Ангелы во тьме

Вернуться в Париж после трагических событий своей жизни для Гая Данбара стало полной неожиданностью. Несколько лет назад ему казалось, что он прощается с этим городом, давно отвоевавшим место в его загрубевшем с годами сердце. С Парижем его связывало много воспоминаний, которые просто так не стереть из памяти. Там начался его подъем по карьерной лестнице. Там он впервые серьезно влюбился, и здесь же ему разбили сердце. Можно сказать, что все важнейшие события в его жизни произошли именно там, а не в Лондоне. С тех пор как он был в последний раз во французской столице, прошло уже семь лет. Тогда, в 1929 году, перед Черной пятницей [1], когда все стало рушиться в одночасье, Гай успел уехать из США, чувствуя, что всей беззаботной американской жизни скоро придет конец. За все однажды приходится платить, и за процветанием всегда неминуемо следует падение. Золотые времена заканчивались, и Гай, ощущая это, отправился в Европу в надежде, что буря не достигнет ее берегов. Это оказалось заблуждением: спустя некоторое время шторм перекинулся и туда. Но несмотря на это, Гай так и не вернулся домой. Его больше ничто не связывало с той страной, где он родился: родители давно умерли, а друзей у него так и не появилось. Гай не поехал сразу же в Англию, где бы ему, американцу, было намного проще жить. Нет, Гай никогда не искал простых путей. Он был слишком молод, голоден до личных побед, поэтому его выбор пал на Париж. В колледже, куда Гай попал исключительно благодаря своему писательскому таланту, он изучал французский язык, по-прежнему считая, что на этом певучем переливчатом языке весь мир продолжит говорить и дальше, как в незапамятные времена. Конечно, парижане не без труда улавливали в его речи чуждые им нотки, позволявшие распознать в нем американца. Первое время не все шло гладко — приходилось перебиваться случайными заработками. Париж, как и вся остальная Европа, никак не мог залечить раны, нанесенные войной. Она оставила глубокий след на телах и душах, повергнув в бездну целое поколение молодых людей, так и не оправившихся после величайшей трагедии их десятилетия. Только спустя время Гаю крупно повезло, когда он познакомился с ослепительной, точеной, рыжеволосой, голубоглазой Сильвией Маттье, женой редактора крупной парижской газеты. Они встретились случайно в литературном салоне, разговорились о книгах, потом вместе выпили кофе, и все завертелось с такой скоростью, что Гай не вспомнил, при каких обстоятельствах Сильвия вручила ему ключ от меблированных комнат с видом на Сену. Их роман вспыхнул как спичка. Мгновенно. Стремительно. Обжигающе. Так, что чуть не уничтожил их двоих. Страсть поглотила их, едва не превратив в рабов своих желаний. Гай был готов на все ради нее, а Сильвия сделала все — лишь бы он только воплотил свою мечту и стал журналистом. И все это происходило под носом у ее мужа, совершенно не подозревавшего, что у жены и его лучшего сотрудника жаркий роман. Они расстались болезненно. Из-за измены. Из-за неверности Сильвии, после чего Гай решил прекратить эти отношения, уехав на работу в Лондон. Сильвия рыдала, просила у него прощения, но тот был непреклонен. — Я буду тебя ненавидеть. Уничтожу тебя, превратив в ничтожество. Как я тебя возвысила, так и повергну туда, откуда вытащила! — бесновалась она, видя его равнодушие, в глубине души понимая: тот давно уже все для себя решил. — Прости, дорогая, но я уезжаю в Вену. Может, мы с тобой увидимся. Давай останемся друзьями, — предложил он, но та промолчала, и Гай, не дождавшись слов прощания, уехал прочь из Парижа, навсегда вычеркнув Сильвию из своего сердца. Два последующих года Гай не так часто вспоминал о Сильвии. Воспоминания о ней стерли другие женщины и работа. Он твердо решил больше не влюбляться, чтобы не испытывать мук любви и тягостных переживаний. С любовью он покончил раз и навсегда, решив: когда впускаешь кого-то в сердце, неминуемо становишься уязвимым. Даже его новая привязанность — Долорес Алевар, испанская коммунистка, не смогла переубедить его. За последние три года он привязался к черноокой темноволосой испанке, пламенно влюбленной в Ленина и Маркса. Он не разделял ее взглядов, совсем не понимал, но под испанским горячим солнцем два одиноких странника, борца за правду и свободу, нашли друг друга, прекрасно осознавая: ничего из всего этого не выйдет. Они из разных миров, сделаны из разного теста, но в городе, пропахшем смертью и голодом, осажденном и сражающемся, все возможно, ведь каждый живет на последнем издыхании, каждый знает, что любой день может стать последним, и нить жизни безжалостно прервет беспощадная, пожирающая все война. Долорес теперь уже осталась в прошлом, как и Сильвия. Сегодня, проехав