Карнавал сомнений

      Снаружи берлога Лоренсена ни капли не изменилась. Только огромные, высокие ‎ели вокруг двухэтажного деревянного здания с покатой крышей стали ещё больше. ‎Растопырив мохнатые лапы, они стойко сносят порывы ветра с дождём и ‎едва заметно покачиваются в темноте.       Я вспоминаю, какое здесь звёздное небо при ‎ясной погоде. Сегодня оно затянуто чёрными низкими облаками. Как будто ‎природа не может смириться с тем, что случилось днём, и мстит людям.‎       Внутри дом тоже почти не изменился. На ‎первом этаже всё такая же просторная светлая гостиная, отделанная натуральным ‎деревом с огромным, настоящим камином и развешенными по всем стенам ‎охотничьими трофеями вперемешку с оружием. Лоренсен утверждал, что всё — ‎настоящее. Я никогда не пыталась убедиться, хотя один раз Лукас со Свеном всё-‎таки умудрились стащить огромный арбалет и высадили из него лобовое стекло в ‎машине брата.‎       Справа от гостиной — большая кухня, слева у лестницы — кабинет. Наверху пять ‎или шесть спален. Внизу — переделанный под домашний кинотеатр подвал с баром и ‎даже бильярдным столом. Обычно именно там мы собирались все вместе. Раньше. ‎В прошлой жизни.‎       ‎— Так, я в душ! — сообщает Лоренсен, когда мы втроём останавливаемся в ярко ‎освещённом холле у лестницы. Расстёгивает фрак и, видимо, чувствуя на себе ‎мой пристальный взгляд, замирает: — Что?..       Я указываю на бурые пятна на его белоснежной рубашке: от груди ‎до ремня на брюках.‎       ‎— Да, жутковато, — он оглядывает себя. — Кто-то в суматохе ‎опрокинул на меня поднос с красным вином. Ты же… — Лоренсен хмурится. — Ага, скажи ещё, что это кровь, и я убил Микаэлу! ‎       — Если не возражаете, я тоже в душ, — Лукас проводит рукой по тёмно-красным ‎разводам на своём фраке: — Это, к сожалению, не вино. Одолжишь мне свою футболку и какие-нибудь джинсы? ‎       — Без проблем, — Лоренсен на ходу оборачивается: — Стефф, мы быстро. Справишься? ‎       Я киваю и провожаю их взглядом. Медленно прохожу ‎в гостиную, сажусь на диван и оглядываюсь.       Здесь, как ни странно, дежавю ‎сильнее, чем в доме родителей. Всё — мебель, картины, даже тёмные занавески на огромных окнах будто ‎нашёптывают, что ничего не изменилось. Но разум упрямо твердит обратное, ‎напоминая, что так, как было, не будет никогда. Свен не ворвётся с террасы в ‎дом, весь в снегу, заразительно гогоча над очередной пошлой шуткой Лоренсена, а ‎Микаэла не устроит фотоссесию на бильярдном столе. Их больше нет. Убиты.       Мы с ‎Лукасом тоже изменились. Пусть многое уже высказали друг другу, но далеко не всё. Это лишь верхушка айсберга. Берлога помнит нас всех ‎совсем другими: счастливыми и вместе несмотря ни на что.‎       Хочется плакать, только слёз нет.‎       Вскакиваю с дивана и мчусь наверх. Прохожу по ‎коридору мимо комнаты Лоренсена, прислушиваюсь. Из спальни напротив тоже доносится шум ‎льющейся воды. Я осторожно заглядываю туда и без стука вхожу. Дверь, ‎ведущая в ванную, распахнута настежь. На полу бесформенной кучей свалена ‎одежда.‎       Не решаюсь идти дальше, громко зову:       — Лукас! ‎       Слышу стук дверцы душевой, следом — торопливые шаги босых ног по кафельному полу, и через ‎секунду Лукас стоит в проёме в клубах пара, мокрый, завёрнутый по пояс в белое ‎махровое полотенце.‎       ‎— Почему с Микаэлой? — спрашиваю в надежде, что он поймёт вопрос правильно.‎       Он понимает.‎       —‎ Потому что Сиатль.‎ Ты и Лоренсен.       Виновато опускаю голову:       — Как ты узнал?       — Он рассказал. Не сразу. И не мне. Но я услышал. Было ‎больно. Очень.       — Давно?       — В последний Йоль, перед тем, как уехал к тебе на очередные покатушки. А я напился и… — он многозначительно замолкает. — Потом Микаэла сообщила, что ждёт от меня ребёнка. Дальше ты знаешь.‎       Знаю. И почему-то совсем не злюсь. Впервые за последние ‎несколько дней — не злюсь. Слишком хорошо понимаю, что ‎произошло. И даже видела — как. Единственное, что мешает мне оставить всё это в прошлом — ‎видеозапись с девичника.‎       — Ты сделал это видео у себя дома с Микаэлой, а потом прислал мне? ‎Хотел отомстить?       — Нет, — Лукас делает шаг навстречу. Осторожно, словно его прикосновение может причинить мне физическую боль, берёт мои пальцы в свои ладони. — Я бы никогда, Стефф. Без понятия, кто ‎мог и почему его прислали тебе. Ещё одна тайна, которую нам предстоит ‎разгадать. Ты мне веришь? ‎       ‎— Угу. — Встречаюсь с ним взглядом и тону в сером ‎водовороте. — Лоренсен был… Это не…‎       Лукас не позволяет договорить. Выдыхает, прикасаясь своими губами к моим: ‎       ‎— Я люблю тебя, Стефф. Всегда любил. Всегда буду. Прошлое уже не важно.‎ Тем более ваше с Лоренсеном.       Правильно. Не важно. Пусть прошлое ‎останется в прошлом хотя бы на мгновение.       ‎— Я тоже люблю тебя, Лукас. И всегда буду.‎       Здесь и сейчас важны только мы. Настоящие.       Потом, позже, мы перебираемся в джакузи. Нежимся в тёплой бурлящей воде, ‎из которой совсем не хочется вылезать. Лукас прав, мы — испорченные.‎       — С тобой потрясающе хорошо, — шепчет он, наклоняясь вперёд. Целует горячими губами в висок. — Знаешь, я не думал, что когда-нибудь ‎мы с тобой снова… вот так. — Лукас крепче прижимает меня к своей груди. — Это ‎неправильно, но теперь я всегда буду бояться тебя потерять.‎       — Я тоже. — Переплетаю свои пальцы с его, ‎устраиваюсь поудобнее. Так, чтобы, отклонив голову назад, я могла видеть его глаза. — Прости. Я должна была тебе верить и ничего не скрывать. Ни тогда, ни сейчас. ‎       ‎— Чего ещё я не знаю? — спокойно спрашивает Лукас. Без иронии, страха или злости. Так, словно уверен, что сможет принять любое новое ‎признание.‎       ‎— Это снова о Микаэле.‎ Наверное, не совсем подходящий момент, — ‎вздыхаю я. Смотрю Лукасу в глаза, покусывая ‎нижнюю губу. — Извини. Не могу не думать об этом.       — Рассказывай.‎       — Ладно. Пока мы сидели в беседке и ждали, Микаэла мне много чего наговорила, а я…       Боги, если бы я только знала, что это наш с ней последний разговор! Если бы выслушала её, ‎может, вопросов, на которые я не нахожу ответов, было меньше.