Карнавал сомнений

      В помещении не хватает воздуха, несмотря на равномерное гудение ‎работающего кондиционера. Окон нет, только одна-единственная ‎металлическая дверь за спиной ленсмана Кадот.       Растерянно пробегаюсь взглядом по ‎однотонным тёмно-серым стенам комнаты для допросов, заставляя себя не думать о ‎том, что по-прежнему сижу в платье, насквозь пропитанном кровью Микаэлы. Раз уж ‎мне не позволили переодеться, придётся потерпеть. Хотя бы наручники сняли и ‎разрешили умыться после того, как взяли отпечатки пальцев. Доставлять ‎удовольствия ещё одной просьбой я не буду. Пусть ленсман Кадот считает, что я сломлена ‎и ‎испугана. По крайней мере до тех пор, пока сама не разберусь, чем же так насолила новой главе ‎полиции ‎Флёдстена.‎       Слава богам, младший из Беков не присутствует на моём допросе. Некоторые вещи ‎проговаривать при нём мне сложно, пусть позже он всё равно узнает, если уже не ‎наблюдает из соседней комнаты. По той же причине я отказываюсь от ‎адвоката, хотя Лукас советовал дождаться отца. Нет уж, сама вляпалась, сама буду ‎выпутываться. С папой мне в любом случае предстоит поговорить откровенно и ‎наедине, без полицейских. Многое из того, что придётся объяснять и как-‎то оправдывать, им лучше не слышать.‎       Времени, проведённого в полицейской машине по дороге в участок, хватило, ‎‎чтобы собраться с мыслями и, как ни странно, сосредоточиться на главном. Ленсман Кадот с ‎подчинённым не ‎спешат, неторопливо задают вопросы по кругу. Явно ‎не просто так — скорее ‎всего ждут заключения криминалистов.       ‎— В каких отношениях ты находишься с герром Лоренсеном?       Я ‎старательно помогаю ‎им тянуть время. ‎       — Бьёрн Лоренсен — мой близкий друг.‎       Пусть, в отличие от отца и брата, я выбрала ‎административное право, ‎общего курса по уголовному хватает с лихвой, чтобы знать — у ‎полиции всего несколько ‎часов предъявить мне официальное обвинение. На что бы ни ‎надеялась ленсман Кадот, в её распоряжении будут в итоге ‎только косвенные улики, на которых ‎дело не построишь. Значит, рано ‎или поздно, ей придётся меня отпустить. Вот тогда я дам волю ‎эмоциям, слезам и переживаниям.‎ А пока надо держаться.       — Насколько близкий? — В тоне ленсмана слышится неприкрытое ехидство. В ‎очередной раз появляется уверенность, что ей известно о вещах, которые по определению она ‎знать не может. ‎       …Стеффани вытягивается, отпихивая ‎подушку в сторону. Лениво переворачивается на спину и окончательно просыпается. ‎Несколько секунд бестолково смотрит в потолок, силясь вспомнить, где ‎находится. Не получается.‎       ‎— Доброе утро, — справа доносится сиплый, сонный, но всё равно легко ‎узнаваемый голос Лоренсена.‎       Стеффани оборачивается, удивлённо таращится на лохматого и загорелого друга. Он ‎лежит рядом, на той же кровати совсем близко, на боку, под одним одеялом на ‎двоих, подперев голову согнутой в локте рукой. Как ни в чём не бывало улыбается.‎       ‎— Лоренсен, мы… Мы что?.. Мы нет!.. ‎       ‎— Мы очень даже да.‎       Стеффани садится, бормоча ругательство. В следующую секунду понимает, что ‎полностью обнажена, и стыдливо натягивает пододеяльник по шею.‎       — Интересная реакция. Хотя что-то подобное я и ожидал от тебя ‎услышать, — насмешливо хмыкает Лоренсен. — Неужели так плохо было, зараза? ‎       ‎— Я не…       Раздавать оценки или оправдываться, ‎убеждая, что совсем не это имела в виду, она не собирается. Вскакивает с постели, ‎потянув за собой одеяло и на ходу заворачиваясь в него. Слишком поздно осознаёт, ‎что зря, потому что Лоренсен моментально оказывается на кровати абсолютно голый.       Стеффани поспешно отворачивается, смотрит в окно. Пытается ‎вспомнить, что случилось накануне, но не выходит. Значит, точно набралась «по ‎горлышко». Позже, как уже бывало не раз, память обязательно вернётся и выдаст всё в ‎мельчайших подробностях, хотя в данном случае Стеффани бы дорого дала, чтобы ‎‎«временная амнезия» не проходила никогда.       — Ты что-нибудь помнишь? — наконец ‎решается спросить она, продолжая тупо таращиться на зелёные лужайки пустого ‎парка за стеклом.‎       ‎— Смутно. И это не повод забирать у меня одеяло.       Стеффани с изумлением оборачивается. ‎       — Что? ‎       — Верни одеяло, говорю, — смеётся Лоренсен. — Между прочим, прохладно. Тебе ‎тоже не рекомендуется топтаться босиком на холодном полу.‎       ‎— Мы хотя бы предохранялись? — Она вновь садится на кровать‎, ‎старательно глядя другу в лицо, пока тот укрывается.‎       — В крайнем случае, — он корчит невинную физиономию, — я ‎признаю ребёнка.‎ Назовём его Кривом. Или Садко. Если будет девочка, то…       ‎— Где мы? ‎       ‎— Всё ещё в Сиатле, — Лоренсен продолжает бесхитростно ‎смеяться. — В каком-то отеле. Представляешь, забыл название. Но это ведь не важно? Наверняка ‎где-то тут написано, — он тянется назад к тумбочке.‎       —‎ Ты… можешь перестать это делать?       ‎— Что делать?       Какого хрена?! Они оба совершили непростительную ошибку — ‎напились и переспали, а Лоренсен ведёт себя так, будто ровным счётом ничего не ‎произошло.‎       ‎— Естественно реагировать на идиотские поступки.‎       ‎— А как я должен реагировать на идиотские поступки? — он садится.‎       ‎— Сожалеть… не знаю… — Стеффани перехватывает его ироничный взгляд и смущённо ‎молчит, сильнее кутаясь в одеяло.