Ангелы во тьме

Михаэль потушил сигарету о деревянный стол, совсем не беспокоясь о том, что на отполированной поверхности останутся следы. Он снова затянулся, глядя в потолок и стараясь ни о чем не думать. Но у него плохо получалось. Каждый раз, закрывая глаза, он вспоминал позавчерашний день, когда переступил порог дома и понял, что Элиза ушла от него. В нем тлела слабая надежда: та не успеет добраться до немецко-швейцарской границы, и он за волосы, как последнюю потаскуху, приволочет ее домой. Однако она уже успела сбежать в Швейцарию, и ее трудно будет найти в Европе, тем более сейчас, когда война вот-вот начнется. Михаэль снова затянулся — его начал душить беспричинный смех. Он сделал все для этой дряни. У Элизы могла быть такая жизнь, какую бы ей никто никогда не дал. Ни один англичанин не дал бы ей этой бешеной страсти, от которой кровь шумно стучала в висках, наполняя все тело энергией. Наверное, ее английский муж побежал бы изменять жене уже через год, а он терпел все ее выходки, прощая измену. Она наверняка отправилась к своей семье — жаловаться на свою тяжелую жизнь. Хотя вряд ли она все расскажет, скорее, придумает глупую сказку, будто неожиданно решила проведать свою семью, и, конечно, Верена ее примет и даже не заметит, как дочь останется в Англии на долгое время. Мужчина встал и подошел к буфету. Ему срочно требовалось выпить. Хоть что-нибудь. Иначе ему станет совсем плохо. Он взял тяжелый графин с бренди и стал пить прямо из бутылки, ощущая, как алкоголь обжигает горло, отдаваясь теплом в желудке. — Вероломная сучка, — презрительно бросил он в тишину. — Ну ничего, только попадется мне твой любовник, и я убью его голыми руками. Поверь мне, я сделаю это. Конечно, она ушла от него ради этого американца. Другого объяснения он просто не находил. У Элизы еще тлели к нему чувства, страсть не угасла, да и она явно надеялась, что тот возьмет ее под свое крылышко и она будет безмерно счастлива. Какая же она все-таки дура, раз не поняла: если в прошлый раз он так и не сделал ей предложения, то не сделает и в этот. Гая Данбара интересовали лишь только мимолетные интрижки да шпионаж. Кажется, только Михаэль знал, что на самом деле его журналистская деятельность — всего лишь прикрытие другой его работы. Трудно сказать, когда именно его завербовали Ми-6, но то, что он работал на них — почти очевидный факт. Гай Данбар всегда появлялся в гуще всех событий, да и декабре 1936 года, когда он чуть не увез с собой Элизу — она почему-то так и не уехала с ним — приехал же не просто так. Впоследствии Михаэль выяснил: Гая интересовали промышленники Германии, у которых он брал интервью для своей газеты, но ни одно английское издание так ничего и не опубликовало. Это было странно и подозрительно, и не зря СС подписал документ на его арест. Стоит только Гаю Данбару появиться в Германии, как его сразу же арестуют и наверняка расстреляют, как шпиона. Элиза не понимает этого и играет с огнем, если думает, будто стоит показаться ей в Лондоне, и Гай бросит все ради нее, что вряд ли произойдет. Гай Данбар сразу же отправится на фронт, как только начнется война, где его точно убьют, и тогда ей придется вернуться в Берлин. Вот только будет ли она ему нужна после всего этого? Конечно, нет. Шлюха окажется в тюрьме, как предательница Германии. Конечно, Михаэль понимал, когда делал ей предложение, что она его совсем не любит, но считал, будто спустя время сможет по-настоящему полюбить. Михаэль настолько в это поверил и даже не замечал: пока он ухаживал за ней, Элиза крутила роман с журналистом, и многие в Лондоне сплетничали об этом. Его ослепила, очаровала ее красота, грация, смех, и он не замечал очевидных вещей — не зря мать сразу же его прокляла, когда он привез Элизу в Берлин. Вера умерла через три месяца после того, как Элиза обосновалась в их доме. Тогда Михаэль не винил жену, потому что считал ее самим совершенством. Как же он был глуп и слеп. Михаэль происходил из берлинской знати, старинного рода промышленников, занимавшихся производством оружия. Его дед невиданно разбогател на франко-прусской войне [1], и с тех пор богатство Мюнсов только росло, приумножаясь с каждым годом все больше и больше, пока не грянула Великая война, а потом и поражение в ней. Вот тогда для семьи настали темные времена. Вооружение Германия стала сокращать, следовательно, несколько заводов пришлось закрыть, загородную усадьбу продать, чтобы совсем не разориться. И только начало казаться, что все начинает налаживаться, как из-за океана пришел кризис. Отец, не желая признавать себя банкротом, покончил с собой, и Михаэль с Верой переехали в небольшой дом, и он