Восемь с половиной жизней чёрной кошки

      Вы слышали про чёрную кошку? Не про обычную кошку, а одну, вполне конкретную? Маленькая тёмная тень посреди бескрайнего города. О, просто одна из городских легенд, однако именно эта известна немногим.       — Прошло так много лет. Возможно ты сможешь вспомнить, как началась эта история? — вкрадчиво спросил знакомый голос откуда-то из окружающей темноты.       — Нет, — отвернулась девушка жнец. Она прятала бледное лицо за копной светлых волос.       — О, ты обманываешь себя! — улыбнулась старуха, лишь её голубые глаза светились молодостью.       Так много лет… Они будто бы провались в ту ночь. Бушевала гроза. Пугающая необузданная стихия. Ветер трепал деревья, хотел сломать их. Он завывал ужасающе, в его звуках кричали тысячи демонов. Холодный дождь беспощадно хлестал, лил, поток этот был бесконечен.       А посреди тёмного леса, посреди этой ужасающе-мерзкой погоды, тряслась кибитка. Путь был долог. Дорога размокла. Колёса скрипели, увязая в грязи. Лошади шли с трудом.       Барыня Воробьёва сидела внутри и ёжилась от холода. Не столько холодно, сколько промозгло было здесь. На кочках дверь скрипела, грозясь распахнуться. Ветер пытался залезть в карету и его тонкие щупальца-сквозняки лишь усиливали эту зябкость. «Может ли где-то быть хуже?» — спросила она себя. Она была зла на этот день, эту поездку, погоду, кажется, на весь мир.       Будто услышав ее, ветер завыл сильнее, засмеялся. Нет, смеялся кто-то снаружи.       На улице, под защитой лишь тоненького навеса, на козлах сидел и вздрагивал кучер. Промок. Ему казалось: это не ветер завывал в ушах, а шептал чей-то голос. Хотелось погнать двойку лошадей быстрее. Но эта грязь и мгла кругом.       Повозка заскрипела, угодив колесом в яму, и накренилась. Дверца распахнулась, обнажив пустоту ночной темноты. Внутрь ворвался ветер, мокрый и холодный, пронзительный. Воробьёва поморщилась и потянулась к ручке, чтобы захлопнуть карету.       Руку схватили. Вопль застыл в горле. Она попыталась уцепиться за другую дверцу. Пальцы соскользнули. Девушку выволокли по ступеням, вниз, в лужу. Карета поехала прочь.       – Отпусти! – Воробьёва упёрлась ногами. Но её тащили по грязи. Паника прокатилась по телу дрожью. В темноте она различила осунувшееся лицо подруги, нечеловеческая улыбка-гримаса исказила его, она размахнулась для удара. Воробьёва закрыла голову руками. Боль отозвалась по черепу. Она заревела. А холодные руки впились в горло, душа её. Барыня брыкалась и хрипела. Перед глазами заплясали огоньки.       Хватка ослабла, и девушка вдохнула. Горло обожгло словно кипятком. Она закашлялась.       — Почему? — прохрипела она.       Вместо ответа удар. Хруст? Боль в груди. Дыхание застыло. Немой ужас отразился на её лице. Удар. Удар. Удар. Сила и бессилие разрывали подругу. А она била и била.       Синеглазая, невидимый наблюдатель этой драмы, вздохнула:       — Думаю, это нормально для людей.       — Нормально? — Светловолосая развернулась. По её лицу текли слёзы. — Это убийство.       — Ломать то, что не принадлежит тебе. Я наблюдаю за вами много веков и давно убедилась в этом. — Старуха смотрела на неё сверху вниз.       — Нами? — Она хмыкнула, сдерживая всхлипы. — Я не человек, проклятая.       — Называй, как хочешь. Мне то что? — отвернулась она, перебирая в тонких пальцах костяные чётки.       Она пересчитала все тринадцать бусин, затем начала двигать их в обратном порядке, прежде чем её собеседница решила нарушить тишину:       — Выпусти меня отсюда… — Она не могла оторвать взгляд от того, как вздувались кровавые пузыри на губах барыни.       — Зачем? Это просто сон, — небрежно бросила старуха.       — Неправда. Я больше не могу спать, — прошептала двушка.       – Ты ведь на это потратила своё желание? Ну и мерзкая же ты личность. В любом случае, к концу ты вряд ли вспомнишь, как это начиналось, – вдруг искорка сострадания промелькнула в холодных голубых глазах собеседницы. – Тебе больно от этого? Хочешь, я тебя успокою… это не твоя вина, а моя. Даже если не мне придётся вновь отправить тебя в этот «ад», то рано или поздно твои воспоминания сами просочатся. Кто знает, иногда прошлое может вернуться самостоятельно. В любом случае, ты скоро забудешь этот сон, точно так же, как и меня…       Воздух заполнили звуки. Не такие, как прежде. Настоящие. Шумели машины, болтали люди, голос в автобусе объявлял станцию. Моросило: застенчиво капал по крышам дождь. Он желал разразиться со всей своей силою, но, будто переживая за пешеходов, всё откладывал и откладывал.       По тротуару бежала чёрная кошка. Её мягкие лапы ступали бесшумно. А рассеянные взгляды прохожих проносились мимо, не касаясь её. Она иногда случайно всматривалась в их хмурые лица. Один из прохожих чуть не наступил на неё. Мужчина шёл как робот, глядел отрешённо, видимо он уже предчувствовал – жить ему оставалось меньше недели.       Если бы кошки умели вздыхать, как люди, то может, хоть таким неявным жестом она бы посочувствовала бедняге. Но, увы, кошка лишь оглянулась на него, всматриваясь ещё раз в хмурое отрешённое лицо. Может завтра будет лучше, жизнь милосердна и в последние свои дни она отпускает человеку все прежние тяготы, от того смерть, бывает, приходит внезапно.       Кошка отвернулась, сворачивая во двор. Она прошмыгнула под чёрными стальными воротами — страшными неопрятными его стражниками.       Возможно, никто не обращал на неё внимание только потому, что она не была видима глазу обычных прохожих? А может она просто была похожа на всех прочих чёрных кошек в городе?       Она сама не знала верный ответ.       Дождь вздохнул и полил со всех сил.       На крыше сидела девушка со светлыми волосами. Она укрылась под огромным чёрным плащом, чтобы капли не касались её алого потрёпанного платьица и блокнота в руках. Она разглядывала город, пышущий жизнью и суетой. Люди укрывались под зонтами: те расцветали, словно пёстрые и чёрные бутоны. Машины плыли по улицам, ускоряя свой ход, плескаясь и брызгаясь, будто дети. Дома, цветные, как на картинке, облепленные вывесками, покрывались слезами. Крыши блестели от влаги. И сотни ручейков прокладывали себе дорогу по городу.       Девушка-жнец пыталась нарисовать это в своём маленьком блокноте. На вид ей было лет пятнадцать и лицо её было немного худощаво, будто болезненно. А золотые волосы отросли до самых пят. Иногда росчерк карандаша оставлял на бумаге что-то удивительное, а в неопрятных линиях угадывалась собственная красота. Но не сейчас. Раз за разом у неё ничего не получалось. Наконец, вырванная страница полетела вниз, подгоняемая тяжёлыми каплями.       Ветер зашептал что-то, почти на ухо. Жница обернулась. Нет, не ветер, это была девушка её возраста, даже лицо её напомнило бы жнице своё, если не хитрый прищур ледяных глаз и торжествующая ухмылка. А ещё волосы её были непроницаемо чёрные.       — Привет, Алесса, позволь мне отобрать несколько минут твоей жизни… — начала голубоглазая, раскачиваясь на краюшке крыши. – Прости, как же я могла такое ляпнуть? Жизнь… жизнь… какая у тебя ещё может быть жизнь?       Жница вздрогнула, но задала самый очевидный и скучный вопрос:       — От куда ты знаешь моё имя?       — Мы знакомы дольше, чем ты думаешь, — засмеялась незнакомка.       Ветер зашелестел, подхватив мелкие капли дождя. Жница всё так же молчала, отчаянно пытаясь нащупать в памяти это лицо и голос. Где-то там они были – она уверенна в этом, но сознание отказывалось давать какие-либо подсказки. Почему-то вспомнить это ей казалось жизненно необходимым.       – Кто?..       – Это тебе не важно, – перебила собеседница.       – Почему мне неважно, с кем я разговариваю?       – Потому что ты никогда этого не узнаешь независимо от того, скажу ли я это сейчас.       – Не узнаю? В каком смысле?       – Ты не узнаешь ещё и то, в каком смысле ты не узнаешь это и то, с кем ты сейчас говоришь! – темноволосая триумфально улыбнулась. – Запуталась, правда?       – Ни капли! – отчеканила Алесса.       – Врёшь? Врёшь! Ох, как ты мне нравишься! Как я обожаю видеть такой непонятливый взгляд! Ты просто не представляешь! Редко доводится говорить с кем-то интересным.       – Так о чём поговорим?       – О том же, о чём всегда?       – О чём я всегда говорю? – жница постаралась сделать свой голос удивлённым. – Я редко с кем-нибудь говорю.       – Врёшь! О смерти, например, постоянно болтаешь… на работе, – темноволосая прищурилась, словно пытаясь уличить собеседницу в тунеядстве.       – Жмурики не в счёт, к тому же они всегда спрашивают про это.       – Я что, хуже умерших душ?       – О смерти, значит... – она вздохнула, собираясь с мыслями. – Я думаю, что, если время бесконечно, то жизнь человека стремится к нулю в сравнении с ним…       – Постой! Это всё я уже слышала! – собеседница замахала руками, словно не могла сдержать эмоций. – Просто представь, что время может течь по-разному. Ты же знаешь, что день, полный впечатлений, может казаться месяцем, – она улыбалась и словно причмокивала от удовольствия, готовясь высказать свою идею. – А если ничего не происходит в течение триллионов лет, некому за ними следить и считать. И тогда триллионов лет не было бы, только пуф… одно мгновение? – затем всё воодушевление в её пронзительном холодном взгляде исчезло, и она продолжила: – Ладно, забудь. Ты же опять об этом забудешь? Расскажи что-нибудь интересное! Удиви меня!       Алесса внимательно смотрела на этот комок эмоций. Что-то хвастливое чувствовалось в поведении незнакомки. Незнакомки ли? Однако фраза «Удиви меня!» была воспринята как вызов.       – Раньше, когда я думала о смерти, мне казалось, что, когда человек умирает, он не ощущает и не видит ничего, его как-бы и нет вовсе: ни чувств, ни мыслей. Вроде того, как когда ты засыпаешь, но не видишь снов, тогда вся ночь проходит как один миг. Но, если это должно выглядеть так, то у любого мгновения будет конец. Ведь я не могу представить миг, который длился бы вечность. Но маменька тогда сказала, что я придумала глупость, а людей просто ангелы забирают в рай.       – Если бы ты была слепой, то ты могла бы представить цвета? Ты бы знала от окружающих, что они есть. Что, если мы, по сути, слепые: не видим почти ничего в нашем мире? Можешь ли ты представить, как выглядит восьмой цвет?       Алесса отрицательно помотала головой.       – Но цветов же больше семи! Ты никогда не чувствовала, каково не существовать бесконечность, но это не значит, что это обязательно невозможно.       Жница обвела взглядом пустую крышу и снова попыталась нащупать что-то в глубинах памяти. Это не помогло. К своему удивлению, она обнаружила у себя тот самый промокший лист с неудавшимся пейзажем, который только что выбросила. На его обратной стороне были накарябаны какие-то расчёты: 780нм – 380нм = 400нм (семь цветов) 400нм/7 примерно один цвет 1км самые длинные волны 10 3Х 7/400 Х 10 -6=17,5 Х 10 9 теоретически есть 17 с половиной миллиардов цветов, из которых мы видим 7       Девушка ещё повертела в руках бумажку, вздохнула, подобрала косу и исчезла.       