Подари мне ночь, подари мне день

      Сон в ту ночь был действительно крепкий, единственная грёза длилась несколько часов, дурманя сознание своим магическим волшебством и простотой: я шла рядом со светловолосым мужчиной по нескончаемой степи, он был чуть впереди, вёл за собой, крепко сжимая мою ладонь, а вокруг цвели нежно благоухающие дикие цветы, порхали яркие бабочки, разливали дивные трели птицы. Солнце только всходило, согревая кожу ласковыми тёплыми лучами. Короткое белое платье с зауженной талией и рукавами-фонариками, как и джинсы с клетчатой рубашкой моего спутника говорили о том, что мы дома, в моём мире, но вокруг не было ни трасс, ни гудящих клаксонами автомобилей, ни электро вышек и подстанций, лишь степь, которая начинала постепенно меняться. Я бы не смогла описать, в чём именно заключались эти изменения, но словно сам воздух стал другим, более чистым, и от него кружилась голова, а вокруг уже появились заросшие розовыми гроздьями цветущего горошка холмы, и стали слышны крики уток, громкое конское ржание. Вскоре мы увидели впереди табун пасущихся лошадей, в одной из которых я узнала Талу. Кобыла повернула ко мне голову, в её мудрых почти чёрных глазах читалось такое же узнавание. В эту минуту мужчина остановился, и, поравнявшись с ним, я смогла, наконец, взглянуть в красивое смуглое лицо. Эйомер. Он смотрел так пристально, что на щеках выступил румянец смущения, а затем привлёк к себе, накрывая губы долгим требовательным поцелуем. Обняв его за шею, я скорее почувствовала, чем увидела рой светлячков, даже днём искрящихся загадочным светом. Мне совсем не было до них дела, гораздо больше волновали гладящие по спине горячие ладони, терпкий вкус мужского дыхания, гулкие удары сердца любимого. Эти удары звучали так громко и размеренно, словно в мире не осталось ничего кроме их отзвука. Удивлённо распахнув глаза, я поняла, что лежу в своей комнатке на третьем этаже Медусельда, положив голову на грудь Эйомера, который даже во сне крепко сжимает меня в своих объятиях. Воспоминания о прошедшей ночи заставили залиться румянцем, от мысли о том, что отдалась любимому, сердце испуганно ёкнуло в груди. Как же я решилась? Помню лишь его жаркие поцелуи и то, как сильно скучала, тосковала по нему все последние дни. Как же всё так быстро произошло? Ведь ещё совсем недавно Сенешаль, казалось, ненавидел меня, но нежность, с которой он целовал ночью, говорила совсем о другом. Кто бы мог подумать, что гордый, вспыльчивый витязь может быть столь ласковым и нежным, столь добрым, и в тоже время столь темпераментным? Всё это я узнала лишь несколько часов назад и теперь, даже сгорая от смущения, понимая, что не должна была так безрассудно раскрываться его страсти, была бесконечно счастлива.       Проникшие в окно рассветные лучи медленно скользили по кровати, в их неярком свете я могла, не смущаясь, любоваться суровыми чертами лица любимого, которые лишь сейчас, во сне, немного смягчились, его длинными, отбрасывающими тени ресницами и россыпью родинок, почти скрытых светлой бородой. Красиво очерченные полные губы, которые умели дарить столь сладкие, пылкие поцелуи, были сейчас чуть приоткрыты, обнажая ряд ровных белых зубов; это вызывало желание прикоснуться, которое невозможно было побороть. Выпростав руку из-под покрывала, в которое он меня завернул, я провела пальцами по нижней губе Эйомера и только тогда заметила, что его разметавшиеся по подушке волосы чуть влажны, значит, любимый уже просыпался, обмылся в умывальне и вернулся ко мне в постель. От того, что он не ушёл, остался рядом и так крепко обнимает, томительно защемило в груди: это говорило о многом, больше, чем любые слова. Поцеловав белёсый шрам на смуглой коже его плеча, я осторожно выбралась из могучих объятий и, подобрав брошенную на пол сорочку, тоже поспешила в умывальню, чтобы смыть с бёдер запёкшуюся