Карнавал сомнений

      Снаружи беснуется непогода. Буянит неугомонный ветер, неистово ‎‎обрушиваясь на мохнатые ели, но раз за ‎разом терпит поражение — девственный лес, ‎‎обступивший плотной высокой стеной ‎охотничий домик, давно привык к капризам ‎‎природы и стойко сносит удары. Безжалостно хлещет дождь, продолжая барабанить ‎‎по крыше и стёклам, и заливает двор ‎с террасой. ‎Чёрное с проседью из тяжёлых, ‎‎неуклюжих туч небо то и дело вспыхивает, раздираемое на части яркими, рваными ‎‎молниями, а потом гремит, постепенно затихая — до очередного ‎‎оглушительного раската грома. ‎       Внутри, наоборот, тепло и уютно. Мягкий электрический свет струится из ‎‎резных деревянных панно на стенах, превращая гостиную в удобный островок ‎‎посреди бушующего океана, где нашлось место для нас всех. Вкусно пахнет едой, а ‎‎вместительный деревянный журнальный столик ‎‎соблазнительно манит расставленными на нём блюдами. ‎       Лукас с Лоренсеном ‎постарались на славу — к привезённым смёрребродам и купленной ‎‎Максом и Эрике ‎римской пицце с ветчиной добавились скаллога с курицей, овощной салат, ‎‎тыквенный суп-пюре и ‎даже панированный хрустящий картофель, но я ‎‎понимаю, что если проглочу хотя бы ещё ‎кусочек, просто лопну.       Впрочем, не я одна. За ‎‎долгий, нервный день, когда вместо ‎фуршета получили убийство, а на десерт — ‎‎допрос, все ужасно проголодались, ‎поэтому жадно и с азартом накинулись ‎‎на долгожданный ужин. Теперь же, когда желудки забиты вкусной едой, мы все ‎‎лениво ковыряемся в тарелках.       Наше сборище выглядит естественно. Почти. Потому что вряд ли кому-то удалось ‎‎‎хотя бы на секунду забыть, почему мы оказались здесь и сейчас.‎       Ронан, переодевшись в голубые джинсы и красную футболку с принтом ‎‎симпатичного озорного лося, купленную, кажется, ещё в Квебеке, сидит в кресле и ‎‎неспешно потягивает пиво прямо из банки. Макс, как и Эрика, в тёмно-синем ‎‎спортивном костюме из тех, что обычно продают в гипермаркетах и на заправках, ‎‎расположился с сестрой на широком мягком диване. Справа от них на таком же ‎‎диванчике, только двухместном, развалился Лоренсен с уютно устроившейся на его ‎‎коленях Дениз. ‎       На первый взгляд эта парочка ведёт себя непринуждённо, ‎‎видимо, осознав, что притворяться больше нет смысла. И я невольно ловлю ‎‎себя на мысли, что вместе они смотрятся довольно гармонично, несмотря на ‎‎тринадцать лет разницы. Подтянутый, накачанный Лоренсен в потрёпанных светлых ‎‎джинсах и голубом трикотажном свитере с капюшоном выглядит гораздо моложе, напоминая ‎‎себя-студента, но никак не успешного предпринимателя-владельца половины Флёдстена и окрестностей. У Дениз зато куда-то напрочь испарились присущие ей ‎‎инфальтильность и бравада. ‎       В отличие от меня с Эрикой младшая сестра внешне мало напоминает родителей. Такая же, как у ‎‎отца, родинка на правой лопатке в форме сердечка — вот, пожалуй, единственное ‎‎физическое сходство. Да и характером не похожа ни на кого из семьи, вобрав в себя ‎‎по капле от каждого. От матери взяла врождённую властность, от Эрики и отца — ‎‎настойчивость и упорство, от Свена — проницательность и потрясающую память на ‎‎лица. А от меня по иронии судьбы — то, что вряд ли считается ‎‎достоинством: взрывной темперамент и жгучую ревность. И очень хочется ‎‎надеяться, что Дениз всё же не в курсе моих похождений с Лоренсеном в Сиатле. К гадалке ходить не надо, и так ясно, как Дениз отреагирует, если узнает ‎‎про наш пьяный сексуальный опыт. А уж какие мысли навсегда поселятся в ‎‎очаровательной головке, я могу представить, не напрягая воображение. ‎‎Достаточно вспомнить собственные семнадцать. Придётся провести с Лоренсеном ‎‎объяснительную беседу, в противном случае его простодушная прямота обойдётся ‎‎нам обоим слишком дорого. ‎       Мы с Лукасом, по негласно воскрешённой из небытия традиции, сидим ‎‎рядышком на раскиданных прямо на полу диванных подушках — между Ронаном и Максом, напротив Дениз и Лоренсена. ‎       Не хватает только ‎‎Лиама. Макс заверил, что тот хоть и вынужден сейчас держать дистанцию, всё ‎‎равно на нашей стороне. Что они успели перекинуться парой слов, и что Лиам ни минуты не сомневается в нашей с Лукасом непричастности к убийству ‎‎Микаэлы. А значит, сделает всё возможное, чтобы оградить нас от ‎‎последствий, если Бекка Кадот окончательно слетит с катушек и устроит «охоту ‎‎на ведьм». ‎       Лукас и остальные в этом не сомневаются. Я тоже, но бесит сама ‎‎мысль, что из-за меня Лиаму придётся рисковать карьерой и репутацией, не ‎‎говоря о том, чем может обернуться так называемая «самодеятельность» ‎‎сержанта Бека. Бедный. Вот уж кому не позавидуешь! Мало того, что Лиаму приходится ‎‎расследовать убийство невестки на свадьбе сводного брата под чётким руководством ‎‎её же любовника, так ещё в списке главных подозреваемых — родной брат и его бывшая. ‎‎Вдобавок любимая девушка совсем недавно ушла к его лучшему другу, пусть об этом Лиам ещё не знает.‎       Наша с ним разница в ‎‎шесть лет казалась в детстве огромной, но после окончания университета почти ‎‎стёрлась. И всё же Лиам подсознательно очень долго оставался для меня перепуганным ‎‎насмерть трёхлетним ребенком, чьё ледяное худенькое тельце я пыталась согреть ‎‎собственным теплом, пока Свен с Лоренсеном не привели на помощь взрослых. А теперь… Теперь очень многое в наших жизнях изменилось, но, как оказалось, старые ‎‎инстинкты по-прежнему живы.       Стоило мне сблизиться с Лукасом, как я, повинуясь многолетней привычке, снова бросаюсь опекать его ‎‎младшего брата. А потому должна найти способ выйти из сложившегося положения ‎‎так, чтобы Лиаму не пришлось подставляться из-за нас, пусть сейчас я даже приблизительно не ‎‎представляю, как заставить мать отозвать своего «пса».       Если Лоренсен прав, а скорее ‎‎всего так и есть — в таких делах он разбирается, как никто, — то стоит мне рассказать ‎‎родителям про последние слова Свена, как мама ухватится за них похлеще добермана, и ‎‎вот тогда братьям Бек точно не поздоровится. ‎Она недолюбливала Лукаса с той самой аварии, когда погибли ‎‎Бенте и Роберт. Ей нужны были виноватые. Я бы не удивилась, если бы узнала, что мама пыталась надавить на ‎‎ленсмана: Ирмелин Тёгерсен потеряла лучших друзей и едва не осталась без дочери. Однако заключение ‎‎дорожной полиции определяло случившееся, как несчастный случай. А обвинять Провидение или судьбу — занятие неблагодарное. И бесполезное.       