сантиметров. Света становится всё меньше. Джина становится всё меньше. Гуччи начинает говорить. — Я был у психолога в школе. Он сидел с директором. Они тоже знают. И все они хотят, чтобы я говорил. Чтобы я что-то сказал о случившемся. Но их лица… В них ничего не было. И в моей груди ничего не было. И на моём языке — тоже. А сейчас у меня от горла до желудка — всё заполнено джином. И вот что я хочу сказать. Меня вполне устраивало то, что я смотрел, как всё исчезало. А потом ты сказал, что я делаю всё неправильно. Но как я могу сделать хоть что-то верно, если ты не хочешь, что я был здесь, с тобой? Для тебя всё это — ошибка. И теперь, после того дня… Когда я смотрю на небо, я прямо могу увидеть, как оно рушится. И разрушает тебя. Меня. От этого кости болят. У Гуччи пересохло в горле. Он давно так много не говорил. — Я… Я будто потерял веру во что-то. И разбился, как стекло. — Секунда молчания. — Ты когда-нибудь чувствовал себя так же? И Тайсон отвечает (честно): — Нет, не чувствовал. Мы очень разные люди, Гуччи. Гуччи хмыкает. Джин течёт вниз по пищеводу, куда-то, где разорванные кусочки давно не склеиваются. Бумажный мальчик — он и после бутылки джина остаётся бумажным. — Вот именно, Тайсон. И знаешь, в чём различие? Я, в отличие от тебя, признаю, что я не пуленепробиваемый.///
Тайсон дышит рядом с ним, его руки обхватывают Гуччи, и тот думает — почему железный мальчик не раздавил бумажного? Почему бумажному от этих объятий только теплей и спокойней? Тайсон дышит, и для Гуччи это как вот-вот подходящий сердечный приступ. Просто ему было холодно. Просто Тайсон решил помочь. Не позаботиться. Да. Именно так. Просто Тайсон был пьян. А потом уснул (это был тяжёлый день/вечер/месяц/жизнь). И для красной кляксы-сердца Гуччи этого почему-то слишком. Наверно, он влюбляется. Вот так. Легко. Наверно, дело в том, что теперь ему нужна помощь Тайсона во всём. Он не болен, не в депрессии, у него не нервный срыв, это не просьба Марка. Просто без Тайсона он уже ничего не может сделать. Чёрт. Это даже звучит отвратительно. Но, может, так и должно быть. В это хочется верить. Ещё хочется верить в то, что всё это — реально. Тайсон сильный. Тайсон тёплый. Каждая клеточка тела Гуччи сейчас соприкасается с ним. Мозг от этого вылетает лучше, чем от алкоголя. И это приятно. Проходят столетия, прежде чем Гуччи засыпает. Его тело покрывают скалы, гладкие, как металл. Он впервые чувствует себя в безопасности. Тайсон пьян. Гуччи пьян. В последние две недели это состояние для них привычно. И Гуччи чувствует себя стрёмно. Гуччи выворачивает не только от тёплого пива и водки, но и от всех мыслей в его голове. Они не покидают его даже сейчас. Тайсон — его брат. Ещё он называет Тайсона другом. Это сумасшествие. Они никакие не друзья. Это, блять, бред какой-то. Гуччи так стрёмно от самого себя, что он понимает — ещё чуть-чуть, и я сделаю что-нибудь с собой. Чтобы не допустить этого, он начинает говорить. — Тайсон… Я надеюсь, я не мешаю тебе. — Не-а… Почему ты спрашиваешь? — Голос Штейна замедленный, но такой привычный. И к чёрту всё, они оба понимают — они привыкли друг к другу. Хотя бы так. Хоть одно признание. Гуччи бубнит себе под нос: Не хочу больше врать… Не хочу… Он сам не совсем знает, что это значит — это идёт от сердца, того, что красная клякса на потрёпанной бумаге. — Я просто хочу знать, что могу рассчитывать на тебя. Я и сейчас на тебя рассчитываю… И Гуччи рвёт, только он успевает договорить. Тайсон вытирает пол, как может. Кладёт Гуччи на диван (потому что он несколько раз падал, пока пытался сам дойти). Садится рядом. Донести его было несложно — он весит не больше сорока пяти килограммов. Гуччи теребит край футболки. — Ну вот, я опять упал… Кто-то должен подбросить меня до дома. — Ты уже дома. И это значит гораздо больше, чем они оба сначала думают.///
