Ангелы во тьме

Опустившаяся на землю ночь казалась вуалью на глазах печальной женщины. Праздный город, не знающий отдыха, словно погрузился в темноту. Сквозь дождевую завесу проглядывали огни ночного Парижа. Проезжая мимо ярких витрин, ресторанных вывесок, вглядываясь в их окна, можно понять, что в этом городе никто никогда не спит. В Лондоне в столь позднее время давно уже начинают пустеть улицы, лишь только в некоторых районах жизнь не замирает. Такси остановилось у Гар-дю-Нор [1]. Бросив беглый взгляд на классицистический серый фасад в форме триумфальной арки, где в центре античного карниза была установлена огромная статуя, олицетворяющая Париж, а после — на массивные колонны и круглые часы, украшающие фасад, как и восемь статуй, представляющих города, связанные рельсами с Северным вокзалом, Ада снова посмотрела на наручные часы. И тяжело вздохнула, понимая, что все же опоздала на поезд до Кале. Она начинала нервничать и злиться на весь белый свет. Ада прикрыла глаза, глубоко вдыхая ночной воздух и успокаивая себя тем, что завтра утром обязательно сядет на другой поезд. Никого, кроме себя, не стоило винить: ведь она знала, что у нее осталось мало времени, и все равно задержалась в отеле. С другой стороны, Ада не могла не выпить кофе с давней подругой — Тильдой Беннет. Конечно, не стоило так долго слушать ее болтовню и жалобы, но быть невежливой Ада не могла, да и Тильда вечно повторяла: «Дорогая, не бойся, ты не опоздаешь на свой поезд». Ей легко было говорить: ведь ей не нужно завтра исполнять роль хозяйки приема. Все знали, какая ветреная Тильда, что ее муж получает назначения только благодаря тому, что она спит с его начальником. Об этом знал весь лондонский свет, но никто не смел отвергать Тильду — в любом доме она была желанным гостем, — поэтому ссориться со старой знакомой Ада совсем не могла: последствия этого могли быть непредсказуемыми. Она еще раз кинула взор на часы: из-за каких-то пятнадцати минут она проведет ночь в Париже вместо того, чтобы отправиться домой, где ее все ждут. Адриан будет огорчен, что на званом вечере, так давно планированном им, куда он намеревался пригласить половину лондонского света, не будет его жены, ведь он считал ее настоящим украшением любого мероприятия. Ей сразу вспомнился тот вечер, когда Адриан поздно пришел после очередного заседания в Парламенте. Он вошел в гостиную непринужденно, посвистывая, сразу садясь на софу и наливая немного бренди. Ада мгновенно поняла: он чем-то взволнован. Уткнувшись в книгу, она сделала вид, что ничего не замечает. Адриан очень долго молчал, явно подбирая правильные слова для жены. Вдруг он неожиданно заговорил: — Послушай, дорогая, я должен с тобой серьезно поговорить. — Он зажег сигарету, выдерживая многозначительную паузу и заставив ее понервничать. — Милая, я действительно должен сказать тебе нечто довольно важное. Сегодня ночью я никак не мог заснуть, и пока лежал в постели рядом с тобой без сна, мне пришла в голову одна мысль. Хотел рассказать тебе сегодня вечером, но она не дает мне покоя и придется сделать это немедленно. Идея состоит в том, чтобы воспользоваться отъездом наших матерей и начать по-настоящему вести светскую жизнь. Не случайно, время от времени, как это было раньше, а полноценно, написав расписание обедов и коктейлей, званых вечеров и балов, а также заседаний в клубах. Я многое могу тебе сказать по этому поводу, и что надо все же отделиться от наших родительниц, чтобы руки были развязаны и не слышать их нудные советы, отставшие безнадежно от жизни. Потом расскажу тебе о нескольких приемах, что я задумал. Но прежде поговорим о коктейлях, самых важных у нас с тобой на повестке дня. У меня идея: давай подготовим сегодня первый список людей, которых мы пригласим на первый большой коктейль. Да, и еще. — Он остановился посередине гостиной, глядя странно на Аду, — пошей себе новые платья, сходи на Сэвил-роу [2]. Я решил вплотную заняться улучшением своего положения в обществе. — Но, Адриан, ты и так занимаешь высокое положение. Ты заседаешь в Парламенте, — слабо возразила Ада, поднимая на него голубые глаза, полные непонимания. Она поджала губу, приказав себе замолчать. — Нам необходимы нужные знакомства, как и всем людям нашего круга. Мне важно это для карьеры, чтобы двигаться дальше в своей партии. Ты же сделаешь, что я прошу? — В его темных глазах появилась мольба, всегда действующая безотказно на Аду. — Конечно, — улыбаясь, ответила она, хотя внутри все бунтовало против. Ей ничего не оставалось, кроме как выполнить просьбу мужа, хоть и вся эта мишура всегда была ей в тягость. Ада никогда не понимала, почему мама нервничала каждый раз, как к ним в гости должен был прийти какой-то важный человек: ее отец и так занимал прочное положение в обществе. Элиза же, наоборот, с радостью предлагала свою помощь матери, в то время