Кое-что никогда не меняется (рабочее)

   За оконным стеклом шумит жаркий, почти летний денек: все спешат куда-то, торопятся. Боятся не успеть отдохнуть.    Пожалуй, в этом есть что-то общее. Бояться не успеть.    Кабинет заполнен предзимним холодом. Кондиционер не барахлит, так нужно. Расслабляться не стоит. Эта схватка — бой без выстрелов и взрывов, что так любят устраивать военные. И он еще не закончен.    Противники здесь не сходятся глаза в глаза. Здесь только холод, работа мыслей и вьющийся сигаретный дым.    — Господин министр, адмирал Хаккет на связи, — вмешивается в размышления секретарь.    — Включайте, — поморщившись, вздыхает Удина и отворачивается от окна. Возвращается к рабочему столу.    Голограмма военного, не успев толком выскочить из проектора, сходу пускается выяснять отношения:    — Какого дьявола вы творите, министр? Зачем оповещать о внутренних делах Альянса половину Галактики? К чему этот фарс с репортерами? И какого черта я узнаю обо всем этом в последний момент?    — Вы все вопросы задали? — холодно уточняет министр.    — Да, пожалуй, все, — военный не скрывает сарказма. — Надеюсь, вы соизволите ответить? Я, хоть и не министр, но как командующий операцией, имею право знать причины ваших поступков, непосредственно к ней относящихся.    Что ж, в этом вся армия Альянса. Полное презрение к официальным каналам — чуть что, и сразу личные разборки. Пусть, сейчас это даже на руку.    — По порядку, — кивает Удина. — "Какого дьявола" — я всего лишь пытаюсь предотвратить политическую катастрофу. Вам, надеюсь, не нужно объяснять, что может произойти, реши батарианцы использовать эти учения, как повод для открытой войны? Совет уже показал, что его реакция на подобное может быть непредсказуемой. Как в прошлый раз, например.    Да уж... Санкции на всех участников, не разделяя правых и виноватых. Но наибольшую выгоду, как обычно, "решение" принесет самому же Совету.    Пока адмирал не нашелся, что сказать, Удина продолжает:    — Дальше. "Зачем" — в основном, ради наблюдателей Совета на учениях. Это может остудить некоторые особо горячие националистические головы с обеих сторон. Вторая цель — батарианцы теперь не смогут заявить, что причиной их агрессии послужило неожиданное появление нашего флота у границ. Раз уж я не смог повлиять на вашу контору и перенести учения в другой сектор, оставалось только убрать из ситуации неожиданность.    Хаккет мрачно поводит желваками. Но против логики не пойдет. Это его хорошая черта — в отличие от многих вояк, на него действуют разумные доводы.    — "К чему", — педантично излагает министр. — Кто-то упорно пытается завернуть все мои апелляции, и у него неплохо получается. Также у меня сложилось впечатление, что операции этот кто-то пытается придать статус секретной, что уж вовсе ни в какие ворота не лезет. Думаю, после подобного скандала он слегка попритихнет, и таким незамысловатым образом мы избежим куда более крупного скандала в дальнейшем.    — А вы не думали, министр, что секретность может быть оправданной? — едко интересуется Хаккет.    — Будь это так, операцию засекретили бы с самого начала. Может, в военном деле я и не специалист, но не нужно считать меня профаном в вопросах политики, — отбривает министр. — И, наконец, "какого черта" — время дорого, адмирал. Чем больше шумихи я успею поднять вокруг вопроса, тем меньше вероятность какой-нибудь неприятной неожиданности. Малейшей провокации от одной из сторон будет довольно, чтобы вторая ринулась в бой, не задумавшись о последствиях, и вы отлично об этом знаете. В такой ситуации излишняя скрытность только вредит. Словом, я предпочел не затягивать дело ожиданием, пока у вас найдется время выступить перед прессой.    После долгого молчания адмирал неохотно произносит:    — Хоть вы и лезете не в свое дело, в ваших словах есть логика.    — Возможные неприятности с галактическим сообществом — это как раз мое дело, — отрезает Удина. — Человечество уже и так сделало достаточно, чтобы от нас отвернулись все прочие расы.    — И что мне, по-вашему делать, если неприятности все-таки начнутся? — снова начинает заводиться Хаккет. — Сдаться на милость батарианцев?    — Я вам не начальство, — Удина пожимает плечами. — Но просто советую в таком случае драться до конца. Как я уже говорил, чем больше шумихи, тем лучше — возможно, Совет будет вынужден вмешаться, если дело выйдет из-под того, что они считают контролем.    — Я бы в любом случае так поступил. Не люблю, когда мне предлагают просто плыть по течению, но трусость тоже далеко не выход, — бурчит Хаккет. — Удивлен, что вы это поняли. Хорошо, министр. Не скажу, будто вы меня во всем убедили, но вы, похоже, знаете, что делаете.    — Мне бы пригодилась помощь, — переходит Удина к конструктивным вопросам. — Представитель армии, для более полной оценки ситуации со стороны военных — меньше всего мне нужен разброд во мнениях. К примеру, ваш представитель на интервью — Андерсон. Он достаточно уравновешен, чтобы не ответить на каверзный вопрос прессы ударом в лоб.    — Ваше счастье, министр, что там оказался именно он, а не я, иначе в лоб получили бы не только журналисты, — усмехается адмирал. — Я сообщу коммандеру, что он теперь в вашей свите. Но не думаю, что вы сработаетесь. Конец связи.    