‎       — Зараз, — Лоренсен наклоняется к ней, мягко проводит тёплыми пальцами по её щеке. — ‎Наверняка в этом отеле где-то есть вкусный и, надеюсь, очень горячий кофе. И ‎лёгкий завтрак. Булочки, джем. Там, — он кивает на окно, — красивая весна. ‎Мы можем одеться, перекусить, потом отправиться на прогулку по городу, как ‎собирались вчера. Затем вернёмся сюда пообедать или отправимся по магазинам. ‎Или вообще никуда не пойдём. Можем оставаться здесь столько, сколько ты захочешь. Только, пожалуйста, давай вести себя, как взрослые ‎люди, а не как два идиота.       — Я пытаюсь, но… Это не просто, Лоренсен. Я никогда не думала, что ты и я… А теперь…       — Что теперь? Предлагаешь вернуться по домам, никогда ‎больше не видеться, даже не разговаривать?       — Конечно нет.       — Тогда прекрати. Допустим, мы переспали. Никто не умер. Я бы даже ‎повторил, — он лукаво щурится. — На трезвую голову, чтобы запомнить, как это… с ‎тобой. Может, то, что случилось, вовсе ‎не ошибка.‎       — А что же? Любовь? — насмешливо фыркает Стеффани.‎       ‎— Просто секс. Хороший, старый, добрый секс. Из которого вовсе не ‎обязательно создавать проблему. Поэтому я сейчас пойду в душ, а все разговоры будут потом, — Лоренсен, ‎совершенно не стесняясь, слезает с кровати. — ‎Ты, кстати, можешь присоединиться.‎       ‎— Спасибо за разрешение, — ехидно бросает ему вслед она.       Пару минут сидит, ‎прислушиваясь к шуму льющейся воды в ванной. А потом неожиданно для себя понимает, что ‎не жалеет. Ни о чём. Ни о том, что случилось ночью, ни о том, что хочет сделать ‎в данную минуту. Уж лучше ошибаться, но хотя бы изредка оживать, чем чахнуть ‎день за днём в ‎одиночестве и тоске.       Что ж, она не идеальна. И устала. А ещё измучена и несчастна. Похожа на ‎безликую тень. Так что, если хочется бездумно наслаждаться, чтобы снова ‎чувствовать себя желанной, красивой, она может позволить себе такую роскошь. ‎Просто побыть сейчас соблазнительной женщиной. Без любви, без обязательств, ‎без размышлений и планов. Без будущего. И прошлого.       Лоренсен прав. Хороший, старый, добрый секс с хорошим, старым, добрым ‎другом, которому можно доверять, как самой себе. Даже больше. На фиг! Она и так слишком много ‎анализирует, ещё больше — сожалеет. Обо всём сразу и заочно. И всё равно ‎ошибается.       ‎— Так-то лучше, — довольно улыбается Лоренсен, когда Стеффани входит в ‎душевую кабинку прямо под горячие струи…       Требовательный голос ленсмана Кадот возвращает меня из воспоминаний:       ‎— Ты не собираешься отвечать на мой вопрос? ‎       ‎— Прости, задумалась. Прослушала, — вру с заискивающей ‎улыбкой. — Ты не могла бы повторить? ‎       — Насколько герр Лоренсен твой близкий друг? — вместо неё произносит ‎второй полицейский. Щуплый блондин, примерно одного возраста с Лиамом.‎       — Очень близкий. Почти как брат, — тщательно обдумывая каждое слово, ‎отвечаю я. — Мы вместе выросли. Его родители с детства дружили с моими, а ‎потом он практически жил у нас до совершеннолетия, — с вежливой улыбкой ‎поясняю: — После их смерти, согласно завещанию, мама официально оформила ‎апотропус и стала опекуном Бьёрна.‎       ‎— Поэтому герр Лоренсен встречал тебя с женихом в аэропорту позавчера? — ‎интересуется ленсман Кадот, продолжая буравить хмурым взглядом.‎       ‎— Не совсем понимаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «поэтому», — ‎пожимаю плечами. — Боюсь, ответить на этот вопрос может лишь сам герр Лоренсен. Лично я понятия не имею, почему именно он приехал за нами в аэропорт.‎       — Неужели не спросила? — многозначительно ухмыляется она. — Вы же ‎такие близкие, хорошие друзья.‎       Сейчас ленсман Кадот вызывает сильное желание ей врезать. Со всей силы, кулаком по ‎физиономии, чтобы надолго стереть с лица поганую ухмылку. В голове назойливо ‎крутятся слова Лукаса о том, что он понимает, как та себя чувствует себя, а вместе с ‎ними мелькает нечёткая догадка-объяснение, однако ухватиться за ‎неё и развить мысль не получается.‎       — Именно поэтому не спросила. — Заставляю себя проглотить раздражение ‎и улыбнуться. Нельзя поддаваться. Если сейчас потеряю самообладание, наговорю ‎такого, что отправлюсь прямиком в женский изолятор. — На самом деле я ожидала увидеть в ‎аэропорту одну из своих сестёр. Дениз. Но, видимо, планы в последний момент ‎изменились. И, кстати, — чтобы увести от скользкой темы отношений с Лоренсеном, признаюсь: — Герр Сомонсон — не совсем мой жених. Не настоящий.‎       — В каком смысле ненастоящий? — Глумливая улыбка исчезает. Ленсман Кадот ‎хмурится и наклоняется вперёд, скрещивая на груди руки.‎       — В прямом, — продолжая натянуто улыбаться, поясняю я. — Мы не ‎состоим с герром Сомонсоном в любовной связи. И никогда не состояли.       Рано или ‎поздно они обязательно допросят и его. Не факт, что Ронан солжёт. И не ‎должен. В конце концов теперь, когда речь идёт об убийстве, а я, его так называемая ‎‎«невеста», объявлена главной подозреваемой, глупый обман — не просто невинная ‎ложь во спасение. Уж лучше я расскажу первой и избавлю его от необходимости лжесвидетельствовать.       — Ронан Сомонсон — всего лишь мой друг и ‎сосед в Торонборге. Я попросила его об одолжении поехать вместе со мной на свадьбу ‎сестры.‎       — Значит, — встревает в разговор щупленький помощник ленсмана, — вы признаете, ‎что обманули… — он замолкает, видимо, мысленно подбирая правильную «целевую аудиторию» для ‎моей лжи.‎       ‎— Я признаю, что несколько преувеличила нашу с ним связь в глазах своей ‎семьи, — не сдержавшись, горько усмехаюсь.       