Пленники забытых троп.

Шухей рвал и метал. Пиная попадавшиеся ему под ноги придорожные камни, вздымая за собою столпы зависавшей на короткое время в воздухе пыли и то сжимая, то разжимая кулаки, он всеми силами пытался заставить себя прийти в норму. Но ничегошеньки у парня не выходило - растерянность, злость на самого себя и стыд за то, что он вслух ляпнул Рангику, в сочетании с яростью и болью на сердце после похорон родных собою создавали в душе впавшего в нездоровую панику парня нереальный сумбур. "Да хорош истерить-то... Дебил, я вообще не понимаю, чего ты от неё побежал после того, как уж всё равно спалился, ляпнув ей про смысл жизни. Как взял бы свою рыжую, да как облапал бы на прощание... и сам бы успокоился, и меня бы хоть повеселил. А ты дебилом был, дебилом и останешься", - позёвывая и манерно растягивая слова, сидящий на облюбованных им окровавленных камнях в остатках намертво разрушенного внутреннего мира Казешини за внешней расслабленностью скрывал то, что с момента срыва своего балбеса он наблюдал за ним с тревогой и напряжением. Что-то сломалось внутри его охламона, это он прекрасно видел. И боялся, как бы этот надлом не привёл к каким-нибудь невообразимым последствиям. Казешини не хотел, чтобы Шухей умер или инвалидом стал, натворив каких-нибудь глупостей. В конце концов, не для того себе он выбрал этого затравленного волчонка, загнивающего заживо в трюме на цепи пиратского корабля, чтобы сейчас, потерявшись во времени, пространстве, да и вообще в этой жизни, он наворотил чего-то такого, что ничем хорошим ему не обернётся. "Если не понимаешь - тогда заткнись хотя бы, сделай одолжение", - огрызнулся Хисаги, хватаясь за лежавший в кармане телефон и с тщательно скрываемой надеждой проверяя, а не появилось ли там каких-нибудь новых сообщений. От Рангику, к примеру. Хотя... что, спрашивается, она после его выходки на кладбище могла ему написать? Как вариант, созерцавшего с разочарованием не желающий пиликнуть оповещением телефон парня устроило бы письмецо от Урахары. Здесь всё было куда определённее и яснее - Шухею не надо было каких-то лирических излишеств от исследователя, с которым он вполне себе успешно так сотрудничал, покуда не повстречался ему капитан Мугурума Кенсей, и пока не хватило у Хисаги мозгов принять решение, которое круто перечеркнуло жизни Розы и Грегори... чтоб его Пустой заживо сожрал, зло ругнулся на себя парень в мыслях. Попутно пожелав себе ещё много чего ещё малоприятного, Шухей нервно взъерошил свои всклокоченные чёрные волосы и закурил, думая о том, что имён убийц его родных в сообщении от Киске ему сейчас было бы вполне достаточно. Можно даже без вот этих "Привет, Шухей. Как твои дела?" и прочих вынужденных вежливостей. А, если ещё и с небольшим бонусом в виде описания отправивших Грегори и Розу на тот свет тварей и краткого ориентира, где хотя бы примерно разыскивать эти будущие трупы, которым предстоит быть живьём порубленными на куски мяса с кровью, так вообще было бы идеально. "Ну не кретин ли?" - раздражённо заметил Казешини, думая, что, хоть вот и настал тот миг, когда вечно не желающий давать ему волю в боях балбес хочет сам не просто расправиться с душегубами, а устроить им зашкаливающую по своей жестокости расправу, отчего-то ему ну ни капельки не радостно. - "Ты с похорон едва ушёл, уверен, твой белобрысый шляпник ещё до своей лаборатории не добрался... Так что каким макаром он тебе должен имена убийц определить, даже до своего хренова приборчика, про который он говорил, не доковыляв?" "Казешини", - раздражённо спрятав телефон в карман штанов, пыхнул Шухей зажатой в зубах сигаретой, - "хватит