Хорошо подготовленный разум - The Well Groomed Mind

Это прекрасно соответствовало теории моeго воспитания. Я схватил другой кусок пергамента и разорвал его на полоски. После, используя новое перо и зелёные чернила (синие я использовал для описания событий), я начал кратко записывать этапы своего взросления. Моя память была слегка запутана. Я проводил большую часть дня в уборке дома с пылесосом и работая в саду – вспоминаю, по крайней мере, шесть таких эпизодов. Я сложил полоски пергамента на кровати, размещая их под всеми основными этапами. Затем я присел на корточки и принялся изучать их. Планирование - уязвимые дети Вербовка Показать доверие / фаворитизм Особые подарки Изоляция / отчуждение от сверстников / других взрослых & тайна Десенсибилизация (процесс привыкания к испытаниям и присутствию насилия в жизни, воспитание в ребёнке сопротивления и привычки к быстрому восстановлению психического равновесия) Поддержка (прогрессирование нагрузок и контроль рисков) Меня затошнило, когда объединил мои предыдущие кучки бумажек вместе. Когда я впервые записал основные события, я заметил, что все они разделяют одну общую тему: как довести меня до того, чтобы я рисковал/почти умирал/ не заботясь о своей жизни. Когда я был маленьким, дядя Вернон сидел за кухонным столом и напыщенно вещал о детях-солдатах в Ливане. Он жалел их, в отличие от меня, что смущало и дьявольски выводило меня из себя, но за то я запомнил одно предложение из его трёпа. Дети не должны быть частью войны. Детям не положено рисковать своими жизнями вне зависимости от обстоятельств. И всё же, каждое событие, начиная с тролля и заканчивая дементорами, должно было подводить меня к полному безразличию к своей будущей смерти. Однажды я захотел сходить в церковь и даже попросил об этом дядю Вернона, но тот заявил, что я оскверню церковь. Таким образом, я никогда не был в церкви и имел разве что мимолетное, смутное представление о религии. Но, если бы я мог и умел молиться, всем сердцем, я бы сейчас попросил Бога о том, чтобы моя зарождающаяся теория заговора оказалась лишь разыгравшейся паранойей. Для пробы, я взял первую запись – «Хагрид рассказывает мне, что все слизеринцы - зло» и положил её под категорию «изоляция / отчуждение». Я сортировал записи одну за другой, пока вся куча не была перераспределена по категориям, а не по годам. Один только первый год был убийственным. В категорию «показать доверие / фаворитизм» записал: 1. Мне и моему факультету дали баллы за кражу Философского камня - никакого наказания за то, что в третий раз подряд был за пределами гостиной Гриффиндора. Дамблдор лишь сообщил мне, что уничтожил Философский камень. 2. Когда я ходил смотреть на зеркало Еиналеж, Дамблдор рассказал о носках и сообщил, что скоро зеркало уберут. 3. За полет без присмотра я был принят в квиддичную команду, вопреки запрету первокурсникам играть квиддич. Хотя, мадам Хуч сказала, что она вышвырнет нас из школы за подобный поступок. Плащ, возможно и был отцовским, но ни один здравомыслящий педагог не отдаст в руки одиннадцатилетнему ученику артефакт подобной силы. Если только это сделано не со скрытым умыслом. Я прикрепил это под «особыми подарками» вместе со всеми подачками от Дамблдора, Хагрида, и МакГонагалл; последняя была добавлена, когда в середине ночи, она рассказала мне о моих родителях. Подачки ценились мною больше, чем Плащ. Я неохотно добавил Хедвигу и мой фотоальбом, потому что у меня нет доказательств, что подарки были действительно идеей Хагрида. Баллы, причисленные Гриффиндору на последней минуте конца первого курса, отдалили меня от учеников остальных факультетов. На втором году, когда все шептались, что я наследник Слизерина, Дамблдор сказал мне, что я приобрел способность говорить на парсельтанге от Волдеморта, но он не сказал об этом никому другому. Если бы он объявил об этом во всеуслышание, меня бы не осуждали в школе все, кому не лень, включая моих собственных товарищей из Гриффиндора. Его бездействие опустило меня в глазах сокурсников. Я закусил губу. Он лгал об этом? Парсельтанг не являлся распространенным даром, особенно после того, как Министерство Магии назвало его тёмным и присудило к поцелую каждого змееуста, которого смогло захватить, между 1812-1814. И хотя в то время этот дар считался редким, существовали носители парсельтанга и за пределами Великобритании. Племя Маскоги в Америке почитают Sint hilo, также известного как Рогатый змей, по другому - василиск. Они верили, что рождающиеся змееусты являются «носителями сокровенных знаний с рождения». И это не единственные змееусты. Индия, Бразилия, Канада, США, Южная Африка, Австралия, все могли похвастаться змееустами. Подобно тому, как есть за пределами Великобритании ведьмы и колдуны, есть также и змееусты. Основываясь на моем ограниченном понимании, парсельтанг является генетически наследуемым даром. Смертельное проклятие, не имеет значения насколько могущественное, не может передать генетический материал. На другом листе пергамента, который перекочевал на подушку, я записал: «Исследовать Фамильное древо и узнать больше о принципе наследования парсельтанга». Каждое, так называемое, «приключение» было размещено под «десенсибилизацией». Они представляли собой все более обостряющийся уровень личного риска и опасности для меня. Учителя были прямо за дверью, когда Рон и я пошли на тролля. В прошлом году это были только я и Гермиона, неспособная на чары патронуса. Но более ранние этапы бледнели по сравнению с «поддержкой». После каждого приключения, Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор уводил меня в сторону для вежливой беседы. Однажды он сказал мне, что любовь моей матери защищала меня. Волдеморт не мог коснуться кого-то, кто был отмечен чем-то настолько чистым. Он даже утверждал, что я пережил Смертельное проклятие, потому что моя мать любила меня. Это ровно то, что каждый сирота хочет услышать. В действительности, крайне маловероятно, что я единственный ребенок в истории волшебных войн, чья мать пожертвовала своей жизнью ради собственного ребенка. Смертельное проклятие восходит к временам раннего Средневековья. Если бы любовь могла блокировать Смертельное проклятие, волшебники, к настоящему времени, уже переименовали бы его во что-то другое. Волдеморт действительно предложил ей выбор. В теории, которая где-то могла бы и сыграть свою роль, нет разницы между «подставиться под проклятье, которое предназначено другому» и «отказаться отойти в сторону». Они оба - сознательный выбор. Они оба относятся к самопожертвованию ради кого-то другого. Нет никакого различия. Начиная с раннего Средневековья, очень вероятно, что такие действия повторялись много раз. Несмотря на то, как отчаянно я хотел, чтобы слова Дамблдора были бы правдой, любовь моей матери не делала меня уникальным. Только с одним выжившим, слова Дамблдора были просто плохо сформулированной гипотезой - скорее принятием желаемого за действительное, нежели фактами. Я добавил: «любовь, магия, Смертельное проклятие» к моим заметкам и двинулся дальше. На втором курсе, Дамблдор заверял меня, что я сделал "правильный выбор", когда умолял Сортировочную шляпу не распределять меня на Слизерин. Он продолжал говорить мне, что "именно наш выбор определяет нас" или что-то, подобное этому вздору. Хотя то, что он сказал, не лишено смысла, но, скорее всего, он хотел убедить меня, что я выбрал «правильную сторону». Это соответствует шаблону всё лучше и лучше. Дамблдор также подчеркивал, что люди, которых я спас, были бы мертвы без моей помощи. Сириус, в частности, яркий тому пример. Зачем вам подталкивать ребенка, который никогда не создавал телесного Патронуса, незаконно использовать хроноворот, чтобы спасти беглого каторжника от дементоров, если вы -взрослый волшебник, в совершенстве владеющий этим самым Патронусом? Либо вы хотите, чтобы ребёнок и спасённый в будущем взрослый умерли, что наиболее вероятно, либо у вас есть другой мотив. Да, он знал, что мы были живы, и Он слышал, как я говорил, что видел своего отца, но мы еще не использовали хроноворот после этого разговора. Хотя мы спасли Сириуса в прошлом, но мы еще не вернулись в свое время, пока ещё нет. Будущее не было установлено, пока мы не использовали хроноворот. Учитель под волшебными чарами изменения внешности, возможно, совершил бы то же самое, но риска было бы куда как меньше. Я смотрел на свою кровать. Каждое крупное событие за последние три года подстраивается под мою модель идеально. Мои губы задрожали. Слёзы защипали уголки глаз. Перед тем как неудержимо разрыдаться, я выхватил свою палочку и наложил Заглушающие чары на полог кровати. Никто никогда не должен слышать мой плач. Обхватив руками колени, я рыдал так громко, что балдахин дрожал. Несколько счастливых воспоминаний, которыми я обладал, были растерзаны в клочья моим же неумолимым анализом. Я улыбнулся печально. Но разве не лучше горькая, но правда, чем сладкая ложь?