Ирония судьбы. Я боялась, что пьяный ‎Ронан проговорится Лукасу, а в итоге сообщаю об этом сама и не где-нибудь, а в ‎полицейском участке на допросе.       — Понимаете, в определённом возрасте при определённых обстоятельствах ‎незамужней женщине приходится идти на ухищрения, чтобы избежать ‎дотошных расспросов родственников о своей личной жизни. Особенно если такая женщина присутствует ‎на свадьбе младшей сестры и не собирается замуж в ближайшем будущем.‎       Ленсман Кадот мрачно глазеет на меня. ‎Складывается впечатление, что она изо всех сил старается добавить новый кусочек ‎пазла в общую схему и так, чтобы тот не разрушил общую картину. Но, судя по ‎недовольной гримасе, у неё не получается.       — Что именно ты пыталась скрыть о ‎своей личной жизни? ‎       ‎— Её полное отсутствие.‎       — Кто ещё знал об этом… обмане? ‎       — Надеюсь, никто, кроме Эрики. Это мо…‎       ‎— Я в курсе, кто она такая, — перебивает ленсман Кадот. Переглядывается с помощником. Тот ‎едва заметно кивает и выходит. — Хорошо, — продолжает она, когда ‎мы остаёмся одни в комнате. — Давай вернёмся к сегодняшним событиям, — ленсман Кадот ‎пробегается глазами по собственным записям от руки на обычном, печатном листе, ‎вложенным в бумажную папку. Пытливо смотрит на меня: — В каких отношениях ты ‎состоишь с мужем убитой — Лукасом Беком? ‎       ‎— Ни в каких.‎       — Неужели? — саркастически протягивает ленсман Кадот, и желание отходить её по ‎физиономии вспыхивает с новой силой. — Я слышала, у вас, напротив, очень богатая ‎история.‎       — Мы встречались. Собирались пожениться, но расстались семь лет назад, и я уехала в ‎Торонборг, — холодно бросаю я. Не то чтобы не догадывалась, что в конечном ‎итоге придётся обсуждать и это тоже, но удовольствия от процесса не получаю. — Вот ‎и вся наша богатая история. С тех пор мы с Лукасом ‎не общались и не виделись. Встретились позавчера, когда он привёз с мальчишника ‎Ронана к нам домой.‎       ‎— Почему вы расстались? — Тон, каким ленсман Кадот задаёт вопросы, подсказывает, ‎что эта часть допроса ей определённо доставляет удовольствие. О себе ‎такого я сказать не могу. Как выразился Макс, сейчас мы топчемся на самой больной моей ‎мозоли.‎       ‎— Это не имеет отношения к тому, что случилось с Микаэлой. Я не…‎       ‎— А, по-моему, имеет, и самое прямое, — грубо перебивает она. Ударяет по ‎столу кулаком, невольно вынуждая меня вздрогнуть. Её глаза, как совсем ‎недавно в беседке, опять наливаются безумным и плохо контролируемым гневом: — ‎Здесь я решаю! Ты отвечаешь на вопросы! Ясно? Почему вы ‎расстались? ‎       У меня получается выдержать её взгляд. Страха нет, зато появляется ‎стойкая уверенность: для ленсмана гибель Микаэлы — не просто жестокое преступление, ‎каких за всю историю Флёдстена не случалось, не считая убийства Свена. Это что-то ‎очень личное.‎       В памяти всплывает последний разговор с подругой.       — Теперь я люблю другого ‎человека и собираюсь развестись, — заявила Микаэла.       Следом спокойный, без ‎намёка на раздражение или злость голос Лукаса:       — Я понимаю твоё горе, Бекка.       А затем ‎язвительный, переполненный болью и ненавистью выпад ленсмана:       — Тебе бы ‎хотелось, правда, Лукас? ‎Чтобы всё начать сначала, да? Исправить недоразумение ‎под названием «брак»‎!       И пазл складывается.‎       Бекка Кадот и есть тот самый человек, ради которого Микаэла собиралась ‎развестись. А Лукас, конечно же, обо всём знает или догадывается и с точки зрения полиции прекрасно ‎подходит на роль мстительного, ревнивого мужа, убедившего любовницу избавиться ‎от назойливой, неверной жены, вместе и разом решить все проблемы. Это объясняет злость, ‎граничащую с ненавистью к нам обоим, потому что в глазах ленсмана, ‎заставшего нас в обнимку у тела убитой любимой женщины, виноваты только мы с ‎Лукасом. А чтобы увидеть всю иррациональность версии, её нелогичность, она ‎должна, как минимум, успокоиться, осмыслить и пережить случившееся.‎       ‎— Мы расстались, потому что после гибели брата я была… несколько не в себе.       С кем бы Лукас не поделился моими последними ‎откровениями, от меня никто не получит подтверждения. Я буду всё отрицать. Да, ‎я была не в себе. Да, запуталась и слетела с катушек. Именно так, как уже считает ‎добрая половина города и только уверится в этом, услышав, кого задержали за ‎убийство Микаэлы. В конце концов данные об обращении к психологу, рецепты на ‎сильные антидепрессанты легко подтверждаются. Пусть лучше проверяют, насколько ‎прошлое могло повлиять на настоящее, пусть проводят психическую ‎экспертизу на мою вменяемость. На всё это понадобится время, за которое, вполне ‎возможно, ленсман Кадот успеет трезво взглянуть на ситуацию. Или же появятся упрямые ‎факты, улики, которые она отрицать не сможет и откажется от идиотской версии.‎       — Что вы делали вместе с мужем погибшей в беседке? ‎       Переживали одно из страшнейших мгновений в жизни — то, что я могла была ответить, и это была бы самая настоящая правда. Стояли, ‎обнявшись, рядом с телом Микаэлы — другая правда, которую увидела ленсман Кадот, и ‎которая прекрасно вписывается в её бредовую теорию.‎       ‎— В тот момент я плохо соображала, что происходит. Даже не заметила, ‎когда Лукас появился. Но ни один из нас её не убивал.‎ Это я помню точно.       — Говори за себя! — озлобленно бросает ленсман Кадот.