Thanks Jon

Начало марта две тысячи двенадцатого года прошло в одном из пригородов Торонто (Онтарио, Канада) весьма мирно. Впрочем, как проходит и остальная часть каждого года в пригородах Торонто, так начало марта не означало ровным счётом ничего. Позади остался и Женский Праздник, а Бен Ковалевич, не имевший в это время никаких отношений, прожил ещё один невыразительный день. С девушками как-то не клеилось, так что Бен и не пытался. В начале марта было достаточно холодно. По улицам ходили в зимних куртках, на обочинах дорог в Торонто лежал грязный снег, а на пути домой дети любили забегать в кофейни недалеко от своих школ. В этом пригороде хватало канадцев, в первом поколении или дальше, но непременно канадцев, таких, какими считают себя только они. Встречались, конечно, и дома, снятые приезжими из Украины, Польши, других стран, но, в целом, пригород был полон канадцев. Канадцы учились в школах, канадцы ездили работать в Торонто, канадцы нараспев пели «О, Канада» первого июля. Бен Ковалевич тоже был канадцем и неустанно этим гордился. Без особого повода, не выставляя свою гордость напоказ, имея корни в Польше, он гордился тем, что канадец, и что может спеть гимн своей страны с особенной самоотдачей. От Польши ему досталась непроизносимая для соотечественников фамилия, а от Канады — вполне приемлемое имя. Он был Беном Ковалевичем, и всё чаще в его голове возникало желание быть кем-то другим. Двадцати двух лет от роду, Бен Ковалевич работал в кофейне недалеко от местной средней школы и отказывался верить в то, что заслуживает большего. С самого детства он о чём-то, не переставая, мечтал, но мечтам этим не суждено было сбыться. С музыкальной школой не сложилось, в спорте и учёбе особых достижений не было, так что после окончания школы Бен Ковалевич в институт так и не пошёл. Вместо этого он остался дома, жил с родителями и пытался найти себя в жизни. Пока что поиски снова и снова заводили в тупик. В кофейне не было ни людей, ни лучика света, проникающего с улицы. Бен Ковалевич толкнул тяжёлую серую дверь чёрного входа и ввалился внутрь, едва успевая достать из замочной скважины связку ключей. На часах было всего семь утра, когда щёлкнул выключатель, и Бен сощурился от бьющего по глазам жёлтого света. Внутри витал привычный запах кофе и безнадёжности. Бен пнул коробку, загораживающую проход, вдохнул поглубже и вышел в зал. Внутри него всё будто бы сжалось в комок от напряжения, злости и разочарования, потому что именно так проходило каждое утро в его жизни, не считая утра воскресенья, уже слишком долго. Это могло бы угнетать, но вместо этого просто злило. Каждый день он встречался с множеством людей и буквально после недели работы начал узнавать их по лицам, намного позже — по голосам, и ему бы действительно не хотелось начать узнавать их по тому, как они открывают входную дверь с колокольчиком. Бен бы давно сорвал колокольчик, если бы после этого начальник не засунул бы ему этот колокольчик кое-куда. И снова бы повесил обратно через пару дней. Бен нечеловечески уставал ещё тогда, когда за пятнадцать минут неспешного шага добирался до работы, и был совершенно выжат, когда кофейня открывалась. А после этого начиналась работа. На часах по-прежнему было семь утра, когда Бен начал биться головой об стену и тихо стонать. Через несколько минут всё пришло в норму. Он снял стулья из тёмного дерева со столов, смахнул с них пыль, протёр столы от засохших пятен кофе и чая, которые его напарнику было чрезвычайно лень убирать в конце рабочего дня (и которые он оставил Бену убирать с утра), покурил, прошёлся тряпкой по подоконникам, полил цветы, покурил ещё раз, проверил, как поживают остатки кофе на складе, и принялся ждать, когда ему привезут товар, на старом облезлом диванчике недалеко от чёрного входа. На всякий случай, покурил ещё раз. Бен не любил кофе, который продавал. Этот