мимо дома последней, увидев ее силуэт в окне комнаты, у него не дрогнуло внутри, будто ничего и не было, словно это не он целовал тонкие запястья при встрече, не сжимал крепко тонкий стан, ощущая, как от этого прикосновения громко стучит ее сердце. Он почему-то не мог вспомнить, как она выглядит, забыл мелодию нежного голоса, как и звук ее тихих шагов. Он все выпустил из памяти. Все, связывающее его с Сильвией. Воспоминания о Сильвии больше не отзывались в сердце щемящей болью. Все теперь точно осталось в далеком прошлом. В той жизни, когда он был молод, не видел ужасов гражданской войны в Испании, не наблюдал за факельными шествиями в Берлине, не вдыхал пепел книг, отправленных на костры. Да, тогда он был другим. Тогда все было иным, а теперь он ощущал, как темнота, медленно подбираясь ко всем ним, собирается повергнуть в хаос мир и уничтожить все, что от него пока осталось. Гай остановил машину у Гар-дю-Нор, чтобы дать телеграмму в Лондон, известив начальство о скором приезде. Он хотел вернуться домой еще в апреле, когда отгремели снаряды в Мадриде, но решил посмотреть, во что превратится страна под властью франкистов [2], однако не смог надолго остаться. За ним начали следить, и Гай решил уехать домой, понимая, что вряд ли когда-нибудь вернется в Мадрид. Он вышел из машины и заметил хрупкий женский силуэт в ночных сумерках. Худая, словно она недоедала, хотя, скорее, просто следовала моде. Высокая, в туфлях на каблуках, она казалась почти великаншей. Светловолосая, что ценилось сейчас в Голливуде: белокурые актрисы всегда смотрелись на черно-белой ленте лучше той же Вивьен Ли [3]. Гай сделал еще шаг, чтобы рассмотреть ее. Она стояла недалеко от входа, нервно куря и оглядываясь по сторонам. Женщина была облачена в темно-синюю юбку и жакет, из-под которого выглядывала белоснежная блузка с бантом. Ни пальто, ни перчаток — слишком легкий наряд для такой промозглой погоды. Вряд ли это парижанка. Несмотря на модную одежду, ее выдавали поведение и чемодан. Приезжая дама, опоздавшая на поезд, — такой вывод сделал Гай после недолгих размышлений. Ее потерянный взгляд был красноречивее любых слов. Гай хотел подойти к ней, но передумал и просто прошел мимо. «Я здесь проездом, — внушал он себе, открывая дверь вокзала. — Хватит с меня случайных знакомств. От этих потерянных заскучавших женщин одни только неприятности. Сейчас мне это ни к чему». Но самовнушение действовало плохо: Гай все никак не мог выкинуть из головы растерянный взгляд молодой женщины. Выйдя из телеграфа, Гай собрался поехать в «Hotel At Gare du Nord». Он с кем-то столкнулся. Снова та девушка, увиденная им у вокзала. У нее выпали из рук сумка и перчатки. Она присела, он — тоже. Вдруг их взгляды встретились. «Она милая, — отметил он про себя, — но не волнующая, как другие знакомые мне женщины». Он заметил в голубых глазах легкую панику, на ее щеках появился яркий румянец — признак стыдливости. Гай тихо усмехнулся. Довольно странно, что взрослая девушка краснеет в подобной ситуации: нынешнее поколение девиц давно утратило застенчивость — они курят, пьют, как мужчины, участвуют почти во всех сферах деятельности общества. Женщины стали еще наглее, стараясь выжить в этом мире, где мало осталось мужчин из-за жестокой войны. Гай подал ей вещи. Она робко приняла их. Он резко развернулся и направился к выходу, ощущая на себе задумчивый взгляд этой девушки с изогнутыми ресницами. Он вернулся к машине, посмотрел на армейские ручные часы. Что ж, до отеля ехать совсем недалеко, он еще успеет сытно поужинать, принять горячий душ, чтобы смыть с себя дорожную пыль после бегства из Мадрида, а потом ляжет спать, если сможет уснуть в этом городе, полном призраков прошлого и былой любви. Гай положил руки на руль, замирая на миг, не заводя машину. Ему показалось, что он увидел у вокзала знакомый силуэт Сильвии, — и это точно была она. Он узнал ее по походке, по изящной фигуре, облаченной в модное пальто и платье. Интересно, что она делала здесь в столь позднее время? Наверняка встречалась с очередным любовником. Знакомая ревность кольнула в сердце. Если бы не ее неверность, он бы не очутился в Мадриде, не перебрался жить в Лондон, но именно ее ненасытность заставила его убраться из Парижа, сделать все, чтобы навсегда забыть эту женщину. Все последние четыре года ему казалось, что это вполне удалось, но на самом деле… На самом деле, стоило ему оказаться в Париже, стоило только увидеть чуть различимый силуэт бывшей любовницы, в сердце сразу же ожили былые воспоминания, так старательно спрятанные в глубине сознания. Нет, нужно как можно быстрее добраться до «Hotel At Gare du Nord», пока Сильвия не заметила его. Гай завел машину, и его старый «MG» [4] с шумом рванул к заветной цели. Он никогда не был в этом отеле. Обычно они с Сильвией останавливались в гостиницах подешевле, если она думала, будто муж может следить за ней. Он был подозрительным по отношению к ней, но никогда не мог с точностью утверждать, что та ему изменяет. Никто в Париже не знал этого точно. Никто не мог подтвердить, а любовники Сильвии предпочитали не кичиться тем, что спали с ней. Она умела выбирать себе благородных мужчин, и лишь иногда ей попадались негодяи, каких Сильвия умела ловко укрощать. Гай вошел в отель, подошел к администратору. К нему вышел пожилой мужчина: — Что вы хотели, месье? — Мне нужен номер на одну ночь. — Гай достал бумажник. — О, у нас как раз остался последний номер. Подождите, вас проводят. Гай осмотрелся. Ему вспомнился «Ритц» в Мадриде. Такие же светлые стены, украшенные картинами неизвестных художников, повсюду вазы с цветами, на полах — пестрые ковры, а окна зашторены тяжелыми зелеными портьерами. Нетрудно сделать вывод, что отель переживает не самые простые дни. Казалось, вся Франция до сих пор после Великой войны [5] находится в оцепенении, не зная, куда ей дальше идти. Вдруг взгляд Гая остановился на зеркале в золоченой раме, вернее, на женщине, стоявшей у него. Та самая незнакомка с вокзала. Гай улыбнулся, ощущая, как в нем просыпается инстинкт охотника. Что ж, кажется, он знал, как ему скоротать вечер. Он тихо подошел к даме и остановился позади. Та вздрогнула, когда в отражении посмотрела ему прямо в глаза. На щеках появился стыдливый румянец, она прикусила губу, явно смущаясь и не зная, что сказать. Безусловно, она могла бы просто уйти, но стояла как вкопанная, продолжая глядеть ему в глаза. — Мадам Равенхарт, ваш номер готов. — Услышал Гай, и только тогда незнакомка сдвинулась с места и пошла следом за портье. Гай снова хитро улыбнулся, потирая подбородок. Спросил у парнишки, проводившего ту женщину до номера, где она остановилась, твердо решив пригласить ее на ужин в ресторане отеля. Закинув вещи в свой номер и быстро приняв душ, Гай облачился в темно-синий костюм и белую рубашку и с удовольствием оглядел себя в зеркале. Давно он не испытывал такого предвкушения от охоты. За последние три года, проведенные в Мадриде, он успел забыть, какой восторг можно испытывать от случайного короткого знакомства с хорошенькой женщиной. В городе, осажденном фашистами, было просто некогда думать об этом, да и ни к чему: у него была Долорес. Гай поднялся на ее этаж, нашел дверь нужного номера. Он постучал, ему открыли не сразу. Женщина нахмурилась, увидев его на пороге своего нового дома, пускай даже на одну ночь. Она хотела закрыть дверь, но Гай не позволил. Улыбнулся, чтобы ее сердце оттаяло. Обаянием всегда проще расположить к себе женщину. Она уже успела переодеться в обычные брюки и тонкий свитер, убрав волосы в простой хвост, и сняла все украшения, кроме обручального кольца. Черт! Как же раньше, еще на вокзале, он не заметил, что она замужем? Почему его вечно тянет на замужних дам? Неужели Сильвия оказалась права, когда однажды сказала, будто его всегда будет тянуть к подобным романам, потому что ему нравится риск, нравится щекотать себе нервы и играть в игру «попадусь сегодня или все же нет». Уйти бы, но сейчас пути назад уже не возможен — была дорога лишь вперед. — Простите за столь поздний визит, — вкрадчиво начал он по-английски, подбирая каждое слово, словно ноты для мелодии. — Надеюсь, что не слишком побеспокоил вас. — Я собралась спать. — Ее мелодичный голосок приятно ласкал уши. — О, неправда, — протянул он. — Вы просто сменили одежду. — Я прошу вас уйти, — как можно резче произнесла женщина. — Не выводите меня из себя, не то я позову на помощь. — Я не думаю, что вы это сделаете. — Его глаза хитро сверкнули в полумраке коридора. — Хам. — Он решил не обращать внимания на оскорбление. — Понимаете, вы единственная англичанка, попавшаяся мне за этот долгий мучительный день. Не составит ли вам труда спуститься со мной вниз и поужинать? — предложил Гай, ощущая, как его пальцы, покоящиеся на двери, касаются ее. — Я не могу, и я не общаюсь с американцами, — слабо возразила она. — Снобизм вам не к лицу, — тонко подметил он. — Простите, я жутко устала, — снова вежливо возразила женщина. — Не надоедайте, пожалуйста. — Вы так же голодны, как и я, — продолжал гнуть свою линию Гай. — Мы с вами два человека, говорящих на одном языке, столь презираемом в этом романтичном, но порой ужасном городе, так давайте с пользой проведем этот вечер. Я буду ждать вас в холле. С этими словами он развернулся, направляясь к лестнице, внутренне празднуя свою маленькую победу. Конечно, она спустится к нему. В этом у него не оставалось никаких сомнений.