Карнавал сомнений

      Вздрагиваю и открываю глаза. Какое-то время неподвижно лежу в ‎кромешной темноте, борясь с обрывками сна и мысленно восстанавливая цепочку ‎последних событий, с кем я, где нахожусь и почему. Вспомнив всё, прислушиваюсь.       Ливень за окном утих, только тяжёлые капли с крыши продолжают гулко и ‎размеренно барабанить по жестяному карнизу, нарушая абсолютную тишину. ‎       На осознание, что не так, уходит ещё несколько секунд. Машинально, в слепой, ‎отчаянной попытке опровергнуть то, что я и так знаю, провожу рукой по наволочке и дальше вниз по шёлковой простыне, пока не натыкаюсь ‎ладонью на скомканное одеяло. Убедившись, что лежу одна на двуспальной кровати, ‎резко сажусь. Торопливо нащупываю выключатель в изголовье и невольно зажмуриваюсь от яркого электрического света, ударившего в глаза.‎       В комнате никого. Дверь в ванную чуть приоткрыта, за ней — темнота и тишина. ‎Не похоже, что Лукас там. Его джинсы с футболкой тоже исчезли, а вот ‎серые кроссовки, как и спортивная сумка по-прежнему валяются на полу у окна рядом ‎с моим раскрытым чемоданом.‎       Куда он мог уйти? Посреди ночи, босиком и без сотового — ‎мобильный телефон лежит на прикроватной тумбочке с другой стороны ‎кровати. Пару секунд я борюсь с ‎необъяснимой тревогой, затем всё же заставляю себя погасить свет и лечь, обняв ‎подушку. Что за дурацкая паранойя? Так нельзя! В конце концов, обходилась же я без Лукаса ‎почти семь лет, а тут стоило сойтись и проснуться в одиночестве, как сердце готово из ‎груди выпрыгнуть. ‎       Не помогает. Через минуту я снова сижу на постели, обречённо признавая, ‎что, во-первых, уже не усну, а во-вторых, спокойно лежать и гадать, где Лукас и ‎когда вернётся, не смогу. Едва коснувшись ступнями пола, замираю. Да что же это такое?! Мало того, что ревнивая, теперь вдобавок ещё и помешанная на контроле. ‎Просто великолепно, если Лукас всего-то спустился на кухню попить, а я как ‎последняя идиотка отправляюсь на его поиски, как будто он — ‎несмышлёный младенец. Ну уж нет. ‎       Ложусь обратно в постель, набрасываю на голые щиколотки одеяло. Через миг ‎натягиваю его до колен, следом — укрываюсь чуть ли не с головой. Ёрзаю, стараясь ‎найти удобную позу, переворачиваюсь на другой бок. Ещё через минуту повторяю то же ‎самое, только в обратном порядке. И снова сажусь, откидывая одеяло в ‎сторону.       На фиг! Скажу, что захотела пить.‎       В коридоре ожидаемо темно и тихо. Я сильнее запахиваю халат, на ‎ходу завязывая пояс, и не спеша направляюсь к лестнице. На первых ступеньках слышу приглушенный разговор Лукаса и Ронана снизу. Перегибаюсь через гладкие, ‎широкие деревянные перила и с нарастающей тревогой задерживаю дыхание, стараясь ‎уловить суть беседы, но не могу разобрать ни слова.       Кажется, Лукас и Ронан ‎в подвале, где много лет назад Лоренсен оборудовал что-то вроде ещё одной ‎уютной гостиной с мини-баром и домашним кинотеатром. Других голосов оттуда не ‎слышно, и мысль о ночных посиделках этих двоих вызывает у меня лёгкое беспокойство. Теперь им точно есть, о чём поговорить, ‎но именно это и настораживает.       Ронан, вроде, смирился и принял мои доводы, но кто ‎знает, что он думает на самом деле, и где гарантия, что не поделится ‎собственными и необязательно лестными умозаключениями с Лукасом? Тот в долгу ‎не останется. Это с Лоренсеном, братьями и моей семьёй Лукас всегда само понимание, с ‎остальными он обычно не церемонится. С чужаками, пытающимися лезть в его ‎жизнь и указывать, что ему делать — тем более.‎       Прохожу через погружённый в полумрак первый этаж, продолжаю торопливо ‎спускаться дальше, и с каждой ступенькой нечленораздельные звуки превращаются в ‎чёткие, вполне различимые слова, а фразы обретают смысл.‎       ‎— …подруга. Поэтому ты решил остаться?       Я слышу только самый конец ‎вопроса, на который Ронан не спешит отвечать. Зато, когда он начинает говорить, желание громко ‎заявить о своём присутствии у меня моментально пропадает.‎       ‎— Ладно, откровенность за откровенность. Ты прав. Стефф — не просто моя ‎подруга. Я… — Ронан замолкает, видимо, обдумывая, как лучше сформулировать фразу.‎       Замедляю шаг и останавливаюсь в последнем пролёте.‎       ‎— Я никогда не думал о ней, как о женщине. В смысле, — слышится нервный ‎смешок Ронана, — что у нас с ней что-то может быть. Или я хочу, чтобы было. Но когда ‎она предложила притвориться женихом и невестой и поехать с ней на свадьбу, я… ‎несколько иначе взглянул на нашу дружбу. Зря, в общем-то. Как теперь понимаю. ‎Вряд ли она подразумевала что-то такое.       