К ‎‎неудовольствию матери, которой в отличие от Лоренсена срочно требовался «козёл отпущения», ‎‎Лукас не нарушил правила. Он даже оставил включёнными фары и задние ‎‎фонари, чтобы нас смогли заметить издалека. А вот Роберт согласно данным экспертизы превысил разрешённую скорость, что само по ‎‎себе опасно, не говоря о том, что шёл ливень, а впереди находился узкий мост. ‎‎       Только всё это не вписывалось в картину, которую нарисовала мама. Ей было плевать ‎‎на какие-то бумажки, и на то, что каждый из нас уже заочно считал себя «убийцей» ‎‎Лоренсенов, поэтому она негласно объявила Лукаса главным ‎виновником.       Микаэла тоже ‎попала в список виноватых, но, как ни странно, ей досталось гораздо ‎‎меньше. Может ‎быть, потому что с того самого вечера мы с ней не считались больше подругами и, если бы ‎не ‎Свен, вполне возможно я никогда бы больше даже не заговорила с Микаэлой.       Лукас ‎же с моего «радара» ‎‎не исчез и исчезать не собирается. До сих пор. ‎       Я прекрасно помню, как вела себя мать семнадцать лет назад. Отлично ‎‎представляю, как она отреагирует, если узнает о последних словах Свена, и ‎‎какую «охоту на ведьм» устроит. Именно это — одна из главных, если не самая ‎веская ‎причина, почему я молчала и не решилась признаться родителям сразу же после убийства. ‎Да и ‎сегодня я поступила практически так же, не питая никаких иллюзий о том, что будет, ‎когда моя ‎мать узнает правду. ‎       Можно, конечно, не посвящать её с папой в некоторые детали. Это выход, ‎‎чтобы не сгущать краски и не нагнетать без того раскалённую обстановку. Ронан, ‎Дениз, Лоренсен, Макс и Лиам будут молчать. Но ‎оставалась Эрика, а шансы убедить правдолюбку-‎сестру соврать — плюс-минус ‎невозможность. К тому же, обман с Ронаном ‎и моё возвращение к Лукасу через пять ‎секунд после убийства Микаэлы как-‎то объяснять родителям всё равно придётся. ‎       Я натыкаюсь на внимательный взгляд Лукаса. ‎       ‎— Ты в порядке?       Не успеваю ответить. Небо за окном вспыхивает ‎‎ультрафиолетом, на мгновение выхватывая из темноты белоснежный островок ‎‎террасы, и тут же грохочет. ‎       ‎— Так, дорогие мои. Вы тоже никуда не поедете! — выносит вердикт Лоренсен, обращаясь к Максу с ‎‎сестрой. — Останетесь ночевать у меня. Места всем хватит. ‎       — Вообще-то… — начинает Эрика.‎       ‎— Вообще-то, — продолжает вместо неё Макс, — у нас сегодня первая брачная ночь. ‎‎Или что-то вроде.‎       — Ну, «что-то вроде» сегодня не ‎у вас одних. Без обид, приятель, — Лоренсен с наигранным сожалением разводит руками, глядя ‎на Ронана: — ‎Сегодня здесь будет шумно. Придётся потерпеть.       Чёрт бы его побрал с такой прямотой! ‎Я стыдливо утыкаюсь лбом в спасительное плечо Лукаса.       ‎— Как раз это беспокоит меня меньше всего, — со смешком отзывается Ронан. К ‎‎счастью, он реагирует на происходящее адекватно. — Сегодня ночью я не прочь просто ‎‎выспаться. А вот что будет завтра, меня действительно беспокоит.‎       — Завтра будет новый день, — философски изрекает Лоренсен. ‎       ‎— И, очень надеюсь, будут готовы результаты вскрытия, — нарушает ‎молчание Эрика.‎       ‎— И что? Они всё равно не объяснят, кто и зачем искромсал Микаэлу на ‎‎ленточки, — бурчит Дениз. Всегда, когда сильно нервничает, сестра становится ‎‎грубой и циничной. — Ленсман явится сюда и… опять арестует Стефф. И…‎       ‎— И тогда мы будем решать проблемы по мере поступления, — мягко перебивает ‎‎её Лоренсен. Сильнее обнимает Дениз за талию, прижимая к груди. Ласково чмокает в висок. — ‎‎У овчарки нет повода цепляться к заразе. ‎       ‎— Зато она прицепится к Лукасу, — вздыхаю я. — А когда мама узнает про ‎‎последние слова Свена…‎       ‎— Мама об этом не узнает, Стефф, — с нажимом произносит Эрика, обмениваясь со мной ‎‎выразительным взглядом. — Пока не узнает. ‎       ‎— Но…       Не верится, что сестра сама и ‎‎добровольно предлагает мне пойти на спасительную ложь.       — Ты же говорила, что…‎       — Говорила, — хмуро признаёт Эрика. — Но это было до того, как ‎‎убили Микаэлу, а вас отвезли в участок. ‎       ‎— Ирмелин и Йорен должны узнать правду, — вмешивается Лукас. — Всю правду, Эрика. ‎‎Как раз теперь, когда погибла Микаэла, это может быть важно.       ‎— Фигня! — вносит свою лепту Лоренсен. — По сути Свен не сказал ничего важного. И Микаэла ‎‎не сказала. Они вообще могли бредить. Так ведь, Макс? ‎       ‎— Могли, конечно.       ‎— Вот! А насколько я понял, зараза всё равно не ‎собирается ‎менять показания в полиции.‎       ‎— Не собираюсь! — Встречаюсь взглядом с Ронаном. Судя по ‎‎красноречивому выражению, другу явно есть, что мне сказать, но он молчит. — Я уже говорила. Я не верю ни на секунду, — уверенно продолжаю, ‎обращаясь в основном к Ронану, — что эта информация хоть как-то приблизит полицию ‎к ‎убийце. Зато слишком плодотворная почва для всякого рода домыслов и ‎‎спекуляций. Я знаю маму. Знаю, что она сделает сразу же.‎       ‎— Это неправильно, Стефф, — Лукас нежно дотрагивается до моей руки, сплетая свои пальцы с ‎‎моими. Укоризненно качает головой. — Из-за меня ты снова врёшь, и это плохо. ‎       ‎— Плохо было врать раньше. Тебе, Лоренсену, Эрике. Плохо и неправильно. Я ‎‎должна была рассказать и остаться. Я… ругаю себя, что не сделала этого. Может, это могло спасти Микаэлу. Но вряд ли когда-нибудь узнаю. Теперь я вру не ‎ради тебя, Лукас. — Пожалуй, впервые за ‎последние семь ‎лет я так уверена в том, как и почему поступаю, и что всё это — не ‎‎ошибка, а единственно верный способ получить ответы. — Поймите, я делаю это ‎‎ради брата, ради Микаэлы, ради нас всех! — Пробегаюсь взглядом по хмурым лицам и снова смотрю на Лукаса. — Потому что пока Бекка возится с тобой, ‎‎настоящего убийцу никто искать не станет. А мне нужно, чтобы ‎‎искали! Я хочу, чтобы искали и нашли! Чтобы никто больше не погиб и… — Голос ‎‎предательски дрожит, но я заставляю себя проглотить вставший поперёк горла ‎‎ком. — Я должна знать, кто и почему убил моего брата и Микаэлу. Знать, что нам всем ничего не ‎‎угрожает, и не надо бояться, кто — следующий.