кофе был вычурный, дорогой, в стаканах со специальной крышкой и продающийся с бумагой, чтобы не обжечь пальцы. Он искренне не понимал, почему для кофе придумали специальную крышку, пить через которую было просто невозможно. По его мнению, если ты не умеешь пить кофе, то кипяток на ногах станет хорошим уроком. Ему по вкусу давно и прочно пришёлся самый дешёвый кофе, который на много миль вокруг продавался только в маленьком супермаркете, где работало, казалось, три человека, да прибившаяся бездомная собака. Этот кофе был отвратительным, и именно это заставляло Бена снова и снова его покупать: от обилия хорошего кофе сердце его, должно быть, давно бы остановилось, а пить эту разведённую в воде грязь в больших количествах он не мог. Кофейня была тёмным и довольно мрачным местом, когда жалюзи были закрыты, а свет не включён должным образом. В ней сильно пахло кофе, неуловимым образом — Беном, проводившим неприлично много времени внутри, сладостями, продававшимися словно между делом, и сложной смесью моющих средств, за использование которых по доброй воле им ненавязчиво доплачивали. Поднимать жалюзи Бен не спешил. К восьми утра он принял то, что так любезно ему привезли на грузовике, рассчитался за это и расставил по своим местам, попрощавшись с водителем, должно быть, охотнее, чем следовало бы. Под потолком в зале горела лишь одна лампа и только для того, чтобы не споткнуться в темноте обо что-то неожиданное. А когда секундная стрелка на часах неторопливо закончила свой круг, жалюзи по очереди открылись, и кофейня преобразилась. Солнечный свет заполнил весь зал через длинные окна, и Бен узнал, что на улице, оказывается, уже утро. На двери появилась табличка «Открыто». К девяти, после того, как первая волна посетителей закончилась так же внезапно, как и началась, подошёл Джон Гэллант — последний друг Бена, и тот, кто попросту научился терпеть. Он приходил позже, гораздо позже, чем Бен, и именно он закрывал кофейню, потому что ближе к ночи поток посетителей спадал. Быть может, оттого, что ближе к ночи большинство заведений спешили закрыться. — Спорим, ты не знал, что «Green Day» записывают новый альбом? — объявил он тем утром. Джон вышел в зал, на ходу поправляя форму кофейни. Они, признаться, терпеть не могли эту форму первое время, но позже попросту забыли о том, что она на них. Конечно, они выделялись. Но в течение дня предоставлялось не так много времени, чтобы рассматривать собственную одежду. По крайней мере, глупых кепок они не носили. — Да ты шутишь?! — только и смог изумиться Бен, на несколько секунд позабыв обо всём на свете. Даже о парне, что всё так же терпеливо ждал свой кофе. — Не, не шучу. Они ещё давно писали об этом в твиттере. Недели две назад, что ли. — Но я не пользуюсь твиттером. — Поэтому им пользуюсь я. В кофейне было тепло, так тепло, что даже отпадала надобность в кофе, чае, хоть в чём-то, что могло согреть. Отпадала надобность в самом своём присутствии здесь, но выпить чашечку кофе перед работой или во время обеда — куда же без этого? Бен понимал, чем руководствовались все его покупатели, и вместе с тем не хотел иметь ничего общего с пониманием этих действий. Он, может, и любил кофе, любил тот дорогой, по его меркам, кофе, который они продавали, весьма беззастенчиво и советуя что-то, что никак не помогало в выборе. Они советовали вещи, похожие на кофе с сыром или какао в огромном стакане, потому что редко покупали себе здесь что-нибудь. Бен, может, и мог бы полюбить тысячу и один вид кофе, что предлагала кофейня, и которые он помнил наизусть, однако местный кофе действовал на нервы, от вкуса и запаха, до раздражающей крышки на стаканах, которую он надевал в конце с усталостью и отчаянием. — Ваш эспрессо. Бен протянул кофе без дежурной улыбки, которую, быть может, и могли бы гарантировать брошюры кофейни, если бы они существовали. А поскольку никто