Thanks Jon

Солнце неторопливо поднималось над рядами невысоких домов в одном из пригородов Торонто. Солнце никуда не торопилось. Март уже подходил к концу, оставляя всего несколько дней, и дни эти становились всё длиннее. В этом пригороде по-прежнему не убавлялось людей, но в ранний час улицы были пусты, а на дороге хватало машин, спешащих уехать прочь, чтобы успеть к восьми тридцати в офис в Торонто, а вечером на той же машине возвращаться, ожидая грядущих выходных. У Бена Ковалевича был всего один выходной в неделю, когда дома сидели едва ли не все люди, которых он знал; и работать в этот день было полностью бессмысленно. И времени до этого дня ещё хватало. Он с силой дёрнул жалюзи на очередном окне, и те с характерным металлическим лязгом поддались. Растения по всей кофейне чувствовали себя просто замечательно, и он нашёл маленькую записку от Джона о том, что все цветы с его подачи уже политы. Записка весьма ненадёжно крепилась к внутренней стороне задней двери и могла упасть в любой момент, после чего едва ли была замечена, тем не менее, Джон совершенно об этом не заботился. Джон заботился о самом Бене, насколько их обоих для этого хватало, и делом это было не из лёгких: тот совершенно не слышал, что ему пытались донести, и игнорировал любые проявления заботы с чужой стороны. Он ведь и сам о себе не слишком заботился. В кофейню снова привезли кофе. Бен слышал подъезжающую к чёрному входу машину, однако не имел никакого желания отрываться от созерцания спокойного оранжевого неба. Все остальные жалюзи были опущены. В утренней тишине дверь гремела долго и непрерывно, и Бен открыл её уже порядком раздражённый, то ли чужой настойчивостью, то ли своей безответственностью. — Да иди ты нахрен! — рявкнул он с порога на не менее раздражённого водителя. Ответ не заставил себя ждать. Сжав в руках бумаги, водитель закатил глаза и выпустил воздух из лёгких через стиснутые зубы. — Ковалевич, хватит ебать мне мозг, распишись и хоть в унитаз всё это слей, мне плевать. Всю Канаду уже заебал, вот правда. Уймись. Бен оставил кривую чужую подпись на бумагах, впихнул их в руки водителю, точно так же вставшему не с той ноги, и удалился со своими коробками в самую непривлекательную темноту помещения, какую только можно встретить поблизости. Дверь закрылась лишь после того, как машина неловко вырулила на дорогу. И через два часа, когда минутная стрелка перекатилась за большую цифру шесть, он встречал Аарона со всем спокойствием, которое смог собрать в себе в тот момент. Сказать честно, спокойствия там было ещё меньше, чем хорошего настроения. Время близилось к десяти, и они пили кофе из неудобных стаканов возле самого входа. Аарон всё ещё покупал ему кофе даже после всего, что успел выслушать. А Бену так чертовски хотелось, чтобы этот кофе ему продолжали покупать. И он всё ещё не слишком его любил. Мимо них в кофейню зашла пара и сразу села за небольшой столик, ожидая возвращения Бена, встретить которого на входе не составляло труда. Бен же и не думал поторапливать себя. Кофе с Аароном по утрам было подобием ещё одного перекура среди великого множества, однако отличительно спокойным и вразумительным перекуром. Аарон совсем немного смущался пить кофе в служебном помещении или у задней двери, так что они беззастенчиво пили его у главного входа, иногда перекидываясь несколькими фразами с тем, о чём думали. Бен очень много думал о кофе, а Аарон подозрительно много молчал. — Где ты вообще работаешь, парень? — решил развеять тишину Бен, что постепенно становился всё напряжённее. — Сейчас — нигде. Бен очень понимающе кивнул и повторил про себя: «Сейчас — нигде». — Собираешься уезжать в Торонто? Там много работы. — А? — едва слышно отозвался Аарон. — Нет, не собираюсь. Я только две недели назад уехал оттуда, не хочу назад. Здесь тихо, спокойно. — И есть я. — Вроде того. «Вроде того». В голове Бена хватало мыслей, самых разношёрстных и самых невероятных, которые он едва мог себе позволить. Они начинались на Аароне, что нигде не работал и покупал им обоим кофе, и заканчивались, собственно, тоже на Аароне, что откровенно чего-то не договаривал. Все внутренности Бена кричали о необходимости