‎       ‎— Я согласна с сестрой. Поэтому ни мама, ни полиция ничего не должны узнать. ‎‎Об этом не должны, — тихо, но внятно произносит Эрика. — Ты, — она смотрит на меня, — ‎‎собиралась с утра поговорить с отцом, так? ‎       Я киваю.‎       ‎— Отлично. Первое, что ты сделаешь, когда приедешь к ним — ‎спросишь ‎папу, готов ли он быть твоим адвокатом. Он, естественно, согласится. Тогда ты ‎дашь ему ‎уле и скажешь, что нанимаешь его. С этого момента ему придётся ‎общаться с ‎тобой наедине, сохранив втайне всё, что ты ему расскажешь. Даже от ‎мамы. Он найдёт ‎способ сделать ‎так, чтобы не навредить ни тебе, ни Лукасу.‎       Эрика права. Отец обожал Лукаса и всегда пытался защищать от ‎‎несправедливых нападок матери, правда, в большинстве случаев — не очень ‎‎успешно, больше сглаживая углы и обходя «подводные камни», чем кардинально ‎меняя курс ‎‎«корабля». А когда мы расстались, он сильно переживал, пытался ‎расспрашивать, чтобы ‎понять причины и как-то нас помирить. Наверняка теперь обрадуется, что ‎мы с Лукасом снова вместе. Мама же радоваться не станет.‎       — Макс, ты женился на гении, — одобрительно замечает Ронан, возвращая на ‎‎журнальный столик пиво.‎       ‎— Или на ведьме, — хмыкает Дениз. — Что? — перехватив выразительный взгляд ‎‎Эрики, она пожимает плечами. — Ведьмы — хитрые. Я только это имела в виду.       Все, как по команде, смеются. Что ж, если в подобных обстоятельствах мы ‎‎не утратили чувство юмора и способны шутить, ещё не всё потеряно.       — Тебе, кстати, тоже не помешает обзавестись адвокатом, — Эрика оборачивается к ‎‎Лукасу.‎       Он едва заметно пожимает плечами, широко улыбаясь: ‎       ‎— Предлагаешь тоже дать вашему отцу монетку? ‎       ‎— Лучше мне.‎       — В смысле? — удивлённо восклицает Лукас. — Ты же занималась нашим ‎‎разводом и представляла интересы Микаэлы. ‎       Вот это новость! Любопытно, почему сестра промолчала о ‎‎такой важной детали? Конечно, посвящать в подробности Эрику не ‎стала бы, даже если ‎захотела. Адвокатская тайна и всё такое. Но хотя бы поставить меня в ‎известность о том, ‎что Микаэла и Лукас разводятся, она могла давно. Не просто могла — должна была! Уж мне-то точно не помешало бы узнать, что их брак ‎летит к чертям собачьим. ‎       Открываю рот, чтобы возмутиться, но застываю под пристальным ‎‎взглядом. Лоренсен выразительно мотает головой, явно призывая меня к молчанию. И как ни в чём ни бывало иронично бросает, обращаясь к Лукасу: ‎       ‎— Да соглашайся уже! Где ты ещё найдёшь адвоката-гения, готового ‎‎прикрывать твой зад за туле? ‎       ‎— Не в этом дело. Я просто не хочу создавать проблем. Ещё больше, чем создал. ‎       ‎— Если ты о столкновении интересов, Лукас, то их больше нет. Теперь, когда ‎‎Микаэла… — Эрика шумно и тяжело вздыхает. — Зато я, как никто, в курсе ‎‎ваших отношений. Даже ленсман не сможет обвинить меня в предвзятости. ‎       ‎— А вот мама сможет, — предупреждает Дениз. — И обвинит.       ‎— Ни секунды не сомневаюсь, — улыбается Лукас.‎       ‎— А я даже вижу, как это будет, — ухмыляется следом Лоренсен.‎       — Да тут только Ронан этого не видит, — с сарказмом встреваю я.‎       ‎— Ирмелин я беру на себя, — обещает Макс, обнимая Эрику за плечи. Смотрит на неё с любовью: — Мы теперь муж и жена. Лукас — практически мой брат, ‎‎так что мы одна семья и закономерно, что я попросил тебя помочь. А ты вполне ‎‎справедливо не могла мне отказать, тем более сейчас, когда твоя старшая сестра ‎‎тоже влипла в неприятности. Не говоря о том, что Стефф и Лукас снова вместе.       ‎— О, эта часть вызовет отдельный приступ восторга у мамы, — хихикает ‎‎Дениз.‎       ‎— Зато с Йореном у вас не возникнет проблем. Это важно, особенно, если ‎‎придётся выстраивать совместную линию защиты в суде, — добавляет Макс. — Очень ‎‎надеюсь, что до этого не дойдёт. ‎       ‎— Знаешь, ты и правда гений, — говорю сестре. ‎— Но мне бы не хотелось, ‎‎чтобы из-за нас ты ссорилась с матерью.‎       ‎— Разберусь. Главное, смогу по праву не посвящать её во всё, ‎что я знаю, — ‎успокаивает меня Эрика. — И не придётся врать. Завтра наверняка будут новые ‎детали и какие-‎то новости в расследовании. Ты поговоришь с папой, мы вместе ‎поедем в участок, ‎чтобы ознакомиться с уликами. А дальше ‎будет видно, — ‎философски замечает сестра. — Собака лает, караван ‎идёт. ‎       ‎— Надеюсь, нам в итоге не придётся сражаться, как в фильме «Отряд ‎самоубийц», — ‎произносит Ронан.‎       Я не могу сдержать улыбки. Раз уж он вспомнил про ‎‎аналогии из кино, значит, окончательно пришёл в себя. А вот остальные не сразу ‎‎понимают, что имеет в виду Ронан, поэтому удивлённо таращатся на него, явно ожидая ‎‎пояснений. Которые, естественно, не заставляют себя ждать. ‎       ‎— Вы что? Не слышали? Это же самая классная премьера ‎следующего лета! — он изумлённо вздёргивает брови.       ‎— Я что-то слышала, — подкованной в области мирового кинематографа ‎оказывается ‎только Дениз. — Это про психотерапевта, которая влюбилась в маньяка и стала ‎злодейкой.       — Спасибо большое! — довольно восклицает Ронан, с преувеличенным пафосом ‎‎кланяясь сестре. — Только фильм не только о ней. Там команду злодеев собираются ‎‎выпустить из тюрьмы и отправить на миссию в качестве шанса на искупление их ‎‎вины, но суть в том, что они все должны в итоге погибнуть. Этакие смертники.‎ ‎       ‎— И это напомнило тебе нас, потому что… — Лоренсен ‎многозначительно ‎замолкает.‎       ‎— Меня больше интересует, кто из нас влюбился в маньяка, — улыбаюсь я. — ‎‎Наверное, я. Да, Ронан? ‎       ‎— Тогда я — тот самый маньяк, — подхватывает со смехом Лукас.‎       ‎— Так далеко я не заходил, — хитро улыбается Ронан. — Подумаю и ‎‎обязательно сообщу.‎

