Алхимик который знал Истину

      Ишвар. Страна, в которой царствуют раскалённые пески и острые скалы. Безжалостное Солнце испепеляет землю. Многие животные и люди нашли свою смерть в этом пустынном месте. И лишь самые стойкие существа и растения способны выжить здесь.       Религия Ишвара похожа на его климат. Она несёт в себе строгие заповеди, а люди обладают несгибаемой волей. Ишвариты верят в единого Бога создавшего Небо и Землю и с гордостью носят его имя. Такая строгость передавалась из поколения в поколение. И именно она позволяла народу Ишвара выживать в столь суровых условиях.       Однако настал час испытания и для детей суровых песков и скал. Аместрис всегда имел особое мнение по поводу будущего народа Ишвара. Согласно плану тех, кто стоял во главе, вся эта страна, наряду с другими покоренными народами, должна была стать жертвой ради их собственного могущества. И этот злой замысел начал осуществляться.       В 1901 году, когда мне было два с половиной года, аместрийский военный застрелил ишварского ребёнка. Обстоятельства этого инцидента были не известны. Одни говорили, что это произошло по ошибке, а другие — что военный застрелил ребёнка намеренно. Среди немногих был и те, кто желал знать правду. Однако правда была никому не нужна. Ишвар восстал. Этого хотел как Аместрис, так и сами ишвариты.       Выступив против власти военных, ишвариты в одном городе за другим выгоняли аместрийскую администрацию. Бунты вспыхнули по всему Ишвару и многим начало казаться, что ещё немного и эта страна обретёт долгожданную независимость. Газеты наперебой писали о том, как продвигается восстание, сколько городов уже заняли восставшие и сколько военных ранено и убито. Кто-то из аместрийцев считал, что это ненадолго и военные подавят восстание. Другие полагали, что всё будет наоборот и Ишвар скоро обретёт независимость.       Лишь немногие как я знали причину, почему военное правительство Аместриса позволяло восстанию разгораться подобно пожару. Ослеплённый своей гордостью народ не заметил, как он позволил втянуть себя в этот конфликт, победитель которого был определен ещё до его начала. Ишвариты, воодушевлённые первыми успехами, ослепли. Они отвергли призывы тех немногих своих братьев, что желали мира и в итоге единый народ оказался разделён.       Вместе с этими событиями, с каждым днём я стал всё больше замечать странности, происходящие с моим отцом. Он становиться всё более задумчивым, стал часто засиживаться в своей алхимической лаборатории, сон бежал от него. У меня имелись догадки относительно причин такого поведения. Ван Хоэнхайм, обладая богатым жизненным опытом, догадывался, что с этой войной что-то не так. Поэтому он пытался понять в чём истинная её причина. И я знал, что когда это произойдёт, он покинет дом, и мы увидимся с ним не скоро.       Как я предполагал, так и произошло. Спустя год после начала войны, отец ушёл из дома. В тот день я вместе с Алом вышел рано утром в прихожую. Хоэнхайм стоял одетый в пальто и свой неизменный костюм «тройку», а Триша держала в руках его дорожный чемодан. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — он уходит надолго.              — Удачи, — произнёс я детским голоском и улыбнулся отцу. Хоэнхайм, увидев мою искреннюю улыбку, не смог сдержать слёз и опустившись на колени, обнял нас с братом.              — Я обязательно вернусь, дождитесь меня, мои дорогие, — сказал он тогда. Тем не менее, я понимал, что, скорее всего, мы увидимся вновь лишь через много лет.              Знал ли я, почему он уходил, оставляя семью? Да, знал. Впоследствии, разбирая бумаги отца, я лишь убедился в своих предположениях. Будучи хорошо подкованным в алхимии и зная историю Аместриса, Хоэнхайму не составило труда выяснить причину конфликта в Ишваре и понять планы тех, кто «создал» страну. Не желая допустить гибели миллионов людей, он придумал, как можно разрушить их планы. Мне так и не удалось выяснить, знала ли мама что-нибудь об этом. Делился ли Хоэнхайм с ней своими переживаниями или нет. Но одно я знал точно — она всегда и во всем поддерживала его.       