Конечно, я не подразумевала! Замираю на ступеньке, прижимаюсь спиной к стене, ища опору. Как вообще ему пришла в голову ‎такая безумная идея?! Он что? Окончательно слетел с катушек? Да ещё решил ‎обсуждать это с Лукасом! Совсем рехнулся! ‎       — Уверен, что нет, — доносится спокойный, ровный голос Лукаса. — Но, ‎полагаю, на твоём месте я бы тоже задумался о такой… кхм… возможности. Если бы ‎не знал Стефф, можно сказать, с рождения.‎       — Ну, мы-то с ней, — замечает Ронан, — так долго друг друга не знаем. Хотя я сам ‎виноват, что вообразил. Наверное, слишком вжился в роль суженого-ряженого.‎       Этого ещё не хватает!       Осторожно, стараясь шагать бесшумно, спускаюсь ‎ ‎на несколько ступенек и наконец-то вижу Лукаса и Ронана. Оба сидят на высоких ‎‎круглых табуретах. Тусклого, желтоватого ‎люминесцента из ‎овальных светильников, встроенных в подвесной потолок над ‎баром, едва хватает, ‎чтобы осветить стойку из чёрного мрамора в ‎углу комнаты. Остальная часть просторной гостиной, ‎включая бильярдный стол и ‎лестницу, остаётся погружённой в темноту.       Лукас сидит ко мне спиной, Ронан — напротив него. У каждого в ‎руке ‎по начатой бутылке пива. ‎       На всякий ‎‎случай прячусь за перилами.       ‎— Или понял, что на самом деле испытываешь к ней нечто большее, чем просто ‎дружескую привязанность, — судя по тону, Лукас улыбается, но говорит без иронии или ‎злости.‎       — Нет-нет, ты не думай! — восклицает Ронан. — Мы не… То есть я не… не помеха ‎вам. В смысле, у тебя нет повода ревновать ко мне. Я вовсе не собираюсь влезать ‎между вами.‎       — Я не ревную, — качает головой Лукас. — Я люблю Стефф и беспокоюсь за неё. Как ‎друг ты ей дорог и необходим. Сейчас и потом, — он отпивает из бутылки. — Вопрос, ‎насколько ты готов оставаться её другом и потом тоже.‎       ‎— Намекаешь, что на самом деле я решил не возвращаться домой в надежде ‎когда-нибудь завоевать её сердце? — Ронан пытливо смотрит на Лукаса. — Но у меня ‎ничего не выйдет? ‎       Я возмущённо сжимаю кулаки. Очень хочется ‎подойти и накостылять обоим. С какой стати сидят и вот так беседуют о своих ‎чувствах ко мне? Возможно, в другое время в другом месте признание Лукаса или ‎неожиданная заинтересованность Ронана польстили бы. Сейчас отвлекают от ‎главного и злят. Как и вся ситуация. Что эти двое себе возомнили, встречаясь за ‎моей спиной и обсуждая, кому из них я достанусь, если вообще?! ‎       ‎— Нет, не намекаю, — тихо, уверенно отвечает Лукас. — Предлагаю всё хорошенько обдумать. Ты ведь сам сказал ‎недавно, что мы — отряд самоубийц. Вряд ли представляешь, насколько, но ты прав. И ‎поверь мне, — он многозначительно хмыкает, — в ближайшее время будет не до ‎романов. Я пытаюсь прикинуть, сколько фронтов придётся открыть в этой войне. Пока ‎понимаю, что одним точно не отделаюсь, — Лукас усмехается. — Но не хотелось бы ‎прятать спину от тебя. Мне… нам со Стефф сейчас нужны верные союзники, а не ‎враги.‎       Ронан неспешно отпивает. Затем опускает бутылку на стойку, медленно ‎крутит за горлышко, делая вид, что разглядывает этикетку. Или на самом деле ‎смотрит на неё, обдумывая ответ.‎       ‎— Я не влюблён в Стефф, если ты об этом, — наконец говорит он. — Не ревную и ‎не планирую отбить у тебя. Но она мой близкий друг, я за неё тоже беспокоюсь. ‎Очень.‎       ‎Ну, слава богам! Значит, всё-таки друзья, без ‎многоточий. И на том спасибо.‎       —‎ Мысль о том, что вы вместе, напрягает меня по ‎другой причине. Я сомневаюсь…‎       — … в моей невиновности, — заканчивает за него Лукас.‎       ‎— Я не могу быть уверен, — Ронан, хмурясь, встречается ‎с ним взглядом, — потому что… Исходя из того, что знаю о тебе… вас… Вернее, я ничего не знаю. Вообще. Стефф никогда не ‎рассказывала о своём прошлом. Лишь упомянула, что её брат был убит. А теперь…‎       — А теперь ты знаешь, что Стефф не рассказывала ничего, потому что считала ‎меня причастным к убийству Свена. Вдобавок, убита моя жена.‎       ‎— Именно. Что, как ты понимаешь, причин доверять тебе никак не добавляет. А Стефф… Она — человек крайностей. Вчера чёрное, сегодня белое. ‎Пусть мы с ней не ходили пешком под стол и не болели ветрянкой в лесу в голопузом ‎детстве, но я достаточно хорошо её изучил, чтобы осознавать всю бессмысленность ‎любых попыток переубедить. С тем же успехом я могу пойти и побиться лбом о стену.‎       — Но вместо этого предпочитаешь оставаться рядом, чтобы присматривать за ‎мной и, если понадобится, защитить Стефф, — продолжает Лукас. Судя по тону, он ‎улыбается: — Ты мне нравишься всё сильнее.‎       — Тем, что не доверяю тебе? ‎       ‎— Именно. Если бы ты слепо доверял, я бы счёл тебя глупцом или решил, что ты ‎преследуешь какие-то тайные цели. И сам не доверял бы тебе.‎       ‎— То есть уверять меня в своей непричастности к убийствам ты не собираешься? — ‎улыбается в ответ Ронан.