‎       — Хорошо. Я не убивала. Когда я пришла в беседку, Микаэла ‎уже была ранена. Лукаса там не было. Значит, он тоже не ‎мог этого сделать.‎       ‎— Он мог выйти как раз перед твоим приходом, а затем вернуться.‎       — Зачем? ‎       — Чтобы убедиться, что… жертва мертва, — с запинкой произносит она. Пожимает ‎плечами, цинично хмыкая: — Или добить. Надеюсь, он сам всё расскажет. Хотя ‎настоятельно рекомендую тебе сделать это первой.‎       ‎— То есть, — я решаю озвучить догадку, — ты считаешь Лукаса убийцей, но ‎арестовала меня, чтобы я обвинила во всём его? По-твоему, мы — сообщники?       — Мой опыт не раз подтверждал, что влюблённая женщина готова пойти ради ‎любимого на очень и очень большие безумства. Врать, скрывать улики, покрывать ‎преступление — сущая мелочь, — она буравит меня пристальным взглядом.‎       С губ почти срывается: «Судишь по себе», но вовремя затыкаюсь. Я бы дорого дала сейчас, чтобы знать наверняка, когда именно Микаэле стали нравиться женщины и что известно Бекке Кадот о нашем с Лукасом прошлом. Да и о настоящем тоже. Вполне возможно, Лукас поделился ‎вчера с Микаэлой правдой об истинной причине расставания. Почему нет? Она ведь ‎рассказала ему про видео. Может, они и были не идеальными супругами, но врагами точно не были.       В любом случае мне не стоит показывать, насколько я в курсе событий ‎и жизни Беков. Тем более упоминать про возможный развод, неисчезнувшие ‎чувства, неизвестно от кого неизвестно почему не родившегося ребёнка Микаэлы, ‎которого Лукас считал своим. Я — чужая в городе. Ничего не знаю и узнавать не ‎планировала. Приехала на свадьбу и сразу после собираюсь вернуться в Торонборг. Конец ‎истории. Ещё не хватает нелепыми откровениями усилить подозрения ‎в адрес Лукаса.‎       — Я не настолько влюблена и уж точно не безумна. Поверь, сомнения на этот ‎счёт были, но я их ликвидировала. У меня даже справка есть. Для работы. Я ведь ‎тоже адвокат, как и вся моя семья, — говорю я. Уверенно, чётко, вежливо. — Не в моих правилах нарушать закон. Поэтому, если бы я была уверена, что ‎Лукас — убийца, я бы не стала его покрывать. Микаэла — подруга детства, бывшая ‎невеста брата. Я бы…‎       ‎— О вашей нежной дружбе я наслышана, — зло хмыкнув, перебивает ленсман Кадот. — ‎Напомни, по какому поводу вы поругались позавчера с Микаэлой у бара? ‎       ‎— А, — испуганно начинаю я, но затем вспоминаю, что в беседке сама ляпнула про ссору. ‎Было бы странно, если бы ленсман Кадот пропустила такое признание мимо ‎ушей. — Мы обе были пьяны. Слово за слово, всплыли старые обиды. — Про видео я не скажу ни слова. По крайней мере до тех пор, пока не буду ‎уверена, что ленсману известно и про него тоже. — Микаэла считала, что я её предала, ‎когда уехала из города и начала новую жизнь. Я думала иначе.‎       ‎— Поэтому она залепила тебе пощёчину? — с неприкрытым злорадством ‎интересуется ленсман Кадот. У неё неплохо получается направлять горе в русло едва сдерживаемого гнева ‎и едких насмешек.‎       — Она влепила мне пощёчину, потому что я назвала её тем, кем считала в тот момент. Шлюхой, — теперь уже ‎я злорадно смотрю на ленсмана. — Когда Микаэла ‎пыталась уверить меня, что всегда любила только моего брата, это единственное, что ‎пришло мне в голову. Впрочем, теперь я сожалею, что не поверила, ведь Микаэла ‎умерла с его именем на губах. Получается, за всю жизнь она действительно любила одного Свена.       Последнее предложение проговариваю совершенно искренне. Что бы ни происходило ‎в жизни бывшей подруги, но, умирая, она говорила о мужчинах, и имени ‎Бекка Кадот не прозвучало.       — Признаю, что между нами ‎существовали некоторые разногласия. Именно их мы и собирались обсудить, для ‎этого договорились встретиться. Жаль, слишком поздно.‎       ‎— Лукас Бек тоже собирался присутствовать при вашем разговоре? — с ‎ощутимым презрением спрашивает ленсман Кадот.‎       — Нет, насколько я знаю.       — Тогда как ты объяснишь, что он тоже пришёл и так… кстати… Может быть, ‎даже принёс с собой нож? ‎       ‎— Лукас не…       Не важно, как и почему там оказался Лукас. Я ‎видела его глаза в тот момент. Я уверена: он — не убийца. Но не только Лукас появился в ‎беседке очень «кстати». Однако готовый сорваться с губ вопрос-подозрение не успеваю озвучить.‎       В комнату без стука входит белобрысый помощник. ‎Бросает на меня хмурый взгляд, жестом подзывает ленсман Кадот. Та нехотя встаёт, и они ‎вместе исчезают за дверью. Правда, буквально через несколько секунд возвращаются. Ленсман Кадот раздражённо швыряет на стол новую ‎папку, падает обратно на стул, скрестив на груди руки, и откидывается на неудобную ‎спинку. Выдержав паузу, встречается со мной взглядом: ‎       — Пришли результаты экспертизы. На ноже, которым, по всей ‎видимости, убили Микаэлу, нашли кое-что ещё.       ‎— Отпечатки пальцев?! — вырывается у меня. — Значит, вы уже знаете, кто — убийца? ‎       ‎— К сожалению, нет, — качает головой ленсман Кадот. — Но у нас есть повод считать, ‎что тем же самым оружием был убит и твой брат.‎       — Что?..       Только сейчас осознаю, что всё это ‎время с момента появления ленсмана в беседке я думала об одном: Лукас не ‎мог убить Микаэлу. И совершенно не задумывалась, по-настоящему не ‎задумывалась, кто мог. И почему. Было ли убийство Микаэлы связано с ‎гибелью Свена или даже должно быть связано, ведь так больше никто не погибал в родном ‎городе? Оказалось, да. У полиции есть веские доказательства — его ‎кровь на воткнутом в грудь Микаэлы охотничьем ноже. Это единственное, что они ‎могли обнаружить за такой короткий срок.