***

      Дениз увела Ронана вместе с Эрикой и Максом наверх выбирать ‎‎комнаты. Лукас отправился в кабинет, чтобы ‎‎позвонить матери. Я же вызвалась помочь Лоренсену убрать со стола и привести в ‎‎порядок кухню, а заодно высказать ему наедине то, что вот-вот готово было сорваться с ‎‎моих губ ещё в гостиной. ‎       ‎— Какого черта ты устроил мне пантомиму? — спрашиваю я, аккуратно ‎‎запихивая в посудомоечную машину грязные тарелки.       Лоренсен стоит рядом, стряхивая остатки еды с посуды в мусорный ‎‎бак и подавая её мне. ‎‎       — Ты о чём, зараза? — невозмутимо интересуется он.       — Не притворяйся. Ты, — бросаю на него красноречивый взгляд, — знаешь, о чём.       ‎— И кто сейчас устраивает пантомиму? ‎       ‎— А кто отвечает вопросом на вопрос, чтобы уйти от прямого ответа? ‎       Лоренсен усмехается, встречаясь со мной глазами.‎       — Ты же знаешь… Из меня хреновый воспитатель.       — Хреновый не то слово.       — Вот. А нарываешься, чтобы ‎‎воспитывал. ‎       ‎— Меня уже поздно воспитывать, — пожимаю плечами. — Но ты не сдаёшься. Что же на этот раз я сделала не так?       — Собралась задать дурацкий вопрос и поставить себя в идиотское ‎‎положение. Я тебя остановил. Не благодари.       ‎— Вовсе не дурацкий.‎       ‎— Хорошо, давай обсудим, — смеётся Лоренсен. — Ты сбежала за сотни километров отсюда и не хотела ‎‎ничего слышать про Лукаса. Злилась, даже когда мы просто его упоминали. Но ‎‎тебя почему-то задело, что Эрика не растрепала о его разводе сразу же, как только ты ‎‎объявилась в родном городе. А ещё лучше — гораздо раньше. И ты почти предъявила ‎сестре ‎претензии, хотя за минуту до этого именно она сообразила, как спасти ваши с Лукасом задницы от праведного гнева Ирмелин. Так? Так. Вот я и подумал, что свой лимит тупости ты уже исчерпала, когда ‎‎представила Ронана женихом всей родне и мне в том числе. Поэтому вмешался и уберёг тебя от ‎передозировки. ‎       ‎— Не когда объявилась, а… — Едва не роняю скользкую ‎тарелку на пол. — Не важно. Проехали.       ‎— Ты злишься, потому что я прав, — довольно хмыкает Лоренсен. — Можешь злиться дальше, ‎‎только не доказывай мне, что я ошибаюсь. Я — кто угодно, но не дебил. ‎       ‎— Ладно. Ты прав. — Забираю из его рук хрустальный стакан. — Спасибо конечно, но если бы Эрика мне рассказала...‎       — Ты это сейчас серьёзно? — Он замирает, с неподдельной иронией глядя на меня. — ‎‎Если бы Эрика тебе рассказала?..‎       Злюсь сильнее, потому что прекрасно понимаю намёк, но сдаваться без боя ‎‎и признавать поражение не хочу.       ‎— Знаешь ли, откровенность — далеко не всегда лучшее оружие.‎       ‎— Согласен, — он кивает, передавая мне последний стакан. — Вот поэтому я не ‎‎бежал всем рассказывать про нас с Кнопкой. ‎       ‎— Лучше бы ты не бежал рассказывать Лукасу про Сиатль.‎       ‎— Я… — Лоренсен мрачнеет. — Я не собирался ничего ему говорить. Честно. ‎       ‎— Но потом передумал и рассказал. — Разворачиваюсь к нему с язвительной улыбкой, с силой захлопывая крышку ‎‎посудомоечной машинки. — ‎Жаль, меня не было рядом, чтобы уберечь тебя от передозировки тупости.       — Да не говорил я ничего Лукасу, Стефф! Всё совсем не так было.       — И как же? Просвети.       — Перед отъездом я пришёл к Бекам попрощаться. Мы пили пиво на кухне. ‎Я и ‎Лиам. Просто болтали о всякой ерунде, как всегда. Потом он вдруг попросил совета. Сказал, что ему давно нравится Кнопка, но он никак не решится её пригласить на свидание. Мол, они же столько лет знают друг дружку, выросли ‎вместе и всё такое. А ‎теперь он вдруг предложит ей совсем не дружеский ‎поход в кафе. Как ‎она это воспримет, стоит ли вообще надеяться. А я, клянусь, тогда даже не ‎думал про Кнопку как девушку. Искренне хотел помочь. Ну и... Вспомнил про нас с ‎тобой. Стал ‎убеждать Лиама, что ему стоит попробовать. Максимум, его пошлют подальше. Или он убедится, как мы, что между ними ‎ничего не ‎может быть, что они просто друзья. И проблема решится сама собой. Или же… наоборот. Кнопка согласится и...‎ у них может получиться.       — Ты так ему и сказал?! Привёл нас с тобой в пример? ‎       ‎— Конечно нет! Я говорил абстрактно, не называя имён. А Лукас из комнаты услышал. Понятия не имею как, но он догадался, что речь шла о тебе. ‎‎Потом отвёл меня в сторону и спросил напрямую, и я не смог соврать. Не смог и всё ‎тут! — Лоренсен виновато отводит глаза. — ‎Пришлось признаться, что да, было дело. Я не вдавался в подробности. Не ‎видел смысла. Да он ‎и не просил. Но я не ожидал, что он так тяжело ‎воспримет. Вы же тогда уже бог ‎знает сколько времени, как расстались. Да вообще, вы же...       — Так тяжело?..       ‎— Напьётся, а потом Микаэла. Ну и...       Значит про «непорочное зачатие» ‎Лоренсен ‎тоже в курсе. Впрочем, почему меня это удивляет? Мы с детства ничего друг от ‎друга не ‎скрывали, а здесь наверняка у всех возник вопрос, с какой такой радости Лукас ‎собирается ‎жениться на Микаэле. Интересно, знает ли Лоренсен и про то видео, которое мне ‎прислали на девичнике. ‎       — Зараз, клянусь тебе! Если бы я ‎знал, что в итоге всё так обернётся, я бы ни за что…‎       ‎— Ты бы всё равно не смог ему соврать и рассказал бы правду. А если бы попытался, Лукас бы понял, и было бы ещё хуже. ‎       ‎— Нет, Стефф. Я… — Лоренсен опускает глаза, избегая встречаться со мной ‎‎взглядом. — Я бы сказал ему правду. Как всё было на самом деле. Но я соврал, а потом ‎уже не мог отказаться от своих слов. ‎Лукас бы не поверил. ‎       ‎— Что значит «как всё было на самом деле»? ‎       ‎— Что мы с тобой... — он смущённо, прямо как в детстве, шмыгает носом. По-прежнему глядя в пол, ‎‎еле слышно произносит: — Что ничего не было. Ну, между нами. Ничего не произошло…‎ тогда в Сиатле.       ‎— В смысле не произошло?.. ‎       ‎— Мы не переспали. ‎       ‎— Как не переспали?! — не понимаю. — Я же помню, мы целовались. Потом ‎‎пошли в номер. В лифте и ещё в коридоре. А потом залезли в джакузи. Ты притащил ‎‎шампанское. ‎       ‎— И от него ты вырубилась прямо там, а я кое-как тебя вытащил. Отнёс в ‎‎кровать. И сам уснул рядышком. ‎       ‎— Уснул? То есть… Ты же сказал утром… Ещё предложил на трезвую голову.