устроился работать в отель портье. Мать считала, что это унизительно для их семьи, но другого выхода Михаэль не видел, пока однажды не услышал на улице выступление Гитлера. Это была осень 1930 года, когда Германия оказалась в глубоком кризисе, власть не могла ничего с этим поделать, а фашисты предлагали светлое будущее, обещая вернуть все потерянное в прошлой войне. Бывшая армия, расформированная после позора Версальского мира, почувствовала, что все может вернуться на круги своя. Каждый немец, ощущавший свою униженность, распятую гордость, мог в речи фашистских лидеров услышать надежду на будущее, обещание увидеть, как Германия восстанет из пепла подобно фениксу, а те, кто унижал страну, будут стоять на коленях. Именно тогда в жизни Михаэля все изменилось. Это был знак свыше, спасение, которое пришло неожиданно, словно подарок небес, который было бы неразумно не принять. Михаэль вступил в НСДАП [2] и в штурмовые отряды, поверив, что скоро все изменится. Ему не казалось аморальным и плохим быть штурмовиком, участвовать в уличных боях, устраивая вендетту коммунистам. Хоть мать и сказала, что жестокость ему не к лицу и ее сын совершенно не такой, он смеялся в глубине души над ее словами, ибо Михаэль продвигался очень быстро по карьерной лестнице. Ему было все равно, что думают о нем другие. Теперь это не имело никакого значения, потому что он никогда не будет знать нищеты. Через три года Гитлер пришел к власти, а Михаэль занял должность в СС, а еще через два года его отправили в Англию — налаживать политические контакты среди английских фашистов. Вот так он и познакомился с Элизой Франклин. Девушкой в белом облегающем платье, плохо играющей в теннис, но зато умевшей приковывать к себе взгляды всех мужчин, которые находили ее милой, обаятельной и доброй. Но их всех волновало только одно: поскорее добиться ее расположения. Элиза же делала вид, будто это никак ее не волнует. — У вас такой странный акцент, — заметила она, делая глоток холодного чаю с лимоном. — Я из Германии. — Михаэль продолжал смотреть на ее красивые руки, ногти с алым лаком, пальцы с тоненькими простыми кольцами, но очень дорогими на самом деле. — Я здесь по делам. — О… — выдохнула она, будто это как-то ее удивило. — Все понятно. А я недавно окончила колледж и сейчас наслаждаюсь жизнью, — весело произнесла она. Все больше и больше он ощущал, как она кокетничает с ним, а значит, он явно ей нравится. — Скажите, вы всем так широко улыбаетесь? — спросил Михаэль, когда их представили друг другу. — Да, — ответила она, бросая кому-то теплую улыбку. — Это часть моего образа и натуры. — У вас самая красивая улыбка, — сделал он неловкий комплимент, замечая, как в комнату вошла Ада Равенхарт, одетая в костюм свободного покроя. Ее считали самой добродетельной женщиной города, однако ей никогда не сравниться с Элизой. Теперь Михаэль знал, что лучше бы ему попалась такая жена, как Ада, а не Элиза. От Ады не стоило ожидать измен, вранья, но откуда он мог тогда знать, что за фальшивыми улыбками Элизы скрывается настоящая дрянь? Он ухаживал за ней, но не получал ответа на свои чувства. Элиза просто принимала подарки, делала вид, что ей приятно. Но она так вела себя со всеми мужчинами, и никто не находил это странным. Да и ему все время казалось, что однажды она сильно обожжется в отношениях с мужчинами, и тогда ей понадобится крепкое плечо, мужчина, способный защитить ее. Михаэль знал, что она встречалась с журналистом. Видел их пару раз вместе. Рядом с этим беглым американцем у нее глаза горели, как у дикой кошки. Она светилась счастьем, весело смеялась так, как не смеялась ни с кем другим. И что только она нашла в нем? Михаэль этого совсем не понимал. Он навел справки о Гае Данбаре и не нашел ничего интересного. В Германии все было бы намного проще, но в Англии следовало действовать намного аккуратнее. Удача сама оказалась у него в руках, и он совсем не понял, как это произошло. — Элиза, я так вас люблю и очень хочу, чтобы вы стали моей женой и уехали со мной в Берлин. Вы станете украшением этого города. — Он поцеловал ее руку, ожидая отказа. — Я скоро уеду и, возможно, уже никогда не вернусь в Англию, но у вас есть время обдумать. — Я согласна, — вдруг неожиданно прозвучал ответ. — Простите? — Он не поверил услышанному. Не понял, как вообще такое могло случиться. — Я согласна стать вашей женой, — спокойно произнесла она. — Только я хочу, чтобы мы обвенчались в Англии. — Все, что вам угодно, — прижимая ее к себе, ответил Михаэль, не веря своему нечаянному счастью. Ее родители не были против этого брака. Похоже, всем было все равно, что любимая дочь уедет в Берлин и