Понимая, насколько ей стало тяжело после ухода Хоэнхайма, я решил сам поддержать маму. Как мне показалось, самый лучший способ для этого — показать, что я сын своего отца. Со следующего же дня как он уехал, я стал изучать алхимию по его книгам. А спустя полгода я подбил на это и своего брата. Когда мама увидела результаты нашей учебы и наших стараний, её восторгу не было предела. И хотя с того дня как ушёл отец она ни разу не показывала свою печаль и грусть, я чувствовал, что на этот раз её чувства немного отличаются. Пожалуй, она не просто радовалась, а ликовала, глядя на нас с братом. Ведь в нас она могла видеть Хоэнхайма, которого уже не было с нами.       В 1904 году, когда Уинри было четыре года, дядя и тётя Рокбеллы отправились в Ишвар, так как там не хватало врачей. Из-за того что её папы и мамы не было рядом, девочка стала часто плакать. Мы с братом старались её утешить, как могли, находясь рядом с ней. Отрадно было видеть, что Уинри успокаивалась и вела себя как и положено ребёнку её лет — играла, смеялась, радовалась жизни. Детство без забот. Дети куда более отходчивы, чем взрослые. Если честно, пожалуй, я волновался за её родителей больше чем она сама. Ведь я прекрасно знал, какие опасности есть на войне.       В то же время мы с Алом не забрасывали и учёбу. Наши с братом успехи в алхимии росли, особенно у меня. Обладая разумом взрослого, я мог воспринимать куда больше информации, чем мой брат, а потому был более успешен, нежели он. Тем не менее, я намеренно не показывал ему моих настоящих умений, чтобы он не расстраивался и не терял мотивацию. По его мнению, да и, по мнению окружающих, он лишь «чуть-чуть отставал от меня». Это подстёгивало Альфонса и он с ещё большим энтузиазмом начинал изучать алхимию, задавшись целью превзойти меня на этом поприще. А именно этого я и добивался.       Так мы подрастали, учились. Ничто не предвещало трагедии, но, тем не менее, я знал, что она не за горами. Дело в том, что я изучал алхимию ещё по одной причине. Мне хотелось научиться её медицинским аспектам, чтобы быть готовым помочь своим близким в том случае, если они серьёзно заболеют. Впервые такая мысль мне пришла ещё когда вспомнил, что может произойти с моей матерью. Триша стала очень дорога мне, и я не хотел её потерять. Но…       Война в Ишваре заставила многих покинуть свои дома. А там, где находились беженцы, нашлось место и вспышке эпидемии. Лихорадка в Ризенбург пришла внезапно. Никто не ожидал, что эта болезнь из соседнего Ишвара будет распространяться и здесь. Однако жаркое лето и засушливая погода сыграли свою роль. Как и пять сотен раненых в местном госпитале, плюс три тысячи беженцев.       Мама в этот период охотно помогала в госпитале. И там она подхватила болезнь. Я старался помочь ей как мог, даже применял алхимию. Однако, во-первых, я слишком поздно узнал о болезни, а во-вторых, моих познаний оказалось недостаточно. В пять лет я знал о медицинской алхимии куда больше местного доктора, однако этого оказалось недостаточно. В итоге, ближе к концу 1904 года после непродолжительной болезни наша мама умерла.       Альфонс и Уинри сильно плакали, я же стоял у её могилы, сжав зубы. Хотя я и был взрослым, я с трудом сдерживал слёзы. Терять близких тебе людей больно, очень. Особенно когда знаешь что это должно произойти, а пытаешься помочь, а твоих сил не хватает. Триша стала мне настоящей матерью, и её потеря легла на меня тяжёлым грузом.       Мог бы я попросить отца остаться и позаботиться о матери? Да, мог. Я даже мог бы рассказать о том, что я знаю. Однако… Я также знаю и зачем он ушёл. Без той работы, что он проделывает сейчас, пятьдесят миллионов человек рискуют погибнуть. А сколько погибнет после этого? По сути, именно от усилий моего отца зависит судьба всего человечества. Именно поэтому я не остановил его, когда он ушёл. Это было тяжёлое решение, всю тяжесть которого я осознал лишь у могилы матери.       Всё там же, сидя у её могилы, я принял решение, как поступить дальше. В книге, что я читал когда-то, Эдвард Элрик вместе с братом совершили преобразование человека, надеясь воскресить свою умершую мать. Запретная алхимия. Я понимал, что подобное невозможно, все книги отца говорили об этом. Однако я знал и то, о чём они умалчивали — такое преобразование открывает врата, Врата Истины, что несут знания о мире. Это могло бы сделать меня куда сильнее, как алхимика. И именно поэтому я вознамерился открыть их.       Тем не менее, эта алхимия не просто так считалась запрещённой. Цена за открытие Врат Истина высока. Равноценный обмен — основной закон алхимии. Для того чтобы получить что-либо, нужно пожертвовать чем-то равноценным. В книге, что я читал, Эдвард Элрик пожертвовал частью своего тела, рукой и ногой, если говорить точнее. Большая ли это плата? Все зависит от того, чего ты хочешь добиться.       