‎       — Вы снова поругались? ‎       — Нет. Микаэла хотела в чём-то ‎мне признаться, объяснить. Чтобы мы могли… Не знаю. Понять друг друга. Но я не ‎хотела всё заново перетряхивать. А она не унималась. Начала вспоминать ту ‎проклятую вечеринку.       — Знаю, — Лукас крепче сжимает мои пальцы. — Она мне тоже говорила. ‎Давно. Пыталась убедить, что я не виноват, что Роберт и Бенте погибли из-за неё.       ‎— Родители Лоренсена погибли из-за меня, Лукас. Я выскочила из машины и ‎бросилась к ним под колёса. Это меня спасал Роберт, когда… Если кто и виноват, то я. Или ‎никто.       — Тогда никто. Просто роковое стечение обстоятельств.‎ Это и есть твоё страшное признание? ‎       ‎— Нет. Я… я сказала Микаэле, что ревную её к тебе.‎       ‎— Что? Прямо так и сказала? ‎ — улыбается Лукас.       ‎— Почти. И тогда, — отчаянно стараюсь подыскать нужные ‎слова, чтобы смягчить правду. А потом всё-таки выдаю как есть: — ‎Микаэла заявила, что переспала с ‎тобой специально. Чтобы ты поверил, что её ребёнок от тебя, и женился.‎       Лукас меняется в лице. Изумлённо таращится на меня несколько секунд. Затем осторожно, как будто боится подавиться ‎воздухом, делает вдох и медленно, словно только что научился говорить, произносит: ‎       ‎— Она сказала, чей? ‎       ‎— Нет. Якобы хотела, чтобы у ребёнка был хороший отец. Видимо, ‎настоящий им не был.‎       Прежде, чем Лукас успевает отреагировать, в коридоре что-то с грохотом падает на ‎пол, слышатся невнятные ругательства, следом — тяжёлые шаги. Ещё через ‎мгновение в дверь комнаты настойчиво стучат. ‎       ‎— У нас гости, — громко сообщает ‎Лоренсен.

***

      Моросящий дождик сменяется настоящим летним ливнем и отчаянно ‎барабанит по жестяной крыше, решительно бьётся в окна наперегонки с ветром. Начнись такая непогода с раннего утра, свадьбу пришлось бы ‎перенести в закрытый павильон с ограниченным количеством гостей без огромного ‎парка и каменных беседок под боком, и, может быть, Микаэла осталась бы в живых. ‎И тогда ничего, что произошло потом, тоже не случилось бы. Не было бы ни допроса, ‎ни охотничьего домика Лоренсена в лесу, ни… ‎       Я нехотя и одновременно со стыдом признаю, что ни за что на свете не ‎хотела бы лишиться нашего с Лукасом сегодняшнего разговора, поцелуя и всего, что ‎последовало за ним. Странным, необъяснимым образом, вопреки ‎логике, здравому смыслу и приличиям мне потребовалось заново раствориться в ‎Лукасе. Ощутить его ‎близость, подчиниться и не сопротивляться больше ‎головокружительной истоме, пробегавшей по телу горячими волнами от его ‎прикосновений. Позволить себе на мгновение умереть, чтобы заново родиться, а ‎затем, открыв глаза, увидеть перед собой его раскрасневшееся лицо, светящийся ‎счастьем любимый взгляд и довольную улыбку. Воочию осознать — я всё ‎ещё безумно люблю и по-прежнему до безумия любима. ‎       Вряд ли всему этому суждено было случиться сегодня, если бы Микаэла ‎осталась жива, что бы ни происходило между нами, а значит, своему вновь ‎обретённому счастью я обязана убитой подруге. И её убийце. От этой мысли очень ‎легко сойти с ума, погрязнув в бесполезном болоте из сожалений и страхов, поэтому ‎лучше не анализировать. По крайней мере, не сегодня.‎       — Жалеешь? — Будто догадываясь, о чём я старательно пытаюсь не думать, Лукас тихо ‎продолжает: — ‎Наверное, считаешь, что мы поторопились. — Он уже оделся и ‎теперь стоит напротив, терпеливо дожидаясь, пока я, сидя на краю кровати, ‎закончу возиться со шнурками на новых кроссовках, которые, как назло, не спешат ‎поддаваться. — Прости, но с тобой я не умею иначе. В смысле находиться рядом, но ‎не вместе. Никогда не умел. Поэтому и не пытался больше за все эти годы как-то ‎сблизиться c тобой, — со вздохом добавляет Лукас. — Оказалось, что некоторые вещи на ‎расстоянии принять проще. Но позавчера, когда ты приехала, я просто не смог. ‎Почувствовал, что должен тебя увидеть, потому и повёз Ронана к вам. Надеялся, что ‎ты вернулась или вот-вот придёшь. Ты ведь никогда не любила вечеринки. А ‎сейчас… Это странно, но такое чувство, будто бы… Не знаю. Словно мы и не ‎расставались вовсе. ‎       Шнурки наконец сдаются. Я выпрямляюсь, встречаясь с Лукасом взглядом.       ‎— Не жалею. И мы не торопимся. Мы… — Я слишком хорошо понимаю, что Лукас имеет в виду. От начала и до конца‎. — Мы просто такие. Испорченные, ‎помнишь? Ты сам сказал. Поэтому вместе, поэтому любим несмотря на всё, что случилось.       ‎— И всегда будем, — с улыбкой перебивает он, протягивая мне руку. — Только вряд ли ‎остальные смогут это понять. И принять тоже.       — Плевать! — Хватаюсь за тёплую ладонь Лукаса и рывком ‎поднимаюсь с кровати. Если я начну сейчас думать обо всех, среди которых, возможно, ‎прячется убийца брата и Микаэлы, точно свихнусь.‎‎ Пока достаточно предстоящих объяснений Ронану и позже — ‎моим родителям.       ‎— Согласен. Мне тоже наплевать, но хочу, чтобы ты знала, — Лукас прижимает меня к себе, сцепив пальцы в ‎замок на моей пояснице. — Я не жду, что ты вернёшься обратно во Флёдстен ради меня. ‎Мы вовсе не обязаны жить здесь, как планировали раньше. Тебе не придётся ‎бросать свою жизнь и друзей. Если захочешь, я готов переехать в Торонборг или куда ‎скажешь.‎       ‎— Мы обязательно это обсудим. Потом, позже. Когда ‎разберёмся и сможем уехать отсюда. Когда узнаем, кто… — мой голос предательски дрожит, но ‎я заставляю себя закончить: — Кто убил моего брата и Микаэлу. Я, — решительно ‎мотаю головой, — больше не сбегу, пока не буду знать правду.‎ — И тут же виновато добавляю: — Постараюсь не сбежать. Но ты же меня знаешь. Я могу попытаться, если…       ‎— Никаких «если», Стефф. Я никогда больше не позволю тебе сбежать, — без тени улыбки заявляет Лукас.‎       ‎‎— Ловлю на слове, потому что… Боюсь, скоро весь мой боевой настрой улетучится. Я ‎снова начну накручивать себя и придумывать небылицы. Особенно если Ронан меня ‎не простит. ‎       ‎— Он настолько для тебя важен? ‎       ‎— Да, Лукас. Очень. Если со мной что и случилось хорошее за ‎все эти годы без «нас», так это Ронан. Он — мой друг. ‎Настоящий. А я его подставила.