Сегодня не вторник

       Старых чувств хватает лишь на то, чтобы воткнуть вилку в розетку, для хотя бы тусклого освещения этой коморки. Лисий взгляд переводится на разбитый экран телефона, что оповещает о выходном дне, в эту же секунду в груди начинает жутко ныть, а победная улыбка не хочет слезать с лица до того момента, пока входная дверь не распахнется.        Легкий сквозняк начинает перебирать сожженные волосы, парень был бы рад не знать чья это вина, но к сожалению, а когда-то, в далеком прошлом, к счастью, он знает виновника и каждый раз натягивает на себя паршивую, как говорил пришедший, улыбку, берет бычок дорогой сигареты, что затушил в прошлый вторник своими руками и мирно закуривает, сотрясая свои легкие, потому что такое с ним случается крайне редко. Чаще всего в присутствии парня, которому для большей драматичности не хватало только таблички с надписью "отголосок прошлого".        Рыжий дрожащим взглядом проходится по уверенному парню, устало прикрывая глаза, надеясь на то, что все скоро закончится.        Он долго смакует во рту грязный фильтр, не желая поднимать глаза и видеть не то, к чему привык.        - Малыш, - парень с ухмылкой обходит курящего, а тот чувствует, что этот голос все еще какой-то родной и ни капли не противный. – Сколько лет, сколько зим.        У Пака голова кругом и сердце в замирании. Темноволосый чуть двигает рукой вниз, тот падает на диван и роняет сигарету, Чон ухмыляясь, тушит ее ботинком.        - Пора бы начать покупать свои,м?        Чимин сминает в ладонях край растянутой футболки, которую когда-то очень давно отдал ему парень, сославшись на то, что та мала ему в плечах. В голове проносятся воспоминания двухлетней давности, он томно закрывает глаза, подрагивает, но разрешает испорченному себе заново вспомнить то, что уже утеряно навсегда.        Где-то на задворках его воображения воспоминания стоят на повторе, а он предпочитает оставаться здесь как можно чаще и подольше. Пак вспоминает первое прикосновение к своему телу и возводит глаза вверх, понимает, что Чонгук уже не тот, и что это полностью его вина. Он языком проводит по губе, которую когда-то робко целовал его искренне любящий мальчик.        Вверх, именно туда, куда каждый раз поднимаются его спокойные глаза, взлетают и дни, в которых он был счастлив и ни капли не испорчен. Желтоватые от сигарет пальцы напоминают о тех часах, в которых Чон кричал на него и лелеял одновременно, запрещая смотреть даже на табачные прилавки, дышать хотя бы просто дымом.        Пак знает, что ничто не длится вечно, поэтому он сейчас косится куда-то в бок и чувствует, как ноги раздвигает человек, что совсем недавно спрашивал разрешение на поцелуй в щечку.        Парень слушается и двухсотый раз спрашивает себя о том, как он это допустил. Светловолосый замечает новые проколы в маленьких ушках парня, что сейчас так укоризненно разглядывал его шею, на которой вместо привычных лент и чокеров, засосы сливаются с татуировкой, набитой в каком-то подвале за отсос и бутылку дешевого пива.