редко сможет приезжать в Лондон. На короткий миг, в день венчания, Михаэлю показалось, будто родители хотят от нее избавиться, но это было отнюдь не так. Скорее всего, они просто не понимали, какая на самом деле Элиза, не догадывались, что все мужчины города хотели с ней переспать, чтобы потом это стало притчей во языцех. Нет, никто не понимал, что происходит в жизни Элизы на самом деле. Только Михаэль, потому что хотел всего самого лучшего для нее, желал, чтобы она была счастлива рядом с ним. И так, наверное, и было, или ему просто казалось, а может, он просто в это верил. Верил, будто за ее теплым взглядом скрывается любовь, а ее скованность в постели — оттого, что она не знает, как сделать ему приятное. Михаэль верил: у нее было не так уж много любовников, и тот журналист ничего из себя не представлял, раз она так легко его бросила. Михаэль хотел детей. От этой красивой английской женщины, которая, конечно, не была арийкой, но и не имела ни капли еврейской крови. Но у них ничего не получалось, и тогда он решил отвести ее к врачу. Элиза когда-то сделала аборт, и все его планы рухнули. Эсэсовец и без детей — это почти крест на его карьере. Все партийные чиновники имели детей, Гитлер призывал пополнять генофонд, а его жена не могла иметь их, потому что когда-то решила избавиться от своего бастарда. Была осень 1936 года. Всего лишь год их брака, а они уже начали испытывать трудности. Оба смирились, что в их доме никогда не будет слышен детский смех, и, казалось бы, все стало налаживаться и в их отношениях, появилась нежность, пока в Берлине не объявился Гай Данбар. Никто не знал, почему Элиза с ним не убежала, хотя у нее была такая возможность. — Что — вернулась? — холодно спросил он, когда та переступила порог их дома, снимая пальто с чернобуркой, отдавая его горничной и делая вид, будто ничего особенного не случилось. — Или просто бросил тебя? Хотя ничего другого от него ждать не стоило. — Я не собиралась ни с кем убегать. — Элиза пожала плечами, глядя в зеркало. Михаэль резко схватил ее за локоть, прижимая к стене, отчего она подвернула ногу и сломала каблук на новых сапожках. — Не обманывай меня! Я видел твою переписку с ним. Читал твои письма и знаю, что он просто умолял тебя уехать с ним. Что, духу не хватило? — злорадно продолжал говорить мужчина. — Что ж, может, так даже лучше, потому что пусть только появится здесь, и я его арестую! — Я не убежала лишь только потому, что с ним меня ничего не ждет. Но если ты заговорил, то я скажу, почему не осталась с ним, а вышла замуж за тебя, — громко сказала она, ощущая, как и в ней вскипает гнев. — Потому что он не хотел жениться на мне! Но и ты ничем не лучше него! В тот день он впервые ее избил, а наутро просил прощения, целуя ее колени и руки, шепча слова раскаяния. Элиза простила его, но тогда закралось сомнение: она сделала это, лишь бы только он не трогал ее больше и не заподозрил в отсутствии всяких чувств. Отныне он перестал ей доверять. Теперь любая неосторожная улыбка, взгляд, брошенный на мужчин, мог обернуться ревностью и насилием. Это повторялось снова и снова, из года в год. Злость в Михаэле то стихала, то снова возникала. И каждый раз он оправдывал себя тем, что Элиза сама виновата, что он поднял на нее руку.

***

— Послушай, ты должен радоваться, что она ушла от тебя, — произнес Клаус Браун, его лучший друг и один из лучших штурмовиков. — Потому что позже у тебя бы возникли из-за нее трудности. — Моя жена всего лишь англичанка, а не еврейка, хотя у некоторых наших чиновников есть родственники из подобного племени. — Михаэль налил снова кальвадоса. — Да, но все равно это вызвало бы много вопросов. Тем более на нее было заведено дельце за связь с английским шпионом, — продолжил рассуждать Клаус. Его серые глаза странно вспыхнули в полумраке бара, где они сидели почти весь пятничный вечер. — Дело, конечно, давнее, ничего не доказано, но какое это имеет значение сейчас, когда вот-вот начнется война? — Я люблю ее, — отозвался Михаэль, опрокидывая в горло стопку кальвадоса. — Да, продолжай ее любить, может, она вернется. Но тебе придется приложить усилия, чтобы она доказала всем отсутствие своих связей с Лондоном. — Клаус хитро улыбнулся. — Она все еще во Франции — переправа работает крайне плохо, так что надежда есть. Ну, и птички напели, будто войны на два фронта не будет, а это означает, что фюрер сделает все, чтобы вернуть величие Германии. — Если начнется война, и ее захватят наши, то она попадет в лагерь для иностранцев, — рассудил Михаэль. — Вот и хорошо. Вот тогда твоя Элиза будет умолять тебя позволить ей вернуться домой. Выпьем за это. — Вот и славно.