Подари мне ночь, подари мне день

      Наверное, мне никогда не забыть день похорон Тэйодреда: он был таким холодным, промозглым и дождливым, таким наполненным неизбывной печали, что казалось, не настанет конца долгим часам, во время которых мы молча возвращались в город, накрывали столы к поминальному обеду и слушали долгие рассказы воинов о детских проказах и воинской доблести сына Конунга. По местному обычаю вспоминали только о светлом и радостном, поднимали кубки с элем, осушали их до дна и снова предавались воспоминаниям. Сам Тэйоден не проронил ни слова, хоть и сидел весь вечер во главе стола, внимательно слушая своих подданных. Зато Эйомер рассказывал без устали: о том, как они с братом таскали по утрам горячие булки с кухни, гордясь ловкостью и тем, что повар их не замечает, а тот просто предпочитал помалкивать, о том, как прачка застала их за пусканием дощатых корабликов в её бадье для стирки, о том, как храбро принимали ночью жеребёнка на конюшнях у кобылы, не решившись разбудить старого конюха, и, разумеется, о том, каким бесстрашным был Тэйодред в бою, как умело он владел мечом и копьём, как яро сносил головы врагам. Этих боёв и стычек в последнее время становилось всё больше, один из них оказался смертельной ловушкой, из которой никто не вернулся живым.        Сидя рядом с Эйовин, вяло раскрошивая кусочек медовой лепёшки, я слушала Сенешаля, и картины описываемого им детства оживали перед глазами. Он был искусным оратором: и вот уже перед моим внутренним взором два светловолосых мальчугана, смеясь, ловят в силки длинноухого кролика, чтобы подсунуть его в ткацкую и услышать визг перепуганных ткачих, вот они скачут по полю на жеребцах, стремясь достичь самого горизонта, стремясь заглянуть за него и убедиться, что степям Марки нет края. А вот уже выросли, статные и сильные едут с дружиной к границам, чтобы оберегать их от набегов дикарей и орков. Завороженная глубоким бархатным голосом, я невольно улыбнулась, когда он начал рассказывать о том, как они с братом на спор вошли в зачарованный лес и, проблуждав там несколько дней, вышли с разных концов, а потом вернулись, чтобы найти друг друга — уже взрослые, но глупости творили нешуточные. Очевидно, речь шла о Фангорне — чтобы войти в него, нужно и впрямь набраться мужества и обладать несокрушимым бесстрашием. Эйомер рассказывал так одухотворенно, с таким пылом, что я невольно залюбовалась им. Ведь и впрямь красив, в этом не откажешь: высок, широкоплеч, золотая грива волос и глаза — глаза-вишни; глаза пронзительные, словно видят каждого насквозь. Острые скулы и отросшая щетина лишь добавляли образу агрессии и дерзости. Жёсткость характера чувствовалась в каждом слове, каждом жесте. Сенешаль восхищал и отталкивал одновременно, хотелось ощутить его силу, но в тоже время держаться на приличном расстоянии, чтобы не обжёг, не поранил. Тэйодред был совсем другим, он и отнёсся ко мне по-другому, ему я показалась лучом света, хоть он и знал меня лишь пару минут. А Эйомер… Казалось, он хочет оттолкнуть, закричать, чтобы убиралась куда подальше, и сдерживается только из-за сестры, которая увидела во мне родственную душу, как и я в ней.       Испуганная своими мыслями, я придвинулась ближе к Эйовин, а вскоре она, поднявшись из-за стола, отвела меня на третий этаж и, отперев дверь в самом конце длинного коридора, показала комнату, в которой едва умещались кровать, сундук и маленький камин. И пусть комната была совсем крохотной, на глаза навернулись слёзы благодарности — мне подарили собственный маленький уголок в этом чужом, холодном мире. Здесь я смогу спрятаться, укрыться от невзгод и просто представить, что всё происходящее вокруг лишь иллюзия, плод больного воображения. Рохирримка помогла мне разжечь огонь, показала смену одежды и маленькую умывальню, а затем ушла вниз следить за тем, чтобы слуги вовремя подавали воинам новые блюда и разливали хмельной эль. Когда за ней закрылась дверь, я задвинула засов, скинула непривычно тяжелое платье и, оставшись в одной рубашке, подошла к занимавшему пол стены окну. За ним уже наступила ночь, и трудно было что-либо рассмотреть кроме света факелов, горящих в караульнях. И всё же я долго вглядывалась в темноту, а потом, больше не стараясь сдерживать слёз, забралась в кровать и, завернувшись в одеяло, откинулась головой на показавшуюся удивительно мягкой подушку. Впервые за два дня я смогла прилечь, сейчас это казалось настоящим чудом. Слёзы усталости и нервного напряжения всё катились по щекам, но они не помешали мне, сжавшись маленьким комочком, уснуть, напротив — убаюкали.       