Остался лишь дождь. Тоненькие ручейки на тротуарах превращались в бурные потоки. Откуда они брались? Куда утекали? Все привыкли к дождю и принимали за должное то, что ручьи бегут по улицам, не имея ни начала, ни конца. Так же и каждый из прохожих, и чёрная кошка, и жница Алесса, появились из ниоткуда и канули в никуда, но всё не так просто, правда? Может, за парой ручейков проследить будет интересно.       Дождь всё шёл и шёл, до самой ночи. Но утром сквозь тучи замаячило робкое солнце, освещая белёсым светом серые панельные дома. Были они всего в нескольких остановках от той самой крыши, где вчера сидела Алесса. Осенняя природа во двориках казалась продрогшей и напитавшейся влаги. Деревья хвастались своими пёстрыми листьями и разбрасывали их, будто ткали ковёр под ногами ребятишек. Дети собиралась в школу.       В отдалении от всей этой суеты сидел пятиклассник Антон в синей курточке и глупой шапке того же цвета. Он сидел на качелях, свесив ноги, и смотрел в безбрежное небо. Сейчас об был совсем не здесь и занят совсем не этим: его волновал сон, который он увидел этой ночью. Но все воспоминания ускользали из пальцев, словно мальки на отмели. Парень отчаянно пытался сосредоточиться на этом, но всё не мог.       Знакомы ли вы с таким чувством, как дежавю? Когда вы уверены, что происходящее сейчас вы где-то уже видели. Где? Может быть во сне? Да, именно там — уверены многие, уверен и Антон. Но что есть во снах такого, что потом мы понимаем, что где-то уже всё это было?       Антон же был уверен в том, что видел сегодня нечто большее. Как это описать? Видел там другой мир? Да, это ощущение после пробуждения, что вы были другим человеком с другой судьбой, которое быстро испаряется в атмосфере реальности. А была ли эта другая жизнь? Другой мир? Ему вдруг почему-то показалось, что да. И он силился вспомнить это, будто это было делом чрезвычайной важности, вопросом жизни и смерти.       Какой-то слабый утренний ветерок нашёптывал ему, что так и есть.       Антон открыл глаза. И вздрогнул. Он ощутил, как тоненьким отголоском отозвалось в голове воспоминание сна. Там была кошка.       Чёрная кошка разглядывала его с любопытством: бледненького и угловатого, в смешной шапке. Лицо парня исказилось от удивления.       — Мяу, — протянуло животное, щурясь на Антона, но ему казалось, что она заглядывала прямо в глаза.       «Парень, да что с тобой не так?»       Как бы он ответил на этот вопрос, если бы она могла задать его? Как жаль, что кошки не разговаривают.       Она пришла спросить его?       Или просто увидеть?       Во всяком случае, было достаточно узнать самую главную дату его жизни… и эта дата – отнюдь не день рождения.       «Как странно», – сказала бы кошка, если бы только умела. Она развернулась и зашагала прочь.       — Постой! — выпалил Антон, вскакивая с качели.       Она вновь окинула его взглядом своих жёлтых глаз, но не ответила, не могла. А после бегом устремилась в кусты на обочине.       Антон устало сел обратно на качели. Вот так всегда: стоит ему протянуть руку к чему-то таинственному, понадеяться получить ответы на вопросы, как оно ускользает от него. Он попытался вернуться к тому маленькому озарению, но тщетно. И тогда досада принялась подтачивать его настроение.       Нет, нельзя было это так оставлять! И он пустился в погоню за чёрным зверьком. Антон подбежал у кустам, перемахнул их и принялся осматривать припаркованные машины: кошки любили прятаться у них под тёплыми днищами. Однако там никого не было. Лишь краем глаза парень увидел чёрную тень. Туда! В соседний двор! Он побежал со всех сил. Свернул за угол дома, прямо по неопрятному газону. Побежал по тропинке, столкнулся с высокой девушкой с косой каштановых волос. Антон спешил дальше, но кошка оказалась уже с противоположной стороны двора. Тогда он, запыхавшийся, с трудом перемахнул через лавку с облезшей краской, обогнул проржавевшую горку и… потерял кошку из виду.       