Оба уже не те

       Чон наигранно показывает зубы и дергает рукой вверх, отодвигая в сторону дрожащую ладонь, задирает футболку и видит все ту же самую картину. Он рукой надавливает на живот, парень слишком громко отзывается выдохом.        Пак первый раз за вечер смотрит ему в глаза и видит то, что видел последний раз лет сто назад. Вглядывается в чужое лицо, выдыхает как-то виновато, беззвучно прося прощение, за то, кем он стал, за то, чем он занимается, а под конец тихо выдувая из себя наигранное «если позавчера не вторник, значит сегодня не четверг».        Остатки здравости выбивает из него глухое "если послезавтра не воскресенье, то сегодня не пятница". Пак мысленно подмечает глупость этой загадки, которую раньше так часто загадывал человек, чью жизнь разрушил он, просто уйдя из нее, не объяснив ничего, четко выговаривая то, что он устал и хочет жизни в свое удовольствие.        И все бы шло как по маслу, если бы каждое утро он не искал Чонгука по всей квартире, ночью не напивался бы в хлам, просыпаясь с ужасной головной болью и грязной одеждой, в чужих постелях.        И Пак бежал, бежал от всего, от осознанных чувств, от ответственности за кого-то другого, от долгов за квартиру, но не смог убежать лишь от одного человека, от Гука, что так старательно портил ему жизнь, каждый вторник напоминая о том, что он ничтожен и больше никогда не сможет вернуться в нормальную жизнь.        Именно вторник. Почему? Пак не понимает.       Их отношения уже давно закончились, но Гук старательно напоминал о себе. Почему? Пак не понимает.        Чимин уже начал привыкать ко всему, к тому, что в заднице пусто не бывает, к тому, что собственная жизнь противна, но видеть потерянного младшего он не желал, что тогда, что сейчас, именно в такие моменты, чувства, от которых он так желал избавиться, начинали палить его, а грубые руки Чона толкали на противный диван, успевший уже просесть от вечной ебли на нем.        Как-то слишком заботливо он снимает с него футболку и просит сказать хотя бы что-нибудь. Но Пак молчит, лишь гоняя кадык туда-сюда, от напряжения в комнате.        -Перебей, - он проводит языком по шее, укладывая того на диван.       Парень всхлипывает и прикрывает рот рукой, а Чон ухмыляется и целует не грубо, не по зверски, не как все, он по-особенному, языком обводит синяки, от чужих рук, спускается ниже и закусывает набухший сосок, вылизывая только ему понятные слова, останавливаясь на секунду, чтобы пересчитать реснички на глазах, которые прикрывались при поцелуе только с одним человеком. И Гуку хорошо известно, что это за человек.        Чонгук расстегивает старые джинсы, кончиками пальцев улавливая, что именно из-за него парень потерял себя, всех своих друзей, нормальную работу и квартиру. Он виновато только для себя, проводит ладонью по члену и скулит, как побитая собака, но продолжает манипуляции.        Пак чувствует что-то левое, что-то неприятное, Пак чувствует и это уже безумие.        Чимин прикрывает глаза, оправдываясь тем, что Гук всего лишь клиент, но оба знали, что у шлюхи с клиентом нет совместного прошлого, что шлюхи так не целуют и что таких красивых шлюх не существует.        Чон закусывает белоснежную кожу на бедре, проводит пальчиками по дрожащим ножкам, заставляя Пака петь и таять под ним, губы касаются головки аккуратно, слишком аккуратно.        Язык тащится по всей длине, выгибая спину пассива. Пак знает, что где-то в глубине души Чон тянет довольную улыбку, но сейчас ему на это плевать, потому что чужая рука нежно оглаживает ноги, а юркий язычок продолжает дразнить головку, несколько раз опускаясь ниже, вскоре снова возвращаясь на исходную.        Чогук берет глубоко и с трепетом, легко качая головой, будто шлюха здесь совсем не светловолосый и затраханный, а уверенно берущий на всю длину Гук. Пак же запускает руку в смольные волосы и поддает бедрами, прося укорить темп, что Чон и делает, Чимин опускает взгляд вниз и смотрит на дрожащие реснички, щекочущие пах, когда парень опускался вниз.        Картина маслом, как считал сам Чим и все остальные, что тщательно вслушивались в происходящее, находясь за тоненькими стенами, случайно становясь свидетелями порочного, но привычного.        Времени на осмысление остается катастрофически мало, потому что внутри один за другим распускаются цветы, а Чон все продолжает сосать, пошло причмокивая и втягивая губы, чтобы как следует запомнилось.        Пак выгибается, стонет, резким движением руки отрывая парня от себя, россыпью кончая ему на лицо.        Гук довольно улыбается, смазывая все тыльной стороной ладони и садится в ногах, взглядом требуя первых шагов.        Чимин считает все это безумием, помешательством, уверяет себя в том, что нормальные люди таким не занимаются, не мучают себя так, тем более других, но после на ум приходит звоночек с ироничным "Пак Чимин, ты шлюха", а Гук лишь плечами пожимает и подтверждает сей факт, не отрицая и своей ебанутости.        Сейчас уже Пак оставляет смазанные поцелуи на чистой коже, расстегивает ширинку дорогих джинсов, сбрасывает их на пол, ближе к своим вещам. Ловит пухлыми губами дрожь парня, седлая бедра, уперевшись руками в сильные плечи, что сейчас казались необъятными. Он запускает горячую ладонь под рваную футболку, и тихо стонет, медленно опускаясь, выслушивая что-то о том, что ему даже растяжка не нужна и смазка на тумбочке только для красоты стоит.        Чимин хмыкает и языком безвольно водит по бледной коже, прикрывая глаза, потому что сейчас он хочет чувствовать, не видеть. Он слышит сдавленный стон, поднимается к еле виднеющимся ключицам и сорвано выстанывает в овражек меж ними, потому что Гук зарылся пальцами одной руки в волосы, а вторую положил на член Пака.        Светловолосый продолжает, хмуря брови в чужой шейке и больно простанывая от того, что член снова стоит, а Чон все такой же страстный и горячий.        По телу медленно проводится ток, Чимин отрывается от парня, ладонью хватаясь за потертую спинку дивана, давая полную свободу действий Чонгуку. Но Чон приподнимается, зарывается в паковские волосы и тянет на себя, целуя губы уже без читаемого трепета, с другими чувствами и намерением, сплетает языки и резко двигается в нем, наращивая темп.        Светловолосый опускает голову ему на плечо, обнимая за спину молочного цвета, прижимаясь все ближе и ближе, вымаливая закончить побыстрее и отпустить, темноволосый ухмыляется, подминая парня под себя, выполняя главную функцию этого дивана, он жестко и без чувств ебет парня, который совсем этого не ценит.        Парень заглядывает через прикрытые глаза в душу, понимает, что дверь закрыта и вовсе не бесится, лишь размашисто раскачивается, хватаясь за тоненькую талию. Чонгук целует за ушком и простанывая его имя, кончает вместе с Паком.        Гук кряхтит и скатывается на пол, потому что диван на двоих не рассчитан, он прикрывает глаза, блажено взмахивая рукой и ловя пальчиками ручку Чима, как делал раньше, только сейчас они не подростки и он у него не единственный.        - Зачем ты мучаешь меня? – большой пальчик оглаживает костяшку. – И себя тоже...        Парень замирает и проворачивается, он выдыхает в ломкие волосы и что-то собирается сказать, но останавливается, прикусывая губу, потому что реальность отличается от мечт, что он себе навыдумывал, и Гук это прекрасно понимал.        - Думаешь, что что-то еще можно вернуть? – смеется Чимин, сплетая пальцы уже другой руки, с чужими.        - Я хочу забрать тебя к себе, - Пак затихает, вспоминая, что уже как-то слышал это, после чего решил не вестись на такие уловки. – Тебе не придется зарабатывать своей задницей, обещаю.        Парень размыкает руки и садится в его ногах, переваривая услышанное.        - Хочешь еще раз попробовать? – он вздрагивает, повторяя это вновь, пытаясь напомнить парню идиотизм происходящего, но все кажется тщетным. – У нас ничего не выйдет.        - Тебя правда все устраивает, жить вот так вот, ну? – Чонгук злится, но пытается не выдавать этого. - Вспомни то, как ты жил раньше, как мы жили раньше, ты не был таким, в таком месте, Чимин, пожалуйста, давай попробуем вернуть все, я хочу вернуть тебе нормальную жизнь, нормальную.        Чимин глубоко выдыхает и криво бросает фразу о том, что времени слишком много ушло и он готов пробыть здесь вечно. После замолкает, ставя на повтор свои же слова о том, что ничего не длится вечно.