Утром я проснулась совсем в другом настроении: солнце уже заливало маленькую уютную комнату с выбеленными стенами и плетёной дорожкой на полу, и пусть грустные мысли и страхи, от того что жизнь так стремительно, бесповоротно изменилась, никуда не исчезли, хотелось улыбаться, петь и не быть одной. Пусть банально — но главное не быть одной в этом чужом, неизведанном мире. Умывшись, расчесав и заплетя косы, я надела синее платье, закуталась в шаль и поспешила искать Эйовин — наверняка ей нужна помощь. А потом? Потом обязательно отправлюсь гулять в город и за его стены, если выпустят.        Планы, как известно, не всегда осуществимы: услышав о моём желании осмотреть Эдорас, следившая за убиравшими зал слугами рохирримка тут же отвергла эту идею, сказав что одной за стены дворца выходить опасно, а у неё сопровождать меня сейчас времени нет. Но зато она взяла меня с собой в мастерскую, где швеи шили для воинов рубашки из грубоватой тёплой ткани. Здесь мы провели несколько часов, Эйовин ловко помогала женщинам и легко поддерживала беседу, спрашивая у каждой о том, не болеют ли дети, и всего ли в достатке в их домах. Я быстро шить не умела, зато смогла сделать несколько закроек по размерам, которые показала полненькая улыбчивая Лейта. Поначалу было страшно, что меня могут принять в штыки, но, похоже, никто не собирался этого делать, во всяком случае, открыто. Возможно, местным требовалось время, чтобы привыкнуть ко мне и дать свою оценку, а может, они не видели прока враждовать в и так нелёгкое время. На душе стало ещё чуть теплее и, когда мы отправились на кухни, проследить за тем, как готовится обед, я уже без смущения предлагала свою помощь кухаркам. По натуре я была деятельной, активной девушкой, как шутил папа: «минуты не могла усидеть на месте», и сейчас особенно хотелось занять себя чем-нибудь, чтобы отвлечься, просто не думать, просто привыкать к новой жизни.        Помогая Эйовин смахивать пыль с гобеленов в главной зале и проверять, достаточно ли дров в поленнице у очага, я несколько раз замечала, как за нами наблюдает Гнилоуст. Было в его взгляде что-то грязное, хозяйское, но как только он встречался со мной глазами, как тут же отворачивался к своей основной жертве — Конунгу, который ещё сильнее сдал за последние сутки и, сидя на троне, молча внимал его речам. Когда же я спросила у сестры Эйомера, почему они терпят во дворце этого тёмного человека, она лишь ответила, что он советник и правая рука дяди и имеет большое влияние, поэтому никто ему слова не смеет сказать, не то что попытаться выпроводить из Медусельда. Тэйоден последние месяцы прислушивается только к его советам, и за любую попытку роптать можно оказаться в темнице. Что ж, об этом я и сама знала, и вряд ли имею право вмешиваться со своими советами, а то в темницу совсем не хочется попасть. Там наверняка крысы, я их очень боюсь. Да и вообще, положение у меня и так не комильфо, стоит ли усугублять его?       К вечеру я уже достаточно хорошо ориентировалась во дворце и могла выполнять поручения Эйовин, не нуждаясь в её навигации, а также успела подружиться с двумя караульными из стражи, правда, получилось это несколько комично. Пора было накрывать столы для ужина и, получив от повара на кухнях поднос с горой ещё дымящихся сдобных булок, я несла его в главный зал, когда, не видя за вышеупомянутой горой сдобы, того, что делается под ногами, налетела на одну из местных собак, которая нагло встала на моём пути и не сдвигалась ни на шаг. Похоже, псина надеялась, что я уроню поднос, и тогда ей то уж точно гарантирована сытная трапеза. Наверное, я жестоко разочаровала её, когда смогла удержать свою ношу и к тому же исхитрилась дать негоднице хорошего пинка, обозвав её несносным кудлатым чудовищем. Очевидно сильно оскорбившись, собака залилась громким лаем, вторил ей смех проходивших мимо и наблюдавших всю это сцену караульных. Один из них отогнал скандально-предприимчивое животное, а второй, забрав у меня поднос, помог донести его до одного из столов. Оба были совсем молоды и оказались очень разговорчивы и дружелюбны. Представившись Кайлом и Эрвином, они любезно согласились помочь мне принести в зал ещё несколько блюд и подносов. Кухарка, у которой я брала снедь, лишь руками всплеснула — женских рук во дворце катастрофически не хватало, но не смотря на это, воины сами себе обед, разумеется, не собирали. Правда, спорить она совсем не стала, напротив, всучила им блюда потяжелее, мне лишь оставалось показать, куда их отнести.       