бубнить, я и без тебя всё это знаю!" "Ладно, ладно, обиженка", - буркнул ветряной дзанпакто, со вздохом усаживаясь на той самой кучке залитых чьей-то кровью камней, которая пока была тем немногим, что уцелело в его порушенном внутреннем мире и скрестив по-турецки жилистые ноги. Внезапно дзанпакто решил перевести тему, почувствовав, как его хозяин в мыслях с новою силою стал пожирать себя заживо за то, что "довёл своих родных до могилы". - "Скажи хотя бы, вот сейчас куда тебя сейчас черти несут?" Ветер Смерти неспроста задал своему воину этот вопрос. Он-то прекрасно знал, куда направляется его остолоп... уж ему ли не помнить каждый закуток этих вечно запылённых, но, если привыкнуть, не таких уж и убогих улочек... Но вот именно в эту минуту Казешини хотел, чтобы среди сумбура самоуничижения, которым сейчас в мыслях Шухей занимался так же самозабвенно, как разошедшийся на концерте гитарист трясёт лохматой головою, играя на своём инструменте, его синигами (тьфу, да не синигами же он теперь опять, раз Академию бросил, одёрнул себя Ветер Смерти) выудил объяснения тому, в честь какого праздника он решил отправиться в тот самый дом, в котором он, Роза и Грегори жили до того, как Хисаги отправился в Академию. Пусть хотя бы соизволит отвлечься от этого шквала жестокого самообвинения, сощурил дзанпакто бирюзовые глаза. "Не делай вид, что ты забыл, куда ведёт эта дорога, Казешини", - вот и всё, что услышал Ветер Смерти в ответ. Шухей резким движением опять вытащил из кармана телефон, посмотрел на пустой экран и таким же дёрганым жестом затолкал его обратно. "Смотри, а помнишь, как мы с тобой тут разбойников живьём располовинили, и ты потом их тут закопал?" - когда Шухей отворил калитку заборчика, огораживающего их старый дом, указал Казешини в сторону заднего двора при их старой таверне... закрытой теперь уже навсегда. Своеобразно, наверное, подбадривать своего хозяина напоминанием о том, как он пятерых на тот свет отправил, живьём их расчленив при помощи огромной кусаригамы... да только по-другому кровожадный клинок не знал, как балбеса своего подбодрить. "Помню". Ох, и не нравилось аж зафыркавшему от недовольства духу ветра то, что и без того не особо болтливый от природы Шухей совсем не желал даже со своим духовным мечом разговаривать! А ещё больше ему не понравилось то, что следом произошло. Началось всё вроде как, хоть и печально, но явно уж без намёков на последовавшую за этим выходку его балбеса. На территории, прилегающей к старому жилью Шухея и его теперь уже покинувшей этот мир семьи, показался Тессай Цукабиши, тот самый дядечка, с которым в своё время Хисаги из обломков, проводков и перепаянного вдоль и поперёк корпуса с экраном, смогли собрать вполне себе работавший телевизор ещё в те времена, когда Шухей даже с Булитом знаком не был и не сменил статус перебивающегося какими попало заработками бродяги на звание охотника на Пустых и прочую нечисть. - Привет, сосед! - увидев облачённого в чёрное парня с мечом и быстро признав в нём старого знакомого, расслабленно окликнул Шухея высокий загорелый мужчина в очках, с тёмными заплётенными в две длинные косы волосами и роскошными усами того же среднего между чёрным и каштановым оттенка. Резко выпрямившись на голос по инерции, Хисаги кивнул в ответ. А любящий по выходным приложиться к бутылочке-двум-трём (и желательно чего покрепче) и рассчитывавший, что сосед угостит его по старой памяти, мужчина явно решил болтовнёй склонить парня к жесту щедрости (которые, надо сказать, со стороны Шухея в те дни, когда он с Розой и Грегори жил в Руконе, традицией были, за своего соседа-выпивоху сестрице Хисаги