‎       — Всё будет хорошо, вот увидишь. Пусть не сразу, постепенно, — Лукас нежно касается поцелуем моих губ, сильнее прижимая к себе. — Не ‎обещаю, что смогу всё уладить, но клянусь постараться. ‎       ‎— Навёрстываете упущенное, да? — Лоренсен бесцеремонно просовывает голову в ‎проём незапертой двери. — А, между прочим, незваные гости почти на пороге.‎       ‎— Стучаться — слишком обременительно для лорда, да? — в тон ему подкалывает ‎Лукас, оборачиваясь к другу и выпуская меня из объятий. — А, между прочим, мало ли ‎что мы тут делаем.‎       ‎— Чёрт, всё время забываю, что я у себя дома, — не остаётся в долгу Лоренсен. — Тоже мне, нашли время для хороших манер. ‎Чего стесняться-то? Все свои. Можно подумать, я вас обоих голыми никогда не видел.‎       Вот мерзавец, ну не может промолчать!       ‎— Знаешь, Лоренсен, есть множество причин, почему я тебя обожаю и за что ‎благодарна, но иногда еле сдерживаюсь. Как сейчас.‎ Прямо руки чешутся тебе двинуть.       — Кстати, да, — соглашается Лукас.‎       ‎‎— Тогда вы, надеюсь, не против обсудить ещё один повод мне двинуть? — ‎Лоренсен входит и зачем-то закрывает за собой дверь. — Речь о Кнопке. Вы ‎вроде как в курсе, но я бы хотел уточнить.       ‎‎— Уточнить что? — не понимаю я. В свете случившегося тайный роман младшей сестры меня волнует меньше всего.       ‎— Ну… Мы с вами так и не обсудили, а она сейчас ‎приедет и… Я, конечно, придурок и ‎всё такое. Зря молчал, — он виновато смотрит на нас. — Надо было раньше всё ‎объяснить. Но больше не хочу ломать комедию и притворяться, что мы не вместе.‎       ‎‎— Насчёт придурка ты точно прав, — усмехается Лукас. — Хотя бы ‎потому, что всерьёз надеялся скрыть свой роман от меня.‎       ‎‎— Волчонок — твой брат, и я подумал… Не знал, как ты отреагируешь.‎       ‎‎— Как я мог отреагировать, Лоренсен? Ты — большой мальчик, понимаешь, что творишь. И ты — мой лучший друг и друг моего брата тоже. Вы оба влюбились ‎в одну девушку, она выбрала тебя. — Лукас пожимает плечами: — Что ж, бывает. Сами разбирайтесь. Если важно моё мнение, я не против. Но если обидишь Дениз, я лично ‎оторву тебе башку. И не только башку. А Лиам мне поможет.       ‎‎— Ясно, — Лоренсен переводит взгляд на меня. — Тоже хочешь мне что-‎нибудь оторвать?       — Твой дурацкий длинный язык, — сердито оглядываю его с ног до ‎головы, но вспомнив о программе-шпионе, установленной сестрой ‎на мобильном, невольно улыбаюсь. — Впрочем, ты сам выбрал ‎наказание похуже. Теперь только успевай отмахиваться.       ‎— Ты это о чём, зараза? ‎       ‎‎— О том, что я абсолютно не против твоих отношений с моей сестрой.‎ Пойдём.       ‎Беру Лукаса за руку. У Дениз обязательно есть код от ворот берлоги, так что мы вряд ли услышим звонок в дверь.       ‎— Погоди. Раз у нас тут официальное возвращение самой ‎скандальной пары города, — Лоренсен иронично вздёргивает бровь, — я тоже не против, что вы снова вместе. Я даже рад.       ‎— Пошли уже, клоун, — Лукас шутливо ударяет Лоренсена по плечу.       Тот склоняется в шутливом поклоне:       — После тебя, мистер «Долго и счастливо».       ‎Когда входная дверь распахивается, мы втроём едва успеваем спуститься в гостиную. На пороге появляется Дениз в ярко-розовом ‎плаще-дождевике с капюшоном, по которому ручьями стекает вода. На левом плече ‎болтается намокшая чёрная дорожная сумка, в правой руке — влажная подставка-‎поднос из серого картона, утыканная высокими коричневыми ‎стаканчиками с тёмными крышками из «Тоби Хансена». Сестра ‎опускает их на пол вместе с сумкой, рывком сдёргивает плащ и бросается ко мне. Виснет на шее, заграбастав в объятия, и ‎сдавленно всхлипывает:       ‎‎— Я так испугалась, когда тебя арестовали. Они чокнулись, если думают, что ты ‎‎— убийца.‎       ‎‎— Ну что ты, глупышка. Они так не думают. Просто я нашла Микаэлу. Не ‎плачь, родная моя, — прижимаю сестру к груди, ласково поглаживая по влажным ‎волосам. Только сейчас по-настоящему задумываюсь, что пришлось пережить семье, ‎когда новость об убийстве Микаэлы и моём аресте дошла до них. — Со мной всё в порядке, ‎видишь? И вообще. Ты так расписала мне нового ленсмана, что я не смогла устоять от ‎соблазна прокатиться с ней до участка в наручниках.‎ Сказка, а не женщина.       ‎‎— Ну да, конечно! — Сестра недоверчиво отстраняется, но всё же ‎слабо улыбается сквозь слёзы. — Ещё скажи, что она тебе ‎понравилась.‎       ‎‎— А то! Я даже уходить не хотела.       ‎‎Дениз отступает ‎назад, продолжая буравить меня глазами:       — Бьёрн сказал, вы не можете пока вернуться в Торонборг.       ‎Я киваю. К сожалению или к счастью, не ‎можем. Встречаюсь взглядом с Ронаном. Он как раз входит в дом с моим ‎чемоданом и в таком же как у сестры дождевике, только ярко-жёлтом.       ‎‎— Ладно, — Дениз смотрит на стоящих позади ‎меня Лукаса и Лоренсена. Нагибается, ловко подхватывая с пола картонный поднос со ‎стаканами, и тараторит: — Здесь всем кофе. Как вы любите. Я попросила ‎подписать, где какой. Ещё смёрреброды. Они тут, — сестра легонько пинает сумку носком ‎кроссовок. — Ещё там твоя одежда, — она обращается к Лукасу: — Лиам ‎передал, когда приехал к нам. Просил, чтобы ты позвонил матери.‎       ‎— Обязательно. Спасибо.‎       ‎— Зачем? — интересуется Лоренсен.‎       ‎‎— Затем! — огрызается Дениз. — Не догадываешься, что ли? Ирэн волнуется. Мама ‎с отцом, кстати, тоже, — в последних словах отчётливо слышится упрёк.‎       ‎‎— Приезжал к вам зачем? — спокойно уточняет Лоренсен, забирая у сестры поднос.‎       ‎‎— Полагаю, чтобы сообщить мне о затянувшихся на неопределённый срок выходных, пока ленсман беседовала с Ирмелин и Йореном, — вступает в разговор Ронан. — ‎Так что я тоже застрял во Флёдстене. Вот, — он кивает на стоящий у ног мокрый ‎чемодан, угрюмо смотрит на меня. — Твои вещи, раз уж ты решила ‎остаться здесь.