не обещал, что человек за прилавком будет им улыбаться, Бен каждый раз этим пользовался. Джон же изредка позволял уголкам своего рта изобразить подобие улыбки. Нечто подобное снова озаряло лицо Джона, когда он ненамеренно подкрался к Бену со спины, словно не касаясь ногами плитки на полу, и резко дёрнул футболку, что была на Бене. Вдохнул поглубже въевшийся запах кофе и ещё свежий запах кондиционера для белья, а Бен и головы не повернул. — Что будешь заказывать? — чуть бесцеремоннее, чем обычно, поинтересовался он. — Можно позвать администрацию? Вы здесь не слишком адекватны. Только после этих слов Бен поднял глаза. — Ты весь пропах кофе, — наконец изрёк Джон, выглядывая из-за чужой фигуры и сжимая в руке футболку, чтобы посмотреть на недовольного клиента. А клиент безразлично глянул на него в ответ. Он был самым обычным, быть может, самым-самым обычным, весь в чёрной одежде, да и только, с курткой, которую держал в руках, и с приготовленным заранее кошельком. Он будто бы уже готовился прятать его обратно. И будто бы специально смягчился в самый последний момент: — Позови администрацию, а я закажу у тебя кофе. — К сожалению, вся наша администрация, — Бен кивнул в сторону Джона, — за моей спиной. Бен уже и успел подумать, что снова нажил себе неприятности. Неприятности эти не были значительными, такими, какие он встречал ежедневно, и такими, что уже и не надоедали. В их кофейне ведь и не было администрации, только он да Джон, и вдвоём они вполне себе неплохо справлялись. Вот только клиентам это было сложно объяснить. Бен всегда удовлетворительно оценивал свою работу, хоть и не питал к ней хоть каких-нибудь нежных чувств. Это была работа в самой сущности этого слова, и его держало здесь только то, что за работу он получал деньги. В общем и целом, не такие уж и плохие деньги. И если бы Бену выпала возможность устроиться на работу своей мечты, то он бы питался воздухом. Так что Бен адекватно оценивал свои шансы на выживание. С Джоном дела обстояли несколько проще. Лишись он работы, Джон бы обязательно выкрутился. Бен знал это как собственное имя: Джон бы обязательно выкрутился. Он пошёл бы работать продавцом в единственный супермаркет, он работал бы грузчиком по ночам, он затесался бы уборщиком в среднюю школу, он, в конце концов, уехал бы в Торонто. Когда-нибудь, рано или поздно, приходится уезжать в Торонто. Однако пока лишаться работы Джон был не намерен. — Неужели что-то действительно не так? — низким и чуть хрипловатым голосом спросил Джон, вмешиваясь в разговор. Бен запросто может «договориться» без его помощи. — Скучно, знаешь ли, просто так стоять изо дня в день. И мы не неадекватны, всегда есть время веселью, к тому же, работа у нас не то чтобы самая ответственная. Собственно, содержим кофейню, но это же не наша кофейня. — И они синхронно пожали плечами. Клиент смотрел на них, слушал то, что они говорили, но выражение его лица даже не дрогнуло. Он смотрел, не стеклянными глазами, тем не менее, без особого интереса и с внутренней скукой, ясно давая понять: все эти объяснения нисколько его не волнуют. Вместе с тем, клиент определённо был живым. — Купить тебе кофе? — изгибая бровь, поинтересовался Бен, и слова его действительно звучали, как предложение. Без сарказма, без издёвки, такой же будничный вопрос, как и извечное «что будете заказывать?», въевшееся под кожу. Бен, всего на секунду, но почувствовал себя добрее. А потом это чувство бесследно исчезло. Он оторвал глаза от кассы, на которой ничего не подсчитывал и не вводил, но которую так облюбовал, чтобы не видеть лиц посетителей. Иные считали его застенчивым, но сам Бен считал себя слишком уставшим, чтобы на кого-то смотреть. И только Джон радовал его взгляд в этом затёртом до дыр месте. Клиент смотрел на него сверху вниз. Если ещё несколько минут назад, когда он только вошёл, его можно было принять за молодого