Подари мне ночь, подари мне день

      «Счастье женщины — в служении мужу и рождении детей, а если она считает по-другому, значит ещё не повзрослела», — восемь лет назад объяснял мне Эйомер. Он, как обычно, был прав, он вообще исключительно часто оказывается прав. Но что тогда эти слова значили для маленькой взбалмошной бунтарки, которая волею судьбы, случая и стайки волшебных светлячков оказалась в чужом, знакомом лишь по любимой сказке мире? Они злили до дрожи в пальцах, пробуждая желание ссориться с обладавшим буйным нравом красавцем Сенешалем. Как же много хотелось наговорить, высказать ему в те дни, и ведь порой даже получалась. Теперь только щёки алеют от воспоминаний о всех произнесённых вольностях и глупостях. Как же он терпел меня? Насколько дорожил тощей пигалицей, у которой не на что было смотреть кроме чёрных кудрей и синих глаз, если не прибил как муху? Мой муж —удивительный рохиррим, самый лучший мужчина Арды, а у меня и после двух беременностей так и не появилось никаких значительных округлостей: всё тот же тонкий росток, каким он увидел меня в первый раз. Обидно ужасно от того, что скромный лиф платья украшают разве что кружева и ленты, но мой Король говорит, что брал в жёны красавицу, а не доярку. В общем, умеет поддержать и поднять самооценку. Красавицы же, очевидно, по его мнению должны быть стройными, как эльфы или велосипеды, так что на его вкус в Марке есть только одна красавица, и это, конечно, не может не радовать. Снова думаю не о том, нужно ведь решать, как буду оправдываться перед Хамой за то, что в очередной раз улизнула с Эйдоредом и Эймири из Эдораса, а не вспоминать, как быстро муж умеет справляться со шнуровкой и крючками на моих платьях, когда остаёмся с ним одни в спальне. Опять не то, ведь сама тайком от Ранары пошила новое платье; посмотрим, как Эйомер на него отреагирует, когда вернётся из своего рейда к границам. Осталось недолго ждать: самое большее — пару дней, затем узнаю, как правитель Марки относится к модным дизайнам от Коко Шанель. Знала бы великая француженка, что и здесь, в Арде, кое-кто собирается воспользоваться её советами, чтобы подшутить над мужем, наверное, очень удивилась бы. Впрочем, не знала она про Арду. Вряд ли модисткам есть дело до книжек фэнтези, даже если описанный в них мир вполне себе существует, в чём я убедилась на собственном опыте, сбежав однажды с вечеринки и вырулив по глупости не на тут дорожку. Нет, дорога на самом деле была очень даже та, и путь по ней подарил самой обычной девчонке такое огромное счастье, о каком ни в одной сказке ни один волшебник не писал.       Вдыхая остывающий после дневного зноя, наполненный ароматом клевера и белых лилий воздух, я с улыбкой взглянула на складывающих башню из гладкой гальки детей. Мои маленькие белокурые лучики, вдоволь накупавшись в прохладной речной воде, они ещё не нашалились, а потому, смеясь и переговариваясь, продолжали свои незатейливые игры. Оба как две капли воды похожи на отца: смуглые, упрямые и своевольные, только цвет глаз мой взяли. Эйдоред, пожалуй, высок для своих шести лет и становится слишком серьёзным и не по возрасту заносчивым, когда находится рядом с отцом. Должно быть, пытается копировать его манеру поведения. Но сейчас, оказавшись вдали от воинов и Медусельда, он — самый обычный мальчик, который любит возиться с малышкой сестрой, терпит её неуклюжесть и разжимает цепкие пальчики, когда та пытается схватить его за длинные светлые пряди волос. Никакими словами невозможно описать, как сильно я люблю своих детей, как радовалась, нося их под сердцем, впервые беря на руки, рассматривая складочки на румяной младенческой коже. Знаю, Эоймер тревожился, что мне не под силу беременность и роды, и предпочёл бы ограничиться одним первенцем, но когда он сажает на плечи Эймири, когда, тихо напевая, плетёт косы из её мягкий кудрей, становится ясно, как дорога для него наша непоседливая девочка. Как бы он не стремился сократить риск зачатия, мой муж — замечательный отец, этого у него не отнимешь. И строгий. Очень. Поэтому стоит поторопиться вернуться во дворец, прислуга наверняка уже хватилась нас.  — Эймири, крепостную стену построить уже не получится, солнце к горизонту торопится, нужно и нам в город поспешить, — лишь качнув головой на недовольство дочери, которой совершенно не хотелось покидать жарким августовским вечером речной берег, я принялась снимать с ветвей кустарника наши почти высохшие рубашки. — Эйдоред, поторопитесь, если не хотите, чтобы об этих поездках узнал отец: ты же знаешь, он их не одобряет.       И это ещё очень мягко сказано. Была бы его воля, запер бы нас в башне, как Рапунцель, и охрану бы приставил. Не из вредности. Просто излишне печётся о нашей безопасности.  — Мама, наверное, уже поздно, — в слишком родной манере нахмурив брови, сын показал мне в сторону тракта, туда, где двигались похожие на точки всадники, одного из которых не узнать было нельзя. Даже без шлема с конским шиньоном и отделанного вышивкой плаща, просто в камзоле, рубахе и брюках я его всё равно узнаю. Из тысячи. Из миллиона. И ничем хорошим это сейчас не светит.  — Без паники, бежим! — запихнув вещи в торбу, я быстро приторочила её к седлу Талы, и, запрыгнув на спину удивлённо всхрапнувшей любимицы, оглянулась, чтобы посмотреть, как Эйдоред сажает на черногривого Рамстея звонко рассмеявшуюся сестру, и сам устраивается позади неё. Отпрыск моей кобылы и Киборга Боромира был весьма впечатляющих размеров, но маленького рохиррима знал с его рождения и слушался беспрекословно, а тот так хорошо держался в седле, что вызывал в душе кипучую гордость: мой сын будет одним из лучших наездников Марки. Но это в будущем, а сейчас нам нужно уносить ноги, пока весь гнев эйорлингов не обрушился на наши головы. — Быстрее! В объезд через вересковую пустошь!       Это как же Эйомер торопился вернуться в Медусельд, если прибыл вслед за гонцом, который утром уверял, что Государь будет в столице через два-три дня? Должно быть соскучился по нам, так же как и я по нему, не иначе. Сердце от радости, кажется, пропустило удар, но думать сейчас нужно только о том, чтобы первыми успеть вернуться в город, сменить одежду и приказать подавать ужин.       Пробираться пришлось среди зарослей дикой вишни и вереска, что, конечно, замедляло движение, но позволяло остаться незамеченными для направляющихся к реке всадников. И почему бы в самом деле не поискать нас в другом месте? В саду или библиотеке, например? Может, мы книги читаем, просвещаемся, так сказать? Хотя кто же поверит? Все во дворце знают, что я сама неплохо рассказываю детям сказки и легенды.       Когда мы добрались до курганов, а потом и до ворот города, солнце, согревая землю закатными лучами, уже нависло над самым горизонтом. Спешившись, затеряться за спинами возвращающихся в свои дома пахарей и пастухов не составило большого труда. Конечно, всегда есть риск, что привлекут внимание породистые скакуны, но пока нам везло: на кутающуюся в плащ девушку и двоих детей в это время обычно не обращали особого внимания, и мы успевали проскользнуть на главную улицу. Старый Кеорим, как и Ранара, никогда не выдавал нас, а потому, оставив на его попечение Талу и Рамстея, быстро переодевшись вместо простой крестьянской в спрятанную в сене дорогую одежду, не торопясь, мы направились к мраморным ступеням, ведущим на верхнюю террасу Медусельда. Было весьма забавно невинно кивать округлившим при нашем появлении глаза стражникам, но ведь не их и не моя вина, что пришлось научиться быть незаметной, как тень, чтобы иметь возможность на пару часов сбежать от обязанностей Королевы и хозяйки дворца и просто побыть свободной, вольной девушкой, которая может вот так просто, без охраны, выехать за городские стены. Конечно, Эйомер догадывается, что в его отсутствие мы с Эйдоредом и Эймири позволяем себе некоторые вольности, даже порой пытается отчитывать и журить, но пока нет доказательств, открыто обвинить нас не в чем.       Размышляя, кто мог знать о том, что мы уехали к реке, и сказать об этом мужу, я отправила детей к столам, на которые служанки уже начинали расстилать белые скатерти, а сама поспешила на кухни, чтобы проверить, достаточно ли специй положено в запеченных гусей. Мы не ждали Конунга так скоро, нужно обязательно накормить его повкуснее и приказать подать эль, который только вчера привезли и спустили в погреб. Стоило убедиться в том, что горячее не запоздает, и вернуться в Тронный Зал, чтобы поприветствовать пришедших к ужину воинов эореда, как на пороге появился Эйомер. Быстро проскользнув на своё место во главе стола и укоризненно взглянув на дочь, которая кормила кусочками сдобной булки лохматую рыжую псину, я только тогда заметила, что выбившиеся из кос волосы в беспорядке струятся по плечам и спине. Кажется, заколки потеряла, и в спешке даже не заметила где. Жаль. Их на ярмарку из самого Эребора привезли: очень тонкая работа, и бирюза сплошь в белых прожилках, словно небо в перистых облаках. Эйомер сам их выбрал, хорошо, если не спросит, куда задевала.       