Thanks Jon

Быть может, ещё полгода назад лучшая подруга бывшей девушки Бена Ковалевича убеждала её: «Дорогая, он не изменится! Не трать на него время, я тебя прошу. Он будет трепать тебе нервы, и трепать, и трепать, пока ты не сойдёшь с ума. Оно того не стоит, понимаешь?» Быть может, это говорила каждая близкая женщина любой из бывших девушек Бена Ковалевича. Быть может, кому-то из них даже удалось убедить их, потому что девушки расставались с Беном Ковалевичем, некоторые от усталости, некоторые от того, что Бен выматывал их, а некоторые потому, что вдруг начинали понимать, что происходит. Осознание происходящего было ключевым моментом в их отношениях, переломным, после которого всё и заканчивалось. А Бен ничего из-за этого не чувствовал. Быть может, каждая, кто начинала встречаться с ним, больше в шутку или имея серьёзные намерения, на периферии сознания понимала, что что-то тут не так. Это могло быть навязчивой мыслью, голосом, шептавшим едва различимо, или ощущением, что никак не хотело исчезать — тем не менее, это было. Бен Ковалевич, не внушавший доверия сам по себе, был прекрасно осведомлён о том, что вызывает самые противоречивые чувства, тем не менее, не был намерен что-то менять. Он нуждался в изменениях, как нуждался в них старый пикап, глохнущий посреди шоссе, и Бен упорно игнорировал все факты. Девушки в его жизни приходили и уходили лет с тринадцати, и никто из них не задерживался. Пара месяцев, может, полгода, иногда — неделя. Всегда получалось по-разному, и никогда Бен не был доволен результатом. Однако он совершенно не хотел их мучить, забирать силы, использовать просто для того, чтобы чувствовать себя лучше, забывая что-то давать взамен. Бен всегда прекрасно понимал, когда вёл себя, как последняя задница, и у него почти всегда удавалось это контролировать. Так или иначе, он не чувствовал себя виноватым, когда не получалось. Дерьмо иногда случалось — это стоило признать. Аарон, тем не менее, не был очередной девушкой. Аарон вообще не был девушкой. Кому-то этот факт слишком явно бросался глаза, и человек этот просто не справлялся с ошарашившей его ситуацией. Он прокручивал у себя в голове информацию столь безуспешно, сколь могла прокручивать её обезьяна, и результат получался до жути похожим. Иные люди пожимали плечами и забывали об этом незначительном отличии. Вторые нравились Бену больше. Аарон был, наконец, кем-то особенным, кем-то, кого Бен мог беззастенчиво назвать таковым, не переживая о том, что подумает Аарон. Едва ли отношения с ним могли получиться чересчур серьёзными — было катастрофически мало времени, и отсутствовал всякий смысл. Бен забывал о том, что Аарон был парнем, с той же лёгкостью, с какой забывал, что клиентам следовало улыбаться. Это не играло никакой роли. Аарон был для него бесполым, безликим, не имел возраста и желания что-то в их отношениях менять. Только Аарону он тихо шептал на ухо просьбы не кричать, потому что отчетливо слышал, как в утро воскресенья начали просыпаться люди. Аарон был для него просто человеком, которому он отдавал всего себя. Июнь подходил к своему ожидаемому концу, и Джон бессовестно опаздывал на работу. В кофейне было слишком шумно, как для обычного рабочего дня: переговаривались ведущие, голоса которых доносились из радиоприёмника, смеялись школьники, обосновавшиеся за столиком у окна, люди в очереди не слишком терпеливо дожидались своих заказов, удивляясь, куда подевался второй продавец, и Бен, в целом, был с ними согласен. Однако Бен не кричал на людей уже слишком давно, чтобы ситуация вывела его из себя. Поначалу невозможность и нежелание выяснять отношения пугали его, да так, что он разом терял все слова, которые вертелись на языке. Его окружало множество запахов, и иногда казалось, что тех слишком много: привычный запах кофе, пропитавший одежду, смешивался с морским освежителем воздуха, который ненавязчиво висел под потолком; моющее средство с запахом лимона, которое ещё ощущалось на всём рабочем пространстве Бена; запах каждого человека, что подходил к нему, и некоторые, право слово, пользовались духами и