‎       ‎— Тебя бы это разве убедило? — Лукас пожимает плечами. Делает ещё один глоток ‎и отставляет бутылку в сторону. — Меня бы — нет.‎       — А ты всё равно попытайся.‎       ‎— Хорошо, — он выпрямляется. С ощутимой долей сарказма произносит: — Ронан, я не ‎имею никакого отношения к убийству своего друга Свена Тёгерсена и тем более не ‎убивал Микаэлу. Ну что, поверил? ‎       ‎— Вообще-то я собирался предложить другой способ, — с ухмылкой отмечает Ронан.‎       ‎— И какой же? ‎       — За последние два дня у меня накопилось много вопросов. Ответишь? ‎       — Валяй.‎       ‎— Надеюсь, ты помнишь, что я — журналист? Умею задавать каверзные и не ‎всегда приятные вопросы.‎       ‎— Надеюсь, ты помнишь, что особо ‎каверзные вопросы я могу просто игнорировать, — не остаётся в долгу Лукас. ‎Облокачивается на руку, подперев щёку кулаком. Чуть наклоняет голову на бок.       Во взгляде Ронана читается любопытство.       Возвращаться в кровати эти двое явно не собираются.‎       — ‎Договорились. Молчание порой самый красноречивый ответ.‎       Собираюсь выйти к ним и прервать ночные ‎дебаты, но в последний момент передумываю. Ронан способен озвучить то, что я ‎никогда не посмею спросить у Лукаса, хотя хочу услышать ответ не меньше, а может ‎и больше, чем сам Ронан.       Сажусь обратно на ступеньку.       Что ж, послушаем. Вмешаться всегда успею.‎       ‎— Думаю, ещё пивка нам не повредит, — Лукас соскакивает с табурета. Огибает ‎стойку, заходя внутрь. Наклоняется к маленькому холодильнику. — С чего начнём? — деловито ‎спрашивает он, возвращаясь на своё место с двумя новыми бутылками.‎       ‎— Не возражаешь, если я запишу нашу беседу на диктофон? ‎ — предлагает Ронан, ‎выуживая из кармана джинсов смартфон. ‎       ‎— Без проблем, — Лукас откупоривает обе бутылки разом, ловко скрещивает крышки, и ‎опускает одну из них рядом с Ронаном.‎       — Отлично, — тот пару мгновений колдует над мобильником, затем опускает его ‎на стойку между ними. Поднимает глаза на Лукаса. — Я немного запутался, кто из вас кем ‎кому приходится. Вы тут все то ли друзья, то ли родственники.‎       ‎— Кто именно тебя интересует? ‎       — Например, ты и Макс. Вы — друзья или братья? ‎       ‎— Сводные братья. Его отец женился на моей матери, когда мы были детьми.‎       — Но у вас есть общий младший брат — Лиам, так? ‎       ‎— Почти. Лиам — мой брат.‎ И такой же, как я, сводный Максу.       — Ясно, — Ронан морщит лоб. — Это его ‎называют Волчонком?       — Да, в честь нашего отца, Райнара Бека. — Голос Лукаса не меняется, но ‎я прекрасно знаю, сколько боли скрывается за невозмутимым тоном. — В городе его предпочитали звать Чёрным волком. Много лет ‎назад он был ленсманом и погиб. Несчастный случай. — Лукас всегда ‎избегает разговоров об отце. Странно, что вообще ответил. Наверное, действительно ‎хочет заслужить доверие Ронана, только тот вряд ли оценит такую откровенность. Он ведь ‎даже понятия не имеет, как сложно Лукасу об этом говорить. — Во Флёдстене любят ‎раздавать прозвища направо и налево.‎       ‎— Я заметил, — усмехается Ронан. — До сих пор колбасит от заразы.‎       ‎— Можешь звать ‎Куколкой.‎       ‎— О! Определённо лучше.‎       ‎— Скажи это Лоренсену. Вдруг у тебя получится его переубедить. У нас со Свеном не вышло. ‎Хотя в отношении сестёр Лоренсен принял сторону Добряка. Так зовут у нас ‎отца Стэфф, — поясняет Лукас. — С его лёгкой руки она — Куколка, Дениз — Кнопка, а Эрика — Умница.‎       ‎— А тебе какое досталось? ‎       — Мне повезло меньше. Видимо, не заслужил. ‎Хотя теперь, — добавляет он с коротким смешком: — Кто знает, какой-нибудь Лукас-‎Потрошитель. С них станется.       — Ваши родители ведь дружили? ‎       — В основном отцы. — В ‎отличие от Ронана Лукас продолжает ‎опустошать бутылку с пивом. — Ещё с детства, они вместе учились. Моя мать с ними на одном потоке, а Бенте и Ирмелин на два года младше. После школы переженились, а ‎ещё через год родились мы: я, Лоренсен, Свен и Стеффани.       ‎— Отец Лоренсена был бургомистром, правильно? ‎       — Угу. Роберт-Скала.‎       — Скала — это прозвище? ‎ ‎       ‎— Точно. Наверное, в честь фамилии, — Лукас опускает на стойку полупустую бутылку. — ‎Лоренсен утверждает, что они прямые потомки Уильяма Лоренсена. Знаешь, кто это? ‎       ‎— Геолог и путешественник. Кажется, основатель Королевской Геологической службы ‎Канады, — тоном заправского отличника отвечает Ронан.‎       — Молодец.‎       — У Ирмелин тоже есть? ‎       — Прозвище? ‎       ‎— Ага.‎       — Есть, — Лукас кивает. — Во Флёдстене по негласной традиции его получает ‎каждый бургомистр. Ирмелин досталось самое почётное из тех, что я знаю — Первая дама. ‎Красивей только у матери Лоренсена — Миледи.‎       — Она тоже была бургомистром?       — Нет. Но супругам перепадает. Порой — буквально.