Парень сделал пару шагов обратно к лавке и с тяжёлым вздохом плюхнулся на неё.       — Что, не нашшёл? — прошелестел чей-то голос из-за спины.       Антон подскочил, развернулся. Это была та девушка, мимо которой он пробежал: круглое лицо, широковатый нос. Она была загорелая и хорошо сложенная.       — От-тец не разрешает мне разговаривать с незнакомцами, — пролепетал парень. Но всё же ему страшно хотелось узнать, что эта девушка знает про кошку.       — И ты всегда его слушаешь? — поинтересовалась девушка. — Хорошшо, меня зовут Саша, теперь я тебе знакома. Могу ли я спросить тебя? Не посещала ли твою голову мысль о том, что есть на свете что-то, что ты видишь, но не помнишь? Как ты определил бы, что встречал когда-нибудь что-то такое?       Антон сглотнул, он смотрел, как раздуваются ноздри девушки, словно она пробует воздух.       – А почему вы об этом задумались? — тихо произнёс он.       – Не знаю, может ветер нашептал… — завороженно шептала Саша. — Есть в тебе что-то такое... необычное, парень. Ты кого-то ищешь?       Он глубоко вздохнул, словно борясь с паникой и выпалил:       — Я ищу кошку! Чёрную. Но это не простая кошка, я уверен.       По спине Антона пробежался холодок, стоило ему взглянуть в глаза собеседнице.       — И что? Я тоже кое-кого ищщу, — прошипела девушка. — Разыщщу и непременно придушшу.       Её голос и манера речи показались парню столь странными, что он попятился. Ткань её чёрной ветровки ветер раздувал так, что казалось, будто это кобра расправила свой капюшон. Девушка смотрела на него неотрывно, совершено не мигая.       Что-то в голове щёлкнуло и приказало бежать. Антон улепётывал со всех сил. Он почти уже был у дороги, когда его окликнул змеиный голос:       — Ты необычный, парень. Но в твоей судьбе ранняя смерть. Не ищи её.       Он обернулся: на её лице застыла мёртвая улыбка. Дрожь пробрала Антона, и парень помчался ещё быстрее. Бежал и бежал, перемахивая лужицы на асфальте, пока не оказался около своей школы. Он остановился. Ноги пронзила боль. И дыхание сбилось, да так, что холодный воздух обжигал его горло.       — Куда торопишься? — своим певучим голосом спросила Лиза. Она была немного выше друга и одета в оранжевое детские пальтишко. Светлые волосы она собирала в хвост. Подруга старалась держать осанку, но получалось это у неё скверно и мало красило её.       — От змеи убегаю! — выпалил парень, пытаясь отдышаться.       — Опять эти твои глупые игры, — девушка повертела пальцем у виска. — Разве у нас водятся змеи?       — Нет, это была девушка, но вроде бы змея, — объяснял Антон, колупая прелые листья носком ботинка.       Лиза лишь фыркнула, понимая, что воображение её друга в который раз разыгралось, а затем добавила:       — Ну что, ты хотя бы в школу идти собираешься?       — А, да, точно! — спохватился парень и побежал за подругой.       Во время занятий он всё пытался объяснить ей, насколько важны эти его сны, но она не верила. И когда, наконец, его аргументы закончились, он умолк.       «И всё-таки, есть в этом что-то волшебное. Что-то пророческое», — подумал парень. Лиза этих мыслей не разделяла. Она жила здесь и сейчас и совсем не понимала про эти потусторонние сны.       В классе было зябко, свежий запах дождя наполнял помещение — кто-то открыл форточку. В неё задувал ветер, ветер тоже был из другого мира. Но здесь, в обители электрического света, он терял свою силу и растворялся в реальности. Ветер спрашивал у него, чего бы тот больше всего на свете хотел. Он обещал исполнить одно желание, самое заветное, самое смелое, самое наивное…       Форточка захлопнулась и наваждение прекратилось. Их снова захлестнула тоскливая учёба.       