одеколоном слишком сильно, как слишком сильно обнимали своих домашних животных перед выходом. Бен отдал очередному посетителю заказ и чуть улыбнулся — без Аарона поблизости получалось ещё недостаточно хорошо. Гудел кондиционер, справляясь с внезапной атакой высокой температуры на улице, и Бен с отчаяньем наблюдал за тем, как копилась грязная посуда за столиками, в то время как он не имел никакой возможности отлучиться от кассы. Он смотрел на разворачивающуюся картину, что вдруг действительно начала его волновать, и мысленно умолял Джона поскорее прийти. Был полдень, и Джон бессовестно опаздывал. А утром Аарон так и не появился. Бен ждал его буквально каждую рабочую минуту, постоянно то бросая взгляд на часы, то хватаясь за телефон, когда начинало казалось, что он завибрировал от принятого сообщения. Он прекрасно понимал, что Аарон запросто мог не прийти по любой из миллиона своих причин, однако увидеть его от этого хотелось не меньше. Он ждал Аарона, как ждал его каждый день, и через несколько часов мысль о том, чтобы звонить на мобильный до тех пор, пока Аарон не возьмёт трубку, уже не казалась такой глупой. Она была таковой, однако уже не казалась. По мере приближения к полудню, в голове Бена укреплялась мысль, что он сорвётся на Аарона, если у того вдруг вновь поднимется температура, начнётся лихорадка — что угодно. Не со зла, но Бен думал: «Пусть уже или умирает, или лечится». А потом раздался телефонный звонок. Джон уже пришёл на работу, заспанный и с красными глазами, опухшим лицом и полной рассеянностью в движениях, ничего не объясняя и отмахиваясь кое-как от ненавязчивых вопросов, так что Бен и не думал на него злиться. Что угодно могло случиться, и Джон не обязан был это контролировать. Звонок мигом разлетелся по кофейне, и Бен, поймав заинтересованные взгляды посетителей, зашёл в помещение для работников, успев лишь закрыть за собою дверь ногой. Он откинулся на дверь и прикрыл глаза. — Вы Бенджамин Ковалевич? — спросил хрипловатый голос по ту сторону телефонного провода. — Да, я, — произнёс Бен, и сердце его приостановилось. — С прискорбием вынужден сообщить, что звоню по поводу смерти. — Кажется, я понимаю, что вы имеете ввиду. — Скажите, можете ли вы привезти медицинские документы и паспорт... Аарона Соловонюка? В этот момент Бен понял, что с ним говорил врач, и врач — это было слишком очевидно — читал с бумажки. — В морг? — Нет, пока нет. Сначала в больницу. Вы ведь всё понимаете? Нужен паспорт умершего, ваш паспорт, его медицинские документы, будет оформлено свидетельство о смерти. Вы являетесь близким родственником умершего? — Все родственники живут в Торонто, я его парень. И Бен терпеливо дослушал все объяснения до конца. А после этого с совершенно спокойным лицом вышел через заднюю дверь кофейни с мыслью о том, что однажды это должно было случиться. На секунду, но ему стало легче. Тревожное ожидание конца вдруг прервалось. Прервалась и неизвестность, окутывающая всю судьбу Аарона, каждый его следующий шаг, каждый следующий день его жизни. Всё, наконец, закончилось, и им должно было стать легче. Его сердце снова билось, пусть и в учащённом ритме. Бен не знал, как должен был чувствовать себя. Ему определённо было грустно, ещё более определённо — ужасно обидно. Обижаться было не на кого, и оказалось, что Бен был растерян. Он каким-то образом понял, что просто не осознал всё случившееся до конца, что всё ещё лелеет внутри себя надежду, что сегодня Аарон зайдёт к ним в кофейню, что купит два кофе, и они будут болтать, ни о чём не беспокоясь. Осознать происходящее казалось чем-то невозможным. Аарон умер, и эти слова никак не выходили из его головы. Эти слова засели в голове столь прочно, словно ничего ещё не случилось, словно от них ещё что-то зависело, словно Бен не был к этому готов. В рюкзаке совершенно кстати обнаружились ключи от чужого дома, которые Аарон отдал ему недели две назад, понимая, что Бену они ещё пригодятся. И Бену они пригодились. Готовность Аарона к своей смерти иногда переходила все воображаемые границы, и границы в голове Бена в том числе. Сам Бен и не