‎       — Ну, сказал, — с глупой, виноватой улыбкой бормочет Лоренсен. — Потому что идиот. У тебя была такая реакция, когда ты проснулась и увидела меня рядом, что я не ‎‎удержался. Не знаю, что меня задело. Захотелось доказать, что мы тоже можем. Что я ‎‎могу... что не хуже Лукаса. Да не знаю я почему! ‎       Тогда в душевой в Сиатле, когда ‎‎буквально через минуту мы оба почти одновременно осознали, что не можем даже поцеловаться на трезвую голову, я почувствовала облегчение. Это означало, что мы с Лоренсеном по-прежнему близкие друзья, не больше. И это — правильно. А всё, случившееся между нами накануне, я свалила на ‎‎пьяную тоску и временное помутнение рассудка. Оно ровным счётом ничего не значило и ничего не меняло в наших отношениях. Я просто перевернула ‎‎страницу, не задумываясь. Тем более ничего не помнила о той ночи. Абсолютно ‎никаких подробностей. Почти забыла про Сиатль и наше с Лоренсеном пьяное рандеву, пока не увидела запись Лукаса с Микаэлой на девичнике. ‎      А теперь ‎выходит, что и вспоминать-то мне нечего. Что, кроме пьяных, ‎невнятных поцелуев, ‎от которых хотелось смеяться до слёз, а не срывать с Лоренсена одежду и бросаться ‎с ним в постель, ничего не случилось. Но, что ‎ещё хуже, именно из-за них Лукас переспал с ‎Микаэлой, потому что идиот-Лоренсен подтвердил ‎ему то, чего никогда не происходило. Охренеть! ‎       ‎— Ты!.. — Я даже не могу понять, какие чувства обуревают меня в данный момент. Со всей силы бью Лоренсена по ‎‎физиономии, ощущая, как миллионы маленьких иголок впиваются в ‎‎мою ладонь.       ‎— А знаете… Если в моей семье или среди друзей есть ещё кто-то, кого вы ‎заставили поверить, что ‎переспали с ним, — слышу за спиной язвительный ‎голосок младшей сестры, — ‎самое время об этом рассказать.‎

***

      ‎Надо было двинуть Лоренсену ещё раз двадцать. ‎Просто, чтобы выпустить пар: мне, как и матери, нужен «козёл отпущения». Но Лоренсен быстренько ретировался вместе с Дениз, оставив меня на кухне в гордом одиночестве ‎мириться с действительностью, пока на звон «случайно» встретившейся с ‎порцеланом хрустальной пепельницы не вышел из кабинета Лукас. Он, выслушав ‎мой сбивчивый рассказ о том, что случилось, торопливо собрал уродливые осколки, ‎а потом увёл меня в спальню, где я отчаянно, но безуспешно пытаюсь ‎успокоиться до сих пор. Не помогает даже контрастный душ, хотя торчу в ванной, стоя под ‎струями воды, минут сорок. В итоге — надоедает, и приходится выходить.‎       За окном по-прежнему идёт дождь. Гроза, правда, поутихла, но её отголоски всё ‎ещё слышны сквозь шум ливня. ‎       Лукас, развалившийся на постели в одних джинсах, встречает меня в полумраке ‎комнаты внимательным взглядом. Отбрасывает на одеяло сотовый и, хмурясь, ‎приподнимается на локте.‎       ‎— Всё ещё злишься, — констатирует он. — Но уже не на Лоренсена, правда? ‎       ‎— Правда.       Хитрые глаза довольно ‎блестят, выдавая Лукаса с головой. На его месте нелепое враньё Лоренсена меня бы тоже сейчас обрадовало. На своём — не получается не только радоваться, но хотя бы перестать злиться. Раздражение то утихает, то снова ‎накрывает волной, и с новой силой мне хочется рвать и метать.       Я плюхаюсь на кровать прямо в халате, ‎поправляю небрежно скрученное на голове полотенце в попытке удержать копну ‎непослушных мокрых волос. Если бы во всём можно было обвинить Лоренсена, я бы ‎непременно поддалась такому соблазну и до сих пор выговаривала непутёвому ‎другу, что думаю о нём и куда ему идти. Но в глубине души и, если совсем откровенно — не ‎так уж и ‎глубоко, — я понимаю, что сама виновата в том, почему ‎жгучая и ‎неконструктивная ревность огненным кольцом сжимает мою грудь.       — Я ‎злюсь на себя, Лукас.       — Тогда рассказывай. — Он опускается прямо на пушистый ковёр, ‎впритык к моим ногам, поджав под себя босые ступни.‎       ‎— Что рассказывать? Почему я не злюсь на Лоренсена? ‎       — Хорошая попытка. — На губах Лукаса появляется хитрая улыбка. — Но нет, — он берёт меня за ‎правую руку, сплетая свои пальцы с моими. Легонько сжимает. Второй рукой ласково ‎гладит всё ещё влажное после душа колено. — Это я и так знаю, — смотрит снизу ‎вверх, прямо в глаза, лукаво щурясь: — А вот почему ты злишься на себя — гораздо ‎важнее.‎       Я не спешу с ответом. ‎       Лукас возвращает сейчас из прошлого ещё одно наше негласное правило — говорить откровенно, не держать в себе сомнения, страхи, обиды, разочарование, боль. Оно ‎всегда работало в нашем союзе и даже, как выясняется, приносит плоды через годы ‎разлуки. Раньше мы всегда так поступали, когда возникали трудности, и это ‎помогало, даже если решение проблемы получалось найти далеко не сразу. Зато ‎недомолвок и тайн между нами не оставалось. ‎       Лишь однажды я нарушила его — когда убили Свена. Сначала — ‎ошарашенная, сбитая с толку и испуганная — отчаянно ‎надеялась, что Свен выкарабкается. Затем, когда чуда не случилось, я выпала из ‎реальности на несколько дней и не помнила, что делала, как жила, о чём тогда ‎думала. Но к боли тоже привыкаешь. Шло время, в груди по-‎прежнему зияла огромная дыра, и всё же пошатнувшийся, весь в ‎трещинах мир медленно возвращался, заполняя ‎пространство привычными красками, голосами и запахами.       Жизнь продолжалась. ‎Просто уже без Свена. А страшные слова брата стали последними, и с ‎этим тоже нужно было учиться жить и как-то справляться. ‎       У меня не получилось. Я не жила — лишь выживала, балансируя на тонкой ‎грани, постоянно срываясь и совершая всё новые и новые ошибки в попытках ‎ухватиться за обломки того, что осталось от прошлого. Только теперь, когда обстоятельства ‎вынуждают обернуться и переосмыслить случившееся, я с ужасом осознаю, что ‎натворила. ‎       ‎— Если скажу, что я — эгоистичная, ревнивая, самолюбивая тварь, — бросаю ‎исподлобья на Лукаса виноватый взгляд, — этого хватит? ‎       ‎— Ты ведь знаешь, что нет.       ‎— Знаю. Придётся признаваться во всех грехах.       Уверенности, что я готова к исповеди, у меня нет. Но и отмалчиваться уже не вариант. ‎       ‎— Хочешь, я начну? — предлагает Лукас.‎ — До твоего ‎отъезда в Торонборг я никогда не ревновал тебя к Лоренсену. Хотя, если задуматься, поводов ‎всегда хватало, — улыбается он. — Вы же с детства не разлей вода, что бы ни происходило. Ссоритесь, миритесь, бьёте друг дружку по ‎больному и тут же великодушно прощаете.