Лиза хвасталась новым телефоном. А Антон сидел грустный и всё думал: «Разве в этом счастье?» Он не мог поверить, что эта железяка с сенсорным экраном вдруг делает человека счастливым. Но девушка всё болтала и болтала. Он хотел рассказать ей про сны, но не мог: так и не вспомнил почти ничего. И Лиза бы фыркнула и сказала, что он совсем, как ребёнок. Она часто говорила это, но почему-то всегда внимательно его слушала. И тогда Антон думал о том, что если он влюблён в эту шуструю зазнайку, которая вечно считает, что она права? Так жаль, что отец так и не объяснил ему, что же такое это странное чувство «любовь», и парню оставалось только гадать.       После школы они пошли к деду Андрею — так звала его Лиза. Но сам пожилой человек, выпятив грудь, звал себя «Андрей Данилович Большаков». Это был добрый мужчина, он любил шутки и чай, однако на его долю выпала Чеченская война и лихие девяностые. И больше всего он любил общаться с детьми — они напоминали о его детстве.       В его квартире пахло пылью, лаком от старой мебели и печеньем. Он был из тех людей, что ставили в комнате массивные буфеты и вешали пёстрые ковры на стенах. А сквозь кружевные занавески пятнами просвечивало слабое осеннее солнце. Он собирал книги, и корешки их благоухали стариной и специями. А где-то под шкафом притаился старый пузатый пылесос, похожий на гладиаторский шлем. На балконе Андрей хранил отличный рыбацкий инвентарь и любил сидеть с ним у реки. Вечерами он приманивал через распахнутое окно дворовых котов и прикармливал их рыбой, которой как по волшебству хватало на всех. И сам он почему-то напоминал такого-же хитрого кота-бандита.       — Я помню, — начинал он, потягивая чай, — мать как-то принесла нам мешочек с сахаром, чтобы мы хорошо себя вели. Но вели мы себя плохо, — он покачал головой и усмехнулся. — Тогда старшая моя сестра, Лена, проковыряла в мешочке дырочку. Мы облизывали палец и макали через неё, понемножку. Я тогда думал: «Разве станет сахара меньше, если я один раз оближу палец?» Через пару дней мама достала мешочек, — дед засмеялся, — а он был пустой, только корочка сахара осталась в форме мешка, — он начал хохотать во весь голос.       Лиза захихикала, а Антон прыснул в кулак.       — Ладно, расскажите вы чего-нибудь, — закончил Андрей Данилович.       — Чего, деда? — спросила Лиза.       — Чего-нибудь детского… — мечтательно протянул старик.       — Детское — это по части Антона, — фыркнула девушка, — он всегда ведёт себя, как ребёнок.       — Но он же и есть ребёнок? — удивился дед. — Чего тут неправильного? Скажу вам по-секрету, что все взрослые на самом деле дети, — он приложил палец к губам, — но очень хорошо притворяются.       — Ладно, расскажу, — нахмурился Антон. — Но я помню много всего хорошего: как я летом ездил на дачу, мы вешали там качели над овражком, я катался на велосипеде, прятался на чердаке от дождя и ловил водомерок в бочке. Но я не могу рассказать это так интересно, как вы, — он обратился к Андрею Даниловичу.       Тот, нахмурившись, предложил:       — Тогда расскажи о том, что тебя больше всего волнует. О таком нельзя сказать в двух словах.       — Меня волнует чёрная кошка! — выпалил Антон. — Она снилась мне, и там она вроде бы разговаривала. А сегодня я её увидел. Что-то ёкнуло, и я понял, что это та самая кошка… — он становился, чтобы отдышаться.       — Кошка, говоришь? Я знаю одну историю про чёрную кошку. Только вот произошла она больше пятнадцати лет назад.       — Правда-правда? — удивился Антон.       Андрей Данилович кивнул и добавил:       — Только подожди немножко, я налью ещё чаю и мы продолжим нашу беседу.