как они с Джеймсом старались сбежать из дому, найдя любой предлог, лишь бы не заниматься домашними обязанностями. Ада никогда не считала себя такой же красивой, как Элиза, и не понимала, когда Адриан говорил, что ей нужно обязательно быть украшением любого вечера. Она была рослая, слишком худая, совсем не похожая на голливудских див, но при этом почти вся одежда сидела на ней великолепно, как этот темно-синий костюм, надетый на ней сейчас. Русые волосы были тонкими, постоянно требовали сложной укладки горячими ножницами, а черты лица — настолько невыразительными, не считая изогнутых ресниц, что без косметики нельзя было обойтись. Может быть, из-за всего этого — как только пришло письмо от сестры — Ада бросила все дела и отправилась в Париж. За последние три года, с тех пор как Элиза вышла замуж и уехала в Берлин, они мало виделись. Никто не хотел этого брака, но родители решили уступить любимой младшей дочке и отпустили Элизу в далекий Берлин, где каждый день горят костры и устраиваются марши в честь их фюрера. Это был своеобразный побег из Лондона, попытка сменить обстановку, отдохнуть от всей этой суеты, затеянной Адрианом. Нервы Ады так расшатались в последнее время, что она не могла спокойно спать и приходилось принимать снотворное. Во всем было виновато ее дурацкое стремление к идеалу, желание угодить всем в ущерб себе. Неделя с Элизой в Париже помогла Аде выкинуть все заботы из головы, и она начала спать спокойно. Только одно ее очень сильно заботило: поведение сестры. Элиза постоянно бросала из стороны в сторону пугливые взгляды, стала ходить в платьях с длинным рукавом, хотя на дворе давно стояло лето. Ада догадывалась о причинах, которые наверняка крылись в ее муже, предположив, что дело в домашнем насилии. Самой ей сложно было судить об этом. Адриан никогда не смел поднимать на нее руку, неуважительно вести себя по отношению к ней. Он обожал ее, несмотря на то, что Ада любила его лишь самую малость. Ада поежилась от порыва холодного ветра. Погода в городе жутко испортилась. Весь день лил, почти не переставая, дождь и только недавно закончился. Она стала кутаться в шаль, коря себя за беспечность. Следовало взять с собой теплое пальто на всякий случай или же купить его здесь, в Париже. Стянув перчатки, она достала из черного ридикюля серебряный портсигар и зажигалку. Рассыпаясь искрами, в темноте вспыхнул красный огонек. Ада затянулась, задумчиво глядя по сторонам. Сжав озябшими пальцами сигарету, она подумала, что стоит пойти на вокзал и отправить телеграмму домой, предупредить мужа, что она опаздывает. Он вряд ли будет злиться и все поймет, когда узнает причину ее опоздания. Ада еще раз затянулась. Хорошо, что Элиза вчера успела сесть на поезд до Берлина. Элиза… сердце бешено забилось, тяжело ударяясь в грудную клетку. Ада переживала за сестру больше, чем за себя. Печально, если ее брак, заключенный по любви, стал для нее адом. В эту минуту Ада впервые порадовалась за себя. Ее собственное замужество было основано лишь на уважении: любить она давно уже разучилась. Порой ей казалось, что у нее нет сердца. Она стала такой жестокой по отношению ко многим людям, и все из-за того, что несколько лет тому назад между долгом перед семьей и своими желаниями она выбрала первое. Никто и никогда не одобрил бы ее брак с бедным актером «Олд-Вика» [3]. Миссис Франклин считала всех служителей театра бабниками и пьяницами, а мистер Франклин не находил их достойными людьми. Это было время, когда на сцене блистал Лоуренс Оливье, любимец публики, самый желанный мужчина, когда в кинотеатрах всегда были очереди. Но это не стало аргументом для родителей Ады. По их мнению, она непременно должна была выйти замуж за человека своего круга. Тогда Ада уступила. Рассталась с Гарри, словно с частью своей души. После этого она долго не могла прийти в себя, страдая не проходящей меланхолией и стремлением к одиночеству. Как же она боролась с собой, как она душила в себе желание взбунтоваться против всех, бросить все, уйти жить к Гарри, стать его женой… Боже, как она хотела так поступить, но каждый раз передумывала, вспоминая, что этим разобьет всем сердце. Это ее останавливало, но однажды нервы сдали. Это случилось в Женеве, где она отдыхала со своей подругой Вивьен Маршалл. Ада не помнила, что точно произошло, когда она выпила несколько порошков веронала [4]. Наверное, только успела открыть дверь, а Адриан, возвращаясь в отель, увидел ее на полу и, заметив пустые упаковки лекарства, вызвал врача. Ада была на грани смерти. Ей снились кошмары, она блуждала словно в темноте, не зная, как ее душе вырваться из этого больного тела. Она не умерла благодаря стараниям Адриана. Он почти все время был рядом, читал ей книги, дарил всякие безделушки. Она была одна в этом красивом городе: Вивьен уехала куда-то с новым любовником, сказав, что это ее шанс