‎       ‎Я молчу. Конечно, Ронан ‎прав, бросая мне это в лицо вот так, будто отвешивая оплеуху. Микаэла не ошиблась, ‎обвиняя меня в эгоизме. Сегодняшний день — лучшее тому доказательство. Да, я думала о себе. Ещё о ‎Лукасе. Родителям и сёстрам не позвонила, а с Ронаном даже отказалась ‎разговаривать по телефону, спихнув на Лоренсена, хотя прекрасно знала, кем его считает ‎друг.       Что бы ни сказала сейчас, каждое слово прозвучит как оправдание. А значит — ‎‎подтверждение вины, признавать которую не собираюсь. Ронан ничего не знает о моих ‎сражениях с собственными демонами, поэтому судить не вправе! ‎       ‎‎— Наверное, вы тоже в курсе, что мы — не совсем жених и невеста, — ‎продолжает он, обводя гостиную хмурым взглядом. — В общем, я подумал, что всем ‎будет удобнее, если я переберусь в гостиницу до тех пор, пока не смогу вернуться ‎домой. Только хотел лично убедиться, что ты, — Ронан снова буравит меня взглядом, усмехается, — в ‎надёжных руках. Вижу, что да.       Боги, как всё так ‎запуталось?! Словно клубок потрёпанных, полинявших старых ниток. ‎‎Я скрыла правду, заставила Ронана обманывать родных, лететь во ‎Флёдстен, а потом предала, исчезнув и ничего толком не объяснив, только всё ‎равно не чувствую своей вины. Настолько, чтобы посыпать голову пеплом и ‎умолять о прощении. Мне ведь тоже досталось, и нужно было время прийти в ‎себя, переварить, поговорить по душам с Лукасом. Я не планировала заниматься с ним любовью! Так вышло, но сожалеть и извиняться не собираюсь. Мои с Лукасом отношения не ‎касаются Ронана. Всё просто: раньше он о них не знал, теперь узнает. Всего-то ‎необходимо нормально, спокойно, без обвинений и оправданий всё обсудить. Мне — ‎объяснить. Ронану — услышать.       ‎‎— Стеффани в надёжных руках, — неожиданно вмешивается Лукас. — В остальном — ты сильно ‎заблуждаешься. Никаких гостиниц! Друзья друзей — ‎наши друзья тоже. В доме полно свободных комнат, правда, ‎Лоренсен? ‎       ‎‎— Ага, — подхватывает тот, пихая поднос со стаканчиками обратно моей сестре. — Ронан, твой чемодан всё ещё в машине? ‎       ‎‎— Да.‎       ‎‎— Отлично, — Лоренсен с широкой улыбкой выходит вперёд, деловито потирает ладони. — Значит так, ребятушки, план такой. Ты с ‎Лукасом, — он бросает взгляд на Дениз, — отправляетесь на кухню и готовите нам ужин. Не ‎одни же смёрреброды жевать. Я иду в машину за твоим, — Лоренсен поворачивается к Ронану, — чемоданом. Потом присоединяюсь к компании на кухне. Тем временем ‎зараза пытается убедить тебя во-о-он в то-о-ом, — он жестом указывает на дверь ‎позади себя, в противоположном конце гостиной, — кабинете, почему она не злобная стерва, ‎какой кажется, а на самом деле — белая и пушистая. Потом мы наконец-то спокойно ‎ужинаем и решаем, как жить дальше в этом дерьмовом мире. Всем ясно? ‎       ‎Никто не возражает. Ронан если и собирается, то не успевает. Все, как по команде, торопливо расходятся: Лукас, захватив с ‎пола сумку, уводит Дениз на кухню, а Лоренсен небрежно набрасывает на себя розовый ‎дождевик сестры — только капюшон на голову, даже не пытаясь влезть в рукава, — и ‎исчезает за порогом.‎       ‎Я же марширую в кабинет, отчаянно надеясь, что Ронан ‎благоразумно последует моему примеру. Хотя бы потому, что он прекрасно знает — ‎ближайшая гостиница находится в десятке километров отсюда, а своей машины у ‎него всё равно нет. Пешком по тёмному лесу в ливень — нелёгкое испытание даже ‎для прожжённых местных путешественников. Ронан же всегда предпочитал ‎организованный туризм: на автомобиле или самолёте с заранее забронированным ‎номером и завтраком в приличном мотеле, как минимум. ‎       ‎Впрочем, если вдруг решит артачиться и показывать характер, отговаривать ‎не стану. Может быть, одолжу фонарик. Дождевик у него уже есть. И скатертью ‎дорога. Далеко не уйдёт. Промокнет, замёрзнет, проголодается и вернётся. Глядишь, ‎станет сговорчивее. ‎       ‎‎— Не надо было никуда уезжать и ничего мне привозить, Ронан. Зачем ‎ты усложняешь? Всё и так сложно!       ‎Первоначальный положительный настрой на спокойный разговор ‎улетучивается со скоростью света. Я не нервничаю, лишь тупо злюсь, пусть и понимаю — ‎напрасно. Будь я сейчас на месте Ронана, вполне возможно вела бы себя так же. Или ‎хуже. Только осознание проблемы не ведет к её решению, а наоборот — уводит ‎непонятно куда в дебри эмоций. И я продолжаю заводиться. Поэтому, когда за ‎другом захлопывается дверь, сразу же набрасываюсь на него с ‎обвинениями: ‎       ‎‎— Зачем ты собрал вещи и ушёл из дома моих родителей?! Я разве ‎просила везти мне чемодан? Трудно было набраться терпения и просто подождать, ‎когда я вернусь? Надо обязательно устраивать драму? Мало всего, что уже ‎случилось, да?! ‎       ‎Ронан, кажется, на мгновение теряет дар речи, но тут же язвительно бросает в ответ: ‎       ‎— Сколько ждать, Стефф? До утра?! Сутки?! Неделю, общаясь через твоего бывшего сообщениями?! ‎       ‎‎— Несколько часов. И Лоренсен — не мой бывший.       Ронан не слушает.       ‎‎— Ты хоть понимаешь, каким идиотом я выгляжу в глазах твоей семьи и ‎друзей?! — возмущается он, впервые со дня знакомства повышая на меня голос. — Два ‎дня как придурок разыгрываю из себя жениха! Придумываю на ходу небылицы для ‎твоих кузин! Окружаю вниманием тётушек! Подыхаю от похмелья, потому что имел ‎несчастье согласиться на мальчишник, где твой ненаглядный дружок споил меня, а ‎потом развёл как последнего лоха! С раннего утра как клоун на арене сыплю ‎остротами и шутками, чтобы понравиться твоему отцу, чтобы что в итоге? Чтобы ‎пришла эта Бекка Кадот и с порога обвинила меня во вранье! Мол, я являюсь не тем, за кого ‎себя выдаю! Представляешь, как на меня смотрели твои ‎родители?! Нет, ты не представляешь. Ты же предпочла не возвращаться домой, а ‎скоротать вечерок со старыми приятелями! ‎       ‎— У меня, по-твоему, пикник был, да?! Я прям всё это время наслаждалась в ‎участке, да?! Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить за эти три дня. ‎Родители на него смотрели!.. Ой-ой-ой! Да на меня весь ‎город глазел как на прокажённую, когда в наручниках и в крови Микаэлы вели к ‎машине через парк! ‎       ‎‎— Это другое!..