Удивили такие помощники не только кухарку. Когда, смеясь над незатейливой шуткой светловолосого Эрвина, я показывала ему, где поставить большую супницу с рагу из баранины, в зал вместе с несколькими дружинниками вошёл Эйомер. Устремив на нас недовольный взгляд, Сенешаль так грозно свёл брови, что, тут же подавив очередной смешок и желание спрятаться под стол, я чинно вытянулась по струнке и сжала губы в тонкую полоску. Заметив перемену в моём лице, Эрвин оглянулся и, кивнув своему Маршалу, приосанился.  — Умеет наш главнокомандующий дисциплину поддержать, даже на девушек действует, — тихо подколол он, направляясь вслед за мной на кухню, в то время как Кайл, также заметив Эйомера, предпочёл подсесть за стол к нескольким стражникам.  — Ну, а как же иначе? Кто воинскую дисциплину нарушает, тот копает траншею от забора до обеда, — хмыкнула я, вспомнив отчего-то одного ролевика из нашего клуба, который вечно любил не к месту пошутить и речь толкнуть такую, что и Феанор обзавидовался бы.  — Зачем? — удивился молодой рохиррим, что такое траншея он, похоже, знал.  — Чтоб врагов там закапывать после битвы.  — Лучше сжечь, а то ведь эти чмыри мордорские жрут всё подряд, и тухлятину раскопать не побрезгуют.  — Тоже верно, — мне с трудом удалось подавить тошноту от вставшей перед глазами жуткой картины. — Пусть с голоду мрут.       Вскоре столы были накрыты и, отведав немного наваристого, щедро сдобренного специями рагу, заручившись позволением Эйовин, я отправилась в свою комнату.        Полутьма в коридорах, как и шаги воинов и прислуги, стала привычной. Ещё несколько дней назад жизнь не представлялась без электричества, интернета и мобильника, а теперь славно, если факел не до конца прогорел, и огонь в камине не потух. Как быстро ко всему привыкаешь, как банально хочется выжить не смотря ни на что. Вчерашняя школьница, собиравшаяся поступать в выбранный отцом колледж экономики, предпринимательства и права, кто я теперь? И что ждёт меня впереди? Возможно погибну в одном из ближайших сражений, что наиболее вероятно, но возможно всё же нет. И что тогда? Так хочется жить. Тед говорил, я маленькая и глупая, что ж, я впервые с ним согласна, раньше никогда не соглашалась, но теперь так противно ощущать свою беспомощность в сложившихся обстоятельствах. Но будь я даже старше и мудрее, что смогла бы предпринять?  — Решила мальчишек соблазнять? — вздрогнув, я едва не закричала, когда Сенешаль, толкнув к стене, зажал мне рот ладонью. Как же я его не заметила? Он шёл следом или поджидал за лестницей? Стало панически страшно, когда он вдавил меня в холодные камни и зло заглянул в глаза. — Надеешься устроиться получше? Мужа решила подыскать, чтобы защитник был? Так зачем тебе эти зелёные оболтусы? Ищи постарше, что бы уж и кров дал! Уверен, с такой смазливой мордашкой у тебя это в два счёта получится!  — Ты безумен! — выпалила я, когда племянник Тэйодена наконец сдвинул руку и смачно сплюнул на застеленный тростником пол. — Что я сделала?  — Где это видано, чтобы воины с кастрюлями носились, стараясь девчонке угодить? — рыкнул он, спуская ладонь на мою шею. — Ты заставила их делать женскую работу!  — Если ты не заметил, то в Медусельде женщин не хватает! Они всего лишь помогли мне, совсем немного! И я никого не заставляла! — всё это вырвалось на одном дыхании, но он лишь сильнее сдавил горло, и пришлось сдаться, — больше никогда их не о чём не попрошу.  — Я наблюдаю за тобой, лучше не забывай об этом.        Эйомер, наконец, ослабил хватку и, сумев вырваться, я со всех ног бросилась в конец коридора к дверям своей маленькой комнатки.  — Сенешаль, — голос дрожал, но лишь в первую секунду: обида и желание отыграться стремительно брали верх над разумом. Взявшись за дверную ручку, я оглянулась, чтобы убедиться, что Эйомер всё ещё здесь и смотрит на меня, — сколько тебе лет?  — Тридцать, — ответил он, удивлённо приподняв бровь.  — Это достаточно много для рохиррима?  — Пожалуй.  — Мне нравятся букеты из незабудок, — выпалила я и, влетев в комнату, захлопнула дверь, запирая её на засов.        Глухие удары обрушились на неё уже через несколько секунд, но лишь нарочито громко рассмеявшись над бранью Эйомера, я принялась расстилать постель. Не станет же этот надменный грубиян ломать дверь комнаты, в которую поселила меня Эйовин? Ведь как потом с сестрой объясняться?        Когда шаги воина затихли в коридоре, я сняла платье и, аккуратно положив его на сундук, забралась под одеяло. Что ж, теперь у меня на одну проблему больше, и уже завтра эта упрямая проблема наверняка захочет отыграться. Вот только я не та, кого легко запугать, зря он надеется.