деньги приносил сам, вечно привирая ей, что это Тессай передал). И потому продолжил расспросы: - Ты скажи, а куда вся твоя семья вместе с тобой так быстро уехала? Вы ж за один день буквально собрались... А правда, что в ночь перед отъездом на вас напали разбойники, и ты их всех поубивал и закопал на заднем дворе? Тут вся наша улица гудела от всех этих разговоров... А, кстати, - присмотревшись к внешнему виду своего соседа и обратив внимание на то, что он в гражданской одежде, прищурился Цукабиши, - а это правда, что ты в Академию синигами поступил, и потом в Готей собирался? Что-то не скажешь по твоему прикиду... - Поступил, но учиться там не стану, - процедил Шухей, поглядывая в сторону запертой таверны и втайне надеясь, что не весь запас оставленного в ней спиртного растащили местные, в числе коих и сам Тессай запросто мог оказаться. Если он экстренно не отыщет пары-тройки бутылок виски, портвейна, ну или винишка хотя бы, не заткнёт ими глотку общительного соседа и не выпроводит его куда подальше, этот говорливый товарищ его точно до отъезда и без того уехавшей в дальние дали крыши его доведёт. Правда, при внешней сдержанности привыкшего глушить любые свои переживания в себе парня сложновато было догадаться, что внутри у него при болезненном упоминании о его родных в таком тоне, будто они ещё живы, снова будто череда взрывов раздалась. - А что так? - искренне опечалился мужчина, считая, что молодому охотнику с его-то талантами в Готей-13 было бы самое место. - Ну это ладно, учиться или нет, служить или наёмным охотником батрачить - то дело лично твоё, не стану нос совать в это... "И на том спасибо", - повернувшись и молча отправившись к таверне, Шухей даже не задумался, что не очень-то вежливо разворачиваться перед носом собеседника, даже не дослушав его. Тему того, что разговоры о расправе над пятерыми разбойниками и последующем за ней закапыванием их расчленённых трупов на заднем дворе, увы, но были правдой, Хисаги предпочёл талантливо опустить, сделав вид, что вопроса об этом он не расслышал. Ну конечно же, хмыкнул парень, подходя ближе и лишь в этот миг заметив, что замка на двери оставленной ими с Розой и Грегори таверны и вовсе нет, прознав об их отъезде, местный люд церемониться не стал и тут же ринулся ворошить опустевшие постройки в надежде поживиться выпивкой, съестным, одежонки какой подобрать... да без разницы что, лишь бы спулить на халяву. - Ты лучше расскажи, Роза-то как? Как Грегори? Как обустроились мои соседушки на новом месте? - Тессай не унимался, без всякого стеснения прошествовав следом за рывком отворившим дверь Шухеем внутрь опустевшего заведеньица, некогда гудевшего на пол-квартала своими пусть и не шикарно обставленными, но бешеными по задору и размаху гулянками. - Роза никак, Грегори также, - подивившись тому, что, не то боясь их возможного возвращения, не то ещё чего боясь, местные далеко не всё повыносили, Шухей после получасового копания в недрах покрывшегося кружевами паутины по тёмным углам погреба вынес ждущему ему наверху Тессаю целый ящик креплёного вина. Звякнули бутылки, когда чихающий от забившейся в ноздри чуть ли не до самых лёгких пыли парень вытащил ящик с выпивкой, поставив его перед соседом, и, помолчав, Шухей глухо выдавил из себя: - Нет их больше, Тессай. Убили их в Сейрейтее. - Что? - опешив, бедный Цукабиши аж вмиг позабыл о том, что потащился сюда, завидев вернувшегося Шухея и явно рассчитывая облегчить своё похмелье после вчерашней гулянки за его счёт. Не выдержав, крепкий с виду, внушительный телосложением, и очень чуткий душою мужчина аж осел на пол, схватившись за увенчанную длинными