вскрыть постороннего человека, медленно и неторопливо или быстро и почти болезненно, но без боли бы не обошлось. Ему не хотелось знать всё, что могло бы беспокоить Аарона, но ему хотелось знать что-то определённое, хоть что-то, чёрт возьми, определённое об Аароне, и не столько потому, что этот человек, вопреки всему, был ему симпатичен. Вовсе нет. Бену нужно было хоть что-то конкретное, что-то, что можно было бы принять как факт об Аароне Соловонюке, и всё для того, чтобы сам Аарон перестал закрываться в себе на любую попытку поговорить. Бен всегда любил поговорить, но с годами это давалось лишь сложнее. Это было хоть чем-то, хоть какой-то устоявшейся мыслью в его голове. Таких ему очень не хватало. Он думал ещё и о том, что не имеет на Аарона ни влияния, ни власти, пусть и не представлял, зачем ему это было нужно. Просто нужно. Он едва понимал это, совсем слабо и на грани того, чтобы потерять мысль окончательно, но он общался с Аароном... И одновременно нет. Они вместе пили кофе, трепались о ерунде, как старые друзья, но за две недели Бен едва мог сказать, что Аарон за человек — настолько мало времени они проводили вместе. Аарон не особо задерживался в кофейне, а Бен не имел для этого большого желания. Бен, может, и был эгоистом. Но всё это время не было особой надобности в Аароне, зато, как и всегда, хватало надобности в Джоне. Он даже свыкся с той неприятной мыслью, что едва не разучился по-человечески общаться с людьми, нормально, вежливо, отчасти уважительно и без желания плюнуть в лицо напротив, и за это он был бесконечно благодарен Джону. Человеческого общения работа от него, что удивительно, не требовала, лишь умение задавать стандартные вопросы и крепкий разум, чтобы не сойти от этих вопросов с ума. — Приходи в пять, — произнёс Бен, глядя точно на Аарона. — Я работаю до пяти, и потом Джон остаётся один держать здесь оборону. Невыносимо хотелось курить. Однако, по необъяснимым причинам, Аарону становилось плохо даже от намёка на сигаретный дым в его сторону, и Бен бы продолжал курить, если бы Аарон не кашлял кровью ему на кеды и на форму. Вместо этого Бен продолжил говорить: — Просто приходи... Прогуляемся, выпьем... Чем получится разжиться. — Можешь не напрягаться, я и так приду, — довольно быстро отозвался Аарон. — Вечером мне совершенно нечем заняться. Когда Бен остался один, он закурил. Люди внутри переглядывались и кивали на него, стоящего прямо за стеклянной дверью на улице и никуда не торопящегося, а Бен и не спешил. Этой сигареты ему очень не хватало, так что теперь, когда он, наконец, дорвался, то собирался получить от неё всё. Бен выкурил одну сигарету, вторую, почти потянулся за третьей, когда из кофейни вышел парень и аккуратно поинтересовался, собирается ли он вообще работать. У Бена даже не нашлось слов, чтобы ответить как-то невежливо. И поэтому он молча вернулся к работе. Однако мысли не прекратили одолевать его изнутри. Не удавалось избавиться от чувства, что Аарон всё ещё здесь, рядом, не получалось не радоваться только одному его приходу, никак не выходили из головы мысли, что всё повторится опять, что всё это будет не больше, чем замысловатым обманом, и что Аарон, в конце концов, оставит его. Он не мог найти адекватной причины для того, чтобы Аарон вообще был рядом, но теперь не мог допустить и мысли о том, что Аарон не придёт, не впадая при этом в крайности. Эти крайности не были обычным беспокойством; крайности были маниакальной заботой, психически нестабильным беспокойством и чем угодно, что вызывало самые пессимистичные мысли. До пяти часов с Аароном могло случиться абсолютно всё, что угодно, и Бен попросту не мог знать, что всё это точно не случится. Бен погрузился в работу с головой. Он носился по залу так, как не носился, быть может, никогда, он предлагал свою помощь каждому, кому ещё вчера готов был плюнуть в лицо, и два желания — помочь и плюнуть — неумолимо смешивались в нём. По правде говоря, в нём не было и капли желания помогать. Он заставлял себя хотеть этого, заставлял с силой, давил на самого себя, взывал к совести, чтобы заглушить беспокойство и панику. Бен ненавидел себя такого, более неуравновешенного, чем