Привычка улыбаться, каким бы подозрительным не был взгляд мужа, не подвела и сейчас: он приподнял брови, словно удивляясь тому, что я ещё не ищу тёмный угол, чтоб укрыться от праведного гнева, который в нём явно закипал, я же игриво закусила губу и тут же опустила ресницы. Этот молчаливый обмен приветствиями занял не более нескольких секунд, а затем Эйомер кивнул, продолжая показывать, что рассержен, устроился во главе стола и, осведомившись, как у нас дела, с головой ушёл в беседу со своими советниками. И чего только злится? Война давно миновала, в землях Марки, как и в других королевствах Арды, царят мир и благоденствие, орки и примкнувшие к ним разбойники почти все давно переловлены и истреблены, так почему же он печётся о нас так, словно в любую минуту ожидает вражеского нападения? Знаю, на сердце моего любимого рохиррима много ран, и всё же его чрезмерное желание оградить нас с Эйдоредом и Эймири от любых, порой мнимых, опасностей совершенно лишает нас свободы и вызывает лишь желание бунтовать. Родители и те никогда не опекали меня столь чрезмерно, даже отпускали с подругой на летних каникулах в поездки к побережью, а Эйомер так до сих пор и не ответил на приглашение Фарамира и Эйовин хотя бы месяц погостить у них в Итилиэне: то Эймири была слишком мала, то дел государственных у него много накопилось. А одних нас отпустить, разумеется, никак нельзя. Вдруг в беду попадём, а его с мечом наготове рядом нет? Ведь сразу за границами Рохана ходят стаи диких кабанов, охотятся на людей полчища бешеных кроликов– мутантов, и нападают отмороженные на всю голову Кин-Конги. Шучу, конечно, да и сама бы ни за что не согласилась на разлуку с любимым мужем, занимающую больше времени, чем его выезды в отдалённые провинции и к пограничным заставам. Девичья влюблённость в красивого вспыльчивого Сенешаля давно переросла в глубокую сердечную привязанность, потребность в нём как в неотъемлемой части души, без которой ни жить, ни дышать невозможно. Он — вся моя жизнь, что было «до», уже не в счёт. Самое ценное, что у меня есть, это наши дети и восемь счастливых лет, которые кажутся яркой радугой эмоций, составляющих простое человеческое счастье. Ссоры, споры и примирения, трудное привыкание к характерам друг друга — через всё это мы уже прошли, и всё же всякий раз, когда Эйомер целует меня, кажется, что это происходит впервые. Он всегда подобен буйному огню, в котором я не устану гореть и при случае не поленюсь подлить бензина. Распалять его я люблю и умею, но кажется сегодня меня саму сожгут на костре инквизиции. Дотла. И это вызывает нервную дрожь и желание всё же найти укрытие, чтобы переждать грядущую бурю.       Заставив себя съесть кусок ещё тёплого пирога с ягодами и убедившись что Эйдоред с Эймири уже опустошили свои тарелки, я не придумала ничего лучшего, чем ретироваться под предлогом того, что собираюсь укладывать их спать. На самом деле мы укрылись в комнате Эйдореда с большой книгой заметок о коневодстве, в которой нарисованные от руки картинки были интереснее текста, да и занимали больше страниц. Правда, вскоре детям наскучило изучать сложные буквы алфавита рохиррика, в котором мне и самой удалось освоиться с большим трудом, а они, как обычно, стали просить сказку на ночь. Знаю, педагог из меня неважный, к тому же у сына уже появились наставники, а то, чем мы сейчас занимаемся, лишь дополнение к их урокам, поэтому можно захлопывать старый талмуд и смело переходить к тому, что им нравилось больше всего: преданиям Рохана. Кто бы мог усомниться в том, что маленькие рохиррим обожают слушать истории о своих светловолосых предках и их великих свершениях? Порой я приукрашивала сказки, смешивая их с теми, что с детства были близки мне самой, и тогда получалось очень занятно. Если, конечно, никто не подслушивал. Укачивая сладко засопевшую дочь, я всё ещё рассказывала сонному Эйдореду о том, как после нападения вастаков и дунлендингов на Марку Хельм Молоторукий вместе с сыном Хамой, эоредом, регулярными войсками и простыми жителями, прикрываемые от врага смертоносным огнём дракона, укрылись в Хорнбурге, который и был впоследствии именован Хельмовой Крепью, когда заметила, как дверь в комнату приоткрылась, и на пороге, облокотившись плечом о косяк, остановился Эйомер. Взгляд мужа был не менее заинтригованным, чем у сына, когда он услышал, как некий альтруист-ящер периодически поджигал вереск на берегах Бродов Изена, запугивая и заставляя тем самым отступать вражескую армию самокоронованного в разорённом Медусельде Вулфа.  — То была одна из самых холодных и голодных зим для нашего народа, её назвали Долгой. Снег, укутавший землю белым покрывалом, выпал ещё в ноябре и не сходил до конца марта. Еды и дров было слишком мало, чтобы прокормиться и согреться, что принесло много страданий и смертей. Не счесть воинов, которые погибли во время осады, среди них были и Конунг с сыном. Когда же пришла помощь из Гондора, который вел в то время кровопролитную борьбу с пиратами, вастаки и дунлендинги отступили, но долгожданная победа не принесла радости —слишком большой ценой она досталась.  — А кто же стал новым Королём? — зевнув, обнимая подушку, спросил сын, когда я ласково провела пальцами по его разметавшимся светлым волосом. — Ведь у Хельма было всего два сына, и старший, Хелет, погиб ещё раньше при битве за Эдорас.  — У Хельма Молоторукого была сестра Хильд, её сын Фреалф и наследовал престол эйорлингов.  — Как папа?  — Да, родной.  — А дракон? Он и дальше защищал пограничные земли Марки?  — Не так долго, как хотелось бы, — улыбнувшись, я поудобнее устроила уснувшую прямо на моих коленях Эймири и снова взглянула на Эйдореда, который был так похож на своего отца, что казался его точной маленькой копией. — Дракон был ещё молод и не искушён тягой к золоту, потому за совершённые благие дела и светлый нрав ему было позволено улететь в Валинор.        Недоверчиво скосившись на меня, он всё же промолчал, не высказав своих сомнений в том, что таинственным Валар за какой-то нуждой понадобился бесхозный в Арде ящер, и вместо этого попросил в сотый раз рассказать историю о Беорнингах — людях, которые умели оборачиваться огромными медведям, но уснул раньше, чем давняя история подошла к середине. Эти минуты покоя я любила больше всего: было невероятно отрадно наблюдать за безмятежно спящими, уставшими от дневных забав детьми. Вот так рядом с ними можно провести не один час, но сегодня такой возможности, разумеется, не было.  — Значит, дракон? — забравший у меня дочь Эйомер направился к дверям, и не оставалось больше ничего иного, как, укрыв Эйдореда, последовать вслед за ним в освещённый лишь двумя факелами коридор.       Спальня малышки находилась также на втором этаже в бывших покоях Эйовин, по ночам в ней всегда горела свеча, постель была уже расстелена. Наблюдая за тем, как муж укладывает дочь спать, как нежно касается губами её лобика и оправляет мягкое покрывало, я невольно улыбнулась: как же он трясся надо мной, когда я носила наших детей, и как сильно любит их теперь, хотя категорически против того, чтобы в Медусельде родился ещё один эйорлинг. Знаю, Эйомер боится, что беременность и роды — слишком большая нагрузка для меня, накручивает себя, воображая, что я — стеклянный ёлочный шар, который только тронь — разлетится на сотни сверкающих серебром осколков. Уже не упомнить, кто его надоумил попытаться организовать мне постельный режим, едва округлился живот во время первой беременности, или может он сам до этого дошёл, но отговорить его от подобной абсурдной идеи было очень трудно. Помогли только слёзы. Эйомер всегда боялся моих слёз, как огня, но это женское оружие нужно оставлять на крайний случай, а сейчас лучше невинно улыбаться, игнорировать прожигающий насквозь подозрительный взгляд рохиррима и ретироваться в нашу с ним спальню, пока сам в неё за локоть не потащил. Это он может, но не устраивать же семейные сцены перед обходящими коридоры караульными и спешащими покончить со своими повседневными заботами слугами. И так по Эдорасу давно ходят сплетни о том, что нынешний Конунг пылает к своей жене такой страстью, что по ночам в Медусельде уснуть невозможно. Безбожное преувеличение, конечно, но иногда становится неловко под пристальными взглядами вельмож, так что лучше не давать лишних поводов для пересудов.        Торопливо пересекая коридор по направлению к нашей комнате, я в который раз пожалела о том, что решилась на сегодняшнюю поездку к речке: ведь знала же, что Эйомер скоро вернётся, да и голубя сизого во сне под утро видела, а он мне всегда снится, когда муж домой торопится. Наверное, и впрямь всё ещё детство в мягком месте играет, по-другому это не назовешь, и этому же мягкому месту неминуемо придётся расплачиваться за свои причуды. Впрочем, а когда было иначе? В тщательно пестуемом мужчинами Арды патриархальном мире мне отведено место птички в золотой клетке Медусельда, и, кажется, сейчас начнут ощипывать перья.       Потом зажарят и съедят.       С потрохами.       Жить хочу!       Черти подерите всех Валар вместе с Единым, да у моей Талы свободы больше, чем у меня!       Бросив через плечо взгляд на многообещающе нахмурившего брови мужа, каждый шаг которого был в два раза шире моего собственного, я всё же исхитрилась первая достичь заветного порога и, прихватив лежащий на сундуке свёрток, юркнула в купальню. Конечно, лёгкая кленовая дверь и щеколда недолго выдержат натиск рохиррима, настойчивый стук которого кажется гулким, как набат, и всё же успеть можно. Когда через пару минут терпение моего благоверного иссякло настолько, что несчастная дверь едва не слетела с петель, накинув на голые плечи свежую простыню, я медленно отодвинула задвижку и чинно вышла из своего кратковременного ненадёжного убежища. Сейчас главное глаза в пол и вид самый бесхитростный принять. Авось пронесёт?       