.Х.
Вот уже сорок семь дней с тех пор, как они вернулись из Идриса. Вот уже сорок семь дней с тех пор, как Изабель один раз взглянула на комнату Макса и моментально стала белее мела. Вот уже сорок семь дней с тех пор, как его сестра начала срывать глотку подобно банши, ладонями ударяя себя по лицу, с расширенными огромными зрачками, отчего глаза просто черные. Психическая травма — так сказали доктора. Больше никогда не станет прежней. Доктор сказал, что это нечто вроде нескончаемого горя. Ей нужно лечение, но о какой помощи вообще речь, когда она не помнит даже своего имени? Бывают удачные дни, бывают отвратительные, и когда день удачный, она может сказать целых пятнадцать предложений, ее маленькие красные губы даже улыбаются, а когда день отвратительный, она орет в своей комнате до сорванных связок. Она орет одно слово снова и снова (ПРОСТИПРОСТИПРОСТИ), и он просто.не.может.блядь.вынести.этого. Он не может видеть свою сестру в таком состоянии, наблюдать за тем, как теряет ее где-то в забвении между удачными и отвратительными днями, между тем, что осталось от ее рассудка, но она сейчас вся мыслями о Максе. Он был ее любимым братом. Наверное, до сих пор им остается, но теперь она всегда думает о Максе. (Я не могу его вытащить) сказала она ему в ту ночь, когда он ушел. (Пожалуйста, вытащи его из меня, Алек, умоляю). Он щелкнул пальцами. Он не мог позволить себе сидеть там, погруженный под волнами отчаяния, которые накрывали снова и снова, а его тошнило так сильно, что это точно задушило его – говорить с сестрой, которая его даже не слышит. Сорок семь дней не достаточно (ничего не достаточно), чтобы стереть из памяти выражение ее лица, когда он сказал ей, что уходит..Х.
Джейс находит ее в библиотеке. — Изабель? — зовет ее мягко, дотрагиваясь до плеча. Она чуть поднимает голову, взгляд все еще на странице, которую она читает, но едва повернутая голова в его сторону говорит о том, что она знает, что он рядом. — Это я. Это Джейс. Ее брови не двигаются, и плечи резко падают, и она моргает один раз, другой, потом встречается с ним взглядом. Он ее едва узнает. Ее волосы причесаны, лицо чистое (определенно с намного меньшим количеством макияжа, чем раньше), но что-то в ней другое. Скулы впали; в глазах никакого блеска, как было раньше. Он не знает, что Себастьян с ней сделал, но это точно чертовски ужасно. Почти ничего не может остановить ее от того, чтобы сиять. Смогло. Джейс хочет обнять ее, прижать крепко к груди и целовать в лоб, и тогда, быть может, она вернется к ним. Так и делает. Сидит рядом с ней на диване, прижимая к себе, чувствуя запах ее духов, ее волос, и прижимается лбом к ее лбу, будто сможет свои воспоминания ей так отдать. Может, у него и есть много дурных, но хороших намного больше, и иметь немного плохих намного лучше, чем не помнить совсем ничего. Она засыпает на нем, тихо сопит у него на плече. Он боится пошевелиться, она ведь так редко спокойно спит теперь, любая возможность отдохнуть важна. Вряд ли проходит больше двух часов, когда в дверях библиотеки появляется Алек. — Привет, — бубнит он, бегая взглядом от Джейса в сторону сестры и обратно в сторону Джейса. Джейс должен быть разъярен. Должен броситься на Алека моментально и вырвать его ебаные глаза. Ублюдок. Оставил их всех разбираться с Изабель, когда знал (он знает), что он единственный, которого она теперь понимает. Джейсу стоит убить его. Но он не будет этого делать. У него на это нет сил. Все, что он может — выдохнуть и произнести: — Что ж, она будет чертовски рада, что ты здесь..Х.
В комнате Изабель ужасно жарко; воздух тяжелый и спертый. Окна зашторены, кровать разобрана, и тонкий слой покрывает абсолютно все, что она теперь не трогает. Что она вообще делала, пока его не было? Он приносит ее на руках из библиотеки, и его слегка напрягает то, насколько она легкая. Как будто кости у нее полые. — Алек? — бубнит она, пальцами хватается за его свитер. — Алекэтоты? Один глаз открывает, ищет его лицо взглядом. Улыбка ломает черты ее лица. — Ты вернулся домой, Алек, — он кивает и опускает ее на кровать. Ее пальцы просто впиваются в его грудь. — Ради меня? — Ради тебя, Иззи. По этой же причине и ушел. Не может он видеть ее такой. Слабой и холодной, и пустой. За ее глазами личность, душа, но не та душа, которую он хочет видеть, не его Изабель. Он хочет свою Изабель обратно, не эту опустошенную, мечтательную версию своей сестры. Но он не может уйти, не снова. Пройти через двери собора, слыша ее рыдания и отчаянные попытки ухватить его за руку, он не вынесет подобного еще раз. Это надломило его в первый раз. А если будет второй, то это сломает его, он просто уверен. Улыбка (старая улыбка Изабель. Может, она возвращается хоть на немного.) появляется на ее лице, и он не может сопротивляться желанию лечь рядом с ней, крепко прижав к себе, и слушать ее сердцебиение. Просто чтобы быть уверенным, что она все еще где-то там..Х.