обычно, обеспокоенного за кого-то, с непривычным желанием общаться и просто находиться с любым человеком, кроме Джона, в одном помещении. Бен бегал по кофейне, как не бегал никогда. А через полчаса всё это ему осточертело, и он точно знал, к чему всё пришло внутри него. В кофейне сильно пахло сахаром, кремом из сметаны и, конечно же, кофе. Бен протёр большие и сочные листья растений, к которым относился почти сносно, убрал мусор со всех свободных столов, протёр пол за кассой от разлитого кофе, очень много болтал с Джоном и снова делал кофе. А Джон совершенно ничего не мог понять. Окончательно разнервничавшийся Бен даже успел на него сорваться, когда у посетителя не оказалось мелких денег, а Джон не разрешил ему отказаться от заказа. И за это получил пару не самых приятных слов в свой адрес. Извинения оказались для Бена слишком неловким делом, так что он продолжил разговор так, будто ничего и не было. Будто Джон был железным. Бена едва не трясло, невыносимо хотелось сбежать, так и не сказав ничего Джону. Он зря всё это затеял. Он зря попросил Аарона прийти. Поводов для паники не наблюдалось, но Бену было ужасно страшно общаться с новыми людьми, считать их своими друзьями, знакомиться ближе, проникать в чужую жизнь и давать им проникать в свою, доверять кому-то, кроме Джона, и иметь твёрдую уверенность в том, что всё обойдётся. Это было для кого угодно, но не для Бена. Он не был хорошим человеком, чтобы ему доверяли. И он не был обычным человеком, чтобы его доверие пытались заслужить. Он был плохим человеком, снова и снова, полностью погрязшим в своих мыслях, не отдающим себе отчёта о своих действиях, агрессивным, злым и почти холодным, безразличным ко всему, что его не касалось, и не желающим ни о чём беспокоиться. Он был едва поддающимся контролю, сдерживающим себя из последних сил, срывающимся на первого встречного, допоздна бродящим по улицам и пьющим в таких количествах, что утром было нечеловечески плохо. Всё это Бен Ковалевич носил в себе изо дня в день. Март две тысячи двенадцатого года подходил к концу. Бен Ковалевич ушёл домой в половину пятого, не желая встречаться с действительно хорошим человеком, так ничего и не объяснив Джону. В пять часов после полудня начало понемногу темнеть. В кофейне зажглись первые лампы, а сам кофе стал будто бы ещё необходимее. Холодало, и ветер гулял по широким улицам без чьего-либо разрешения. Внутри кофейни всё заметнее становился крепкий запах кофейных зёрен, противный дымок от сигарет с необычным вкусом, и тихо играло радио, до которого они смогли дотянуться. — О, прости, он ушёл домой, — недоумённо сообщил Джон, выполняя очередной заказ. Аарон стоял чуть в стороне, расстроенный и поникший, и наблюдал за отточенными движениями Джона. Это в какой-то степени завораживало. — И он ничего не сказал тебе? — с проблеском надежды в голосе поинтересовался Аарон. — Нет, не сказал, — ответил Джон, чуть подумав, и покачал головой. — Оставь свой номер мне. Обещаю, он позвонит и извинится. Знаешь, Бен иногда бывает таким мудаком, что даже... — Да не стоит, наверное. Если он ушёл заранее, значит, не хотел или передумал. Я всё понимаю. Всё в порядке. — Нет, Аарон, не понимаешь, — чуть улыбнувшись, произнёс Джон и отдал готовый кофе посетителю, продолжая говорить. — Если он ушёл, значит, он идиот. Бен и сам не знает, чего хочет, у него семь пятниц на неделе. Завтра он придёт на работу злой как чёрт, и кто-нибудь обязательно получит от него пустым стаканом. — Он нашёл в себе силы усмехнуться, только представив то, о чём говорил. Иногда Бен мог быть забавным... Под определённым углом. — А всё из-за того, что сегодня он не смог заставить себя быть нормальным человеком, а не засранцем. Продиктуй свой номер. — Джон взял ручку и подтянул к себе большой лист с записями. — Он или позвонит, или сожрёт эту бумагу. Аарон, чувствуя себя абсолютно неловко, повёл плечом. О его чувствах уже давно никто не заботился с таким усердием, и о чувствах Бена, должно быть, тоже. Это определённо заставляло чувствовать себя неловко. Вот только Аарону... Аарону не так уж и нужна была эта забота. В любом случае, он был за неё благодарен. И оставил