Ага, сейчас.  — Твои?       Навострив уши, до того подозрительно вкрадчивым показался голос Эйомера, я взглянула на его протянутую раскрытую ладонь и тут же, не веря своим глазам, сочла за лучшее зажмуриться.  — Ну так как?  — О, мой господин, ты нашёл их! — ловким движением подцепив свои заколки с бирюзой, я сжала их в кулачке и, отступив на пару шагов, постаралась изобразить на лице самый что ни на есть настоящий детский восторг. — А я-то уж извелась, две недели их ищу — никак найти не могу. Боялась, что отругаешь за то, что потеряла твой подарок!  — Лютиэнь, свет очей моих, — да уж, улыбаться во все зубы Эйомер тоже мастер — чеширский кот и тот обзавидуется, а у меня от такого захватывающего зрелища мурашки по спине ползут. — Когда я десять дней назад уезжал, они были вплетены в твои косы.  — Разве? — ну и память, мне бы такую. Я вот весной запамятовала, куда семена фиалок положила, так до сих пор не нашла, или же Эймири из них тайком еду своей кукле состряпала… — Каждый час разлуки с тобой, как год, мне казалось, это давно случилось. Значит десять дней прошло, говоришь?  — Неужели забыла? — приблизившись почти вплотную, он намотал на пальцы один из моих растрёпанных локонов, чтобы притянуть ещё ближе к себе. — Я ведь сам их заколол.  — Да, кажется припоминаю, — встретившись с его стальным взглядом, я невольно сглотнула. Разве можно забыть, как восхитительно он ласкал меня в ту ночь до самого утра, а потом так бережно расчёсывал и заплетал. Поневоле станешь покорной. На время. Вообще, все поступки мужа, само его поведение напоминали слова одной песенки, которая, как теперь казалось, осталась за гранью прошлой жизни: «Я прошу о малом. Просто позволь управлять тобой, и у тебя будет все, что пожелаешь. Просто бойся меня, люби меня, делай все, что я скажу, и я буду твоим рабом.» Да, именно так. Только я то подчинялась его воле, то перечила, и это, кажется, лишь больше заводило Эйомера. — Значит, они потерялись позже.  — Сегодня на речке? — прищурившись, рохиррим провёл пальцами по моим губам, безошибочно зная, что это лишь добавит волнительных мурашек. — Я угадал?  — Что ты, мой господин, какая речка? — всё ещё изображая невинность, что стало совсем затруднительно, когда он ощутимо надавил указательным пальцем на нижнюю губу, я попыталась унять дрожь. Такой высокий, сильный и родной. Главное, не сойти с ума. В конце-концов соблазнять сегодня хочу я. Муж определённо напрягся, когда я на миг прикоснулась к подушечке его пальца языком. — Ты ведь запретил мне туда ездить без сопровождения.  — И тебе, и нашим детям, — окинув меня потемневшим взглядом, Эйомер убрал руку лишь для того, чтобы вытащить из кармана брюк слишком знакомую серебристую ленточку. Определённо, дочь так же рассеяна, как и я, а он, напротив, слишком внимателен. Надеюсь, хотя бы Эйдоред улик не оставил. Тогда точно не отвертеться. Хотя и сейчас это вряд ли возможно. — Расскажешь, как она оказалась в ветвях таволги у самой воды?  — Должно быть ветром унесло, — пожав плечами, я поспешно отошла к открытому окну и, взглянув на таинственный от ночного мрака внутренний двор, попыталась сосредоточиться. — День вчера был ветреный, а мы возили цветы из сада к курганам.  — Тоже одни? — в голосе мужа послышалась угроза, но уж тут мне бояться было нечего.  — С Хамой и Ранарой, — вспомнив о том, как звонко смеялись Эймири и Эйдоред, носясь по изумрудной траве вместе с их Ханаром, как затевали салки, пока мы наводили порядок на могильной земле, я улыбнулась: наши дети ещё не понимали, что такое смерть, они были просто счастливы в своём бесшабашном детстве и благодарными за это нужно быть доблестным витязям Рохана, которые отдали за мир и окончание Великой Войны самое ценное — свои жизни.  — Лютиэнь, когда ты лжёшь, у тебя уши краснеют.  — Я не лгу, можешь сам у Хамы спросить! — возмущённая такой вопиющей клеветой на свои ни в чём неповинные ушки, которых ни разу не видно за рассыпавшимися по плечам непокорными волосами, я обернулась к мужу лишь для того, чтобы демонстративно вздёрнуть подбородок. — Только сделай это утром, не стоит никого тревожить среди ночи.       А то свечку придут под дверями держать, а потом новые сплетни распустят. Теперь уже недалёкие от истины.  — Хочешь сказать, он знает, кто вас к реке сегодня сопровождал?       