думал готовиться к собственным похоронам — они ожидались или совершенно внезапными, или такими, что о нём бы никто и не вспомнил, и не было бы никакого смысла что-то планировать. Зачем планировать, если ничто из желаемого не станет реальностью? Дом Аарона Соловонюка соответствовал действительности: заржавевшие петли на калитке и щеколде, грязный забор, нестриженная трава, до которой никак не доходили руку, плотно зашторенные окна на кухне и в гостиной, забившийся сток воды и стопка газет, торчавших из почтового ящика. Бен едва не постучал в дверь. И внутри оказалось удивительно тихо, как для дома, в котором ещё утром кто-то жил. Он прошёл в спальню, поочерёдно проверил все ящики, большинство из которых оказались безнадёжно пустыми, и лишь в шкафу обнаружил коробку с документами. Коробка была на удивление большая, а документов в ней было на две папки. Во второй лежало заверенное у нотариуса завещание. Пробежавшись глазами по строчками, рассевшийся посреди комнаты, прямо на полу, Бен от души выругался. Рассеянность ушла, сменившись гневом, необоснованным и таким эгоистичным, что в ушах звенело, а узел в животе, завязавшийся ещё где-то на выходе из кофейни, никуда не исчезал. Он злился на Аарона так сильно, как не злился ещё никогда. В этом не было никакой нужды, и дело было вовсе не в содержании завещания, а просто в его наличии. Аарон слишком хорошо всё продумал. Первая папка содержала документы с запиской: «Это поможет тебе получить тело». «Получить тело», — так он и написал. Документы, паспорт, страховка, какие-то деньги, «если вдруг они понадобятся». Бен так отчаянно радовался тому, что Аарон не положил в коробку коньяк для врача, что едва не заплакал. Тем не менее, плакать не хотелось. На душе было до невозможного гадко. Не плохо, не грустно и уже не обидно, а гадко просто от одной мысли о том, что он считал, будто сможет спокойно справиться со смертью Аарона. Он любил этого человека, что бы ни старался себе объяснить, и сил жалеть обо всём, что он мог бы ему сказать, не было. Как не было и времени полюбить его ещё сильнее. Бену не хотелось ехать в больницу, не хотелось оформлять документы, общаться с врачами, делать хоть что-нибудь, что могло быть связано с Аароном. Его воротило от одной мысли, чтобы выпить кофе и успокоиться. В голове была лишь мысль о том, чтобы остаться в этом доме хотя бы до вечера, посидеть в тишине несколько часов и обдумать всё так, как оно того заслуживало. Происходящее казалось сном, и Бен не знал, следовало ли просыпаться. Бен вышел на улицу и закурил. Дела были... Дерьмовее некуда. Уже даже не «хуже». За несколько месяцев он так привык к присутствию Аарона в своей жизни, что едва не поддался порыву позвонить ему, чтобы рассказать, как ужасно всё получилось. И после этого Бен почувствовал себя настолько плохо, как чувствовал в тот день, узнав, что Иэн уехал без него. Всё было слишком похоже, и всё произошло без него. Проблема заключалась лишь в том, что сейчас нельзя было пить с Джоном: Аарон умер, и, должно быть, оставил после себя кучу дел. Бен набрал побольше воздуха в грудь и слабо потёр закрытые веки пальцами. Плакать не хотелось, но очень хотелось сдохнуть. И он, неожиданно даже для себя самого, взял себя в руки. Реальность огромным молотком ударила его по голове. Он вспомнил. На холодильнике, удерживаемая магнитом, висела инструкция, в этот раз на голубой бумаге. Один факт её существования выводил Бена из себя, и он без устали твердил себе, что не имеет права злиться на Аарона. В конце концов, он не был виноват, что умер. В конце концов, он не был виноват, что в свои последние минуты не написал слезливое сообщение Бену. Последний, должно быть, разбил бы свой телефон из-за этого. «Бен, солнце», — вот как начиналось это сообщение. Он назвал его по имени, и назвал так, как Бен никогда не возражал, чтобы его называли. «Бен, солнце, если всё уже закончилось, то тебе стоит знать, что я рад. Я, правда, рад, потому что пневмония, знаешь ли, ужасная штука. Не бороться за жизнь — мой сознательный выбор. А ещё я не хочу оставлять после себя нездоровую