‎       ‎‎— Правильно! Другое! Догадайся с трёх раз, кому из нас было хуже.       ‎‎— Мне! ‎       ‎‎— Ты в своём уме, ‎Сомонсон?! ‎       ‎‎— Ты никого не убивала. Твой арест — простая формальность. Недоразумение, ‎которое быстро разрешилось. А я — виновен. И даже не мог сказать ничего в своё ‎оправдание! ‎       ‎‎— Ты… Ты вообще… Ты!.. — захлебываюсь от возмущения. — Я не заставляла ‎тебя притворяться. Нравиться моей семье тоже не просила. Подарки и шутки — твоя идея. Как и переться на мальчишник. Я же ‎отказалась, ещё и от Лоренсена огребла напутствия, как отпускать поводок. Но ты же ‎крутой парень. За меня не беспокойся, Стефф. Я справлюсь, Стефф. Я — большой мальчик, Стефф. Я способен ‎‎пережить ещё одну холостяцкую вечеринку. Пережил? Видел бы себя, каким ‎явился. Да ещё с Лукасом в обнимку.       ‎‎— И что в этом такого?       ‎‎— Ничего такого, Ронан. Просто из ‎всех мужчин этого проклятого города ты притащил ко мне в дом именно Лукаса и даже не ‎понял, что натворил. ‎       ‎‎— Какой плохой я! Посмел развлечься с твоими друзьями без тебя. Немыслимая наглость, да? Ведь я был нужен, только как «надёжный тыл». Послушный, удобный и лучше на батарей...       ‎‎— Мне нужен был ‎Лукас! — Мой голос срывается на крик. — Только Лукас! Всегда! За него я собиралась замуж, от него ‎сбежала в Торонборг, Ронан. Потому что считала… Потому что дура безмозглая! Это его ‎кольцо болтается на цепочке на моей груди, понимаешь? Знаешь, ‎почему? Потому что в моей жизни всё всегда было связано с Лукасом! Я пыталась ‎его если не забыть, то хотя бы возненавидеть. Угробила целых семь лет на это, а ты взял и привёл его ко мне. И ‎пока ты напивался, разыгрывая из себя своего в доску парня, я выслушивала откровения матери Лукаса, потом лицезрела ‎сексуальные эксперименты бывшей подруги и получала ‎пощёчины. Думаешь, я ‎всё это планировала? Так вот у меня для тебя сногсшибательные новости — нет. Знаешь, почему я ‎рассказала про наш фарс? Испугалась, что в полиции обвинят и тебя, если узнают ‎первыми. Решат, что тебе есть, что скрывать, что ты — причастен к убийству. Не хотела ‎подставлять, не хотела, чтобы ты врал ради меня полиции, понимаешь? Никто лучше тебя не знает, как я не хотела сюда ‎ехать, как боялась. Ты советовал пережить и поставить точку. Я пыталась. ‎Честно, Ронан. Пыталась. Но столько всего свалилось… — Перевожу дыхание, гораздо тише и спокойнее добавляю: — Ты — мой друг. Один ‎из лучших. Я никогда не хотела тебе навредить. Правда, не хотела. Прости, что втянула во всю эту хрень.‎       ‎Он стоит без движения, видимо, ‎переваривая брошенные мной в лицо откровения. ‎Хмуро на меня смотрит, молчит. И кажется, ещё чуть-чуть и воздух зазвенит от напряжения.       Отворачиваюсь, изучаю водяные узоры из стекающих по стеклу капель. Повисшая в кабинете тишина сводит меня с ума, но я не собираюсь больше ‎ни в чём убеждать Ронана. И так слишком много наговорила. Если он не ‎хочет иметь со мной ничего общего, что ж… Это его выбор. Я самолично отвезу в гостиницу и оплачу ‎номер. И буду надеяться, что когда-нибудь потом, когда страсти улягутся, Ронан если ‎не поймёт, то хотя бы простит меня.       ‎— Помнишь нашу поездку в Новую Галлию на мой день рождения? — спрашиваю его.       …Стеффани любила и ненавидела осень. Любила за короткое, ‎завораживающее очарование и буйство красок, за конец ненавистного лета, за ‎приближение долгожданной зимы. И ненавидела за всё остальное. За ‎голые уродливые деревья, за жухлую траву, за первый робкий снег, ‎превращающийся в омерзительную грязь едва коснувшись земли. За промозглые ‎серые дни, когда тоска пробирается в душу, давит на грудь и тянут к горлу ‎костлявые, холодные пальцы. А после смерти брата добавился еще один повод ненавидеть.       Постепенно все вокруг ‎смирились и приняли как данность — она больше не празднует свой день рождения. Вообще. А значит, ‎нет необходимости звонить с поздравлениями, слать открытки и сообщения, покупать ‎подарки, устраивать сюрпризы и вечеринки. Только настырный Лоренсен по традиции, ‎начатой им ещё на её шестнадцатилетие, ‎продолжает упрямо из года в год присылать ‎букет бордовых роз. Каждый раз на одну больше.       В этом году Лоренсен ‎превзошёл самого себя. Откуда-то узнав про отпуск, позаботился о доставке ‎заранее. И ещё вчера днём посыльный притащил в офис Стеффани охапку из ‎тридцати трёх роз, дав повод коллегам лукаво улыбаться и перешёптываться. ‎Слава богу, они понятия не имели о предстоящей поездке в Новую Галлию с ещё одним ‎упрямцем, не желавшим слушать её объяснения. Ронан твердил как попугай, что ‎отказываясь праздновать день рождения, человек гневит Мироздание, ‎потому что тем самым ставит под сомнение важность собственного появления ‎на свет.       И Стеффани устала спорить. ‎       А теперь они вдвоём с Ронаном несутся по скоростной магистрали, утопающей в разноцветных ‎красках осени, на восток — в Новую Галлию.       Стоило пересечь ‎границы провинций, как надписи и знаки сменились ‎галлийскими названиями. Стеффани ‎хоть и знает этот язык ‎ещё со школы, но почти не использует: в Скрелингланде галлийская речь — ‎редкость. В Торонборге — ещё реже. Иногда по работе она ‎сталкивается с документами на галлийском, всё ещё ‎отлично понимает смысл, бегло читает, да и пишет без ошибок, но почти не говорит на нём. ‎       Как ни странно, так далеко от Скрелингланда Стеффани ещё ‎не забиралась. Сумбурную ‎поездку на север по делам матери очень давно, где-то за год до рождения Дениз, ‎можно вообще не считать. Стеффани почти ничего не запомнила, кроме скучного, ‎бесцветного номера отеля, в котором просидела с братом и Эрикой перед ‎телевизором весь день, а вечером они улетели обратно. От зимних ‎каникул в детстве в Канкуне, куда на две недели отправились всей семьёй вместе с ‎Лукасом, Лоренсеном, годовалым карапузом Лиамом и их родителями, осталось и то ‎больше воспоминаний, несмотря на то, что Стеффани тогда было лет семь. ‎       Ронан не перестаёт удивлять. Сначала тем, что вообще организовал ‎поездку, следом, что предпочёл долгое путешествие на машине паре часов перелёта. Теперь выяснилось, что родился он вовсе ‎не в пригороде Торонборга, как Стеффани считала, а в ‎Новой Галлии — в маленьком городе поблизости от столицы с видом на реку и порт. Мать Ронана умерла много лет назад, отец до сих пор живёт там же. Вот к ‎нему они и направляются сейчас. По крайней мере, именно это только что сообщил официанту радостный Ронан.