свой номер. Бен вновь очень много думал. Это было непросто — мыслить рационально — однако он к этому и не стремился. Бен просто хотел думать об этом как можно больше: о своём побеге, если его можно было так назвать, о звонке Джона, об угрозах в свой адрес, о чём угодно. Подобные мысли доставляли ему удовольствие, граничащее с мазохизмом, но Бен не сдавался. Впервые за долгое время он не сдавался, а продолжал корить себя за всё своё отвратительное поведение хотя бы потому, что заслужил этого. Кто-то просто обязан был его отчитать. Однако Аарону, вопреки нарастающему желанию, он так и не позвонил. Рано лёг спать. Просто не смог заставить себя сказать ему хоть слово, неважно, грубое, глупое или от всей своей души. Хоть что-нибудь — было бы уже перебором в их общении, потому что они ведь, вроде как, просто вместе пили кофе и даже не курили, ведь Аарону становилось плохо из-за дыма. Аарону становилось плохо буквально из-за всего. И проблемы со здоровьем были самым очевидным в нём. Поговорить с Аароном казалось невероятно сложным делом, просто фантастикой, а вот говорить с кем-то ещё — нет. Впрочем, не в общепринятом понятии разговора, скорее, в общепринятом высказывании чего-то, что долго или не очень копилось, и чего-то, чему слишком долго не давали выхода. Вот только людей, которым всё, без остатка, можно было бы высказать, никак не оказывалось поблизости. И Бен терпел, держал всё внутри, когда даже малейший шорох мог вывести его из себя; и не только шорох, а абсолютно любой посторонний звук, согласован он был с Беном или нет. А наутро голова раскалывалась от собственных же мыслей. Бен чувствовал себя так отвратительно, как чувствовал, если бы весь предыдущий день, с момента пробуждения и до времени, когда не осталось никаких сил, лишь какие-то обрывки, спрятанные в закромах, чтобы уснуть, всё это время он плакал. Не истерично, как в любом, удобном и неудобном месте, с поводом или без, плачут маленькие дети. А так, будто действительно верил, что слёзы помогут ему решить проблемы, облегчат душу, да и просто займут до тех пор, пока не придёт время идти спать. Тем не менее, Бен совсем не плакал. Пусть рёбра болели так же сильно. Увидеть Аарона удалось лишь через неделю, когда тот неторопливо прошёлся мимо кофейни около полудня. Наступил апрель, и всё вокруг понемногу начинало зацветать. Люди по-прежнему пили кофе из-за холода, привычки и утренней сонливости. Люди по-прежнему разбивали свои планы о табличку на двери кофейни с информацией, что заведение открыто лишь с восьми утра до девяти вечера (Бен хотел написать, будто всё оттого, что они с Джоном не железные, однако надпись быстро кто-то стирал). И Бен сорвался с места, едва увидев знакомую чёрную куртку и знакомые чёрные джинсы на худых ногах. Его уже не волновали люди, стоящие в очереди, не волновали слова, что он им не сказал, его даже не волновал сам Аарон, столь беспечно прогуливающийся мимо. Так беспечно, словно не имел понятия, где работал Бен. Бен нагнал его в считанные секунды, едва не повалил на землю, потому что остановиться оказалось сложнее, чем разогнаться, и выглядел таким растрёпанным от минутной пробежки, что невольно вызывал страх. Он не рискнул озвучить то, что вертелось на языке. Так что Бен вздохнул и заскользил взглядом по фигуре Аарона. Тот, будучи и без того худым, будто бы скинул десяток фунтов, и это выглядело уже заметно. Гораздо заметнее, чем если бы он этот десяток фунтов набрал. Под его глазами появились мешки, а взгляд потух. Он стоял, запустив руки в карманы куртки, поджав губы и с совершенным спокойствием на лице. Бен не знал, куда себя деть от его взгляда. — Купить тебе кофе? — звучало как сарказм. Вот только звучало от Аарона, и Бен точно знал, что с подобной теплотой в голосе нельзя издеваться над людьми. Он ведь и сам неоднократно пытался. А Аарон... Аарон был слишком добрым, чтобы издеваться над Беном. Будто бы Аарон решил ничего ему не припоминать. — У меня... Есть немного мелочи с собой, я наскребу пять долларов, — заверил его Аарон. — Хочешь кофе? — Ты не заставишь меня извиняться? — Бен провёл ладонями по открытой коже рук. На улице ещё не было достаточно тепло для