‎       ‎— В связи с новыми уликами, — тон ленсмана меняется. Теперь в нём не ‎слышатся нотки злобы или ненависти. Обычный, ровный, бесстрастный голос ‎полицейского. — В данный момент ты свободна, но тебе запрещено покидать пределы ‎Флёдстена. Так что с возвращением в Торонборг придётся повременить. Твоему другу герру Сомонсону — тоже. Конечно, он получит официальное уведомление после ‎допроса. Мне придётся возобновить дело об убийстве Свена. Конечно, я ‎официально сообщу об этом твоим родителям. Позже. Необходимо кое-что ‎проверить. Ещё нам понадобятся твои вещи.‎       — Какие вещи?       ‎— Платье и туфли. Для экспертизы, — объясняет она. — Я попросила привезти тебе ‎другую одежду, чтобы ты переоделась. Потом можешь возвращаться домой. ‎Завтра будут готовы результаты вскрытия, и нам снова придётся тебя допросить.‎       Машинально киваю, почти не слушая дальнейшие разглагольствования. Меня больше не считают убийцей, но сейчас это почему-то совсем не имеет ‎значения.       «Лукас хочет возобновить дело об убийстве твоего брата. Но ты же знаешь, ‎так просто это не ‎сделать. Нужны веские основания. С точки зрения старого ленсмана ‎оно отправлено в ‎архив и закрыто за неимением улик. Новому нужны причины», — ‎проносятся в голове недавние слова Макса.       Что ж, теперь причин ‎предостаточно.       Приходится чуть ли не силой заставлять себя перечитывать собственные ‎показания, раз за разом возвращаясь к одному и тому же предложению и вникая в ‎смысл написанного. Как в тумане слушать объяснения, послушно брести за тучной полицейской ‎по длинному коридору в душевую кабинку, где можно, наконец, смыть с себя кровь Микаэлы и переодеться.       Всё происходящее здесь и сейчас будто утрачивает смысл. Даже не спрашиваю, кто привёз мне чистое белье, обувь, одежду. Память ‎беспощадно выдаёт вырванные куски из прошлого, когда я ещё верила, что полиция ‎сможет выйти на след убийцы Свена. И снова я отчаянно ‎пытаюсь найти ответ, чем и кому могли помешать мой брат и его бывшая девушка. ‎Почему оба, умирая, говорили о Лукасе? Словно о чём-то предупреждали. Его или меня? ‎Правильно ли я поступила, ни тогда, ни сегодня ни слова не сказав об этом полиции? ‎       Пелена спадает, когда за мной захлопывается массивная дверь участка. Я с удивлением обнаруживаю, что на улице давно стемнело. Растерянно останавливаюсь на ступеньках, пытаясь ‎сообразить, куда идти. Почему-то я была уверена, что снаружи меня встретят родители или кто-нибудь из сестёр. В тот же миг ‎чувствую, как сильные мужские руки подхватывают сзади за плечи, а знакомый, ‎обычно насмешливый и ехидный, но иногда, как сейчас, безумно заботливый и ‎ласковый голос Лоренсена шепчет: ‎       — Всё-всё, родная. Не плачь. Всё закончилось.‎       Вытираю слёзы‎ и прикусываю нижнюю губу, чтобы окончательно не разрыдаться. Закончилось? Вряд ли. Слышу рядом тихий голос Лукаса:       — Пойдём.       Оборачиваюсь и вижу его улыбку. Нежно, но крепко ‎он обнимает меня за талию и осторожно ведёт через дорогу к припаркованному на ‎стоянке чёрному «Вольво».‎ Я не сопротивляюсь. Позволяю как ребёнка довести себя до машины и ‎усадить на переднее сиденье, рядом с Лоренсеном. Лукас садится сзади. Они оба всё ещё в ‎свадебных фраках.‎       ‎— Куда? — спрашивает Лукас, обращаясь к другу.‎       — Предлагаю ко мне. Придёте в себя, всё спокойно обсудим и… — Лоренсен мельком смотрит на экран зажатого в руке телефона и протягивает сотовый мне: — Это Ронан. Уже пятый звонок за полчаса. Ответишь? ‎       — Нет, — мотаю головой. — Сможешь скинуть сообщение, что я с тобой и в ‎порядке? Что потом всё объясню, когда вернусь?       ‎— Лучше отвечу. Отшивать по смс как-то не в моём стиле, — Лоренсен ‎торопливо вылезает из джипа. Захлопнув дверцу, удаляется от машины. — ‎Ронан, старина! Прости, что не отвечал. Тут такое дело… — Его голос стихает, и я больше не ‎могу разобрать ни слова из того, что он говорит.‎       ‎— Хочешь, отвезём тебя к родителям? — Лукас дотрагивается до моего плеча. — ‎Поговорим потом.‎       Представляю, как придётся объяснять семье, что произошло. Как я оказалась в беседке с Микаэлой, почему пришла туда. Рассказывать и о ‎том, что только что узнала о деле Свена. Признаваться или снова отмалчиваться, ‎потом обсуждать случившееся с Ронаном, сообщать ему про допрос, про Лукаса, что завтра мы с ним не сможем вернуться в Торонборг, как планировали. И понимаю, что не ‎готова. Пока — не готова.       — Нет, — оборачиваюсь к Лукасу, встречаюсь с ним взглядом: — Я больше не ‎хочу убегать. От тебя — не хочу. Лоренсен прав. Нам надо поговорить и многое ‎выяснить. Я хочу знать правду. Должна. Тогда пойму, что делать дальше.‎       ‎— Уверена? Твои сильно переживают. Лоренсен еле убедил их остаться дома, ‎когда отвозил Дениз за одеждой. Они волнуются и ждут, а я никуда не денусь. ‎Обещаю. — Он печально улыбается, совсем невесело шутит: — Максимум, меня ‎арестуют. Но ты всегда сможешь навестить меня в следственном изоляторе, если не ‎уедешь в Торонборг.‎       Как ни ‎странно, его голос успокаивает, внушает мне пусть призрачное, но убаюкивающее ощущение ‎безопасности, и лёд оцепенения исчезает. Может, прогулка по дремучему лесу ‎дождливым вечером — ‎не самое разумное, что стоит сейчас делать, однако здесь, ‎рядом с Лукасом и Лоренсеном, я чувствую себя защищённой.       ‎— Не получится уехать. С меня взяли подписку о ‎не выезде. — Нахожу его руку и крепко сжимаю холодные пальцы в своих. Честно признаюсь: — Я очень жалею, что уехала тогда, Лукас. Что не рассказала ‎тебе про Свена, что скрывала. Не представляешь, как сильно жалею. Ведь многого ‎можно было бы избежать, если бы я…‎       — Могу представить, о чём ты сейчас думаешь. Но это ‎‎неправильно, Стефф. А главное, бессмысленно. Я тоже много в чём виноват. И он, — Лукас ‎‎кивком указывает на спешащего к машине Лоренсена. — Но такие мы. Испорченные. ‎Даже ‎ведём себя сейчас до одури нормально. Естественно, будто нам не больно. Что ‎уже ‎странно, учитывая, что случилось.       ‎— Уф, еле отвязался, — Лоренсен с шумом влезает на переднее сиденье, захлопывает ‎дверцу. Небрежно швыряет телефон в отделение под ручником. — ‎Ронан твердил, что хочет слышать твой голос. Как будто я тебя похитил, ей-богу. ‎Пришлось наврать, — он бросает на меня хмурый взгляд, на секунду задерживается глазами на наших с Лукасом, ‎сцепленных в замок на моём плече, пальцах. — ‎Значит, ко мне в берлогу. ‎       Когда-то Лоренсены жили на той же улице, что и моя семья. ‎Позже, вступив в ‎права наследства, Лоренсен продал двухэтажный коттедж и перебрался в ‎охотничий домик за ‎городом. Постепенно переделал его, обустроил по своему вкусу и ‎назвал берлогой. Туда-то мы и направляемся сейчас.‎       Погода переменилась. К порывам пронизывающего до костей ветра ‎добавился моросящий дождь. Пока ещё не сильный, но готовый перерасти в ‎настоящую летнюю бурю, он настойчиво накрапывает, оставляя влажные маленькие ‎точки на лобовом стекле.‎       Лоренсен включает дворники, круто берёт руль влево, разворачивая ‎автомобиль.       Провожаю взглядом освещённое прожекторами двухэтажное кирпичное ‎здание полицейского участка. Практически везде горит свет. Наверняка ленсман Кадот вызвала на работу всех без ‎исключения, и внутри офис ленсмана смахивает на разворошённый улей. Но снаружи — ‎ни души. Поразительная тишина, никаких репортёров, сводивших с ума и не ‎дававших шагу ступить семь лет назад. Пара-тройка служебных машин у входа — ‎и всё.‎       ‎— Я думала, здесь соберётся толпа журналистов, — бормочу я.‎       ‎— Подожди, ещё налетят. Будет нам счастье, — бурчит Лоренсен. Бросает хмурый взгляд в зеркало заднего вида и прибавляет скорость. — Пока все, что ‎притащились на свадьбу, дежурят у беседки в Саду.       ‎— Или у дома подкарауливают, — озвучивает мрачный прогноз с заднего сиденья ‎Лукас.‎ ‎— Сюда боятся соваться. Ждут пресс-‎релиза, обещанного ленсманом. На расстоянии. ‎Она их на дух не выносит и не церемонится.       ‎— Поэтому мы едем ко мне. Туда им не пробиться.       Не сомневаюсь. Лоренсену досталось шумихи в юности, и он ненавидит ‎журналистов до мозга костей. Мне повезло, что мать официально стала бургомистром, ‎когда я переехала в Торонборг, а там единственным представителем прессы, ‎приблизившимся ко мне, оказался Ронан. Своих лазутчиков местные газетёнки так ‎далеко не посылали, или те просто не смогли меня разыскать. Адрес в Эквике знали ‎единицы, а в квартиру в центре так просто было не попасть. Гостей я не ‎принимала, охранникам и консьержу оставила чёткие указания — пускать только ‎по предварительной договорённости. Так что, если кто и старался разузнать ‎подробности о жизни старшей дочери нового бургомистра, вряд ли ему удалось, а потом и ‎вовсе убийство Свена утратило новизну, исчезнув из местных ‎новостей.‎       Но теперь всё разом возвращается. По спирали — новым витком старой трагедии с ‎дополнительными подробностями и ещё одной драмой, разыгравшейся на свадьбе ‎родной сестры Свена Тёгерсена.       Вряд ли совпадение.       Убийца имел массу возможностей прикончить ‎Микаэлу где-нибудь на тёмном пустыре, как поступил с моим братом, но всё же предпочёл ‎хладнокровно и жестоко зарезать её прямо в Саду, в беседке влюблённых — в какой-то паре сотен ‎метров от алтаря. Если, конечно, он собирался убить Микаэлу, а не меня.       Я беспомощно вжимаюсь в спинку кресла, ‎пытаясь скинуть с себя охвативший ужас. Липкий, вязкий страх застревает комом в ‎горле, не позволяя вздохнуть и даже пошевелиться.‎ Вспоминаю, как брела через парк после ‎вечеринки, как безмятежно валялась на траве с закрытыми глазами. Возможность незаметно, ничем не ‎рискуя, избавиться от меня у убийцы была.       Расспрашивать Лоренсена, что происходило в Саду после известия об убийстве и ‎нашем аресте, не хочется. Не говоря уже о незабываемом общении с «милой» ‎Беккой Кадот, пообещавшей новый допрос.‎       Зачем только ‎потащила Ронана с собой? Сидел бы в Торонборге и грыз печеньки, а теперь оказался в ‎адском пекле, не имея ни малейшей возможности убраться подальше от Флёдстена, пока я разбираюсь с прошлым, вдруг ставшим не только настоящим, ‎но и будущим.       Бедняга. Я наобещала ему красивый уикенд с прогулками ‎и пышный, весёлый семейный праздник, а в итоге сначала его ‎напоили, потом заставили общаться с назойливыми тётушками прямо с похмелья, не ‎дав как следует оклематься. Промурыжили весь вечер, подняли ни свет ни заря. Мы ‎не то, что не гуляли, а почти не общались. Даже после церемонии не успели ‎поговорить, потому что я, сбитая с толку признаниями подруги, ‎торопилась на встречу с Микаэлой. А дальше вообще кошмар.       ‎— Да ладно, не переживай так. Ронан вроде не злится. Беспокоится — это да, — Лоренсен ‎перехватывает мой взгляд, кивает на лежащий между кресел сотовый. ‎‎— Хочешь, позвони. Хотя бы успокоишь, что мы тебя не похитили.