записку, потому что в любом случае она будет предсмертной. Я попрошу тебя кое о чём в последний раз, и ты должен пообещать, что сделаешь так, как здесь и написано. Или Джон обязательно так и не поговорит с тобой по этому поводу серьёзно». И шёл список. Список, который Бен обязательно проклянёт, и не раз. Дрожащими руками он сложил исписанную бумагу в задний карман джинс. Аарон писал, что любит его, и Бен верил ему с той лёгкостью, с какой мог поверить всему, что говорил Аарон. А ещё Аарон просил его кое с чем разобраться. — Не удивительно, — скажет Бен в больнице, совершенно отрешённо глядя в стену позади врача. — У него был СПИД, и мы оба лишь ждали, когда он умрёт. Бен сказал именно то, что и хотел сказать. Поначалу он хотел произнести длинную речь, которая, сказанная вслух, расставила бы все его мысли по местам. А потом он понял, что никого это не будет интересовать, и для всех остальных это лишь работа. Работа, к которой хоть кто-то должен был относиться с уважением. На руки Бен получил свидетельство о смерти. Тем не менее, у него ещё оставались дела. А ещё ему рассказали, как это случилось. С чужих слов, конечно, но это было хоть чем-то; Бен хотел знать, где он был, и Бен хотел знать, что именно его убило. Гипоксия оказалась самым очевидным вариантом, и охранники супермаркета, в котором Аарон находился, пообещали, что могут предоставить видеозапись, так и не сумев вовремя понять, что происходит. Нечасто в их магазине кто-то умирал. Точнее, Бену рассказали, как это случилось скорее всего: ему не отдали несуществующие показания свидетелей, он не поехал смотреть запись с камер; но Бен молча выслушал всё, что ему могли сообщить, и удалился, переспросив, что ему следует сделать. Дверь в доме Ковалевичей беззвучно открылась и столь же тихо закрылась. Старшие, как и Бен, должны были находиться на работе, и в доме, воспользовавшись моментом, хозяйничал младший брат. Однако Бен не назвал бы абсолютно наплевательское отношение к тому, закрыта ли входная дверь, «хозяйничеством». — А говорил, что я не должен прогуливать учёбу, — заявил ему брат, расположившись на диване в гостиной, где лениво поглядывал в сторону телевизора. — Ты должен работать. — А ты должен быть умнее, — не имея особого желания ссориться, отозвался Бен. — Слушай, тут такое дело. Послушай же ты меня! Помнишь Аарона, моего парня? — Того, кого ненавидит наша мама? Конечно, помню. Он классный. — И мёртвый. Представляешь, он умер сегодня. Просто задохнулся, и, в общем... Всё. — Хреново тебе, наверное, да? — Ага, — глупо согласился Бен и вздохнул. — Скажешь родителям, что меня не будет дома... Ты знаешь. Просто не будет дома, хорошо? Я честно не знаю, сколько. Он развернулся и двинулся к двери, когда его окликнули: — Бен, стой! Может, сказать родителям, что он был не таким уж и ужасным, а? Ты даже не пытался их в этом переубедить! Они думают ведь, что он спидозный наркоман со всеми венерическими болезнями мира, и что ты теперь тоже. Разговаривают на кухне о том, что с тобой будет, и по каким разным больницам вас распихать. Может, попробовать переубедить их? Хотя бы сейчас. — Да не стоит. — И Бен вышел из дома. Автобусы в Торонто ходили до самой ночи. Торонто был самым популярным маршрутом, потому что из него можно было двинуть поистине куда угодно. День летел мимо, и день никак не заканчивался. Было жарко, палило солнце, люди кое-как передвигались по улицам, стараясь, по возможности, спуститься в метро, а на входе в него висела не слишком впечатляющая своими размерами карта. Раньше Бен часто посещал Торонто с самыми разными целями, и умел кое-как в нём ориентироваться. Впрочем, он справился бы в любом случае. Близился День Канады, и в Торонто это чувствовалось особенно отчётливо. Пригород, где жил Бен, не был чрезвычайно многолюдным, и в нём никогда бы не прошли празднования, которые могли бы сравниться хотя бы с половиной веселья, что проходило в Торонто. Из всех пригородов люди стекались туда. День Канады был чем-то особенным для всех и каждого, он касался всех сфер деятельности, и нельзя было не пожертвовать один выходной в