‎       Я невольно улыбаюсь, догадываясь, что собирается рассказать Лукас: ‎       ‎— Тебе вот «зараза» не понравилась, а представь прозвище «Стояк»? ‎       — Серьёзно? — Ронан удивлённо вскидывает брови.‎       ‎— Более чем. Он был последним бургомистром до Ирмелин. Его жене тоже не повезло.‎       — Боюсь спрашивать.‎       — Шлюшка Рикке. Между прочим, вполне заслуженно.‎       ‎— Шаловливое прошлое?       — Кто-то застукал её в машине с пасынком, — усмехается Лукас. — Фотографии попали в газету, и началось. ‎Потом всплыла история про связи с несовершеннолетними её мужа.       — Бургомистра?       — Ага. Ну и ‎понеслось. В итоге он отделался отставкой. И разводом. Ах да, ещё переездом в глушь подальше от правосудия.‎       ‎— Стефф рассказала мне, — переставая смеяться, произносит Ронан, — про аварию, в которой погибли родители Лоренсена.‎       ‎— Эм-м, — невнятно мычит Лукас. Вряд ли ему хочется говорить об этом.‎       — Я всё думаю, каково пришлось бедняге. Даже не верится, что он так легко ‎вас простил.‎       Я сжимаюсь. Угадываю раньше, чем слышу, как меняется тон Лукаса.       ‎— С чего ты взял, что кому-то из нас было легко?       На миг кажется, словно вся комната или этаж ‎обледенели, а на стенах вот-вот появится иней. Если дыхнуть — изо рта ‎обязательно повалит пар, как в мороз. ‎       Ронан ничего то ли не замечает, то ли искусно делает вид.‎       ‎— Вы же остались близкими друзьями. Сегодня, например. Лоренсен вас ждал, ‎забрал из участка, привёз к себе. Возился со всеми, поил, кормил. Да, считай, всю ‎семью Стефф приютил у себя. Даже меня, нахлебника, — тараторит он. — А я ему ‎вообще никто. Подумаешь, приятель Стефф. Лгун, который притворялся женихом. И, ‎тем не менее, он и мне предложил пожить у себя. Даже джип свой готов одолжить на ‎время.‎       Лукас, не шелохнувшись, слушает. Выдерживает паузу, холодно роняет: ‎       ‎— В этом весь Лоренсен. Но это не означает, что тогда ему было легко.‎       …Стеффани и Лоренсен забрались на верхнюю перекладину моста и теперь молча стоят, взявшись за руки и глядя вниз. Под ними, метрах в двадцати, гудит по-весеннему шумная Атабаска. Избавившись от ледяных оков, река ожила, разлилась и проглотила даже огромные прибрежные валуны. Холодная мутная вода, не ведая страха, бурным, пенистым потоком несётся вперёд, готовая смести на своём пути любые преграды.       Стеффани больше не боится. Умирать ведь совсем не страшно. Жить так, как сейчас, пугает сильнее. И если Лоренсен захочет… Если только попросит. Она прыгнет. Заслужила.       Всё вдруг сделалось очень простым. Понятным. Один лишь шаг, несколько секунд полёта с замирающим сердцем и конец — их подхватит, как щепки, закрутит, задавит мощью. Беспощадное половодье навсегда избавит от всех вопросов, от чувства вины, от любых «если».       Жаль всё-таки, что она тоже не погибла в аварии. Это было бы справедливо.       За спиной пронзительно визжат тормоза.       — Стефф! — доносится следом вопль брата. Стеффани с Лоренсеном, не сговариваясь, синхронно оборачиваются. — Не смей! — Свен, оставив машину посреди моста, уже бежит к ним. — Не смейте! Оба! — Он хватает за толстовки и с силой тащит на себя, вынуждая спрыгнуть на асфальт. — Вы!.. Вы что?.. Вы совсем охренели?!       — Свен, Свен, спокойно. Всё хорошо, друг. Мы в порядке, видишь? — Лоренсен похлопывает его по плечу, но брат, кажется, ничего не слышит.       — Это не выход! Так нельзя! — продолжает орать он, вцепившись в одежду, как клещ. В покрасневших от недосыпа глазах застыл испуг, непричёсанные волосы нелепо торчат в разные стороны. А на шее отчётливо виднеется засос. — Самоубийство — не выход, ясно вам?!       — Ты решил, что мы…       — А что выход, Свен?! — Стеффани перебивает Лоренсена. Со злостью ударяет брата по руке, пытаясь вырваться. — Что?! Притащить в дом шлюху, напиться и забыться сном?! Это по-твоему выход, да?!       — Эта шлюха — твоя лучшая подруга!       — Была! До того, как собралась переспать с твоим другом! А теперь раздвинула ноги и для тебя! У фрёкен Похоть акция! Два плюс один? Или даю за еду?!       — Прекрати! Ты не знаешь всего! Ты…       — Зато ты у нас всё знаешь! Решил заделаться в её адвокаты?!       — Стефф, да пойми ты! Я не оправдываю Микаэлу.       — Конечно не оправдываешь! Ты её трахаешь, как похотливый козёл, и получаешь удовольствие! Тебе плевать, что я видеть её не могу! Что одно только имя выводит меня из себя! Я пытаюсь забыть, что случилось здесь. Пытаюсь жить дальше, а ты берёшь и приводишь её в наш дом! Тебе насрать на всех! На меня, на него, — она кивает на Лоренсена, — на Лукаса! Во всей Вселенной существуют только ты и твои хотелки!       — То есть теперь я во всём виноват?! — Свен отпускает наконец-то толстовки. Отступает назад, гневно сверкая глазами. — Ты ведёшь себя, как истеричка, Стефф! Никого не слушаешь, делаешь дурацкие выводы, орёшь, обвиняешь, а потом… — брат осекается, но слишком поздно. Я прекрасно поняла, что он собирался сказать.       — А потом выскакиваю на шоссе и убиваю людей! Вот такая у тебя идиотка-сестра!       Не поспоришь, она ведь думает так же. Но от этого только больнее. Можно обвинять Микаэлу во всех смертных грехах до скончания века, но себя не обманешь: по-настоящему Стеффани злится на неё только из-за поцелуя с Лукасом. Всё остальное сделала она сама. Ревнивая истеричка, а теперь ещё и убийца.       Брат виновато опускает глаза.       — Я не это имел в виду, Стеффи.       — Не ври! Это! Именно это! И знаешь, что? Ты прав. Вы все правы! Его родители погибли из-за меня! Только из-за меня! Потому что я — ревнивая истеричка и!.. — Захлёбываюсь криком и всё равно продолжает орать Стеффани: — Вы мо-лчи-те, ж-ж… Жа-але-ете ме-ня… Вы…       Она замолкает, услышав нервный смех. Перехватывает испуганный взгляд брата и в недоумении смотрит на друга.       А Лоренсен вытирает слезящиеся глаза, пытается что-то сказать, но из-за смеха не получается. И он продолжает громко хохотать.       — Вы… себя… со стороны…       — Ты в порядке? — с неподдельным беспокойством спрашивает Свен. Пытается подхватить его под руку, видимо, собираясь отвести к машине, но Лоренсен небрежно отмахивается. Зато хотя бы перестаёт сотрясаться от жуткого, неестественного хохота.       — Вы правда думаете, это сейчас важно? — продолжая по-дурацки улыбаться, хрипло говорит он.       — Что важно? — в один голос уточняют они.       — Кто виноват в аварии.       Стеффани с опаской соглашается.       — Серьёзно? — Пугающая, нелепая улыбка на лице Лоренсена сменяется неподдельным удивлением. — Зря. На самом деле это не имеет никакого значения. Сама подумай, зараза. Допустим, во всём виновата ты. Или Лукас. Или Микаэла. Или вы все вместе взятые. И что? Даже если вы дружно сиганёте в реку с моста или наглотаетесь снотворного, что изменится? Разве это вернёт моих родителей? Нет. Но тогда я потеряю вас, а вы — единственное, что у меня осталось. Вы — моя семья.       — Но…       — Не спорь. У тебя есть Свен, — он кивком показывает на брата, — Лукас, сёстры, родители. У меня кроме вас — никого. Без вас я сдохну, понимаешь? А я хочу жить, что бы ты, — Лоренсен переводит взгляд на Свена, — себе ни придумал.       — Поэтому решил заняться воздушной акробатикой с моей сестрой?       — Отличный способ проветрить мозги. Скажи, зараз? — подмигивает Лоренсен.       Стефф предпочитает промолчать, всё ещё пытаясь осмыслить его слова.       — Микаэла разбудила меня и сказала, что вы ушли на пробежку, — словно оправдываясь, объясняет брат. — Я подумал, что это странно. Пытался до вас дозвониться, но вы были вне зоны доступа. Тогда я поехал вас искать, а когда увидел на мосту…       — Решил, что я настолько идиот, что собираюсь убиться прямо здесь, а заодно прихватить твою сестрёнку с собой на очную ставку с родителями, — заканчивает за него Лоренсен. Прячет руки в широкие карманы толстовки. — Свен-истеричка. А Люнге — трепло. Пошли домой, холодно.       — Он же не врёт?.. Вы не собирались прыгать? — тихо спрашивает брат, когда Лоренсен направляется к машине.       Если и собирались, это не имеет больше значения. Вряд ли Лоренсен когда-нибудь признается, о чём он думал в тот момент, когда стоял на перекладине и смотрел в воду.       — Ему понадобится время пережить и смириться. Нам всем.       — В смысле? — мрачнеет Свен. — Он что-то говорил тебе, пока вы… Вы правда, что ли, бегали?       — Ага. Бегали.       — Думаешь, он уже в норме?       — Зависит от того, что ты считаешь нормой, — пожимает плечами Стефф. — Помнишь, какой сегодня день?       — Третье апреля, а что?       — День рождения его матери. — Она со злостью пинает камешек с моста в реку. — Лоренсен должен нас ненавидеть. Ну или хотя бы меня.       — Не говори ерунды. Лоренсен тебя обожает.       — Я убила его родителей.       — Прекрати! Ты никого не убивала, Стефф.       — Да? А кто тогда? Кто-то ведь виноват.       — Не ты.       — А кто, Свен? — Стефф поднимает на него взгляд. — Лукас? Микаэла? Провидение? Скажи ещё, что тоже думаешь, как Лоренсен.       — Не думаю. Но ты моя сестра. Я всегда буду тебя защищать, пусть это последнее, что я сделаю в этой жизни.       Она невольно закатывает глаза:       — Ты будешь самым пафосным адвокатом в Скрелингланде.       — А ты сейчас похожа на побитого спаниеля Микаэлы. Но я всё равно тебя люблю. Так что мой выбор очевиден.       — Угу. Поэтому ты спишь с ней?       — Я сплю с ней потому… — На лице брата появляется смущённая улыбка. — Кажется, её я тоже люблю…       — Стефф! Стефф, ну же! — откуда-то сверху раздаётся требовательный и ‎одновременно обеспокоенный голос Лукаса. Чьи-то цепкие пальцы больно сжимают ‎плечи, не сильно встряхивая. Через миг я прихожу в себя и могу разглядеть лицо Лукаса. — Как ты тут оказалась?.. Давно? Ты же спала, — сбивчиво бормочет он, опускаясь на ступеньки передо мной. — Почему ты плачешь? Ну, не плачь, ‎пожалуйста. Родная моя, только не плачь. Что случилось? ‎       Поднимаю глаза, замечаю за его спиной встревоженное лицо Ронана. ‎Перевожу взгляд на Лукаса. Плачу громче, сама не понимая, почему. Шумно, навзрыд. Утыкаюсь лицом в футболку Лукаса, обхватываю его, как маленький ребёнок, за шею, громко ‎всхлипываю и судорожно хватаю ртом воздух.‎       ‎Сердце сжимается в малюсенькую точку, растворяется в ‎беспричинном, жгучем, непреодолимом отчаянии под тяжестью горя и боли, ‎объяснить которые я не в силах.

***

      Даже не верится, что пару часов назад над нами бесновалась настоящая ‎летняя ‎буря. ‎Однако гроза давно стихла и убралась вместе с ветром далеко в ‎горы. Бархатное небо чуть посветлело и теперь искрится в призрачном ‎желтоватом свете луны сотней ярких звёзд. Ночной воздух бодрит свежестью и ‎ароматом влажного леса, но холода не ощущается. Может, потому что мы с ‎Лоренсеном сидим рядышком на двухместных качелях на крыльце около ‎входной ‎двери, накрывшись одним на двоих мягким пледом. Разговариваем, ‎вспоминаем.       ‎‎— Знаешь, тогда, на мосту, когда ты пришёл в себя, я была уверена, что ты собираешься мне что-нибудь сделать. ‎Наказать. Или покарать. Поэтому ‎позвал на пробежку.‎       — Покарать? — с усмешкой переспрашивает Лоренсен. — Неужели правда так ‎думала? — Я киваю, и он сильнее притягивает к себе. — Вот дурная! Но всё ‎равно ведь пошла со мной, а? ‎       ‎— Я считала, что это справедливо. Что я заслужила, — утыкаюсь лбом в ‎его плечо. Вдыхаю такой знакомый и давно ставший родным запах. — Когда мы ‎добежали до моста, где… — рассказывать об этом даже спустя столько лет до ‎невозможного сложно. Голос срывается, слёзы сами собой наворачиваются на ‎глаза, а в горле встаёт предательский ком. — Где всё случилось. Помнишь, ты ‎тогда остановился, очень долго смотрел вниз, а потом попросил меня залезть с ‎тобой на перила? — Я заглядываю ему в лицо.‎       — Конечно помню, — кивает он.‎       — Я подумала, что ты предложишь прыгнуть. И прыгнула бы, если бы ты ‎попросил.‎       — Не сомневаюсь, — глухо отзывается Лоренсен. — Но я даже не думал об этом в тот момент. Смотрел на бурлящую внизу ‎реку и пытался представить, смогли бы они выжить, случись всё сейчас. В ‎смысле тогда, а не на полтора месяца раньше, когда Атабаска даже не успела ‎толком оттаять. — Он молчит и вдруг смеётся, глядя на меня: — Зараза, а ‎знаешь, ты ведь всегда ошибаешься в людях. Всегда думаешь о нас хуже, чем ‎мы есть. Даже о тех, кого знаешь и любишь.‎       ‎— Неправда. Не всегда.‎       — Да ну? — Лоренсен насмешливо вскидывает брови. — Есть примеры? ‎       — Да. Микаэла. Я не предполагала, что она способна… на такое. ‎В юности. Да и сейчас тоже. Вся эта история с её ребёнком, — ‎многозначительно замолкаю. — Ей всегда удавалось побить личный рекорд мерзости.‎       — Да-а-а, — протягивает он. — Люнге умела удивлять. У неё был ‎настоящий талант на подлянки.‎       — И всё же ты её простил. Хотя терпеть не мог.‎       — Это ещё мягко сказано, — признаёт Лоренсен. — У нас с Люнге с детства не ‎сложилось. Но сначала она была твоей подругой, потом — девушкой Свена. Мне ‎оставалось сосредоточиться на хорошем, что в ней видели вы.‎       — У тебя отлично получалось.       — Благодаря твоему брату. Уж не знаю, как ему это удавалось, — друг едва ‎заметно пожимает плечами.‎       Несколько секунд мы молчим.‎       — Думаешь, Микаэлу убили из-за Свена? — решаюсь спросить я.‎       — Вероятно. Если нож, правда, тот же. А может, не из-за него, но по той же ‎причине. Учитывая, как убили, полагаю, кто-то их сильно ненавидел. Обоих, — ‎он вздыхает, глядя на небо. Добавляет, хмурясь: — Что в отношении Люнге вовсе ‎не удивительно. Она умела напакостить. Но Свена за что? Не представляю.       ‎— А вдруг это меня?..‎       ‎— Тебя — что?.. — Лоренсен оборачивается, пытливо вглядываясь в моё ‎лицо.‎       — Хотели убить. Но перепутали с Микаэлой. Мы ведь похожи. Фигура, цвет волос. Сегодня ‎особенно: одинаковые платья, причёски.‎       — Что?! — кривится он. — Вот только не неси ерунду! Похожи они, — ‎скептически хмыкает. — Ты-то здесь причём? Никто до вчерашнего дня даже не ‎был уверен, что ты вообще явишься на свадьбу.