‎       — Мы?..       ‎— Ну да. Мы с Лукасом.‎       ‎— Ты сказал ему про Лукаса?! ‎       — Прости, я решил, так лучше. Надо же было как-то объяснить, куда ‎и зачем мы едем.       — Ох, — обречённо закатываю глаза. Теперь Ронан бог весть что ‎подумает. ‎Сажусь боком на сиденье так, чтобы видеть обоих, виновато смотрю на ‎Лукаса: — Он ничего не знает. Про нас с тобой не знает. Да практически ничего, что здесь… — Со вздохом перевожу взгляд на Лоренсена. Толку теперь сокрушаться. — Наверное, всё ещё считает, что ‎ты был моим женихом, а я тебя бросила, поэтому зовёшь заразой.‎       ‎— Тогда я всё правильно сделал, — лыбится он. — Пусть знает, что мы с тобой не ‎одни. С нами Лукас. Меньше причин для ревности.‎       ‎— Да нет у него никаких причин. Я всё выдумала. Не хотела ехать одна.       — Погоди, — Лоренсен бросает на меня удивлённый взгляд. — Так вы не трахаетесь с ним, что ли?       Лукас тоже внимательно на меня смотрит, а в глазах светятся довольные, озорные искорки. Ну ещё бы!       — Мы с Ронаном просто друзья. Были во всяком случае. Вряд ли останемся после всего, что тут…       — Настоящих друзей не теряют, — нарушает молчание Лукас, — ненастоящие уходят сами.‎       ‎— Философ прямо, — усмехается Лоренсен.       ‎— Не переживай. Ронан поймёт.       ‎— А если нет?       ‎— А если нет, то когда мы со всем разберёмся, ты найдёшь ‎способ объяснить ему ещё раз. Так, чтобы он понял.       ‎— Сейчас наша самая большая проблема — вовсе не Ронан, — напоминает Лоренсен без тени иронии или ехидства. — Бекка — та ещё заноза в заднице. Даже журналисты её боятся. Ирмелин она нравится. Это она её заказала на смену старине ленсману.‎       — Что значит заказала? — не понимаю я.       — Она не из Скрелингланда. Приехала в январе по просьбе твоей матери.       Подумаешь, местный ленсман — очередной ставленник главы администрации. Это вовсе не новость и уж точно не преступление. ‎Скорее закономерность. Отец Лукаса тоже получил должность благодаря отцу Лоренсена, своему ‎другу, когда тот стал бургомистром. И тем не менее считался лучшим ленсманом округа. Правда, ‎вряд ли это грозит ленсману Кадот.       ‎— Теперь бравая Бекка — личная овчарка твоей матери, — Лоренсен бросает на меня ‎короткий, многозначительный взгляд и снова смотрит на дорогу. — Преданная и ‎беспощадная, которая никого ‎не подпустит ближе, чем нужно. И которую можно спустить с цепи, если понадобится.       — Понадобится для чего?..       — Мама тебе разве не говорила? — теперь снова очередь Лоренсена удивляться.       — Не говорила о чём?       — Она планирует остаться на третий срок, — поясняет Лукас.       — При чём здесь Бекка? — всё ещё не понимаю я.       — Выборы через год, а желающих занять уютное ‎креслице всегда хватает. Патрик Кнудсен, например, — Лоренсен переглядывается с ‎Лукасом в зеркале заднего вида.‎ — Бекка с ним не особо ладит.       Я никогда не задумывалась, чем конкретно приходится заниматься ‎матери. Должность бургомистра Флёдстена, удалённого даже географически от большой ‎политики, мне заманчивой не представляется. Все заботы только о подстриженных ‎газонах, новых школах и вовремя оплаченной парковке. Да ещё сбор налогов для ‎пополнения без того не бедной казны муниципалитета, находящегося на территории ‎провинции с одним из самых высоких ВРП в королевстве. И всё это, чтобы потом с киношной ‎улыбкой в красивых нарядах блистать на благотворительных приёмах под ручку с ‎отцом. Последнее маме нравилось больше всего. Слава богам, эту её страсть не ‎унаследовал никто из нас. Эрика, как и я, предпочитает держаться в ‎тени. Дениз, несмотря на браваду, тоже не рвётся под свет софитов. Даже ‎аккаунт в соцсетях не открыла, как большинство сверстников. А вот отчим Лукаса, точь-в-точь как моя мать, любит покрасоваться на ‎пафосных сборищах местной элиты.‎       ‎— Что-то не похоже, что Бекка — мамина сторожевая собака, — хмыкаю я, — раз вцепилась в меня.       ‎— Чтобы подобраться ко мне, я всё-таки пасынок Патрика, — поясняет Лукас. — Ты — всего лишь ‎удобный способ. Оказалась на месте преступления со мной в обнимку ‎почти сразу после убийства, вся в крови жертвы. Заявила, что пришла первой, что ‎поссорилась с Микаэлой накануне. Бекке наверняка ничего не оставалось, как тебя задержать, ‎надеясь, что ты что-то знаешь, но скрываешь, чтобы обелить меня, — он резко замолкает. Пристально смотрит мне в глаза: — Ты ей рассказала? ‎       Значит, он тоже слышал слова Микаэлы.       — Нет.       — Почему?       — Потому что не рассказала! Ни сразу, ни потом.‎       — Ты снова это делаешь! Как чувствовал. Хорошо хоть, сам не ляпнул на допросе. Подумал, если ты ‎скажешь, они обязательно спросят. Но не спросили. — Лукас шумно вздыхает. — Не надо врать ради меня, Стефф. Ничем хорошим это не кончится,       ‎— А я и не врала. Просто не сказала всё, что услышала. Не самая плохая мысль, кстати. Учитывая, что, как ты говоришь, Бекка решила повесить ‎убийство Микаэлы на тебя, а я практически получила подтверждение этому из её уст.‎       — Спасибо, но…‎       Качаю головой, перебивая: ‎       — Никаких «но», Лукас. Если ты так настаиваешь, мы ещё можем вернуться ‎обратно. Признаюсь во всём. Так и так. Знаете, я тут случайно забыла, но ‎неожиданно вспомнила. Всё расскажу. И про Свена тоже! — Я злюсь и ‎тараторю. — ‎Бьюсь об заклад, Лукас, следующую ночь ты точно проведёшь в камере. Хочешь? ‎       ‎— Не хочу, — невесело улыбается он.