косами голову и стараясь изо всех сил подавить уже срывающиеся против его воли слёзы искренней печали: - Какой ужас... Как же так?.. Шухей, почему ж ты не сказал мне? Я, конечно, понимаю, что это мало чем помогло бы, но я хотя бы попрощаться приехал бы, в последний путь проводить... не чужие ж люди всё-таки были. - Не до того было, прости, - отрывисто произнёс Хисаги, чувствуя, что при виде того, как искренне убивается этот немного странный из-за своих чудачеств, но добродушный человек, в общем-то, и правда хорошо ладивший с Розой и Грегори и переехавший поближе к таверне после того, как он нашёл себе работу у Булита, чтобы не терять связи со старыми приятелями, внутренности его будто болезненно сжимаются в тугой пульсирующий комок. - Возьми это вино, Тессай, да помяни их... - Да не надо, - утирая сбегавшие из-под очков на загорелое лицо и терявшиеся где-то в густых усах слёзы, прогудел убитый наповал страшной новостью Цукабиши. И разрыдался в голос: - Ох, горе-то какое, как же так случилось, какие же гады это сотворили, да за что ж они с ними так, Роза ж с Грегори отродясь и мухи не обидели... Нет, сосед, прости, не надо мне выпивки, не могу, не лезет, тошно аж стало. - Надо-надо, - горько вздохнул Шухей, испытывая внутренний стыд за изначальную порцию внутреннего раздражения на Тессая за его говорливость. Его, похоже, вести о гибели Розы и Грегори тоже здорово расстроили, а он ещё и злился на него, с укором самому себе подумал Хисаги, и пододвинул ящик с выпивкой в сторону не побоявшегося перекочевать следом за ними соседа: - Не отказываются от поминального, Тессай, сам же знаешь. Думаю, и Грегори, и Роза расстроились бы, узнав, что ты отказался от угощения. Цукабиши ушёл, а Шухей занял его место, плюхнувшись на запылённый пол таверны и уставившись в одну точку. С виду казалось, что ничего особенного не происходит - сидит на полу растрёпанный, взлохмаченный и бледный парень и смотрит в никуда, положив рядом упокоенный в ножнах меч. А внутри начала свою очередную пляску вакханалия отчаяния, и нашёптывания бесов, рождающихся из пламени человеческого горя, становились настолько громкими, что даже ворчливые окрики Казешини, настаивавшего, чтобы балбес перестал себя вести, будто подтверждая своё постоянное прозвище, перестал выводить его, Ветер Смерти, некогда выбравший его своим воином, мысленным нытьём, обвинениями себя самого в том, в чём не особо-то его вина прослеживается, и пошёл проспался для начала, становились различимы всё слабее и слабее... Даже не испугавшись того, что постоянно разрывавший ему черепушку то песнями, то дразнилками, то криками, то ворчанием голос дзанпакто из-за ядовитых шепотков порождённых его же печалью внутренних монстров стал слышен гораздо тише, Хисаги вдруг выпрямился калёною струной, сжав перебитые руки в кулаки и поняв, чего же ему сейчас нужно. Рангику ему не позвонит и не напишет, тут к гадалке не ходи. Она и так наверняка теперь считает, что он на почве гибели родных совсем умом тронулся, раз осмелился ей такие вещи вслух высказывать. Ренджи, Рукии, Кире и Момо точно не до его загонов - те и так явно сторонятся его после его срыва. На Кенсея он плевать хотел всей глубиной своей души, пусть хоть обзвонится до посинения. У Урахары пока для него точно никаких вестей не будет, тут Казешини прав. А значит, раз никому сегодня дела до него точно не будет, надо бы хорошенько нажраться, чтобы способность думать в спиртном утонула, захлебнувшись и не высовываясь хотя бы до завтра. Телефон отключить, ни с кем не разговаривать (ну Казешини не в счёт, от этого никуда не денешься, с грустью усмехнулся Хисаги)... и