бизнесмена или за кого угодно на этой планете, то постепенно смягчаясь и избавляясь от напускной холодности и серьёзности, к которой он будто бы не привык, клиент начинал походить на самого обычного живого человека, занятого своими проблемами и своими делами. В какой-то мере, он напоминал самого обычного и самого простого парня. — Но ты же не купишь мне кофе? — на всякий случай спросил он. — Конечно, не куплю, — с ухмылкой Бен пожал плечами. — Ты же не купишь кофе мне. — А ты пьёшь американо? — Я пью бодягу из круглосуточного супермаркета. — Тогда один американо. Бен выдержал напряжённую паузу, чуть поумерил нарастающий внутри гнев и несколько раз очень вдумчиво моргнул. Оригиналов и мастеров сарказма среди посетителей хватало, и то, что могло бы восприниматься с улыбкой первые несколько раз, теперь воспринималось с раздражением. Из раза в раз, и ничего нового. Никаких новых шуток, никаких оригинальных заказов, всё приевшееся и заржавевшее от времени. Бен немного подумал над тем, как можно было ответить, чтобы потом не получить Книгой Жалоб в лицо. Но ничего интересного не придумал. — Налей ему воды за мой счёт и один американо, — бросил он через плечо Джону и наигранно взмахнул рукой. — Подождёшь в сторонке? Воду из крана очень долго набирать. За его спиной очень шумно вздохнул Джон. Бен прекрасно знал, что он подобное его поведение не одобряет, и ему, может, даже стыдно за него, вот только Бен не мог остановиться. Он язвил, продолжал говорить, слово за словом, и всё это накапливалось, словно снежный ком, несущийся с горы, и внутри этого кома был Бен. Бен уже не мог остановиться. Посетитель ничего ему не говорил, действительно сделал покорный шаг в сторону, пропуская вперёд девушку, но сделал его с лёгкой улыбкой. И стоял, скрестив руки на груди, ожидая свой заказ. Заказ не спешил. Джон не отводил удивлённого взгляда от их весьма настойчивого и терпеливого клиента и с долей оптимизма пытался выполнять несколько заказов одновременно. Он верил в то, что всё обойдётся. А Бен с каменным лицом стоял за кассой и не верил ни в одну вещь в этом мире. Наконец, они отдали два американо, а Бен изобразил то неуклюжее подобие своей улыбки, какое само возникало на его лице каждый раз, когда он хотел как можно быстрее отделаться от человека. Ему отдали пять долларов, и он спрятал их в кассу, не отрывая настойчивого и пронзительного взгляда от клиента. — Всё же, ты хороший человек, — уже более неловко улыбаясь, произнёс парень. — Нет, господи. — Улыбка так и не исчезла с лица Бена. — Нет. Я плохой человек. А ты оплатил оба кофе и дал на чай. Тебя поблагодарить? — Улыбки будет достаточно. И Бен расслабил плечи, только заметив, что был, как и обычно, слишком напряжён. Лёгкость растеклась по телу, и натянутая улыбка превратилась в более человеческую. Джон изогнул брови, попросту не веря своим глазам. Он почти отчётливо представлял, что происходило, но не мог в это поверить. Бен и сам не мог в это поверить. Пусть его человеческая улыбка была далека от общепринятой, пусть он не оплатил чужой кофе, пусть кто-то вообще купил ему кофе, вопреки всему этому, ему очень хотелось провалиться под землю от стыда. Он чувствовал себя раздавленным, поверженным и испачканным, с ненужным ему и уже готовым кофе на столе, да ещё и с чаевыми за то, что он язвил, как школьник на уроке. Он знал, что хорошим человеком его назвали просто потому, что люди привыкли, будто люди, которые сносно к ним относятся, хорошие. Хоть немного, хоть по отношению к ним, но хорошие. Бен не был хорошим человеком ни один день своей жизни вот уже два года. Скептическим взглядом он окинул кофейню, что вновь превратилась в весьма безлюдное место без намёка на обилие посетителей, кивнул Джону и обратился к парню, что уже держал кофе в руке: — Пошли, покуришь с нами. — Я не курю, — быстро отозвался он. — Тогда будешь стоять рядом, а