‎       ‎— Вот и я так подумала.‎       ‎— Спасибо, — Лукас улыбается шире. — Без «но».‎       ‎— Чему ты радуешься? ‎       — Что ты мне веришь и не сомневаешься, — просто отвечает он.‎       Да. Верю. И не сомневаюсь. И даже не понимаю, как могло быть ‎иначе. Как ‎позволила так накрутить себя, так всё запутать? Вообще ‎допустить мысль, что ‎Лукас способен хладнокровно зарезать Свена и бросить ‎подыхать на пустыре? ‎       ‎— Эй! Сказала — не сказала! Всё — не всё! — вмешивается Лоренсен, сворачивая на трассу. — Вы ‎сейчас о ‎чём оба?       Вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, правда ли он не знает или ‎‎придуривается. Раз уж Лукас поделился с Максом и братом, то, по идее, сообщил бы и ‎лучшему другу. Не успел или не захотел?       ‎— Он не в курсе, — заверяет меня Лукас. — Объяснишь сама или мне? ‎       Значит, просто не хватило времени рассказать.‎ У нас его тоже мало, да и желания снова пускаться в долгие объяснения у меня нет.       ‎— Перед смертью Свен на мой вопрос, кто пытался его убить, ответил: «Лукас. Осторожно»‎. Поэтому я отменила свадьбу и уехала в Торонборг.       ‎— Ни фига себе! — Лоренсен резко тормозит и сворачивает на обочину. Останавливает машину, дёргает ‎ручник вверх и настороженно смотрит на Лукаса, нервно покусывая нижнюю губу: — Почему мне ничего не сказал? ‎       — Он не знал. Никто не знал. Я никому не говорила. Призналась Лукасу только вчера, когда ‎он привёз Ронана к нам. Потом рассказала Эрика, пока ты развлекался с Дениз.‎       Лоренсен хмуро смотрит на меня.       — Сестра рассказала?       Молча киваю. Он переводит взгляд на Лукаса.       — Ты тоже в курсе?       — Давно, — ухмыляется тот. — Видел вас в городе вместе.       — А Лиам?       — Без понятия. Я не выяснял.       — Ещё вас видел Макс и поделился с Эрикой, — невольно улыбаюсь. Тайный роман редко удаётся держать в секрете долго, особенно в крохотном городке. — С родителями будешь объясняться сам.‎ Они пока не знают.       Лоренсен кивает, продолжая хмуриться.       — Почему ты не рассказала про Свена раньше? Хотя ‎бы мне? ‎       ‎— Потому что к тому моменту, когда ты вернулся во Флёдстен из поездки, я уже достаточно ‎накрутила себя и почти поверила, что…       — Что Свена убил я, — заканчивает за меня Лукас.‎       — Офигеть! — Лоренсен изумлённо таращится на нас пару секунд. Нервно взъерошивает уложенные гелем короткие волосы. — И вы так спокойно об ‎этом говорите? Это же… Вы… В голове не укладывается! Я же думал, вы… Не знаю, ‎что думал, идиот! Расстались, бывает. Но не так. Не…‎       ‎— Это не всё, — перебивает его Лукас. — Сегодня, когда я вошёл в беседку, Микаэла ‎пыталась мне что-то сказать. Предупредить или… Не знаю.‎       — Ты уверен? — бледнеет Лоренсен.‎       ‎— Как ты объяснишь её фразу: «Лукас, осторожно»? ‎Она обращалась ко мне, я уверен.       ‎— Я тоже слышала. И, кстати, ничего у неё не спрашивала. Ну, как Свена в больнице. ‎Микаэла вообще не на меня смотрела, когда это говорила.‎       ‎— То есть, — Лоренсен мрачнеет ещё больше, — тебе грозит ‎опасность? Я так это понимаю.‎       Лукас пожимает плечами. ‎       ‎— Если Свен имел в виду то же самое, что и Микаэла, то уже лет семь, как грозит. Но, как видишь, я жив.       ‎— Как ты вообще там оказался так быстро? — спрашиваю я.‎       ‎— В беседке? — Лукас спокойно, уверенно смотрит мне в глаза. Я ‎киваю. — ‎Увидел, как ты уходишь. Пошёл следом. Думал, что смогу перехватить тебя. ‎Наедине. Чтобы поговорить.‎       ‎— И вы оба промолчали об этом в полиции, так? — ‎укоризненно качает головой Лоренсен. — Молодцы, что я могу сказать.‎       ‎— И не собираюсь ничего им говорить. Ваша Бекка только и ждёт какого-нибудь этакого ‎признания. Думаешь, она будет разбираться? В ‎её-то состоянии, Лоренсен? ‎       ‎— Ты о чём? — не понимает он. Или искусно притворяется.‎       Я поочерёдно смотрю на них:       ‎— Лукас, ты ведь знал, что у неё роман с Микаэлой?       ‎— Знал.‎ Мы это обсуждали, когда договаривались развестись, — признаёт он. — Ещё до твоего приезда.‎       ‎Я едва не проговариваюсь о том, что услышала от Микаэлы про ребёнка, но в последний момент затыкаюсь. Об ‎этом мы с Лукасом поговорим позже и без свидетелей. Бросаю на Лоренсена ‎выразительный взгляд:       — Понимаешь теперь, за какую версию ухватится Бекка, если ‎мы расскажем? ‎       ‎— Пусть ухватится. Она ничего не докажет.‎       ‎— Но и охрану к Лукасу не приставит. Предпочитаю ‎не сбивать полицию с толку глупыми версиями. Пусть изучают факты, ищут улики. ‎Мало ли кто что сказал. Макс считает, что Свен мог путать события и время. Микаэла, ‎я уверена, тоже. И вообще, я же не прятала… — Только сейчас ‎осознаю, что ни Лукас, ни Лоренсен ещё не в курсе. — Знаете, почему нас отпустили? На ноже, которым убили Микаэлу, нашли кровь ‎Свена.‎       ‎— Что?.. — вырывается у них практически в унисон. — Ты уверена?       ‎— Ну, почти. Нашли какие-то улики, доказывающие, что это тот же ‎самый нож, каким зарезали моего брата. Так мне сказала Бекка. Сами подумайте. Что ещё они могли обнаружить? Не записку же убийцы с признанием.‎       — Так. Мы все должны успокоиться, — Лоренсен хватается за руль, снимая машину с ‎ручника. — Всё это надо хорошенько обмозговать. ‎Не пороть горячку. — Кажется, в первую очередь он ‎обращается к самому себе. — Сейчас приедем, перекусим, примем душ и всё обсудим ‎ещё раз.‎ Спокойно, без нервов.