и она не может его упускать, а с Адой остался мужчина, которого она совершенно не знала. Единственный человек в мире, которому было до нее дело. Ада жила в каком-то оцепенении. Яд отравил мозг. Его забота сбила ее с истинного пути, и, конечно, когда он однажды взял ее за руку, прижимая к сердцу, и шепотом спросил, не хочет ли она стать его женой, она согласилась. Родители не знали, как она познакомилась с Адрианом Равенхартом. Они до сих пор думали, что те встретились в Женеве в фойе отеля. Адриан, этот высокий брюнет, сразу же пришелся им по душе, и только Джеймс не принял этот брак. — Ты не можешь стать его женой, Ада, — кричал он во время их прогулки по пляжу в Лайм-Реджесе [5]. — Он жуткий карьерист. Он женится на тебе, потому что наш отец занимает прочное положение в обществе, а также имеет блестящую репутацию искусного дипломата. Ада, опомнись, или любовь снова затуманила тебе мозг? — Ты ничего не понимаешь, Джеймс, — отрезала девушка. — Я была одна-одинешенька в Женеве, и он оказался рядом со мной в то время, когда Ви умотала бог весть куда с очередным своим любовником. — Благодарность… — прошептал Джеймс. — Скажи ему «спасибо» и брось его. — Он обожает меня, думаю, этого вполне достаточно, — парировала Ада, надвигая шляпу на глаза. — Мне будет с ним спокойно. — Но ты не будешь счастлива, — снова возразил брат, останавливая ее. Он провел рукой по растрепавшимся от ветра темным волосам, в его зеленых глазах читалось беспокойство. Если бы Ада тогда сказала ему что-то еще, пообещала, что подумает, то он бы не отправился через несколько лет в Испанию, чтобы не видеть, как сестры уничтожают свою жизнь, не умер бы там, сражаясь в интернациональной бригаде за республику [6]. Все бы сложилось в те дни иначе, но прошлого уже не вернуть и нужно идти дальше, стараясь не оглядываться назад, хотя порой это было сложно сделать, поскольку призраки прошлого постоянно вторгались в настоящее. Джеймс оказался прав. В браке она скучала, а заниматься своими прямыми обязанностями, играя светскую даму, у Ады не было никакого желания. За пять лет совместной жизни она настолько устала от общества мужа, что каждый раз, стоило Элизе попросить о помощи, она сразу же ехала к ней. Детей у нее не было, и миссис Равенхарт считала ее виноватой в этом, врачи же разводили руки, не говоря ничего определенного, поэтому Ада к своим двадцати семи годам смирилась с этим, навсегда расставшись с мыслью о счастливом материнстве. Она снова затянулась, ощущая, как табачный дым приятно заполняет легкие. Беспокойство иглой кольнуло в сердце, проникая в каждую клеточку организма. В последние месяцы в воздухе стало летать странное предчувствие, будто надвигалась какая-то страшная катастрофа, способная изменить все на этом белом свете. Предчувствие неведомой беды вызывало тревогу: в глубине души до последней секунды надеешься, что ничего не случится, будто все разговоры о предстоящей войне — всего лишь выдумки злопыхателей и врагов Англии. Ада старалась быть совершенно хладнокровной, но понимала, что это ненадолго: стоит ей вернуться в Лондон, и она снова перестанет спать спокойно. Бросив сигарету на пол, Ада наступила на нее черной замшевой туфелькой, покрутила носком, втаптывая в асфальт. Она засунула обратно в ридикюль зажигалку и портсигар. Подозвала носильщика, чтобы помог ей донести вещи до телеграфа. Дав короткую телеграмму домой, Ада решила переночевать в отеле. Самым ближайшим был «Hotel At Gare du Nord» [7]. Она быстрым шагом направилась к выходу, успевая ловить свое усталое и бледное отражение в витринах вокзала. Засмотревшись на себя, девушка не заметила, как столкнулась с кем-то. Сумочка и перчатки выпали из рук. Она присела, чтобы все поднять, но не нашла их. Ада подняла голову, встречаясь взглядом с пронзительными серо-голубыми глазами. Она ничего не видела, кроме его глаз. Мужчина подал ей вещи. На одно короткое мгновение их пальцы соприкоснулись, и по коже прошелся легкий разряд тока. Ада вся раскраснелась, потупив взгляд, так и не поднявшись с корточек. Мужчина протянул ей руку, помогая встать. Вот теперь она могла до конца разглядеть его. Он был высоким, широкоплечим, с широким носом и лбом, полными губами, коротко стрижеными темными волосами. Она слабо ему улыбнулась, ощущая, как сильная рука сжимает ее ладонь. — Нужно быть внимательней, — произнес он вежливо по-французски. Ада хотела было ему ответить, но он не дал ей. — Хорошей вам ночи, мадемуазель. Он отпустил ее руку, резко развернулся и пошел прочь, теряясь в толпе людей. Ада стояла на месте, ошеломленная чувствами, внезапно обрушившимися на нее. Всего три минуты — а у нее так бешено билось сердце, мысли смешались в трудно распутываемый клубок. Она тряхнула головой, прогоняя странное ощущение. «Собственно говоря, еще ничего не произошло», — начала она утешать себя, садясь в такси.