‎       ‎— Почему ты не предупредил, что мы заедем в гости к твоему отцу? — ‎спрашивает у него Стеффани, забирая стакан с кофе и бумажный пакетик с ‎черничным кексом.‎       ‎— Твой галлийский гораздо лучше, чем я думал, — улыбается Ронан. Кивает ‎на свободный столик у окна, прямо у входа. Продолжает уже на датском: — ‎Потому что еле уговорил тебя поехать. Представляешь свою реакцию, если бы я сказал, ‎что собираюсь навестить отца вместе с тобой? ‎       Стеффани благоразумно молчит, понимая, что Ронан прав. Пряча ухмылку, садится и с наслаждением ‎вдыхает сводящий с ума аромат свежей сдобы и кофе.       ‎— А теперь возражать глупо и бессмысленно‎, — Ронан опускается на стул ‎напротив. — Ты в моей власти.       — Не будь так уверен. Я всё ещё могу от тебя сбежать и ‎вернуться в Торонборг.‎       ‎— Ладно. Тогда придётся тебя связать. Или приковать к себе наручниками. ‎Нет. Лучше сразу запихну тебя в багажник. На всякий случай, — без тени улыбки бросает Ронан, с ‎преувеличенным вниманием изучая купленный смёрреброд с ветчиной. — Не хочу, чтобы ‎ты нарушала мои планы. Я ведь всё продумал до мелочей.       — Неужели? Меня ждут ещё сюрпризы?       — Ну, — он встречается ‎со Стеффани хитрым взглядом. — Пообедаем у папы. Он, кстати, очень милый и ‎воспитанный старикан. А ещё готовит потрясающую скаллогу. Настоящую, ‎галлийскую. Объедение! — Ронан красноречиво причмокивает. — Потом на пароме ‎переберёмся на другой берег. И мы в Квебеке. Я специально заказал ‎гостиницу прямо в Старом городе, чтобы не тратить время на разъезды. ‎       ‎— Очень надеюсь, что не в этом дорогущем отеле на берегу Раотено?‎ Как его...       ‎— Слот Луготорикс. Нет, — смеётся Ронан. — Мои доходы несколько скромнее. Но наш отель тоже чудесный. Тебе ‎понравится.‎       ‎— Даже не сомневаюсь.       ‎— Погуляем по Королевской площади, там же поужинаем, вернёмся в ‎отель, а с утра отправимся на прогулку по городу. Надеюсь, ты взяла удобную ‎обувь, потому что ходить придётся долго. Набережная, крепость, Университетский квартал… А послезавтра — водопад ‎Фьённах…       ‎— Как идиотка нацепила тогда новые сапоги и чуть не умерла.‎ ‎Я даже приблизительно не представляла, что нам придётся столько ‎ходить. Но ты вовсе не преувеличивал. Так что под вечер ‎я почти не чувствовала ног и мечтала только добраться до номера, чтобы запихать себя в ванну. А ты продолжал ‎водить меня по музеям, и я‎ тихо ненавидела все эти улицы, парки и мощённые ‎тротуары.       ‎— Почему ты ничего мне не сказала? — Ронан удивлённо вскидывает брови. — Мы могли ‎вернуться в отель. Ты бы переоделась. Или что-нибудь купили бы в городе… удобное.‎       ‎— Мне было стыдно, — пожимаю плечами. — Ты так старался, готовился. Я тоже ‎хотела тебя удивить. Соответствовать духу прогулки. Вот и вырядилась. Новое платье, ‎плащ и сапоги.‎       ‎— Ты ненормальная, знаешь? — усмехается он.‎       ‎— Угу. Ты говорил. Неоднократно. А в эти выходные я с лихвой доказала, ‎насколько ты прав.‎       И снова тягостная пауза. Мысленно начинаю отсчёт, ‎решая, что если Ронан так ничего и не скажет, на «пять» я просто предложу ‎отвезти его в гостиницу и оставлю всё как есть. Подробности прошлого, объяснения если и будут, то ‎гораздо позже.‎       — Ты тоже прости, — раньше, чем счёт доходит до трёх, произносит Ронан. ‎Угрюмо трясет головой. — Получилось глупо и… Не знаю, что на меня нашло. Ты ‎права, надо было дождаться тебя, а не везти сюда твой чемодан. Но я волновался. ‎Когда Дениз сказала, что едет к вам, решил, что обязан тебя увидеть. А потом явилась ‎полиция, и я… Просто болван, — он разводит руками, встречаясь со мной взглядом. — ‎Прости.‎       ‎— Ты прости. Я не должна была срываться и кричать на тебя. Мне, вообще, надо было сразу всё ‎рассказать. Или хотя бы часть. Чтобы ты не фантазировал того… чего не существует.       ‎— Почему Лоренсен называет тебя заразой? — вдруг интересуется Ронан.‎       Ладно. Откуда-то начинать всё равно нужно.‎       ‎— В пять лет я подцепила ветрянку. Сразу же выяснилось, что никто из моей ‎семьи ей не болел. Лоренсен и его родители — тоже. Только Райнар, отец Лукаса. В ‎общем, мама попыталась меня изолировать, но я каким-то образом успела заразить Лукаса, а Ирэн… это его мама. ‎Она вот-вот должна была родить и тоже не болела ветрянкой. Тогда Райнар накупил ‎продуктов и увёз нас с Лукасом на месяц из города сюда в охотничий домик Лоренсенов. Тут мы и торчали втроём на карантине. Зимой, ‎в лесу, без телевизора и мультиков. Райнар сутками возился с нами, следил, чтобы мы не ‎чесались, пытался развлекать. Водил на прогулки, устраивал игры, учил ‎узнавать следы на снегу, рассказывал всякие истории про животных. Даже научил нас с Лукасом ‎читать и заставил вызубрить таблицу умножения. И знаешь, благодаря ему та ветрянка — одно из моих лучших детских воспоминаний. ‎О Райнаре — тоже. Он погиб через четыре года, — ‎встречаюсь взглядом с внимательно слушающим Ронаном. ‎‎— Ну, а ‎Лоренсену тогда понравилось слово «зараза», хотя ему никак не удавалось выговорить всю фразу ‎целиком. Вместо «у Стеффи заразная болезнь» он произносил только «Стеффи — зараза». ‎Чем больше его ругали и запрещали, тем чаще он это делал. Так ‎я превратилась в заразу. Правда, позже, в школе, прозвище забылось. А потом… Когда нам исполнилось семнадцать, и я убила его родителей, Лоренсен снова стал называть меня «зараза». — Замечаю, как ‎меняется в лице друг, и торопливо добавляю: — Не буквально, конечно. Но ‎фактически они погибли из-за меня.‎ Несчастный случай.       ‎— Мне не стоило расспрашивать.