Дым в глазах Тайсона делает его более живым. Гуччи не может оторвать взгляда. Он спрашивает: — Присядешь? Со мной? Может быть? Настольная лампа и сигарета — это всё освещение комнаты. Чей-то голос в голове Гуччи поёт «you’re all I need», он обхватывает губами горлышко бутылки виски. Эта ёбаная интоксикация продолжается уже две с половиной недели. Гуччи настолько пьян, что ему начинает казаться, будто всё это время Тайсон заботился о нём. Ладони на плечах. Поправление выбившихся прядей. Улыбки. Когда несколько раз они вместе выходили в магазин, Гуччи носил кожаную куртку Тайсона. В ней тепло. И с Тайсоном тепло. (особенно когда по глотке течёт вино/виски/коньяк) Гуччи пьян, он думает: Теперь-то ты меня видишь? Я, кажется, влюбляюсь в тебя. Но нужен ли я тебе? Это ебучее «you’re all I need» никуда не уходит, от него хочется вскрыться. Поэтому Гуччи делает ещё глоток. И плачет. Его слёзы оседают на футболке Тайсона. Гуччи надеется, что он не заметит. Гуччи настолько пьян, что он спрашивает: — Если бы я сказал, что люблю тебя, как бы ты отреагировал? В голове Тайсон отвечает вопросом: «А если бы я сказал, что раньше ненавидел тебя, ты бы ушёл?». Но вслух он произносит только: — О, нет, это нормально. О, нет, это нормально. Всё в порядке. Гуччи читает между строк (хотя тут даже этого умения не надо). И кладёт ладонь Тайсону на колено. Дышать тяжело. Чтобы не сойти с ума, не сойти с тропы, он повторяет в голове: «Он мой друг мой друг он мой друг». Но правда в том, что Гуччи не хочет быть другом Тайсона. Он хочет его поцеловать. И он целует его. Губы — виски с сигаретами, и ещё что-то, что принадлежит только Тайсону. Кожа твёрдая и горячая. Гуччи поднимает руку: от колена по ноге вверх, на несколько секунд задерживается на талии и заканчивает на шее Тайсона. Гуччи чувствует, как это сжигает его. Гуччи чувствует, как это сжигает Тайсона. И Гуччи не хочет его отпускать. И чёртово «you’re all I need», и боль в бумажном сердце, и пульс — всё в мире останавливается на эти десять секунд. И когда они размыкают губы, всё это возвращается с тройной силой. Голова Гуччи кружится, сердце выпрыгивает из рёбер, и ёбаные тринадцать букв — you’re all I need — повторяются триста тысяч раз, пока не заполняют собой каждую поверхность его тела и всего дома. — Когда-нибудь… Когда-нибудь мы могли бы… Вот что говорит Тайсон. А ещё он хмурится. Ещё он трёт глаза. Ещё он надеется, что назавтра этого не вспомнит. Гуччи рыдает. Он даже решается положить голову на плечо Тайсону, и тот гладит его по волосам. Ёбаное всё. Гуччи так больно, что все кишки выворачивает, а потом заталкивает в глотку, и Гуччи давится ими, давится слезами, давится сигаретным дымом Тайсона. Это, блять, тотальный провал. Когда звонит Чуп, Гуччи берёт трубку, не глядя на номер. Он на одном краю дивана. Тайсон — на другом. Они передают друг другу почти пустую бутылку. Не смотрят в глаза. Гуччи хочется верить, что Тайсону сейчас так же невыносимо. — Ты один дома? — спрашивает Чуп. И Гуччи не думает. Гуччи просто отвечает: — Да. — Тогда что делает тот парень на твоём диване?