году для того, чтобы ещё раз напомнить себе, какая тебе улыбнулась удача, раз ты живёшь в Канаде. Бен всеми руками поддерживал каждое мероприятие в этот день, и Бен надеялся, что тот, если что, поможет ему отвлечься. Они с Джоном как раз собирались поехать в Торонто первого июля. Дом Соловонюков разительно отличался от дома, в котором раньше жил Аарон. Жизнь практически лилась из него наружу, и даже крепкие стены не могли сдержать её. Дом был светлым, ухоженным, в конце концов, внутри кто-то жил, и это, в отличие от дома Аарона, было заметно. Мистер Соловонюк читал газету, сидя в кресле на веранде, и Бен сразу понял, что этот человек запросто мог оказаться отцом Аарона. Хотя бы потому, что он тем же недовольным взглядом, которым располагал и его сын, встретил Бена, стоило ему слабо коснуться чужого забора. — Прошу прощения! — собравшись с мыслями, крикнул Бен, открывая калитку и заходя во двор. По пути сюда он уже всё обдумал. — Вы Мистер Соловонюк, так ведь? Меня зовут Бен Ковалевич, и тут сложилась... Очень сложная ситуация. Внутри дома Соловонюков его терпеливо выслушали. Налили тёплый чай из чайника, который недавно закипел, предложили овсяное печенье, кленовый сироп, который становился неожиданно популярным в преддверии первого июля, очень внимательно ознакомились с паспортом и всеми документами, которые Бен захватил с собой. Лекарства для сердца были приняты, и Отец Аарона, что в этот момент находился в доме в одиночестве, кажется, полностью осознал ситуацию. Седых волос на его голове, по крайней мере, прибавилось. Он рассматривал свидетельство о смерти с такой предвзятостью, будто Бен вчера разыграл с помощью телефонного звонка. Тем не менее, по своей собственной оценке, Бен выглядел весьма презентабельно. Лишь в доме Аарона, где он оказался сразу после звонка из больницы, Бен заметил, что сбежал с работы и по-прежнему был одет в рабочую форму кофейни. Одежда Аарона, вопреки ожиданиям, не смотрелась на нём странно. Та, что была куплена позже всего, ещё в начале мая, была ему мала, а вот та, в которой Аарон ходил раньше и которую тот зачем-то привёз с собой (видимо, не представляя, что похудеет к лету столь сильно), пришлась почти как раз. Бен не мог сказать, видно ли по нему было, что одежда на нём — Аарона; и что надета она была уже после его смерти. Бен как-то и не сразу задумался об этом. С одной стороны, футболка Аарона, если бы её узнали, могла выступать аргументом: Бен действительно встречался с Аароном, вот, на нём его вещи, он их даже не украл, а вот дубликат ключа от входной двери в его дом, но Бен его не подделал. С другой стороны, это выглядело банальным неуважением: Бен сидел за столом в чужом доме и был одет в футболку умершего человека. — Ты так и не сказал, кем являешься Аарону. Вы коллеги, может, друзья? — поинтересовался Мистер Соловонюк, откладывая в сторону свидетельство о смерти собственного сына, но не отдавая его Бену напрямую. Тот видел, как хозяин дома постепенно становился всё бледнее. По крайней мере, лекарства для сердца он уже выпил. — Мы встречались, — с совершенно каменным лицом произнёс Бен. — Мы познакомились в кофейне, и начали встречаться сразу после того, как Аарон узнал, что у него пневмония. Отец Аарона очень тяжело вздохнул. — Не надейся, что я в это поверю. Аарон никогда бы не стал... Встречаться с кем-то... Вроде тебя, — едва слышно произнёс он. — Прошу меня простить, однако Аарон стал. И, знаете, всё было достаточно хорошо. Гораздо лучше, чем могло бы. — Я всё равно тебе не верю, — настойчиво произнёс Мистер Соловонюк. — Вам придётся. — Если ты действительно был его парнем, тогда расскажи о нём что-нибудь. Ты просто обязан хорошо его знать. — Он мёртв! — почти сорвался на крик Бен, чтобы его услышали. — Закрой свой рот. Что-нибудь об Аароне. Может, у вас есть совместные фотографии? Или так, или ты просто коллега, первый попавшийся, кому позвонили. И Бен с ужасом осознал, что никаких общих фотографий, ничего подобного у них и в помине не было. Они не фотографировались вместе, не особо ходили на свидания, они просто виделись почти каждый