давиться пойлом, пока обратно не полезет. Но... увы, перерывшего весь погреб и всю таверну Шухея здесь ждало небольшое разочарование. Оказалось, что от широты души и сострадания к плачущему Тессаю отдав тому ящик креплёного вина, он оставил таверну без последнего запаса выпивки, который местные, обчищая здание, не нашли лишь потому, что он был припрятан глубоко в погребе, в пыльной тесноте которого особо лазить никому не хотелось. "Я ж говорю - дебил", - а, с облегчением вздохнул Шухей, кажется, голос его дзанпакто пересилил всякие там змееподобные шипения в его голове, став опять привычно громким. Если бы Хисаги знал, какая ожесточённая бойня только что состоялась во внутреннем мире Ветра Смерти, благодаря которой тот и смог прогнать вполне могущие превратиться в ужасающих тварей уже обрётшие облик бесплотных теней с горящими глазами и жуткими скрежещущими голосами порождения отчаяния своего балбеса... Но он этого не ведал из-за того, что поначалу сгустки тёмной энергии, перевоплотившиеся во внутренних монстров, заглушили Казешини, и теперь лишь удивлялся тому, откуда его дзанпакто взял эту череду отрезанных уродливых голов, которые он теперь катал по внутреннему миру, как футбольные мячи, и время от времени подбрасывал их, норовя ткнуть в зияющие чёрные дыры пустых глазниц шпорами своих похожих на мушкетёрские сапоги ботинок. А своенравный клинок ветра всё бубнил и бубнил: - "Нет чтоб оставить себе несколько бутылок, он этому очкарику всё пойло отдал... Иди вот теперь и проси у него часть поминального винишка обратно, раз уж так нажраться хочешь!" "Нет уж", - упрямо покачал головой Хисаги. - "Негоже обратно забирать то, что уже подарил". "Так уж и скажи, что разговаривать с Цукабиши не хочешь", - нахмурился Казешини, промазав во время очередного паса самому себе мимо намеченной цели и зло вдавив каблук ботинка в глазницу отрезанной головы чудовища, которое он убил. "И это тоже", - Хисаги надоело пререкаться со своим мечом, и он даже решил не добавлять, что ему ни с кем в принципе разговаривать не хочется. - "Ладно", - внезапно он поднялся, при этом меч в руки так и не взяв. Пересчитав скромные остатки денег, которые он смог выудить из карманов брюк, он пришёл к выводу, что для попойки в одно лицо этого вполне хватит, и осталось лишь разыскать, где тут можно, собственно, организовать эту пьянку с самим собой. - "Я, наверное, и тебе своим, как ты выражаешься, нытьём опротивел. Что ж, пойду прогуляюсь и не буду те6я утомлять. Обещаю, что закроюсь наглухо, чтобы ты не слышал мои мысли и отдохнул от меня". Душу парня обожгло неприятное осознание того, что он, кажется, и правда настолько тряпка, что умудрился достать собственный меч, и от этого стало ещё паршивее, чем было. Зато... зато, когда эти чудища внутри него, шепчущие ему, что он никчёмный неудачник, угробивший родных, и осмелившийся лезть к девушке, в сторону которой ему из-за его происхождения и смотреть-то не положено, стали набирать силу, сжирая его сердце и разум, он понял кое-что. За звучанием их омерзительных шепотков он научился воздвигать некую стену, способную отделить его от Казешини, и не дающую мечу слышать его мысли. У материализации дзанпакто как показателя предельно близкого общения хозяина со своим клинком была и своя обратная сторона. Да, с момента материализации дзанпакто могли покидать меч не тогда, когда прикажут хозяева, а когда им вздумается, но зато и сам дозревший до материализации синигами овладевал навыком выставления блока на свой разум, дабы меч хотя бы иногда не слышал его мыслей, и было легче отдавать свою духовную энергию на поддержание видимой теперь