рабочей футболки. — Не волнуйся, не заставлю. — Не хочу, — отрезал Бен. — Хочу просто потусить с тобой. Джона нет, и я подыхаю от скуки. Составишь компанию? Аарон утвердительно кивнул. Аарон оставил свою куртку в помещении для сотрудников, всё ещё опасаясь заходить туда, не будучи сотрудником. Аарон купил Бену кофе. А Бен потерял свою очередь, когда выбежал из кофейни. Всё время своей работы он удивлялся, почему к ним продолжали приходить люди, изо дня в день. Он был просто ужасен в сфере обслуживания. Бен точно знал, что, если бы был официантом, то плевал бы в тарелку буквально каждого гостя. Сейчас его останавливал только публичный процесс приготовления. Если честно. Они пили кофе внутри кофейни и не перебросились и парой слов, пока не закончили. Аарон сидел на стуле, который одолжил у одного из столов поблизости, и чувствовал себя очень неуютно — это было заметно. Однако Бен ничего не мог с этим поделать. Людям ведь нужен был кофе от него. — Так куда ты пропал на неделю? — поинтересовался Бен, подпирая подбородок ладонью. — Обиделся? — Совсем нет. У меня было обострение моей болезни, и нужно было... немного подлечиться, — с трудом произнёс Аарон, поборов себя и не опустив взгляд. Бен смотрел на него пристально и почти не моргал. — Что у тебя за болезнь? — СПИД. Аарон ответил, не думая. Он бы ничего не сказал, разрешив себе подумать хотя бы секунду. И этот факт о себе не был тем, о чём хотелось рассказывать каждому. Тем не менее, он рассказал. Бен едва проглотил вставший в горле ком. — Разве у СПИДа может быть обострение? — Оно может быть у всего остального, чем заражаешься из-за него. Само собой решилось, что лучший выход — это молчать. Бен принял заказ ещё у пары посетителей, отчего-то ещё нетерпеливее, чем обычно, кое-как его выполнил, очень стараясь не расплескать кипяток, и даже не попытался улыбнуться, когда два с половиной доллара ему оставили на чай. Аарон уже собрался уходить, и Бен едва успел собраться с мыслями перед тем, как он открыл дверь кофейни. Звук чужого имени привлёк всеобщее внимание в абсолютной тишине немногочисленных посетителей. Бен окинул повернувшихся к нему людей пренебрежительным взглядом и вновь вышел вместе с Аароном на улицу. Без куртки было особенно холодно, а надевать её не было времени. Так что Бен решил, что это ему на руку. В несколько секунд Аарон будто бы стал выглядеть более болезненным, более уставшим и более невыспавшимся. Бен смотрел на него, и всё становилось предельно ясно. По крайней мере, Аарон был с ним честным. Бен несколько раз глубоко вздохнул и быстро досчитал до десяти про себя. — Эм... Чувак... У тебя есть кто-нибудь? — спросил он, глядя на Аарона снизу вверх, и разница в росте вдруг стала слишком очевидной. — Кто-нибудь? — Да, господи, кто-нибудь. — Бен закатил глаза. Он слишком долго ни с кем не общался. — У тебя есть девушка? — Чего ты хочешь от меня? Нет, девушки у меня нет, она меня бросила, когда узнала. — Нам нужно начать встречаться, — с железной уверенностью в своей правоте заявил Бен, не слушая ни один голос в своей голове. — Давай признаем честно: ты скоро умрёшь. А я совсем не расстроюсь, если умру раньше тебя. Просто ты... Ты не ненавидишь меня, и это, вроде как, очень важно. А ещё у меня не возникает желания тебе врезать. Джон был бы в восторге от этой новости. — Он выдержал паузу, ожидая реакции Аарона. Реакции не последовало. — Давай хотя бы попытаемся. Серьёзно, что тебе терять? — Ты уверен, что хотел сказать это настолько ужасно? Просто отвратительно и непозволительно невежливо? — Примерно так и хотел. Если ничего не получится, то всего лишь никогда больше друг друга не увидим, окей? Аарон недолго помолчал, будто бы обдумывая мысль. Бен откровенно не знал, что можно обдумывать: нравятся ли тебе парни? просто вспомнить, так ли это? или придумывать слова, чтобы как можно доходчивее объяснить, что Бен — просто кусок говна, на который нельзя положиться? Бен этого не знал. Бен не знал этого и не знал, что вообще творится в чужой голове. Но Аарон бросил взгляд по сторонам, словно убедился, что на них никто не смотрит, и слабо кивнул. А Бен так и не нашёл в себе сил, чтобы его поцеловать.