я оболью тебя кипятком. — Бен выдохнул и опустил взгляд. — Пошли. Джон подойдёт через минуту. Аарон Соловонюк, самый среднестатистический парень двадцати трёх лет среди прочих, стоял возле служебного входа в кофейню и действительно не понимал, как всё успело вот так вот закрутиться. Он зашёл за кофе без всякого намерения скандалить, имея при себе хорошее настроение, оплатил озлобленному продавцу кофе, получил в благодарность улыбку человека, который учился улыбаться по учебнику, и в следующее мгновение его провели по всем немногочисленным внутренностям кофейни, после чего он оказался на улице, где надевал куртку, пока Бен держал его кофе. Они даже успели познакомиться. Скомкано, обрывками фраз, и Аарон задыхался, пока Бен едва не срывался на бег, перепрыгивал коробки и отодвигал тяжёлую дверь, отделявшую их от улицы. А на улице он стоял, едва не зажимая нос, и сдерживали его, должно быть, только правила приличия. Сигаретный дым переносился с трудом, и Аарон прерывал их разговор разрывами кашля. В накинутой наспех куртке Бен стоял под небольшим козырьком и пританцовывал на месте от ощутимого холода. Он сжимал в руке стакан с кофе, такой ненавистный, и не мог к нему притронуться, даже когда тот остыл. Бен выжидающе смотрел на закрытую дверь и не мог не думать о том, когда оттуда уже появится Джон и заберёт у него кофе. Может, это и было бы некрасиво. Может, это и было весьма неуважительно. Может. Но Бену было плевать. Он смотрел на пролетающий снег, редкий и такой, что тут же таял, не долетев до земли, и всем сердцем не хотел возвращаться к работе. Работа невероятно утомляла, даже если обычно половину дня он проводил с Джоном. Джон уже не мог вытянуть их из бедственного положения пассажиров «Титаника». — А завтра ты купишь мне кофе? — прищурившись, вдруг поинтересовался Бен. — Не думаю, что у меня найдутся деньги, чтобы покупать тебе кофе каждый день. Хотя... — Он недолго подумал и утвердительно кивнул: — Найдутся. — Если придёшь в первые три часа после открытия, сможешь покупать его только мне, без Джона. Сегодня он оповещал о новом альбоме «Green Day». — А ты разве не знал о нём? Так что Бен, устав от душевных метаний, сделал несколько глотков кофе. И тот оказался довольно вкусным, как для чего-то, что приготовил Джон. С Аароном хотелось говорить ещё и ещё. Бен и не поверил себе сначала, задумался, не издевается ли сам над собой, но Аарон был простым, чуть колючим, когда Бен начинал терять над собой контроль, интересным собеседником, и он не пытался ударить Бена. Он мужественно выдерживал всего Бена целиком, и будто бы не понимал, с кем говорит. А Бен не понимал, как можно бесцельно болтать с кем-то, так просто, говоря, что думаешь, и при этом продолжать разговор. Бен отвык от всего этого, потому что Джон был совершенно другим делом. Аарон купил ему кофе. Господи, Бен нахамил ему, а Аарон купил в ответ им два кофе. И всё же Бен чувствовал себя неуютно. Всё это время он понимал, что не последний человек на Земле, которому нужна работа. Однако, быть может, это был последний его раз, когда на работе он был настолько собой, насколько мог: не таким злым, не таким агрессивным, не таким вспыльчивым, как привык, потому что Бен привык к ужасному себе, и каждый день, просыпаясь, заставлял себя быть ещё хуже. Он не был хорошим человеком. Он был плохим человеком, и осознавал это настолько отчётливо, насколько отчётливо осознавал, почему именно является плохим. Аарон пожал ему руку и удалился, обогнув здание. Бен допил кофе, прокручивая в голове чужое обещание завтра зайти и чужую непроизносимую фамилию, а после этого как можно громче крикнул в открытую дверь, что ждёт Джона на улице. Он отдал ему свою куртку, сплюнул на землю остатки кофе изо рта и вернулся в кофейню, где его дожидались такие милые и терпеливые канадцы. А Бен, каким-то невообразимым образом, был одним из них.