Он вернулся. Вернулся, чтобы научить ее говорить, чтобы вернуть ее (вернутьоткуда?) к свету. Кровать скрипит, когда он ложится рядом с ней, прямой, как доска, руки по швам (нупочемуонтакнервничает?). Время скользит мимо нее, проносится прямо перед глазами, пока она пялится на него и ловит его взгляд в ответ. Она забыла, как умеет тонуть в цвете радужки его глаз (озеротосамоеозероидрисмакс-нет). — Я скучала по тебе, — говорит она ему тихо, переплетая их пальцы. Он улыбается (какаяжемилаяулыбка), прижимается лбом к ее лбу, совсем как Джейс. Только намного лучше, чем Джейс. Он почти делает ее целой. Улыбка Алека куда-то пропадает на мгновение, когда она придвигается ближе, бедром к бедру, но воздух рядом с Алеком чище, им легче дышать, он ее не душит. — Изабель, — он произносит ее имя так, словно боится сломать его (сломатьее), и ей это нравится. Нравится то, что она не непобедимая в глазах Алека, никогда не была такой. — Ты в порядке? Кончики его пальцев гладят ее лицо, и так близко она может увидеть серые пятна в его глазах, едва находящиеся там веснушки на носу, шрамы от рун, что покрывают его шею. Она протягивает руку, накрывает пальцами одну из них (онанеможетвспомнитьназвания)(неможетвспомнитьчтотаделает), которую узнает лишь потому, что на ее теле такая же. Прямо на бедре, вокруг кости и выше по телу. Алек вздрагивает, когда она касается его кожи, как будто удивлен, но все равно позволяет. — В порядке, — уверяет она его. Сердце у Алека громкое. Шарашит под одеждой, под кожей, под костями, и она его слышит, сумасшедше колотящееся. — Ты в порядке? Он делает паузу, облизывая губы, и кивает. — Разумеется..Х.
Никогда раньше нахождение с Изабель в одной кровати не раскачивало нервы. Они постоянно спали вместе в одной кровати до появления Джейса. И это никогда не было странным, или неловким, или чем-то подобным. Это были просто они, и все было нормально. Даже когда появился Джейс, Изабель все равно заходила к нему в комнату некоторыми ночами, когда не могла уснуть, и прижималась к нему, порой наоборот. Он и его сестра — лучшие друзья, они все делали вместе. Он помнит, как Изабель ударила его в живот, когда ему было восемь, и потом наклонилась поцеловать его в губы, потому что она «знала, что он никогда не позволит этого сделать, если сможет защищаться». Но теперь, когда они выросли, это нелегко. Все вдруг стало нелегким. Изабель тянется ближе – настолько, что они соприкасаются во всю длину тела, и прижимается к нему. Каждая мышца его тела напрягается, будто железная. Точно так же, как когда демон бросается на него. Его дыхание заседает где-то в груди, как будто что-то застряло в глотке и он не может пошевелиться. Она почти одного с ним роста, ее голова идеально помещается у него на плече. — Спасибо огромное, что пришел домой. Ее губы скользят по его щеке, как будто она почти целует его, и… ойблядь. Блядьблядьблядьблядь. Ничего только что не случилось. Ничего не случилось. Нетточнонетабсолютноточнонет(даслучилось). У него только что встал на собственную сестру..Х.
Она замечает в тот же момент, как и он. Кровь приливает к щекам, и в этот же момент она знает наверняка, что старая Изабель не совсем потеряна, потому что небольшой импульс внутри заводится, и она целует его, и он целует ее, и вот же дерьмо, она целует своего брата. (идаженедумаетотстраняться.) Мысли проносятся в голове с бешеной скоростью, и ей хочется ухватить хотя бы одну, чтобы набраться сил и остановиться, но та сразу ускользает, уносится прочь. Алек начинает протестовать, упирается руками в ее грудь, а губы судорожно цепляются за ее губы, когда он отрицательно мотает головой и продолжает повторять «нет». Ее руки действуют будто сами по себе, спускаясь ниже, между его ног и сжимаясь, заставляя его заткнуться. (онавсеещепомниткакэтоделается.) Она чувствует улыбку на собственных губах, когда он резко выдыхает, его веки дрожат, а глаза закатываются..Х.