не только ему самому формы своего меча. Вообще Хисаги понимал, что во время боя нельзя блокировать от дзанпакто своё сознание... но сейчас и боя никакого не намечалось, да и Казешини сам признался, что своим нытьём в мыслях он его достал. Так что вот сейчас эту стену воздвигнуть, пожалуй, было самое время. Сосредоточившись и почувствовав нутром, как между ним и встрепенувшимся, но слишком поздно сообразившим, что произошло, Казешини вырос тот самый блок, о котором некогда ему рассказывал Урахара, разглагольствуя под вино о материализации, банкае и всём том, чему ещё предстоит научиться и без того достаточно круто для своего возраста и при отсутствии наставника владеющему своим дзанпакто Шухею, Хисаги посмотрел на гневно задёргавшийся меч: - Ты уж прости, что всё так вот... прав ты, наверное, не надо было такому, как ты, выбирать такую тряпку, как я. Отдохни, Шини. А я пойду пошатаюсь пока. Буду завтра и пьяный. Прощаться пришлось вслух, потому что парень сразу же понял - теперь мыслей его клинок временно не слышит. Следом же, метнувшись к порогу, Хисаги при помощи целой череды далёких по разбросу и предельно стремительных по скорости Мгновенных шагов заметался по Руконгаю, стараясь как можно сильнее запутать след и уйти как можно дальше от дома, в котором некогда он и люди, бывшие его семьёй, хоть и жили небогато, но были счастливы. Шухей понимал - Казешини, хоть и не может теперь через его сознание уследить, куда он умчался, зато может запросто догнать его, приняв материальную форму. Тем более, что теперь он может сделать это тогда, когда ему вздумается. А дальше - чутьё по реацу таких, как его упрямый и неугомонный клинок, и до Уэко Мундо доведёт, вздумай, к примеру, Хисаги там от Казешини спрятаться. Собственно, дзанпакто оправдал ожидания своего умчавшегося в расстройстве чувств непонятно куда хозяина. Возмущённый тем, что, решив, будто вот сейчас самое время прикрывать своё сознание от него и мчаться жрать спиртное в одиночку, его придурочный синигами (тьфу, да не синигами же он уже!) оставил его одного в этой пустой таверне, Казешини тут же материализовался и стремительно выскочил прочь. Напрягаясь изо всех сил, он с раздражением отметил, что с момента его материализации его поганец как-то очень уж быстро научился не только блоки ставить, но и реацу глушить на уровне, который студентам Академии и не снился даже. - Ну всё, балбес, - гневно сверкнули во тьме одной из подворотен бирюзовые очи Ветра Смерти. - Только попадись мне, я из тебя так всю твою дурь вытрясу... Неделю потом до туалета будешь ползком передвигаться на своих переломанных костяшках и дёснами жижу фруктовую шмякать, потому что я тебя так искалечу - ни зубов, ни костей целых не оставлю! И вообще... что это ещё за Шини?! Я тебе не собачка комнатная, меня Казешини зовут... Ка-зе-ши-ни, слышал?! Поймав себя на том, что он угрожает невидимому и явно не слышащему его собеседнику, сотрясая кулаками даже не дрогнувшую от его преисполненного возмущения монолога пустоту, Ветер Смерти тут же торопливо оглянулся, дабы убедиться, что этого срыва, совсем не соответствующего его имиджу жестокого психопата, жаждущего крови и убийств, никто не увидел, и пошёл прочь, не имея ни малейшего понятия, где же разыскивать решившего "не утомлять его своим нытьём" и упылившего менос бы его знал куда Шухея. - Точно отметелю, как найду, - буркнул дзанпакто себе под нос, срываясь на бег через лабиринт запылённых и на удивление оживлённых для этой местности улочек. *** Шухею было пьяно. Очень пьяно. И выпил не сказать, что очень уж много - с его уровнем духовной энергии стойкость к алкоголю всё-таки