Эйомер пока не делал новых попыток приблизиться, но было видно, что он начинает снова злиться, от того и загнал в угол, не оставляя другого выхода кроме как признаться в совершённом проступке — ведь прекрасно знает, что подставлять начальника стражи я не стану. Себе дороже. Но и меня любимый недооценивает, если думает, что так легко сдамся под его давлением. Не размышляя дольше и секунды, я разжала пальцы, которыми удерживала белоснежную простыню, позволяя ей невесомой волной соскользнуть на пол.  — Как тебе мой новый наряд? Я его сегодня весь день шила.       Вот теперь вру. И даже волосами тряхнула. На всякий случай. Чтобы точно скрыть уши. Но ошалелый взгляд мужа стоил любой лжи, тем более такой незначительной. Всё же не каждый день Конунг Марки видит свою супругу в маленьком чёрном платьице в стиле Коко Шанель.  — Что это? — напряжённо поинтересовался он, обводя пристальным взглядом мои неприкрытое ноги и голые плечи, останавливаясь на том месте, где край фактически не существующего подола называется — по самое не могу. Хотя, вот судя по проступившим багровым пятнам на заросших щеках рохиррима, он как раз–таки сейчас много чего сможет, это я потом утром сидеть не смогу. — Кто тебя надоумил на подобное безобразие?!       Ну вот, зато вопрос о речке отпал сам собой как теперь несущественный. — Никто, — застенчивая улыбка уже вряд ли поможет, и всё же… — Я сама фасон придумала, хотела тебе приятное сделать.  — Приятное? — зычный голос Эйомера вдруг сорвался на хрип, кадык нервно дёрнулся, когда, словно задыхаясь от нахлынувшего жара, он одним движением стянул с себя расшитый золотом камзол и рубаху. — Вот этой тряпкой?       1:1. Я тоже не могу отвести взгляд от его бугрящейся мышцами груди, волос на которой за последние восемь лет стало только больше. И всё же этот раунд нужно непременно выиграть. На кон поставлено слишком много.  — Разве тебе не нравится? — стоило мягко улыбнуться, а затем, демонстрируя внезапную обиду, отвернуться к окну и, опершись о подоконник, чуть наклониться, как за спиной раздался переходящий в рык вдох.       Ничего, пусть полюбуется, мне не жалко. Он и к кружевному белью, которое я шила вместо панталон, привыкал довольно долго. И всё же оно ему нравилось. Не исключено, что благодаря этому и была зачата Эймири, а успехи нужно повторять.  — Надеюсь, это сорочка, а не повседневный наряд? Иначе…  — Иначе что? Запрёшь под замок?  — Это и так давно пора сделать.        Вот угроз я не ожидала и всё же постаралась не задрожать, когда широкие ладони легли на плечи, разворачивая к себе, медленно скользя по скрытым гладким шёлком изгибам тела. Возразить пришлось лишь когда муж попытался разделаться с дерзким нарядом самыми кардинальным способом — разорвать.  — Нет, — накрыв пальцами его сжавшую ткань лифа руку, я попыталась вырваться, чтобы отстранится хоть на шаг. — Я так ждала тебя!  — Вижу, — похоже, он слишком быстро догадался, что так не приглянувшийся поначалу наряд является предметом соблазнения. Это было заметно по кривой улыбке, по туманящемуся взгляду, из которого начал уходить гнев. Наклонившись, Эйомер жарко прижался к моим губам, а в следующий миг, не размыкая поцелуя, поднял на руки и направился к кровати.       Нет-нет! Не так быстро! И всё же как сладко он целует! Обнимая за шею, не в силах противиться искушению, я ответила на его ласку, наслаждаясь проникновением в рот горячего языка, покалыванием щетины о подбородок, скользящими по плечам и спине широкими ладоням, мягким покрывалом и вдавившим меня в постель телом мужа. Мысли разлетались, как непослушные стайки мотыльков, когда он коснулся губами шеи, осыпая её влажными поцелуями, надавливая большими пальцами на ключицы. И всё же одна, самая главная, ещё не покинула снедаемое страстью сознание и заставила упереться ладошками в его широкие плечи.  — Подожди, Эйомер, — с губ сорвался стон, когда он недовольно прикусил чувствительную кожу под ухом. — Я хотела… поговорить…  — Позже, — оттянув шелковый лиф платья, рохиррим обнажил мою грудь, чтобы, даря мучительную сладость, втянуть в рот горошину соска.  — Это нужно сделать сейчас, — утонув в остром удовольствии, когда он сильно сжал зубами затвердевший комочек плоти, забывая обо всём на свете, я попыталась притянуть ближе голову мужа, но тут он, наконец, изволил взглянуть на меня своим сводящим с ума серо-стальным взглядом.  — Что-то случилось? — голос звучал хрипло и нетерпеливо. И всё же это была уступка.  — Нет… то есть да… — выгнувшись дугой, когда он сжал между пальцами напряжённые соски, я едва смогла вдохнуть ставший слишком горячим воздух.  — Ну, так? — хмурится. Считает, что голову ему морочу.  — Я хочу от тебя ребёнка.  — У нас их уже двое, — освободив, наконец, мою грудь, Эйомер приподнялся надо мной, опираясь рукой на одну из подушек, внимательно заглядывая в глаза. Как будто я могла сейчас выдержать его взгляд. — Этого достаточно.  — Нет…  — Нет!       Как категорично перебивает. Как больно от этого. Разве хоть один раз у меня получилось его переспорить? Но ведь не могут наши дети рождаться только по залёту? Хотя бы одна беременность должна быть запланированной?       Низ живота болел от желания слиться с ним, но в тоже время душу заполнила невыносимая обида: как всегда, даже слышать меня не хочет.  — Зачем тебе это? — заметив, как я пытаюсь отвернуться, чтобы скрыть закипающие слёзы, Эйомер сжал пальцами мой подбородок, не позволяя сделать этого. — Разве ты не понимаешь, что я больше не хочу рисковать твоей жизнью?  — А разве ты не понимаешь, что я женщина? — да, мне до дрожи нравится, когда он изливает горячее семя на мой живот или бёдра, но всё же это не сравнится с тем удовольствием, когда оно заполняет меня изнутри, когда зарождается новая жизнь. — Сам ведь говорил, что счастье женщины в служении мужу и рождении детей. Так не лишай меня его. Я хочу, чтобы у нас было трое детей, разве это так много? У Ранары их четверо, а в семьях наших витязей и горожан и побольше есть.  — Только не равняй себя со своей служанкой, у неё такие бёдра, что ещё десяток родит, если Хама расстарается.        Нервно хихикнув, когда муж смутился, сообразив, какую непристойность при мне сказал, я тут же попыталась прикрыть покрывалом свои худые ноги. Да уж, стройность не в чести у рохиррим, и хотя Эйомер любит меня такую, какая есть, а всё же, выходит, осудил. Его рука оттолкнула ткань, не позволив мне укрыться, пальцы скользнули вниз, крепко сжимая ягодицы.  — Ну нет… — обида и вновь закипающее желание смешались, заставляя искать выход, пытаться отодвинуться. — Ложись спать, я буду ждать, пока ты передумаешь.  — Решила шантажировать? — как же я люблю, когда его брови сходятся на переносице, как хочется их целовать, но мы заходим на второй раунд, и сейчас нельзя дать слабину.  — Вовсе нет, — отвечая заискивающей улыбкой на его подозрительный хмурый взгляд, я вывернулась из сильных рук и попыталась укрыть покрывалом его самого. — Просто пытаюсь бороться за рождение ещё одного эйорлинга. В конце концов, у меня пока так и не получилось подпортить ваш белобрысый род, должен же хоть один наш малыш иметь тёмные волосы?  — Торгуешься, как лавочник на ярмарке.  — А что же мне ещё остаётся делать, если мой муж — последний скупец во всём Рохане?  — Что ты сказала? — покрывало всё же полетело на пол к простыне и его одежде, когда Эйомер снова оказался сверху, буквально вдавливая меня в кровать своим могучим торсом. — Повтори!  — Распоследний скупец…  — Лгунья!  — И жмот непроходимый!  — Ну, держись!       Интересно, это было согласие или угроза?       Не зная, выиграла или проиграла, не имея больше сил сопротивляться, я ответила на его властный поцелуй, позволив сжать себя в таких крепких объятиях, что едва рёбра не хрустнули. Единственная догоревшая свеча ничуть не расстроила, мне и без её колеблющихся отсветов знаком каждый миллиметр тела нетерпеливого в своей страсти рохиррима. Знаю, он соскучился за время отъезда, поэтому сейчас так стремится скорее подчинить, подмять под себя, но и я тосковала не меньше, а значит никакой покорности ему не видать — мне тоже хочется ласкать его до хриплых стонов, до дрожи неконтролируемого желания. Ведь сам научил этому, а я прилежная ученица.       Едва не вскрикнув, когда муж снова принялся ласкать губами напряжённые соски, сходя с ума от каждого поцелуя, от того, как проводит языком по ложбинке между грудями, прикусывает чувствительную кожу на шее, я вонзила ногти в его спину, чем вызвала довольный утробных смешок и новую попытку разорвать ни в чём неповинное платье. Отвлечь от расправы над чёрным шёлком Эйомера смогло только нежное прикосновение губ к мочке его уха. Мне были знакомы его слабые места и тот свистящий звук, с которым втягивает воздух сквозь сжатые зубы, когда провожу языком по ушной раковине. Открываясь излюбленной ласке, он разжал пальцы, отпуская тонкую ткань, переворачиваясь на спину и позволяя мне оказаться сверху. Это было восхитительно: иметь над Эйомером власть. Собирая губами влагу испарины с его шеи и плеч, я вскоре добралась до маленьких упругих сосков, скрытых густой порослью на мускулистой груди. Муж, не сдерживаясь, застонал, стоило начать играть с ними, по очереди вбирая в рот и обводя языком, и, обхватывая мои бёдра ладонями, теснее прижал к паху, чтобы ощутила, как сильно он хочет слияния. Игнорируя его нетерпение, я начала спускаться поцелуями ниже, и таких ласк он тоже хотел, потому сам избавился от брюк, едва лишь я прикоснулась к завязкам.  — Лютиэнь, — подавшись навстречу, он зарылся пальцами в мои волосы, стоило вобрать в рот восставшие естество.       Дарить ему удовольствие подобным образом было упоительно, это возбуждало так сильно, что желание тугим узлом сворачивалось внизу живота, не давая покоя, заставляя двигаться быстрее, принимать могучую плоть, подчиняясь притягивающим ближе, направляющим движениям рук. Шумное рваное дыхание мужа, казалось, заполнило всю спальню, приподнимаясь, всё сильнее сжимая мои волосы, он толкался вперёд, не скрывая того, как теряет разум от подобных ласк, а потом, отстранившись, толкнул на спину, снова оказываясь сверху, чтобы напомнить, что лишь поддался, но доминировать никогда не позволит. Поцелуй казался спасением среди раскалённого, искрящегося воздуха, он одновременно успокаивал и вливал в вены новую лаву разрушительного огня. Желая поскорее ощутить его в себе, я сжала упругие ягодицы мужа, пытаясь привлечь его ближе, он он не позволил, отстранил мои руки, проникая пальцами внутрь так глубоко, что из горла вырвался стон.  — Эйомер, жарко… — это всё, что удалось выдохнуть, всё, что было в одурманенном страстью сознании.  — Терпи, — шире разведя мои бёдра, муж, заставляя приподняться, сунул под них подушку. — Терпи, моя девочка.       Когда его опаляющие губы коснулись промежности, это стало практически невозможно. Разве можно вынести ласку скользящего по влажным лепестка языка и не закричать? Разве можно не вцепиться в его пшеничные пряди, когда так жадно вбирает в рот напряжённый, пульсирующий бугорок клитора, посасывает его, словно ягоду? Это слишком восхитительно, чтобы не забиться в сладких, разбегающихся по телу искрах удовольствия.  — Эйомер!  — Я же приказал терпеть, разве это так трудно?        Строг, но голос дрожит, когда снова оказывается сверху, когда, накрывая собой, нетерпеливым толчком проникает в сжимающееся лоно. Цепляясь за его плечи, подчиняясь глубоким резким движениям, я смогла лишь всхлипнуть, ощущая, как едва удовлетворенное желание нарастает с новой силой. Он больше не сдерживался, не пытался контролировать себя, широкие ладони хаотично скользили по моему телу, наконец срывая платье, притягивая ближе, сжимая почти до боли, приподнимая бёдра, заставляя быстрее двигаться навстречу, глубже раскрываться для могучей плоти. Слишком большой, он закрыл собой весь мир, казалось вот-вот раздавит, но вместо этого приносил жар нетерпения, желание целовать, кусать, царапать ногтями, чтобы не останавливался. Наш огонь сливался в солнечный шар, в яркую звезду, которая лучилась золотистыми вспышками, росла до тех пор, пока не взорвалась на пике очередного глубокого толчка. Содрогаясь от невыносимого удовольствия, едва дыша под навалившимся всем своим весом рохирримом, я ощутила пульсацию — его растекающееся по лону тепло, и от этого душу заполнило ликование — Он услышал меня, дал своё согласие! — Какие ещё будут пожелания? — завернув в кусок мягкого льняного полотна, Эйомер уложил меня в постель, и сам опустился рядом, заключая в такие родные, надёжные объятия. Вода в купальне давно остыла, но от этого омовение принесло лишь большее удовольствие, и теперь было так уютно греться в его сильных руках. — Наверняка ведь что-то задумала?  — Нет, — рассмеявшись, я уткнулась носом в ещё влажные волосы на его груди. — Просто расскажи мне сказку.  — Сказку? — голос мужа тут же стал серьёзным, кажется мне удалось его удивить. — Какую?  — Про дракона.  — Опять драконы? — расслабившись, он хмыкнул и ласково коснулся губами моего виска. — Сказок я не знаю, но есть старая легенда про Скату.  — Ты хотел сказать Ската?  — Я сказал именно то, что и собирался. Речь в легенде о Скате — одной из последних дракониц, живших в землях Арды.  — Хочешь сказать, дракон был женского пола? — недоумевая, я приподняла голову, чтобы заглянуть в умиротворённые до плавленного серебра глаза Эйомера. Интересно, он шутит надо мной или говорит всерьёз?  — Да будет тебе известно, моя дорогая жена, что эти огненные создания бывают только женского пола.  — Но как же они тогда размножаются?  — Если не будешь перебивать, то обязательно обо всём узнаешь.       В ту ночь я слушала одну из самых прекрасных легенд Арды. Не знаю, была ли она правдива, или у Конунга Марки настолько бурная фантазия и непревзойденный дар сказителя, но сны до самого рассвета снились самые невероятные, а через девять месяцев, в конце апреля, у нас родился черноволосый синеглазый сын, чья кожа была белее снега. Эйомер нарёк его Эйорлиром. Наверное, чтобы никто и никогда не усомнился в кровном родстве нашего мальчика с Эйорлом Юным.