‎       ‎— Можно подумать, у вас с ним иначе.       ‎— Ну мне-то он не шлёт розочки, — Лукас смеётся и тут же серьёзно продолжает: — У меня никогда мысли не возникало ревновать тебя к нему. Ни ‎разу. Даже, когда ты уехала. В отличие от меня, с ним ты осталась на связи, продолжила ‎общаться, встречаться, путешествовать. Но это выглядело так логично, так… правильно, что ‎ли. Знаешь, я нашёл в этом своего рода успокоение. Как будто, когда ты с Лоренсеном, ‎частичка меня тоже с вами. Что, если, не дай бог, что-то случится и тебе понадобится ‎помощь, я буду хотя бы в курсе. Не открыто, не прямо, но всё равно смогу помочь.‎       — Он что, доклады тебе строчил о моей жизни? ‎       ‎— В это трудно поверить, но нет. Во всём, что касалось ‎тебя, Лоренсен был на удивление лаконичным. Он с самого начала принял и уважал ‎твой выбор. Я бы сказал, даже потакал твоему стремлению вычеркнуть меня из своей ‎жизни. Не навязывал попытки помирить, не предлагал стать посредником, не ‎организовывал нам «случайные» встречи. Хотя мог. Лоренсен ведь прекрасно знал, что я до ‎сих пор тебя люблю и ужасно хочу вернуть нас.‎       ‎— У него могло получиться. ‎       — Сто процентов. Наверное, сам теперь жалеет, что не лез к тебе в ‎душу. Почему ты ничего ему не рассказала? Хотя бы о своих подозрениях насчёт меня?       ‎— Не хотела, чтобы он начал сомневаться. Ты же его знаешь. Он бы не отмалчивался, растрепал бы всем.‎ Обязательно сказал тебе и моим родителям, а это как раз то, чего я очень боялась и пыталась избежать.       ‎— Зря боялась. Лоренсен бы никогда не поверил в то, что ты там про ‎меня напридумывала. И тебе бы мозги вправил моментально.‎       Я виновато опускаю глаза. Лукас прав, тысячу раз прав. Зря боялась, зря не призналась. Но тогда это казалось таким правильным. Не просто лучшим, а единственным выходом.       ‎— Знаешь, я ‎всё ждала, что Лоренсен устроит мне допрос. Почему рассталась с тобой, почему даже после Эквика не вернулась. Наверное, в какой-то момент я бы просто не смогла ему лгать в ответ, — вздыхаю я. — Но он ни ‎разу не спросил.‎       — Можешь теперь его побить и за это тоже, — Лукас подмигивает, на мгновение ‎превращаясь в озорного мальчишку, каким был когда-то.       Какой бы заманчивой ни ‎казалась перспектива свалить всё на друга, себя обмануть не получится. Ведь это ‎я не удосужилась рассказать ему о настоящей причине, почему ‎отменила свадьбу и уехала из Флёдстена.       ‎— Бить надо меня, а не Лоренсена.       ‎— Ну, совсем недавно на кухне тебя это не остановило.‎       Мне не до смеха. Я раскаиваюсь во всём, что совершила, но ничего не могу изменить. От осознания этого только больнее.‎       Лукас не знает всех деталей. Лишь то, что три с лишним года назад мы с ‎Лоренсеном напились в Сиатле и переспали. И что выяснилось сегодня: на самом-‎то деле тогда мы с Лоренсеном просто уснули рядышком, только об этом маленьком нюансе он ‎предпочёл промолчать, выдавая желаемое за действительное. О том, чего «не ‎случилось» на следующее утро, Лукас не имеет ни малейшего понятия, и ‎рассказывать ему про идиотскую, неудачную попытку заняться сексом с лучшим другом ‎‎«назло и вопреки» я не собираюсь. Тот самый случай, когда излишняя ‎откровенность навредит больше, чем поможет. Нам бы разобраться со всем ‎остальным. ‎       ‎— Я врезала, потому что он ввёл в заблуждение нас обоих. Особенно тебя, ‎и ты…‎       ‎— И я охренел, — мрачнеет Лукас. — Но Лоренсен не виноват. Серьёзно. Он болтал на кухне с ‎Лиамом, убеждал пуститься во все тяжкие. Мол, пока не попробует, не ‎узнает, что на самом деле чувствует к Дениз, а она — к нему. Я не очень-то поддерживал эту идею. Не ‎потому что они друзья. Просто слишком разные. Как вода и масло. Но не вмешивался. Потом мне позвонил клиент, я вышел в гостиную, а когда ‎закончил разговор, услышал, как Лоренсен несёт какую-то ахинею про знакомую, с ‎которой много лет дружил и никогда не думал, что между ними может возникнуть ‎сексуальное напряжение. Честно? Я не знаю, на что он надеялся в тот момент. Что я ‎не услышу или… Но я услышал, — Лукас многозначительно ‎хмыкает, — и сразу понял, кого он имеет в виду. Ведь всё так очевидно. Я знаю всех его ‎подружек, все похождения, все романы. Конечно, он имел в виду тебя! — Едва заметная улыбка исчезает с лица Лукаса, а в глазах появляется грусть. — Я не мог... не хотел слушать подробности, поэтому спустился к себе. ‎Метался по комнате, как дикий зверь. Убеждал себя, что это ошибка. Что я не так ‎понял, что мне просто показалось. Ведь это вы: ты и Лоренсен, а вы не могли. Вы же лучшие ‎друзья, самые близкие. Как брат и сестра. Какой к чёрту секс?! ‎       Лукас снова прав. Мы действительно как брат и сестра, ‎потому не смогли, пусть из-за глупой ребяческой выходки Лоренсена и моего ‎одиночества всё же пытались. Но разве могла я знать? Да даже представить, чем всё обернётся в итоге? ‎       ‎— Я до последнего надеялся, что заблуждаюсь, — продолжает ‎рассказывать Лукас. — Потом понял, что неизвестность сведёт меня с ума. Спросил Лоренсена, а когда он ‎подтвердил, то... Это ‎было… Жуть.‎       Чувствую, как дрожат его пальцы.       — Думал, что готов к такому. Оказалось, нет.‎       ‎— Прости, — шепчу, опускаясь на пол рядом с Лукасом. Полотенце соскальзывает с головы, падает, но мне всё равно. — Я знаю, как это ‎больно.‎ Прости.       Лукас перехватывает мою ладонь, подносит к губам, целуя. ‎       ‎— ‎Ты прости. Я должен был догадаться, что он врёт. Но я сошёл с ума от ревности. ‎Лоренсен ведь даже не говорил, что вы ‎переспали. Только признал, что рассказывал Лиаму про тебя, но мне хватило! Я уже представлял в ‎подробностях, как это… как вы… Как всё могло быть. И мир перевернулся. Я увидел ‎совершенно в ином свете ваши отношения чуть ли не с самого детства. Спрашивал себя, ‎почему не замечал раньше. Всё, вообще всё приобрело вдруг совсем другое значение. ‎Постоянное внимание Лоренсена к тебе, его забота, подарки. Что он никогда ни с одной девушкой не встречался долго, что всегда обожал тебя, и даже съехав от вас, старался проводить с тобой как можно больше времени. Особенно после того, как мы объявили о нашей помолвке. Только причины его внимания резко изменились. И я понял, что ужасно боюсь.