на фоне простых граждан, живущих в Руконе, была заоблачной. А развезло так, будто бы канистру спирта залпом осушил. Наверное, Казешини, разозлившись на него, материализовался... или, наоборот, обрадовался, что хозяин-нытик больше не взрывает ему мозг своими невесёлыми думами, со злой горечью одёрнул сам себя глядящий мутным и плывущим взором в неумолимо пустеющий бокал Хисаги. Но... похоже, судя по тому, как здорово и быстро он опьянел - Казешини точно материализовался. Ну и пускай, вяло подумал Шухей, с досадой обнаружив, что его бутылка опустела, и подлить себе попросту нечего. Шини точно заслужил отдыха и развлечений, пусть погуляет свободно. В одном отчего-то парень был уверен железобетонно - искать его Ветер Смерти не станет. Да и, если уж начистоту, думал Хисаги, и не стоит такой неудачник по всем фронтам, как он, такого клинка, как тот, что даже наперекор воле неба пошёл, его выбрав. Даже Рангику, и та аж глаза вытаращила, услышав, что он осмелился ей брякнуть... Скатившись до присваивания себе гордого звания "чмо недобитое" в мыслях, Шухей почувствовал, что при мысли о рыжеволосой красавице в душе так двояко стало - вроде как ещё больнее из-за осознания того, что вовек не быть аристократке с руконгайцем, а вроде что-то, похожее на надежду, затеплилось, когда он вспомнил, как она прижимала на прощание к его татуированной щеке свою ладонь, как хватала его за руки, рванув за ним без оглядки после его драки с Кенсеем... Странно, отчего-то выпивка не разгоняла эту по-волчьи жгучую тоску, напротив, лишь тошнее и горше становилось на душе с каждым глотком. Ну и ладно, значит, надо ещё выпить, решил Шухей, и, даже не справившись с попыткой подсчёта остатков своих финансов, шатаясь, пробрался к барной стойке. Еле ворочая языком, попросил ещё бутылку "да пофиг чего, лишь бы горело", вывалил пару мятых купюр и горсть монет перед барменом и, получив желаемое, внезапно решил, что вот этот стеклянный сосуд с каким-то жутко пахнущим тёмно-красным пойлом он осушит не в баре, а где-нибудь на какой-нибудь крыше, с которой пол-Руконгая видно. Пространство плыло перед глазами, пьян парень был уже до такой степени, что еле ноги переставлял, двинувшись прочь из бара. Но упрямство родилось вперёд Хисаги, и потому, вырулив за угол заведения (которое, к слову сказать, в этом районе пользовалось весьма дурной славой, по слухам, тут постоянно всякие отщепенцы ошивались), он решил закурить и осмотреться, чтобы выбрать, в сторону какой из столь редко встречающихся тут высоток он двинет, дабы там свои алкогольные возлияния и довести до стадии "а посплю-ка я прямо здесь, зачем домой идти". Правда, определиться с дальнейшим направлением своего алкопутешествия Шухею не удалось. Чиркнув зажигалкой, он даже не успел её к зажатой в зубах сигарете поднести, как вдруг ощутил удар в спину чрезвычайно болезненной силы. Невнятно выругавшись, отчего сигарета тут же вылетела у него изо рта, пьяный в стельку парень попытался повернуться, чтобы понять, кто же так приложил его прямёхонько промеж лопаток, да ещё и так лихо, что теперь жгло всё аж до самой поясницы... И следом же на Шухея обрушился ещё один удар. Теперь уже прямо в макушку, которую не так давно Урахара латал ему с таким трудом, и заживление которой для самого Хисаги прошло с невероятными муками. В голове у оступившегося парня тут же словно взорвалось что-то, разлившись по всей черепушке приступом адской боли, в глазах потемнело, притяжение земли вдруг стало каким-то чересчур сильным... А потом Шухей распластался на асфальте. Только самого падения он уже не почувствовал, потому что потерял сознание, ещё падая.