- Я привык, тебе не нужно беспокоится обо мне, это глупо.

       - Ты потеряешь меня, если не уйдешь со мной, - он поднимает джинсы с пола. – Я больше никогда не появлюсь в твоей жизни.        Чимин хмурит брови, потому что не понимает от чего на глазах слезы, ведь знает, что парень врет, знает, что вернется и не отпустит.        - Мне нельзя, Чонгук.        Парень фыркает.        - Если ты о проблемах с документами, то прошу вспомнить о том, кто мой отец и я в общем-то тоже, - Чимина кроет, как крышу шифером, тело пробивает, как пулями, откуда такое ярое стремление присвоить его себе?        - Именно, Чонгук, подумай о отце и о своей репутации, мы слишком разные, - Чим разводит руками, пытаясь не глядеть в глаза. - У нас кроме прошлого ничего совместного, мы разные, даже очень, очнись уже.

Завсегдатая тишина.

       Он не чувствует поцелуев на спине, руках, шее, его лишь заставляют вспомнить то за, что он держится сейчас. Пак хватает единственную целую сигарету, но не успевает даже закусить фильтр, лишь слышит, как табак сыпется на пол, а Чон рычит и причитает.        - Скажи мне, Чон Чонгук, - он нервно сглатывает и прикрывает глаза, жалея растертую о пол сигарету. – Любишь ли ты меня?        Гук замирает, понимая,что в последнее время только говорил, что любит, но не задумывался в том, не отголоски ли прошлых чувств и привязанность являлись этой любовью. Он достает зачем-то зажигалку и прокручивает колесико.        - Когда мы еще ходили в школу, ты стащил эту зажигалку у отца, а я у своего сигарету, которую мы скурили вместе, - он поднимает палец. – Стал бы я просто так хранить ее?        Пак хмурится, медленно поворачивается и садится рядом.        - Скажи, Чон Чонгук, любишь ли ты меня?        Чонгук перехватывает его поджатые губы.        - Люблю, - пальцы хватаются за слабую руку. – Уедешь со мной?        Парень подтверждает мысли Пака, говорит только о прошлом, плюет на настоящее и свято верит, как ребенок в то, что он сможет вернуть былые отношения и чувства, что в свое время так поджигали его.        Чимин закусывает губу и боится открыть глаза. Боится покинуть это место, боится, что не сможет стать снова человеком, но не смотря на это он выдыхает в еле прикрытые глаза Чона. Пряча следующие слова в его бровях:        - Забери меня отсюда.

Пак правда не знал сможет ли он вернуть себя прежнего, сможет ли простить все обиды, сможет ли снова стать нормальным, не отпечатав в себе это место.