‎       — Но явилась же! ‎       — В последний момент. А такое убийство на экспромт не похоже, — он ‎хмурится, задумчиво разглядывая макушки елей. — Кто-то всё продумал и ‎рассчитал заранее. Не удивлюсь, если и правда собирались подставить Лукаса, ‎но ты приехала, и убийце пришлось чуток импровизировать, — Лоренсен снова ‎смотрит на меня. — Потому и прислали тебе ту запись. С Микаэлой.‎       — Так ты уже знаешь? ‎       ‎— Лукас рассказал. Я ‎с ним согласен.‎       ‎— В чём? ‎       — Что Люнге сама эту запись и организовала. Лукас тебе не сказал? ‎       Отрицательно мотаю головой.‎       — В смысле организовала? — Не то чтобы такие мысли не мелькали у меня самой. Например, позавчера на стоянке у бара я ни ‎секунды не сомневалась, что видео — дело рук бывшей подруги. — Считаешь, что ‎это Микаэла прислала мне запись?       Лоренсен отвечает не сразу. ‎       — Ну, может, передать телефон с видяшкой на девичнике — не её идея. Но ‎саму запись сделала точно она.‎       ‎— Микаэла уверяла меня, что нет. Очень убедительно, кстати.‎       — Ага. Это Люнге умее… ла, — горько усмехается Лоренсен. — Очень убедительно ‎врать.‎       — Допустим, но объясни, зачем тогда она сразу рассказала про запись ‎Лукасу? В смысле, про нас. Что я всё видела и обвинила её? — Я сама не ‎могу понять, почему так отчаянно цепляюсь за слабую надежду, что Микаэла ‎сказала мне правду. Не могла же она всегда нам врать. Или могла? Во что ещё ‎вляпалась «подружка»? ‎       ‎— Именно для того, чтобы в её непричастности не усомнились. От ‎противного, чтобы выглядело признанием, а не запоздалыми оправданиями, — ‎парирует Лоренсен. — Люнге не могла знать, кому ты расскажешь про видео, если ‎вообще. И как быстро это дойдёт до Лукаса. А вот про вашу ссору знал весь город ‎сразу.‎       — В чём ‎смысл? Они ведь всё равно разводились. Я не собиралась вмешиваться, и, если ‎бы её не… убили, давно была бы в Торонто. Неужели чтобы тупо сделать мне ‎больно?       ‎Лоренсен как-то странно смотрит на меня.‎       — И что означает этот взгляд?       — Ничего, забудь, — он отворачивается, снова уставившись на звёздное ‎небо. Слишком поспешно, чтобы это выглядело естественно.‎       ‎— Ну! ‎       ‎— Уверена, что хочешь слышать, что я на самом деле думаю? — Лоренсен с ‎усмешкой встречается со мной глазами. — Тебе вряд ли понравится моя версия.‎       ‎— Говори уже.‎       ‎— Ладно. — Он говорит тихо, явно взвешивая каждое слово. — Не ‎удивлюсь, если выяснится, что к смерти Свена Люнге ‎имела самое ‎непосредственное отношение. Знала не только, кто, но и почему его убил. А ‎‎теперь по каким-то причинам встала поперёк горла убийце. ‎И её просто убрали с ‎дороги. Избавились. Пустили в расход. Казнили, если хочешь. Возможных ‎мотивов — великое множество. Люнге ведь никогда не была невинной овечкой. ‎       — Ты думаешь о ней даже хуже, чем я. ‎       ‎— Я не думаю. Я анализирую. Чересчур многое ведёт к Люнге, включая эту ‎запись. Сама подумай, кто мог в доме Лукаса поставить скрытую камеру? Да ещё в ‎нужном месте в нужное время. Прямо в десяточку! В такие совпадения я никогда ‎не поверю, — Лоренсен многозначительно хмыкает. — Я говорил об этом с Лукасом. Он ‎сам не знал, что случится в тот вечер, как далеко сможет зайти. Никому о своих планах не сообщал. Уверяет, что в доме, кроме родных, никого не ‎было уже давно. Сантехники к нему не ходят, сам всегда всё чинит. Кто ещё мог? ‎Макс? Лиам? Решили последить за братом и случайно попали на компромат? ‎Пф-ф!       В его рассуждениях есть смысл. Особенно, если вспомнить, ‎что Микаэла собиралась навязать чужого ребёнка Лукасу. Как раз эта часть ‎признаний «подружки» на свадьбе выглядит логично и правдоподобно, а заодно ‎объясняет остальное. Наверняка Микаэла позаботилась на случай, если Лукас ‎легко не купится и будет отрицать их связь. А поскольку анализ на отцовство в ‎данном случае — не вариант, то побеспокоилась о более прозаичных ‎доказательствах сексуального контакта. Старая добрая видеозапись, которая и не ‎понадобилась вовсе, чтобы выскочить замуж. Зато сейчас пригодилась для других ‎целей, чего бы Микаэла ни добивалась. Эта часть тоже выглядит логично, ‎учитывая, когда и куда прислали мобильник с видео.‎       — Я тебе больше скажу, зараза. Меня вряд ли удивит, если ‎именно Люнге имел в виду Свен, когда пытался предупредить тебя в больнице, но ‎не успел. А вся эта предсмертная речь умирающей — не ‎больше, чем притворство. Или она, наконец, осознала, что натворила, и таким ‎образом пыталась загладить вину. Кстати, ты запомнила посыльного? Смогла бы ‎его узнать, если бы увидела?       — Да, наверное. — У меня ‎всегда была плохая память на лица, не то, что у Свена. — Вообще-то я его не разглядывала. В ‎смысле, только на тело посмотрела.‎ Я же думала, он — стриптизёр.‎       Лоренсен пару секунд буравит меня пристальным взглядом, потом ‎громко смеётся.‎       ‎— Что ты ржёшь?       — Что ты мечтала о стриптизе, а получила порнушку с Лукасом в главной роли.‎       ‎— Не смешно. ‎Ты говорил о своих подозрениях Лукасу?       — Пока нет. И тебе не советую, — отвечает он, доставая из кармана толстовки ‎пачку сигарет. Медленно, с наслаждением закуривает. — Слишком рано, — тихо ‎добавляет, выпуская к небу прозрачную струйку дыма. — Ты же его знаешь. Лукас ‎должен всё тщательно переварить и отрыгнуть. Пусть пламя само разгорится. ‎Поленья ‎в костёр будем подбрасывать потом. Постепенно. Иначе спалим всё нахрен.‎       — Почему ты не отговорил его от свадьбы? — Сама не ожидала, что это спрошу. — Почему позволил жениться на Микаэле?       — Потому что искренне верил, что это поможет.‎       ‎— Кому поможет? ‎       ‎— Лукасу, кому же ещё! Я ведь ‎понятия не имел, почему вы с ним расстались. — Лоренсен продолжает гораздо тише: — Вы оба молчали, а сам я о ‎настоящей причине никогда бы не догадался, — он бросает на меня выразительный ‎взгляд, затягиваясь сигаретой. — То, что мельком упомянул Лукас, подтверждало ‎мою теорию. Тебе надоело, ты уехала, начала новую жизнь. А он — не может. Ни ‎тебя забыть, ни новую жизнь начать. Вот я и решил, что ‎если он взглянет на всё иначе, ‎избавится от зависимости тобой. Освободится, что ли. Ты не поверишь, ‎но мне казалось, так лучше для всех. Что в каком-то смысле я его даже ‎спасаю, не отговаривая от свадьбы.‎       — Из тебя хреновый спаситель, Лоренсен, — ухмыляюсь я.‎ Но верю каждому его слову и ни капли не сомневаюсь, что всё сказанное сейчас — правда.       — Согласен, — признаёт он. — Но всё же трахнуть Люнге и сделать ей ребёнка — вовсе не моя ‎гениальная идея. Я не предполагал, что у Лукаса так всё запущено. Вы вообще ‎оба!.. Два дебила! Не знаю, кто из вас дурнее.‎       ‎— Из нас дурнее только ты, — несильно ударяю его кулаком в плечо. — ‎Меня ты тоже спасал, да? Тогда в Сиатле, когда мы с тобой проснулись. Это же ‎надо было додуматься! ‎       — Сама виновата, — Лоренсен дурашливо кривляется, строя мне рожи. — ‎Не фиг было от меня шарахаться! Вскочила, замоталась в одеяло. Как стыдливая ‎монашка, честное слово. Спасибо, полицию не вызвала. А ведь первая полезла ко мне ‎целоваться. Я всё помню, — он шутливо грозит мне пальцем.‎       ‎— Да ладно! Между прочим, это был невинный братский поцелуй. — ‎В отличие от Лоренсена, события того вечера я помню ‎довольно смутно. Но в одном он прав — я первая начала, причём оба раза. — ‎В смысле, сестринский. Или как это там правильно называется.       — Это называется «зараза нажралась с горя и пустилась во все тяжкие», — ‎улыбается он. — Обещаю не рассказывать Лукасу подробности даже под пыткой. ‎Прощаешь?       — А ты меня? ‎       — Иди уже сюда, дурная! — Лоренсен ловко перехватывает тлеющую сигарету в ‎левую руку, а правой притягивает меня к себе.‎       ‎— Думаешь, мы справимся?       ‎— Конечно, справимся, Стефф. А как иначе? Назад нам нельзя. Остаётся только вперёд. Мы ведь ‎и не с таким справлялись. Тем более, вместе.‎       — Уверен? ‎       — Да ты посмотри на нас. Сидим ‎в ночи в обнимку, вспоминаем наш неудачный секс, пока твой старый-‎новый жених общается тет-а-тет с твоим же липовым женихом. Мы же ‎сумасшедшие. Кто нас таких одолеет? ‎       ‎— Ты всё-таки прелесть! — Благодарно ‎целую Лоренсена в щёку, прижимаюсь к его плечу и чувствую ‎ответное объятие. ‎— Спасибо, что всех приютил.       Доносится шум открывающейся двери и следом — родной, любимый ‎голос:       ‎—‎ Эй, вы, не надоело обниматься? — с наигранным возмущением ‎бросает нам Лукас. В несколько шагов оказывается рядом. — Может, снимете ‎себе номер, бесстыдники?       Он втискивается на качели сбоку от меня так, что я ‎оказываюсь зажата между ним и Лоренсеном.‎ Не сговариваясь, мы втроём смеёмся. Только появившийся на крыльце ‎Ронан хмурится и поочерёдно разглядывает наши лица, и нам становится смешнее.       — Вы странные, знаете? — выносит он вердикт. — Но именно этим нравитесь ‎мне.‎       — Поздравляю. Вот теперь ты точно вляпался, — заявляет ‎Лоренсен. ‎       — Слушайте, вы вообще спать собираетесь? — Только ‎сейчас осознаю, который час. Вскакиваю с качелей. — Что? — Чувствую на ‎себе выразительные взгляды и передёргиваю плечами: — У нас нет целой ночи. ‎Скоро рассветёт.‎       Всё-таки хорошо, что своей истерикой я разбудила Лоренсена. И что Лукас ‎отправил нас ‎вдвоём разбираться на улицу. Пусть жизнь проще не стала, но мы ‎откровенно ‎поговорили, и сразу вернулись позабытые спокойствие и уверенность, ‎которых так не ‎хватало. Теперь я точно знаю, что не одна. У меня есть верные ‎друзья, семья и, ‎конечно, Лукас, который по-прежнему меня любит.       Лоренсен прав. ‎Вместе мы обязательно сможем найти ‎нужные ответы. ‎Когда-нибудь.