Когда я задумался о том, чтобы открыть Врата Истины, я не желал воскрешать умершую мать. Нет, мои цели были несколько иными. Я желал узнать об этом мире немного больше, чем описано в книгах. А заодно мне хотелось спасти жителей Аместриса от страшной участи. Понимая опасность моих планов, я намеренно не посвящал в них своего брата. Я не хотел, чтобы он потерял свою жизнь, пытаясь помочь мне.       Вот только мне не хотелось её потерять и самому. Поэтому я решил кое-что предпринять. А именно — найти себе хорошего учителя. Причём того, кто был подкован именно в Запретной Алхимии. Конечно, было бы глупо давать объявление в газету о поиске алхимика с такими вводными данными. Но у меня было кое-какое преимущество. Я знал одного алхимика, который как раз подходил мне.       Изуми Кёртис, алхимик и совладелица мясной лавки из города Дублис. Хотя она привыкла представляться не как алхимик, а как домохозяйка, что её внешний вид только подтверждал — длинная с полами до колен белая блузка-халат, приталенные серые брюки до лодыжек и белые тапочки с вышитыми на них буквами W.C.       Первая наша с ней встреча состоялась в Ризенбурге, когда город подвергся удару стихии. Мощный ураган и проливные дожди привели к тому, что река вышла из берегов и грозила прорвать плотину, защищающую город. В тот день семья Кёртисов оказалась в нашем городе. Случайно или нет, не знаю, но при помощи своей алхимии ей удалось остановить прорыв и укрепить дамбу. И именно тогда под проливным дождем мы вместе с братом попросили взять нас в ученики. Не знаю, что повлияло на Изуми, наша решимость учится алхимии или она нас просто пожалела? А может мы ей напомнили её саму? Но, в конце концов, она согласилась обучать нас.       Сборы были недолгими и мы с братом сразу же отправились в Дублис. Однако по прибытии нам было поставлено одно условие. Наш будущий учитель предоставила нам испытательный срок в один месяц, в течение которого мы должны были выжить на маленьком островке посреди большого озера рядом с городом. Из инструментов с собой у нас был один единственный нож, а вот алхимией нам пользоваться запретили.       Напоследок учитель озадачила нас вопросом-загадкой: «Одно во всём и всё в одном». Ответ на этот вопрос я, конечно, знал и вполне мог бы дать его ей, развёрнуто и грамотно, как полагается практикующему алхимику. Тем не менее, я понимал и то, что нас оставляют на этом острове не просто так, а чтобы мы на себе испытали этот закон алхимии.       Этот месяц был не самым простым в моей жизни. Нет, дело не в том, что мы не могли найти себе пропитания на этом островке. С выживанием как раз проблем не было. Мы с Алом быстро наловчились рыбачить при помощи самодельных копий из веток и делать силки на дичь. Благо дома в библиотеке была кое-какая литература по выживанию в диких условиях.       Проблема была в другом, а именно — в огромном накаченном мужике, одетом в одни лишь штаны, с не менее огромной дубиной и страшной звериной маской на лице. И что самое паршивое — этот мужик хотел нас убить. Понятное дело, я догадывался, что в наличии на острове стрёмного мужика есть свой подвох. Вот только тяжело думать об этом в тот момент, когда этой самой дубиной тебе прилетает по ребрам.       Стоило нам только с братом раздобыть немного еды, как приходил Он и отбирал у нас всё, попутно отвесив нам люлей. И так раз за разом. В итоге к концу второй недели, оголодав и озверев, мы с братом начали понимать бренность бытия и нашу незначительность во Вселенной. Хуже всего было в тот момент, когда этот мужик, избив нас, заставлял нас драться с ним, а мы не могли и пальцем пошевелить от боли и голода. Умом я понимал, что он нас не убьет, но на душе все равно было погано. В тот раз он оставил нам нашу с трудом добытую пищу и ушёл. С тех пор в нас с братом что-то переменилось, так как вторую половину отведенного нам месяца мы смогли провести куда легче и с большей пользой.       Таким образом, к концу испытательного месяца мы с братом по-иному посмотрели на закон равноценного обмена. Особенно ценным этот опыт был для меня. Спасибо Мейсону, он качественно спустил меня с небес на землю. Мейсон работал продавцом в мясной лавке Кёртисов и, по словам учителя, она попросила его «приглядеть за нами». Впрочем, подобный способ «пригляда за детьми», практикуемый этой «домохозяйкой», был не единственной причиной, отчего последующие два года, что мы с братом обучались у неё, мои мысли в её отношении были в большей своей части непечатными.       