‎       ‎— Чего боишься?       ‎— Что на самом деле нас… тебя и меня... таких, какими я помнил, никогда и не ‎существовало. Что всё это обман, что Лоренсен всегда был для тебя важнее, а теперь окончательно занял ‎моё место.       Невольно улыбаюсь. Ревность Лукаса льстит, хотя мне по-прежнему горько от всего, что случилось по моей вине.       — На следующий день Лоренсен с Максом и твоими сёстрами улетел к ‎тебе. А я банально напился. Один, в баре матери. Плохо помню, ‎что делал, но отчётливо — о чём тогда думал. Убеждал себя, что раз прошло три года, а ‎вы не вместе, мне нечего бояться, но продолжал представлять, как вы… — он ‎ухмыляется. — Всё пытался разобраться, почему же меня это так задело. Ведь это не ‎измена. Мы с тобой давно расстались. У нас есть… будут другие. Но не Лоренсен. К ‎такому я не был готов. Потом в бар зашла Микаэла, увидела меня. Мы ‎разговорились. И я, как последний болван, решил, что если я с ней… мы с тобой ‎будем квиты.‎       ‎— Квиты?!       Гадство! Это же… Я сама думала так ‎сегодня, когда Лукас объяснил, почему он переспал с Микаэла. Что мы квиты, что не имею права ‎ревновать, потому что первой переступила черту. Поэтому сейчас ‎злюсь. Ведь на самом деле с Лоренсеном ничего не было… И это подло. ‎       — Что подло? — хмурится Лукас.       Выходит, последние слова я произнесла вслух.       — Ты жалеешь, что вы с ним не…‎       ‎— Нет, Лукас! Конечно нет. Я не жалею.       — Тогда что?       — Я веду себя подло. Всё спрашиваю себя, почему ‎же у тебя, чёрт побери, получилось переспать с Микаэлой, а у меня с Лоренсеном — нет! Вдруг на самом деле ты хотел ‎этого с той самой вечеринки.       — И ждал столько лет? — улыбается Лукас.       — Не смешно, — теряюсь под его ироничным взглядом. Теперь осознаю, что даже недавняя пощёчина другу — уже подлость с моей стороны! Потому что ‎не со злости, а от бессилия. — Понятия не имею, за что на самом деле врезала Лоренсену. За то, что он толкнул тебя к Микаэле тогда, или за то, что лишил меня ‎спасительной иллюзии сегодня.       ‎— У меня с Микаэлой не ‎было и сотой части вашей с Лоренсеном близости. Да вообще ничего не было. ‎В детстве воспринимал её, как твою подругу. Потом — как девушку Свена.       ‎— И в каком же качестве ты её отымел? — вырывается у меня.       Лукас смеётся. Громко, искренне и весело, как будто я только что рассказала на редкость удачную и смешную шутку.‎       — В качестве тебя, дурёха! — давясь смехом, отвечает он. — Ты бесподобна, ‎когда так ревнуешь. К твоему сведению, это был самый ужасный секс в моей жизни. ‎Как будто брал крепость штурмом и вовсе не потому, что мне оказывали ‎сопротивление.‎       ‎— Я в курсе, как ты… вы… это делали, — встречаюсь с Лукасом ‎взглядом. Из его глаз моментально пропадает веселье. — Мне даже не нужно ‎напрягать фантазию, потому что я видела, как… как вы… — Сильнее сжимаю его ‎запястье. Шепчу, признаваясь в самом сокровенном: — Вы ведь не просто переспали. Вы жили вместе. Ты женился, ты спал с ней каждую ночь. Это не Лоренсен занял твоё место, а Микаэла — моё. Я сама подтолкнула тебя ‎к ней, и меня выворачивает от одной только мысли об этом. Я презираю себя, потому что не ‎имею права обвинять тебя. И её тоже. Теперь — точно. Микаэлу убили, а я жива. ‎Она права. Я — дрянь и эгоистка. Потому что продолжаю ревновать и злиться. Сейчас даже сильнее, ведь теперь мы не квиты.       В отчаянии прикусываю нижнюю губу. Не ‎хватало ещё расплакаться.‎       — Стефф, пожалуйста, посмотри на меня, — просит Лукас. Выждав, берёт за ‎подбородок, вынуждая поднять голову. Пару секунд буравит проницательным ‎взглядом. Затем с силой подхватывает за талию, приподнимая меня в воздухе и ‎одновременно вытягивая ноги. Сажает обратно, ближе к себе прямо на бёдра, ‎обнимает, притягивая к груди и крепко удерживая за спину. Тихо, но внятно, с нажимом ‎произносит, глядя в мне глаза: — Я не собираюсь оправдываться, Стефф. И от тебя не жду ‎оправданий. Что было, то было. Здесь и сейчас мы оба переворачиваем ‎страницу и начинаем с чистого листа. Прошлое не имеет значения. Не должно. Никто ‎никогда не мог и не сможет занять твоё место. Оно — твоё. Навсегда. И ждёт только ‎тебя, — он едва заметно улыбается. — Конечно, ты можешь притащить туда всех своих ‎подружек: ревность, сожаление, злость, сомнение и ещё долго делить с ними ‎территорию. Но я предлагаю прийти одной. Сможешь? ‎       ‎— Попробую, — киваю, обнимая Лукаса за шею. Тянусь за ‎спасительным поцелуем, но едва коснувшись губ, вспоминаю, что давно собиралась спросить: — Микаэла ‎могла знать про нас с Лоренсеном? Что мы с ним…‎       ‎— Да. Я ей рассказал. Почему ты спрашиваешь? ‎       ‎— Потому что я почти уверена, что она рассказала об этом Бекке.‎       ‎— С чего ты взяла? ‎       — Она как-то странно расспрашивала про меня и Лоренсена. Что нас связывает, ‎насколько мы близки. Как будто намекала на что-то. Таким тоном, словно знает, что ‎мы…‎       ‎— Ты подтвердила? ‎       ‎— Вот ещё! С какой стати? Тем более ‎выходит, я даже не обманула.       Лукас, видимо, размышляет о том, что я рассказала. Молчит, продолжая хмуриться.‎       ‎— Теоретически Микаэла могла ей сказать. Но зачем? Какое Ребекке до вас дело? Ты же даже не живёшь во Флёдстене.‎       ‎— Как ты вообще узнал? Я имею в виду про них.‎       — От Микаэлы. После того, как она потеряла ребёнка, мы… У нас больше не осталось причин поддерживать ‎видимость отношений. Но я не спешил разбегаться, мы и так жили каждый своей ‎жизнью. Брак был лишь на бумаге, — Лукас осекается. Смотрит на меня невидящим взглядом. Я не тороплю. — Микаэла первой подняла тему о разводе. Я не ‎возражал. Только удивился. Думал, ей понадобится больше время прийти в себя. ‎Тогда она призналась, что у неё роман с новым ленсманом и она хочет оформить ‎бумаги как можно быстрее. Стать свободной, начать новую жизнь.       ‎— Вот так просто? Ой, Лукас, я жду от тебя ‎ребёнка, поэтому ты должен на мне жениться. Ой, Лукас, ребёнка не будет, я хочу ‎развестись, потому что у меня другая? ‎Так, что ли?       ‎— То есть теперь тебя не устраивает отсутствие любви и обоюдной привязанности в нашем ‎с ней браке?       Я игнорирую его сарказм.       Словно прочитав мои мысли, Лукас уточняет:       ‎— Это было неожиданно. Я понятия не имел, что Микаэле нравятся женщины. И что она так быстро захочет заводить с кем-то отношения.       ‎— Теоретически они могли ‎познакомиться давно. До того, как... Микаэла забеременела.‎       — Вполне. Лиам говорил, что о новом ленсмане в участке знали за полгода до ‎официального назначения. Твоя мать не делала из этого тайны.‎       — Тем более, — ухмыляюсь я. — Бекка наверняка приезжала во Флёдстен ‎до того, как приступила к обязанностям. И не один раз. Могла видеться с ‎Микаэлой.       ‎— Могла. Но вряд ли поделится с нами, как у них ‎начиналось знакомство. Почему тебя это волнует?       ‎— Потому что Бекка пришла в беседку сразу, как туда вошёл ты, — я многозначительно вскидываю брови. — А ещё потому что, ‎умирая, Микаэла ни словом не обмолвилась о новой возлюбленной, зато та на удивление много всего знает и теперь практически обвиняет нас в убийстве.‎       Вот чёрт! Ещё утром меня бесило до зубного скрежета, что ‎Микаэла вышла замуж за Лукаса, а ‎теперь я почти жалею, что она на поверку даже ‎отдалённо не походила на верную, любящую ‎супругу.       — Может, её позвала Микаэла? Ты опоздала, и она ‎решила, что ты передумала и вообще не придёшь. Позвонила или отправила ‎сообщение Ребекке, что ждёт её в беседке. Она ведь не хотела афишировать их ‎отношения до развода.‎       ‎— Боже, какая похвальная скромность, — кривляюсь и тут же мысленно одёргиваю себя.       О мёртвых говорят хорошо или ‎правду. Жаль, в отношении Микаэлы и то и другое чревато.‎       — Ты всерьёз считаешь, что Ребекка могла её убить? — Лукас мрачнеет.       — Без понятия, — пожимаю плечами. — Но доверия мамина овчарка не вызывает. ‎Попробую завтра узнать, в каком питомнике она её нашла.       ‎— Кстати, о матерях. Что ты имела в виду, когда заявила ‎Ронану про мою мать? Что-то про откровения и приглашение на свадьбу.       — Ты подслушивал?!       ‎— Не подслушивал, но слышал, — усмехается Лукас. — ‎Когда злишься, ты очень громкая.‎       ‎— Как мило! Надо было заткнуть уши.       — И пропустить самую увлекательную часть вашего разговора? — На его лице играет лукавая улыбка, а хитрющие глаза так и светятся от ‎удовольствия:‎ — Мне нужен Лукас, всегда Лукас, только ‎Лукас?       Обнимаю его за шею, пробегаюсь пальцами по густым мягким волосам:       ‎— Не лопни ‎от счастья.‎       ‎— Постараюсь, но это не просто, — Лукас крепче прижимает меня к себе. — Так ‎что там с моей матушкой?       ‎— Твоя матушка прислала мне приглашение на вашу свадьбу. Якобы, чтобы ‎я вмешалась. Или чтобы меня позлить. Или и то и другое. Я была не в том состоянии, ‎чтобы делать адекватные выводы, когда она откровенничала со мной в баре. Ты уже рассказал ей про нас?       — Что именно про нас?       — Ну, что мы помирились.       ‎— Ещё нет. Хотел сначала убедиться, что мне не приснилось. Ты ведь больше не ‎носишь моё кольцо, как раньше, — Лукас наклоняется вперёд, встречаясь со мной взглядом. С ‎невозмутимой улыбкой, медленно и едва прикасаясь к коже, разводит в стороны полы ‎моего халата, обнажая грудь. Игриво пробегается пальцами по ключице к плечу и ‎обратно к шее, заставляя меня замереть в сладкой истоме.‎       ‎— Вообще-то ношу. Но, учитывая, что у меня теперь новый жених, я решила ‎временно оставить колечко дома в шкатулке. Во избежание недоразумений. Прецеденты ‎уже бывали.‎       ‎— О да! Ты так старательно делала вид, что не рада меня видеть и совсем не ‎хочешь, чтобы я остался. Но на твоей груди болталось моё кольцо, и я решил, что ‎попробовать стоит.‎       Улыбаюсь, вспоминая.       ‎— Спать будешь здесь.       Стеффани щёлкает выключателем, решительно ‎возвращаясь из спальни обратно в гостиную. Нельзя дать понять, как на неё ‎действует близость Лукаса. По-хорошему, надо было вообще выставить бывшего жениха за дверь. ‎Его сюда не приглашали, а в Эквике полно гостиниц.‎       Лукас молча наблюдает за Стеффани, прислонившись спиной к дверному косяку.‎       ‎— Вот. Надеюсь, будет удобно, — поравнявшись с ним, она небрежно ‎швыряет на диван одеяло и подушку. — Спокойной ночи.‎       Он перехватывает её за руку в последний момент, когда она уже выходит. ‎Останавливает, лёгким пожатием заставляя обернуться и встретиться взглядом. ‎Замирает, словно молча спрашивая разрешение или набираясь смелости. А потом ‎мягко привлекает к себе. ‎       ‎— Я люблю тебя, — шепчет, обжигая лицо Стеффани горячим дыханием.‎       И она сдаётся, отвечая на поцелуй...       — Ты никогда не должен был уезжать из Эквике и оставлять меня одну, — ‎шепчу, зажмуриваясь от удовольствия.‎       — То есть опять виноват я? — судя по тону, Лукас улыбается. Продолжает ласкать мою грудь настойчивыми прикосновениями вперемешку с ‎поцелуями. — Ты же сама меня прогнала!‎       ‎— Прогнала. А когда за тобой захлопнулась дверь, осознала, ‎как ты мне необходим. Хотела броситься следом, но сдержалась. Залезла в душ и ‎ревела, а потом целый день просидела в кресле у окна, занимаясь тем, чем умею в ‎совершенстве — самоедством. Строила теории, находила неопровержимые ‎доказательства твоей вины, мгновенно разбивала их в пух и прах и тут же придумывала ‎новые. ‎       Шесть лет назад эмоции глушили ‎мысли. В горле комом стояли слёзы, в груди — невысказанные слова, а в душе — страх, ‎растерянность, неопределённость. Я, как могла, сопротивлялась. Боялась, что не ‎справлюсь. Жалела, что отпустила Лукаса, что его тёплые ладони больше не держат меня за ‎руки. Что так и не смогла ему рассказать. Что не спросила про Свена. Признавала, что не сделала ничего, ‎так как правда пугала больше, чем незнание. И понимала, что на этот раз отпустить и забыть ‎окажется сложнее.‎       ‎— Пообещай, что мне никогда больше не придётся сомневаться в тебе, — ‎прошу я, открывая глаза. — Я не смогу пережить это снова.‎       Лукас перехватывает мой взгляд.‎       ‎— Обещаю, Стефф.‎