‎ Извини.       ‎— Всё нормально.       ‎Надо же, годами не всплывавшая история за сегодняшний день упоминается ‎уже в который раз. И Ронану я должна рассказать её в деталях, потому что не хочу ничего от него скрывать или оставлять недосказанным. Пусть узнаёт всю правду, как есть, ‎а затем решает, как ему поступить.       ‎— Я поругалась с Лукасом на вечеринке ‎Микаэлы. Здесь, в этом доме. Тогда он был меньше. Это потом Лоренсен ‎перестроил. В общем, я пошла в туалет, а когда вернулась, увидела, что Лукас и ‎Микаэла целуются. Позже выяснилось, что это она целовала его специально, чтобы нас ‎поссорить, но в тот момент мне было не до деталей. Я психанула, хотела вернуться ‎домой, но не смогла нигде найти ни Лоренсена, ни брата, чтобы они меня отвезли. В итоге поддалась на уговоры Лукаса ‎поехать с ним. Как ты понимаешь, в машине мы, конечно же, продолжили ругаться. Он пытался ‎объяснить, что случилось на самом деле, а я сходила с ума от ревности, орала на него ‎и не желала ничего слушать. Всё, чего мне тогда хотелось — никогда больше их с Микаэлой не ‎видеть и не слышать.       Перед глазами снова всплывают кадры из присланного мне на девичнике видео. Чёрт побери! Кто бы это ни сделал, он определённо рассчитывал, ‎что у меня сорвёт от ревности крышу, и не ошибся. Вот только зачем? А главное, имеют ли ‎посыльный и эта запись отношение к убийству Микаэлы?       — Шёл сильный ‎дождь, — продолжаю рассказывать я. — Лукас испугался, что пока мы орём друг на друга, попадём в аварию. ‎Остановил машину на обочине, попытался меня успокоить, но я не желала его слушать. Хотела всё забыть, не чувствовать вообще ничего. Выскочила на шоссе.       ‎Закрываю глаза, понимая, что из них вот-вот ‎брызнут предательские слёзы.       ‎Жаль, проклятая амнезия не продлилась долго. Я ‎вспомнила всё до мельчайших подробностей буквально на следующий день после ‎того, как пришла в себя в больнице. И собственная память будто в наказание подвергала меня ещё более утончённой пытке, заставляя прокручивать в голове снова и ‎снова всё, что произошло накануне. Секунду за секундой. Медленно. Оглушая пронзительным криком Лукаса на шоссе и ослепляя яркой вспышкой фар, подкидывая в воздух навстречу падающим с неба каплям и ‎больно роняя на мокрый асфальт.       ‎— Родители ‎Лоренсена как раз проезжали мимо. Его отец попытался избежать столкновения, но машину занесло и выкинуло с моста прямо в пропасть. На камни. Я осталась жива. ‎Они погибли.‎       ‎— Я не знал. Прости.       ‎— Нет, это ты прости. — Заставляю себя посмотреть Ронану в глаза. — Раз уж потащила тебя сюда и вынудила притворяться, я должна ‎была рассказать тебе всё это сразу. У нас тут, как выразилась Бекка, ‎богатая история. ‎Но… Лучше поздно, чем никогда, так ведь?       ‎— Да уж.       ‎— Я очень долго ‎пыталась не вспоминать всё это, Ронан. Наивно надеялась, что смогу обойтись без рассказов. Что ‎после свадьбы мы с тобой сразу вернёмся в Торонборг и никому не будут нужны подробности моего ‎прошлого. Что для тебя это останется просто выходными. Без последствий.‎       ‎— Мы уедем, Стефф. Обязательно уедем. Не так быстро, как хотелось бы, — ‎сбивчиво говорит он. — Я завтра всё улажу. Позвоню в аэропорт, перенесу билеты. Двух ‎дней же хватит? Не станут же в полиции удерживать нас здесь вечно. Хотя нет. Два ‎дня — мало. Ведь ещё похороны Микаэлы.‎       ‎— Погоди, Ронан! — Он так ничего и не понял. ‎Слушал, но не слышал. — Завтра утром я поговорю с отцом. Папа сможет ‎добиться, чтобы тебе разрешили вернуться в Торонборг. В конце концов, ты и не ‎свидетель вовсе. Ты даже не знал Микаэлу и не обмолвился с ней ни словом. Вряд ‎ли у ленсмана найдутся веские основания тебя удерживать. Наверняка она просто хотела ‎проверить твои данные, думала, что раз ты связан со мной, а я… Но это уже не важно. ‎Кое-что выяснилось. Микаэлу убили тем же ножом, каким зарезали моего брата. Поэтому Бекка приезжала к моим родителям. Теперь ты сможешь вернуться. ‎Может быть, даже завтра. Тем же рейсом. Ничего не придётся отменять или ‎переносить.‎       ‎— А ты? — хмуро спрашивает Ронан.‎       ‎— Останусь здесь, пока полиция… Пока не буду знать, ‎кто убил моего брата и Микаэлу.‎       ‎— Чтобы следить за расследованием вовсе не обязательно торчать здесь.‎       ‎— Ронан, нет, — упрямо качаю головой. — Это не обсуждается. Я не вернусь в ‎Торонборг с тобой.‎       ‎— А как же твоя работа? — обеспокоенно спрашивает он. ‎       ‎— Завтра позвоню в офис, обо всём договорюсь. Сначала возьму отпуск за свой ‎счёт. Дальше будет видно.‎       ‎— Дальше?.. Убийцу могут искать годами. А в итоге не найти.‎       ‎— Знаю. Поэтому не собираюсь ждать, когда они найдут. ‎       ‎— Тогда зачем? Погоди, — Ронан испытывающе смотрит мне в глаза. — Ты что?.. Ты ‎собираешься… Ты с ума сошла?! ‎       — Я ещё не знаю, что собираюсь делать. Честно. Не знаю! Но есть вопросы, ответы на которые я обязана получить. Только задать их ‎я не могу.‎       ‎— Не можешь или не хочешь? ‎       ‎— У Бекки роман с Микаэлой, она собиралась развестись, чтобы быть с ней. И ‎теперь Бекка уверена, что убийца — Лукас. Видите ли, по её статистике в большинстве ‎случаев в убийстве жены виноват муж.‎       ‎— Это не её статистика, — перебивает Ронан. — Это факты, с ними сложно спорить.‎       ‎— Да плевать мне на такие факты! Лукас — не убийца!       ‎Чёрт! Ещё два дня назад сама же подозревала Лукаса. Сама ‎же поломала наши отношения, сбежала, изводила себя сомнениями, а ‎теперь с жаром доказываю тому, за кого цеплялась как утопающий за соломинку все ‎эти годы, что Лукас не способен убить Микаэлу, тем более Свена.       ‎— Послушай, я знаю, что ты пытаешься мне сказать. ‎Правда, знаю. Я была на твоём месте. Знаю, как всё может выглядеть… оттуда. Мне ‎понадобилось семь лет, чтобы осознать, как я ошибалась.‎       ‎— Ага! — Глаза Ронана победно блестят. Он трясёт в воздухе ‎указательным пальцем, направленным на меня. — То есть ты признаёшь, что сама ‎сомневалась. Поэтому вы расстались, да? И после этого будешь уверять, что…‎       ‎— Буду, — упрямо повторяю я. — Потому что теперь у меня есть ‎доказательства.