Министр тихо хмыкает — военный всегда военный. Даже отступив, оставляет за собой последнее слово.    Удина возвращается к окну. Закуривает очередную из несчетного числа сигарет.    За стеклом все так же снуют толпы. Медитативное зрелище.    Сизый дымок завораживающе вьется, прокладывая себе путь к вентиляции. Бой еще не закончен.    Под золотыми лунами Торфана Совет несет какой-то бред с экрана.    Разумеется, не лично, но пресс-секретарь Совета — это все равно сильно. За спиной кто-то украдкой зевает. Рано взвод подняли, сообщение срочное. Но все равно бред.    — Какая-то чушь, — Балак недоверчиво мотает головой, когда запись обращения с призывом не пороть горячку, заканчивается. — Старший, это же бред! Люди затевают нечто масштабное и заранее об этом предупреждают!    В информкомнате раздается согласный гул полутора десяков голосов. Все собравшиеся офицеры, похоже согласны со мнением спецназовца.    — Это не такой уж бред, если вдуматься, — говорит старший, не повышая голоса. Офицеры разом умолкают, чтобы услышать. — Открытая война людям не нужна. Им больше нравится устраивать диверсии. Быстро, тихо и никакой ответственности. Ну, а принять прибытие их флота на границу за предложение схлестнуться проще простого.    — Тогда в чем вообще смысл затевать эти "учения" так близко от границы, — из дальнего угла подает голос самый тихий офицер. Балак лично подозревает, что контрразведчик — очень уж внимательно слушает. И мало говорит.    — Об этом лучше спросить людей, — усмехается старший. — Глупость, конечно, несусветная, и зачем-то она им явно нужна. Так что, помимо рекомендации от Совета не принимать армию под стенами близко к душе, пришла еще одна. Из Гегемонии.    Внимательное молчание.    — Боевая готовность второй степени, — как-то буднично говорит старший. — В любой момент вас могут отозвать по местам постоянной службы.    — То есть, просто ждем, что из этого выйдет? — уточняет штурмовик Нидан.    — Не просто. Очень внимательно ждем. Приказ отдан по всем войскам, так что, стоит двуглазым выкинуть фортель, и они быстро начнут в этом раскаиваться. Инструктаж окончен, все свободны.    Офицеры расходятся. Балак остается. Не сразу решается прервать размышления старшего, тоже не двинувшегося с места:    — Думаете, люди решатся ударить? Они ведь сами себя поставили в невыгодное положение, уведомив Совет. И Гегемонию тоже.    Старший задумчиво потирает лоб.    — Сложно сказать. Такие грандиозные глупости на деле обычно оказываются либо и в самом деле грандиозными глупостями, либо незначительной частью таких планов, где один разумный ничего уже не решает. И если вот это — незначительная часть, мне страшновато представлять масштаб исходной задумки...    Словно очнувшись, он рассеянно подносит руку к глазам и часто моргает, рассматривая пальцы. И Балак вспоминает, как сам делал точно так же, пытаясь поскорее вернуть плывущее зрение в норму, после близкого разрыва снаряда.    — Старший?    Тот резко поворачивает голову. Рефлекторно Балак вытягивается "смирно" — перед ним сейчас далеко не знакомый сдержанно-вежливый инструктор, со взглядами, немного слишком свободными даже для армии. Боевой офицер, во взгляде которого жесткость и призраки павших, говорит спецназовцу:    — Люди вовсе не идиоты, Балак, что бы о них не думали суеверные, рассчитывающие количество мозгов по количеству глаз. А значит, назревает большая куча варренова дерьма, в которую нам предстоит влипнуть. Но это наложил не варрен людей, которые влипнут тоже. Тот, кто затеял всю кутерьму, уж точно останется чистеньким.    Офицер не находит, что ответить. Отдав салют, выходит вслед за остальными.    Похоже, дурные предчувствия, покинувшие его мысли, словно беспокойные призраки, теперь возвращаются во плоти.    Похоже, Балаку совсем не повредит лучший армейский способ борьбы с беспокойством.    Похоже, спецназовец мог бы неплохо заработать на гражданке, открыв контору предсказаний.    Встряхнув головой, он отправляется на беговую дорожку. Но пятнадцати кругов на этот раз явно будет мало.    Грах-грах. Грах-грах.    Звук ударов подошв по асфальту кажется слишком далеким, чтобы решить, что это топот самого Балака.    В воздухе снова разлита духота, только уже без обещания грозовой свежести. Эта духота из тех, что высасывают все силы, она кажется бесконечной.    За нарезающим круги офицером снова наблюдает вышедший на крыльцо старший. Впрочем, он, скорее, смотрит в себя, оставив Балака мелькать неназойливым фоном.    Грах.    Спецназовец останавливается, тяжко дыша. Нет, погодка явно не для беготни. Кровь стучит в затылке бешеным темпом тревоги. Еще полтора круга из намеченных тридцати приходится пройти пешком, возвращая дыхание и борясь с желанием отправить разминку к варренам. Но Балак упрямо направляется к площадке со спортснарядами. Там уже есть несколько офицеров, методично выполняющих упражнения. "Бей или беги" — инстинкт бойца требует вцепиться в чью-нибудь глотку. Чтобы стало все просто и ясно. Но такого счастья пока не предвидится. Еще с месяц.    И беспощадный кач, до свинцовой усталости и трясущихся рук, до тумана в голове — лучшее, на что сейчас можно рассчитывать.