Он больной ублюдок. Ему бы уходить (боже, не уходить, а бежать) из этой комнаты, спотыкаясь по дороге и избегая конфликта, как он всегда делает, но нет, вместо этого он, похоже, окончательно решился рассудка, потому то пальцы Изабель путаются в волосах, плотно прижимаются к скальпу и заставляют вздрагивать от давления. Он даже блядь думать не может, еще меньше — делать сложные моральные выборы, которые нужны, чтобы выбраться из ситуации, и (англеонвдерьме) мозг прибывает в панической атаке, пока сердце решает остаться прямо здесь. (А если совсем честно, то другие части тела тоже не норовят уйти.) Изабель отстраняется и тянется к его свитеру, снимая его одним движением, и только теперь его догоняет реальность, и он понимает, что на самом деле происходит. — Боже, Изабель, мы не… мы не можем, — он отстраняется от нее, совершенствуя силу воли, чтобы встать с кровати, потому что он взрослый, он должен поступить по-взрослому и уйти от всего этого. — Прекрати, Алек, — укоряет она, хватая его за плечи и обратно прижимая к себе. — Давай. Только одно это слово. Но он прекрасно знает, о чем она говорит. Он снова мотает головой. — Нет, нетнетнетнет, я не могу, Изабель, я не могу. — Ты же знаешь, что хочешь. — Я не хочу. — Хочешь. (Онхотел.).Х.
Давно, очень давно она бы и не захотела этого (его) совсем. Были негласные правила, небольшие запреты, которые никто никогда не объяснял ей, но она все равно их выучила. Одним из них было то, что ты не можешь хотеть заниматься сексом со своим братом. Только она хотела, она давно хотела, и теперь, когда он не отстраняется, правила могут быть прокляты, она хочет, чтобы это случилось. Все намного четче в голове, когда Алек рядом. Слова выстраиваются в линии, приобретают формы, которые имели раньше, и она может читать, и говорить, и знать. Так давно она знала хоть что-то. Алек упирается лбом в ее плечо и не смотрит на нее, когда кончает, тядело дышит, и стонет, и содрогается. Чтобы просто добраться до него снова, она шепчет его имя столько раз, сколько вообще возможно, чтобы просто свести его с ума. Ему не нужно напоминать, что она здесь, потому что это заставляет посмотреть на то, что он делает. Она заставляет его четко помнить, кто она такая, она не позволяет ему спрятаться где-то в мыслях. Но он всегда может продолжать притворяться. Потому что он Лайтвуд, а притворство — именно то, в чем Лайтвуды лучшие..Х.
На нем нет одежды. Это первое, что отпечатывается в голове у Джейса, когда он застывает в дверном проеме комнаты Изабель. Кроме боксеров, на Алеке нет одежды. Дерьмо. Это плохо. Голова Алека поднимается, когда он чувствует присутствие Джейса, и сразу же ломанный шепот выливается потоком, слова сталкиваются друг с другом, не уступая места воздуху. — огосподиэтобылнеяэтобылнеяджейсклянуськлянусь. Он заикается, поднимаясь, и замирает в углу комнаты, потому что даже сидеть ровно рядом с Изабель не может. — онапросиламеняонаумолялаиянемогсказатьнетонамоясестрабожеонамоясестра Алек шепчет уже фанатично, междленно скатываясь в откровенную истерику. Механизмы в голове медленно начинают вращаться, Джейс понимает, что произошло. Он смотрит, как Алек тянет концы собственных волос, как кусает костяшки кулаков — старая привычка еще с детства. — тыдолженповеритьмнеджейсэтобылнеяэтобыласлучайность. Как блядь можно случайно выебать свою сестру? — Что ты сделал? — получается более жестоко, чем Джейс хотел, и жестокость — последнее, что Алеку нужно сейчас услышать. — Мы… мы… черт, мы… Он психует, у него руки ходуном ходят так сильно, что Джейс видит это даже при приглушенном свете. — Я не собирался, Джейс. Она хотела, я не мог отказать. Я скучал по ней. Последнее предложение выходит наполовину всхлипом, наполовину криком, и Алек затыкает себе рот ладонью, чтобы не разбудить все еще спящую Изабель. Джейс пытается придумать что-то остроумное, саркастичное, чтобы выровнять ситуацию, но получаются какие-то непонятные слоги, не больше. Алек делает очередной шумный вдох. — радиангелачтожеянаделал?.Х.
Она приходит к нему в комнату посреди ночи три дня спустя, прижимаясь всем телом и касаясь губами шрамов от рун на груди. Он бы хотел иметь силы отказать ей, но он не может. Она его сестра, и он любит ее, и он сделает что угодно для нее, даже это, и оно никогда не изменится. — Ничего лучше не станет из-за этого, — говорит он, будто его кто-то душит. Она хмыкает, прижимаясь губами к его челюсти. — И хуже чертовски точно не станет.