‎       ‎— Какие же? Его слова? ‎       ‎— Его глаза! Я их видела, когда Лукас вошёл в беседку. Видела, ‎как он смотрел на Микаэлу. Понимаешь? Видела! Я знаю его. Знаю. Лукас не убивал ‎Микаэлу. А значит, и моего брата тоже.‎       ‎— Ты… — Ронан несколько секунд буравит меня пристальным, колючим взглядом. ‎Медленно, вкрадчиво говорит. Так, словно обращается сейчас к собиравшемуся ‎спрыгнуть с моста самоубийце. — Стеффи, милая. Не форсируй события. Не надо. ‎Ты можешь заблуждаться, потому что судишь предвзято. Не видишь всей картинки. ‎Позволь полиции разбираться. Они знают, что делают. Послушай меня.       ‎— Нет, это ты меня послушай! — начинаю терять терпение и предельно ясно отдаю себе отчёт, что ‎вот-вот снова взорвусь, обрушив на голову несчастного Ронана далеко не лестные ‎эпитеты, а потом просто выставлю вон в любую гостиницу. И пусть катится к чертям ‎подальше! — Я семь лет решала для себя эту дилемму. Семь грёбаных лет, Ронан! Ты хоть представляешь, каково это? Я ‎оставила Лукаса, семью, друзей. Отменила свадьбу, в один миг перечеркнула годы прекрасных ‎отношений. Сомневалась, искала ответы, боялась, надеялась, корила себя, пыталась ‎ненавидеть Лукаса. Но теперь, — перевожу дыхание, — теперь, Ронан, я ‎знаю. Да, знаю. Уверена, Лукас невиновен. Более того, ему может грозить опасность. ‎Поэтому я никуда и ни за что не уеду. Я останусь здесь. С ним. Рядом. И буду искать ‎ответы. Пусть Бекка занимается расследованием. Я не собираюсь никому мешать. Но и ‎спрашивать разрешения тоже не стану. Ни у кого. Даже у тебя.‎       Несколько секунд мы оба молчим и обмениваемся ‎красноречивыми взглядами.‎       ‎— Ладно! — Ронан побеждённо поднимает руки. — Только не надейся, что так ‎быстро от меня избавишься.‎       ‎— В смысле? ‎       —‎ В смысле, что я тоже никуда не поеду. Останусь здесь. По крайней мере, до тех пор, пока не буду уверен, что ты в безопасности.‎       ‎— Мне показалось, или совсем недавно ты вынес вердикт, что я в надёжных ‎руках? ‎       ‎— Я уже извинился за поспешные выводы. Хочешь, могу ещё раз.‎       — А как же твоя работа? Скажешь в редакции, что нашёл другую? Неужели моим телохранителем?       — Скажу им правду. Что совершенно случайно оказался в эпицентре ‎трагических событий и собираюсь принять участие в расследовании убийства. Или ‎нет. Лучше. Скажу, что хочу провести собственное ‎независимое журналистское расследование, а потом написать статью. Им ‎понравится. Они ещё и расходы оплатят. За билеты и гостиницу.‎       — Тебе не придётся жить в гостинице, Ронан.‎       ‎— Ну не станет же твой Лоренсен терпеть меня в своём доме постоянно.‎       ‎— Мой Лоренсен — хозяин единственной гостиницы в городе. Даже если ты там ‎поселишься, он всё равно не возьмёт с тебя плату, — устало говорю я. — ‎Можешь перебраться в мотель, это на трассе за городом. Только, полагаю, оттуда ‎следить за мной будет трудновато. Ты ведь именно этим собираешься заниматься, ‎не так ли? Плюс, тогда тебе понадобится машина.‎       ‎— Пытаешься меня разозлить или предлагаешь скрытую альтернативу?       — В качестве альтернативы ты всегда можешь остановиться в доме моих ‎родителей. Эрика вернётся в свой к Максу. Дениз учится. Отец и мать целыми днями ‎торчат на работе.‎       ‎— Ты тоже там поселишься? ‎       ‎— Да. Или нет. Не знаю, — пожимаю плечами. — Всё зави…‎       ‎— От чего? — он ухмыляется. — От Лукаса? ‎       —‎ От обстоятельств, Ронан, — я закатываю глаза. — Давай сразу договоримся. Не ‎пытайся иронизировать и подкалывать. Мне хватает Лоренсена с его дурацкими ‎комментариями. Вас двоих я не вынесу. Если ты, конечно, собираешься мне ‎помогать, а не путаться под ногами.‎       ‎— Ладно. Прости, — он снова миролюбиво поднимает руки. — Кстати, я считал, что Лоренсен ‎‎владеет каменоломней, а не гостиницей. Он что-то про это говорил на ‎мальчишнике.‎       ‎— И тем, и другим. Гостиницу он выкупил несколько лет назад. ‎Каменоломня досталась по наследству от матери. От отца — лесопилка. Вполне ‎возможно, он приобрёл ещё что-нибудь с нашего последнего разговора. Кроме ‎внедорожника, который ты уже видел. Как говорит моя мать, у Лоренсена ‎потрясающая деловая хватка и чутьё на прибыль.‎       Ронан многозначительно вскидывает брови.‎       ‎— Теперь я понимаю, почему с ним ты сохранила хорошие отношения.‎       — Да, Лоренсен умеет делать мою жизнь ярче. Во всех смыслах.‎ Но дело не в этом. Мы дружим с детства, он мне как брат.       — А Лукас? ‎       ‎— Что Лукас?       ‎— Ты поняла вопрос, — Ронан бросает на меня выразительный взгляд. — Я же ‎должен хотя бы приблизительно представлять, на чьей стороне собираюсь воевать.‎       ‎— Ладно. Лукас мне не брат, хотя мы тоже знакомы с пелёнок. Ему не надо ничего делать ярче. Он ‎и есть моя жизнь.‎       ‎— Доходчиво. — Ронан как-то странно косится на меня, но через секунду на его губах снова играет знакомая, беззаботная улыбка. — Надеюсь, ты не ‎ошибаешься, Стефф. Но я всё равно с тобой. До конца. Хочется верить, до ‎победного.‎       ‎— Сомневаешься, что у меня получится докопаться до правды?       ‎— Наоборот. Я уверен, ты докопаешься. Рано или поздно. Только какой ценой? — он ‎усмехается. — Ты и сама знаешь. Будут последствия. Для всех, кто ‎окажется замешан.‎       ‎— Осторожничаешь? Мне казалось, ты любишь проявлять инициативу и ‎рисковать.‎       — Не настолько и не во всём. — В его взгляде ни тени улыбки. — Но ты искала надёжный тыл, и я согласился. К тому же, ‎ты — мой друг. Настоящий. И ты в беде, а друзей в беде не бросают.‎       Дверь с шумом распахивается, и в кабинет врывается Эрика. Сейчас она ничем ‎не напоминает очаровательную, воздушную, счастливую невесту. Вместо свадебного ‎платья — тёмно-синий спортивный костюм, такие же кроссовки, с распущенными ‎влажными волосами, бледная, без косметики и с красными, заплаканными глазами. ‎Едва заметно кивает вздрогнувшему от ‎неожиданности Ронану и бросается ко мне: ‎       ‎— Ты уже знаешь про нож?