день и болтали о разной ерунде, о мировых проблемах, о собственных мыслях и домыслах, о насущном — словом, о чём угодно. И они никогда не разговаривали о будущем, тем более — совместном; почти не разговаривали друг о друге, и нельзя было сказать, что их это не устраивало. — У меня нет совместных. Есть всего одна фотография, на которой он в форме кофейни, где я работаю. И на той фотографии Аарон улыбался. — Тогда ты просто обязан что-то о нём знать. Его любимый цвет? Первое домашнее животное? Как хотя бы меня зовут? — Мистер Соловонюк... — Убирайся отсюда, — решительно произнёс он. — Видит бог, убирайся отсюда. Пока тебя не увидела его мать. — У меня есть вот это. — В отчаянии, Бен достал из заднего кармана сложенную во много раз инструкцию от Аарона на голубой бумаге. Это выглядело так, будто он достал из рукава последний козырь. — Вот, вот здесь, видите? «Бен, солнце» и «Расскажи моим родителям» с вашим адресом. Вы должны знать, что это почерк вашего сына. В конце концов, вы же не совсем тупой! Он попросил меня сделать кучу вещей. И если я вам вдруг не нужен, то вы мне тоже не нужны. Я организую его похороны, как он и просил. Мне двадцать два года, между прочим, а я буду организовывать похороны своего парня на его же деньги. Надеюсь, вы всей семьёй придёте. Пришлю вам открытку. До свидания, Мистер Соловонюк. И весь воздух в лёгких Бена окончательно закончился. Он не знал, как удалось произнести столь странный монолог, ни разу не запнувшись, и он не замечал, когда успевал дышать. Он не знал, с чего вдруг накричал на того, у кого сегодня умер сын, лишь потому, что тот отказался ему верить. Мистер Соловонюк открыл было рот, чтобы как следует наорать на своего гостя, и Бен молниеносно смекнул, что оставаться — не самая лучшая идея. Он сказал то, что сказал, и уже начал бояться возможных последствий. Это было ужасно глупо — всё, что они друг другу сказали. Они ссорились из-за мёртвого человека и по поводу, который уже ничего не значил. Бен сбежал. Он выполнил лишь один из немногих пунктов того, о чём просил Аарон. Он поспешил вернуться в пригород Торонто, опасаясь того, куда его может занести в бесцельном блуждании по городу. Канадцы — забавные ребята, однако у всего есть предел. Ещё Аарон просил его, к примеру, лично заехать к старшему брату, Тревору, который жил отдельно вместе с женой и ребёнком, и с которым у Аарона сохранялись более или менее хорошие отношения. Достаточно хорошие, чтобы Аарон мог лгать, будто с ним всё в порядке. По крайней мере, Тревор знал, что его младший брат переехал. В начале сентября Бену предстояло сдать тест на ВИЧ. Аарон, как и предполагалось, всё равно не мог смириться с тем, что хоть что-то в их жизнях случится, как следует. Бен без труда согласился с этой просьбой про себя, совсем слабо усмехаясь подобной заботе. Наверное, Аарон был бы рад, что он улыбнулся на подобное. Тем не менее, у него совершенно не получалось волноваться за своё здоровье: что бы ни случилось, каким бы ни оказался результат теста, ему было бы всё равно. От самого начала и до самого конца. Потому что ему хотелось заняться сексом с Аароном, и он не считал, что хотеть с ним секса — это странно или неправильно. И он знал, что Аарон тоже хотел этого, вот только, в отличие от него, боялся. Даже вернувшись обратно в пригород, Бен ничего не боялся. Ноги сами привели его к дому Джона. В окнах горел свет, и он видел силуэт своего лучшего друга, который убирал в доме. На улице уже стемнело, и Бен понимал, что его, скорее всего, никто и не ждёт. Однако он просто не знал, куда ещё мог бы пойти. Находиться в доме Аарона категорически не хотелось: только этого ему не хватало, чтобы добить себя. Джон в рекордные сроки открыл дверь, впустил Бена внутрь и тут же заговорил: — Чувак, ты куда-то пропал сегодня с работы, и я не успел тебе сказать. Но я должен, в общем. Бен, я собираюсь уволиться, и сейчас дорабатываю свои последние дни. Хочу найти работу получше... — он запнулся, так и не закончив мысль. — Бен, что-то случилось? Ты весь убитый и какой-то помятый. — Нет, ничего, спасибо. Спасибо, Джон.