Изуми Кёртис была не просто владельцем мясной лавки. Она была Мясником, во всех смыслах этого слова. После окончания обучения всякий раз, когда я вспоминал о ней, меня бросало в дрожь. Впрочем, в алхимии она разбиралась не хуже, чем в сортах мяса. Она смогла расставить по полочкам многое, что до сих пор было мне не понятно. Всё-таки одно дело учиться по книгам, а другое — с учителем.       Но одной алхимией учитель Кёртис не ограничивалась во время нашего обучения. Несмотря на свой зверский характер, учителем она была замечательным, а её метод обучения заключался в комплексном подходе к предметам. То есть она могла нас учить одновременно алхимии и рукопашному бою. Или, к примеру, готовить ужин и уклоняться от летящих столовых приборов, в том числе и топоров для разделки мяса бритвенной остроты. Всё в мире взаимосвязано и именно это правило она вбивала в наши с братом головы, порой буквально. Страшная женщина. Но вместе с тем я был весьма ей благодарен.       Спустя месяц, как мне исполнилось восемь лет, у нас состоялся весьма примечательный разговор. Мы сидели в гостиной, и никого кроме нас в доме больше не было. Она специально отправила Ала вместе со своим мужем, чтобы наш разговор прошел без лишних ушей. И когда я говорю про «лишние уши», я имею в виду моего брата, так как учитель привыкла многими переживаниями делиться со своим супругом. Впрочем, я только за такой подход.              — Эдвард, мне больше нечему тебя учить, — сказала она мне тогда и усмехнулась, оглядывая меня. — Поразительно. Ты стал очень хорошим алхимиком и это в твоём возрасте. Да и как бойца мне тебя учить больше нечему.              Похвала из её уст многого стоила. Я успел хорошо изучить моего учителя и прекрасно понимал, что сейчас она говорит весьма серьёзно. Впрочем, и я сам понимал, что достиг предела здесь, в Дублисе.              — Вы продолжите обучать моего брата? — спросил я её. Похвала это конечно хорошо, но я прекрасно понимал, что этот разговор задуман не для неё. Всё время, что мы с братом обучались у Изуми, она ни разу не раскрыла моему брату тех результатов, которых я достиг, обучаясь у неё. Некоторые учителя чтобы подзадорить «отстающих» порой делаю эту ошибку, начинают сравнивать. Но Изуми была не такой. Как хороший учитель она не могла не видеть общей картины моего развития. Тем более что от неё я не скрывал ничего.              — Да, ему пока далеко до тебя. Ему ещё учиться и учиться. — Ответила она мне и, тяжело вздохнув, пристально посмотрела мне в глаза. В её взгляде была видна грусть и понимание. Казалось, она видит меня насквозь, что, скорее всего, и было правдой.              — Эдвард, когда ты попросил обучать тебя, я знала, зачем тебе нужны знания алхимии, почувствовала это. Именно поэтому я учила тебя тем вещам, которым не учила никого и никогда. Спросишь почему? Я помню твой взгляд, когда ты просил меня об ученичестве. Если бы я не учила тебя этим вещам, ты бы пошёл своим путём. Путём проб и ошибок, каким однажды пошла я. Как ты сам понимаешь, этого допустить я не могла. — Учитель замолчала, что-то обдумывая, а я не посмел прерывать её мысли. То о чём она сообщила, по сути, не было для меня каким-то откровением, так как о многом догадывался уже давно. Похоже, она просто решила дать мне своё последнее напутствие. Наконец она продолжила. — Не в моём праве отговаривать тебя от того что ты задумал. Скажу только одно — постарайся не совершать ошибок, о которых будешь сожалеть впоследствии.              Она замолчала, и мы так сидели с минуту. Наконец я встал из-за стола и поклонился ей.              — Спасибо вам за всё, учитель, — сказал я выпрямляясь. — Я не буду вам ничего обещать, но постараюсь не совершать тех ошибок, о которых я бы пожалел.              — Куда ты сейчас направишься? — спросила она меня.              — Я давно не был дома, — улыбнулся я, вспоминая родной город. — Да и Бабулю с Уинри проведать надо. Надеюсь, чуть позже брат присоединиться ко мне.              — Чуть позже, — согласно кивнула она, отворачиваясь. Я заметил, что в её глазах застыли слёзы. Она поняла, что я хотел сказать. — Успехов тебе, Эдвард. И… удачи.