кровь — след утраченной невинности, и ополоснуться в чистой, прохладной воде. Всё это не заняло много времени, и вскоре я уже вновь скользнула под покрывало к Эйомеру, чтобы приникнуть к его груди и просто нежиться в такие чудесные редкие минуты покоя. Повернувшись во сне набок, рохиррим крепко обнял меня, сама мысль о том, что даже сейчас он чувствует меня, не хочет выпускать из рук, заставила радостно улыбнуться. Его близость, запах кожи и тихое размеренное дыхание, всё это было так непривычно и желанно, само присутствие любимого в моей маленькой комнатке наполнило её особой аурой: его теплом и силой. Прижавшись лицом к его мерно вздымающейся груди, поглаживая золотящиеся на ней короткие колечки волос, я не заметила как уснула, а проснувшись, встретилась с глубоким, внимательным взглядом серых глаз.  — Прости, я был не на высоте ночью, — намотав на палец прядь моих волос, он прижался к ней губами.  — Неправда! — не понимая, что он имеет в виду, я на миг прикрыла глаза, пытаясь вспомнить хоть какой-нибудь казус, но нет, всё было потрясающе, во всяком случае, для меня. — Почему?  — Нужно повторить сначала, чтобы ты поняла.       Недоумённо округлив глаза, я окинула его вопросительным взглядом:  — Если хочешь говорить загадками, то предупреждаю, я тоже мысли читать не умею.  — Девственница, что с тебя взять? — не слишком уважительно хмыкнув, Эйомер потянул за край моей сорочки, легко сняв её и отбросив обратно на пол.  — Эй! — пытаясь подавить смех и изобразить на лице целомудренную строгость, я прикрылась покрывалом, но и его постигла та же судьба, что и сорочку.  — Не смей никогда прятать от меня своё тело, я хочу любоваться тобой, когда мы вместе.  — Чем? Вчера на празднике были такие грудастые девицы, что твои витязи за ними табуном ходили поглазеть, так что мне гордиться уж точно нечем!  — Глупая, — расхохотавшись, Эйомер привлёк меня к себе и бережно огладил маленькую грудь, недостаток размера которой так огорчал меня в последние дни. — Я не встречал никого красивее тебя.  — А что, имеешь обширный опыт? — не веря, что решилась поднять такую щекотливую тему, я сдавленно выдохнула, когда он сжал мои соски покручивая их между пальцами.  — Вот это обсуждению не подлежит, — грозно сведя брови, Эйомер окинул меня нарочито тяжёлым взглядом. — Я и так виноват перед тобой, сейчас будем это исправлять.       Понимая, что любимый дурачится, я невольно вскрикнула, когда, наклонившись, он вобрал в рот маленький затвердевший сосок, продолжая сжимать второй между пальцами. Короткая борода уколола грудь, от влажной ласки горячего языка по коже побежали мурашки.  — Эйомер! — выгнувшись навстречу его ласкающим воспалённую плоть губам, чувствуя, как внизу живота поднимается жаркая волна, я запустила пальцы в густые пшеничные волосы. — Эйомер…  — Самая красивая, — хрипло повторил он, снова накрывая груди ладонями, проводя языком по ложбинке между ними и поднимаясь выше. — Никого не хочу кроме тебя.        Это признание, как и укус, когда любимый сжал зубами кожу на шее, заставили меня понять, что шутки давно окончены. Накрыв мои губы поцелуем, раздвигая их языком, чтобы опалить глубокой лаской, он провёл ладонью по животу и, спускаясь ниже, коснулся чувствительной плоти. Смутившись, я попыталась свести ноги, но Эйомер был намного крупнее и сильнее меня, преодолеть сопротивление ему не составило никакого труда, и вот уже он уверенно поглаживал пальцами маленький чувствительной бугорок плоти, от которого разбегался поток колких искр, заставляющий гореть в жгучем омуте, приподнимать бёдра навстречу желанной ласке. Глухо застонав в губы рохиррима, я впилась ногтями в его плечи, не находя выхода желанию, которое он так уверенно возбуждал.  — Эйомер, прошу тебя!  — Повтори, — шепнул он в самое ухо, усиливая поглаживания. — Мне нравится, как ты произносишь моё имя, как просишь.  — Эйомер, пожалуйста! — выгнувшись под ним, хватая губами казавшийся раскалённым воздух, я словно потерялась во времени, сгорая под ускоряющимися движениями бесстыдных пальцев. Громкий стон вырвался из самой груди, когда мир внезапно взорвался тысячами хрустальных осколков наслаждения.  — Вот так, милая, вот так, — разведя шире мои бёдра, он проник восставшей плотью в сжимающееся от судорожного удовольствия лоно.       Снова хватаясь за плечи Эйомера, я подалась навстречу, понимая, что нет на свете ничего желаннее, чем его быстрые, глубокие толчки. Твёрдая плоть заполняла собой до упора, резкие движения выбивали из груди воздух, бегущий по венам огонь рождал ощущение полёта. Стремясь прижаться ещё теснее, я обхватила ногами бёдра любимого, двигаясь ему навстречу, и застонала от удовольствия, когда, притягивая к себе, он сжал мои ягодицы. Потянувшись за поцелуем, я слегка прикусила его губу, тут же лаская её языком, чем вызвала его рык и полный огня взгляд. Этот взгляд завораживал, в нём раскрывалась душа, и было видно каждую самую потаённую мысль, каждое чувство. Именно в этот миг я поняла, что такое настоящее слияние: точно так же Эйомер видел мои чувства и мысли, мы словно стали единым целым, огненным шаром, солнцем, живущим в своей вселенной. Растекающийся по венам огонь страсти стал общим, как и дыхание, и биение пульса. Словно обретя одни на двоих крылья, мы взмывали всё выше, и нельзя было отвести глаз, потерять связь, утратить хрупкое единение. Жарко выдохнув, я крепче обняла любимого, вскрикнув, когда он несколькими глубокими толчками довёл нас до пика наслаждения.  — Теперь ты знаешь, — хрипло шепнул Эйомер, когда, пытаясь восстановить дыхание, я спрятала лицо на его груди. Прикосновения его ладоней к плечам, крепкие объятия и прерывистый голос заставили улыбнуться, всё ещё подрагивая от пережитого урагана страсти, я лизнула маленький сосок, ощутив на языке солоноватый вкус мужской кожи и пота, и тут же была подтянута выше и окинута проницательным взглядом лучистых серых глаз. — Я приду ночью, и тогда мы обязательно продолжим, а сейчас пора спускаться вниз.  — Лечить от похмелья твой эоред? — капризно нахмурившись, я прижалась лбом к его заросшей щеке. — Побудь со мной ещё немного, они наверняка до сих пор храпят под лавками в зале.  — Плохо ты знаешь витязей Марки: добрая половина из них наверняка уже тренируется на ристалище, а остальные занимаются оружием и лошадьми, я тоже должен быть там.  — Тогда и Эйовин меня, наверное, уже ищет, я обещала помочь ей утром, — сообразив, что подруга может в любую минуту сюда прийти, я испуганно взглянула в глаза Эйомера. — Ты двери ночью запер?  — Разумеется, надеюсь, ты больше никого не ждала?  — Нууу… — протянула я, задумчиво прикусив губу, и тут же хихикнула, когда он щекотно провёл большими пальцами по рёбрам. — Нет, конечно! Перестань! Ай!        Всегда боялась щекотки, и сейчас, когда это обнаружил Эйомер, была крайне раздосадована — злиться на любимого не получилось, от удара подушкой он ловко увернулся, действовал же, нащупав моё слабое место, очень уверенно. Захлёбываясь от смеха, я даже не заметила того момента, когда снова оказалась под ним.  — Не забывай запирать на ночь дверь.  — А ты сам в окно влезешь?  — Постучу.  — По утрам мне тоже нужны поцелуи.  — Уверена, что выдержишь столько времени в моём обществе? — шутливо приподняв бровь, спросил Эйомер, но отчего-то мне показалось, что для него важен ответ на этот вопрос.  — Знаешь, очень часто ты никого не слышишь кроме себя самого, бываешь упрям и занудствуешь, — умолчав о всех нелестных эпитетах, которыми порой хочется обругать любимого, я быстро поцеловала его в уголок рта. — У тебя, подчас, просто невыносимый характер, но ещё ты бываешь очень нежным, и за это я готова терпеть всё остальное.  — Это только для тебя, никому не рассказывай, — подмигнув, он вдруг прижался к моим губам в таком страстном поцелуе, что захватило дух, а потом пришлось спешно одеваться: за окном явно не в первый раз истошно заорал петух, да и солнце уже поднялось достаточно высоко.       В этот раз Эйомер даже не сопротивлялся, когда я, взяв в руки гребень, усадила его на сундук и принялась расчёсывать сбившуюся золотистую гриву, напротив, он удивил ответной заботой, расчесав меня бережнее, чем вчера Эйовин, и заплетя красивую тугую косу; похоже, неплохо натренировался на лошадях в конюшне. Подарив напоследок ещё один пылкий поцелуй, он первым покинул комнату, я же осталась заправлять постель и наводить порядок в умывальне, лишь после этого спустившись в тронный зал, где Эйовин уже во всю командовала прислугой.       Весь день прошёл в хозяйственных хлопотах, уборке и готовке, а из головы не шли мысли о том, что мой любимый оказался совсем не таким, каким показался мне изначально, точнее он был всё тем же самоуверенным, властным, слегка деспотичным Сенешалем, но теперь я узнала его и с другой стороны: как пылкого, заботливого возлюбленного, и нужно сказать, что эта сторона его характера мне безумно нравилась. А ещё он был самым настоящим ураганом страсти, внизу живота до сих пор саднило, но наслаждение, которое он мне подарил, того стоило. Невпопад отвечая на вопросы Эйовин, я смущалась под её внимательным взглядом и, в конце-концов, сбежала на конюшни помогать Кеориму, вернувшись во дворец лишь перед ужином. А поздно вечером, когда я уже была в постели, в дверь, как и обещал, постучал Эйомер. Он был усталым и раздражённым, частил Арагорна и Гэндальфа, которые требовали, чтобы Тэйоден отправил все войска на помощь Гондору, которому требовалась военная поддержка — на Минас-Тирит выдвинулась армия Врага и его союзников, и теперь смертельная схватка была неминуема. Мой любимый не отрицал клятвы верности, данной в прошлом Наместникам рохирримами, но, так же как и Конунг, считал, что часть гарнизона должна остаться дома охранять границы Марки, у которых тоже было неспокойно. Именно от Эйомера я узнала о том, что Волшебник с утра уезжает в Минас-Тирит, а остальные участники Братства пока остаются в Медусельде. Конечно, говорил он скупо, не вдаваясь в подробности, о многом приходилось догадываться самой, но всё же я видела, как любимый разрывается между стремлением прийти на помощь Белому Городу и желанием в первую очередь защитить родные земли. Впрочем, выбора у него как такового не было, решать предстояло Тэйодену, а тот сказал, что выдвинет свои войска на подмогу, только если Дэнетор сам призовет его, чего от старого, напыщенного гордеца ждать не приходилось. Рассмеявшись, услышав такую характеристику отца Боромира, я обняла сидящего на краю постели Эйомера, покрывая нежными поцелуями его нахмуренные брови. Словно очнувшись от своих размышлений, он переменился и уже не говорил в ту ночь, о том, что ждало нас впереди. Как и в две, последовавшие за нею. По ночам мы были самыми обычными влюбленными, которые более всего на свете нуждались друг в друге, в тепле, любви и поддержке, но лишь стоило наступить рассвету, как вынуждены были вливаться в кипящую жизнь Медусельда — Эйомер уходил в казармы к своим воинам, а я была рядом с его сестрой. Вместе с ней мы занимались повседневными делами, как могли поддерживали хоббита Мэрри, оставшегося без своего друга, которого Гэндальф забрал в Гондор, и слушали долгие разговоры Тэйодена и Арагона. Похоже, Конунгу нравилось исподволь подначивать дунадана на политические споры, а тот хоть не сильно, но всё же иногда реагировал на это, и тогда рождались интереснейшие дискуссии. Эти три дня и три ночи стали самыми счастливыми со времени моего появления в Арде, но всё рухнуло, стоило во дворец прискакать гонцу, который доложил, что, взывая о помощи союзного королевства, Гондор зажёг сигнальные огни.