Love is a battlefield

Крис нервничает. Себастьян, вопреки ожиданиям, не забыл об их договорённости, хоть и был в тот вечер пьян. После пары они должны встретиться и обговорить детали их будущих занятий. В голове у Криса куча мыслей: помнит ли Себастьян и о поцелуе? Наверное, помнит. А если помнит, то как им теперь себя вести. Стоит ли Крису притвориться, что ничего не произошло, или теперь им стоит строить свои отношения как-то иначе? Нервирует и сам факт предстоящих занятий. Крис в жизни никого не учил. И как вообще можно научить человека чувствовать? У Криса нет ни малейшей идеи, как заставить Себастьяна открыться, да ещё и врагу, да ещё и перенести эти чувства на музыку. Сдуру взятое обещения об ответных уроках, наверное, самая главная проблема сложившейся ситуации. Технически Крис очень плох, позориться перед Себастьяном не хочется абсолютно. В общем, лучше бы Крис тогда не ходил на эту вечеринку, потому что нагоняй от Скарлетт был бы в конечном итоге не так страшен, как-то, к чему всё привело теперь. Крис совершенно не готов к разговору с Себастьяном, поэтому, когда раздаётся звонок, единсвенное, чего он действительно хочет — убежать куда-нибудь подальше от консерватории и никогда больше не возвращаться. Это трусость, но Крис и в самом деле устал от всей этой каши, в которую его затащили против воли. — Здравствуй, — доносится из-за спины голос Себастьяна. Крис вздрагивает от неожиданности. Теперь сбежать точно не удастся. — Зачем так официально? — смеется Крис с притворной обидой, не зная куда деть вспотевшие от волнения ладони. — Мы может и враги, но вроде как договорились друг другу помогать. Себастьян нервно мажет по нему взглядом, как ножом проводит. От этого становится ещё более неуютно, и Крис готов что угодно сделать, лишь бы убраться отсюда подальше. — Классная комната будет свободна до трёх, так что если мы хотим позаниматься, нам лучше поторопиться, — говорит Себастьян, игнорируя слова Криса. — Знаешь, не пойми меня, пожалуйста, неправильно, просто я думаю, нам будет намного лучше… — Крис нервничает так, словно зовёт Себастьяна на свидание, хотя, разумеется, на подобный расклад ему не стоит и надеяться. — Нам будет лучше… Если мы позанимаемся у меня дома… Просто, серьёзно, без всякого подтекста, нам предстоит сложная задача вытащить из тебя эмоции, которые ты не хочешь никому показывать. И сделать это без лишних лиц будет куда проще. Ну и плюс времени будет больше в запасе. У меня, правда, всего лишь синтезатор, но он неплох, честно. К тому же и я буду заниматься, не хочу позориться при всех… Себастьян смотрит на Криса очень странным взглядом, словно не может поверить, что связался с таким идиотом. Наконец, он говорит: — Хорошо. Если ты считаешь, что так будет лучше. Они идут к парковке в гробовой тишине. Собственно, а о чём им разговаривать? Два соперничающих за место в консерватории гея, на подкорке сознания мечтающие друг друга трахнуть. Картина складывается такая, что хоть в паноптикум неси. Они садятся в машину в такой же тишине и Крис чувствует физически, что ему нужно чем-то нарушить её. Он барабанит пальцами по обивке сидения, пока Себастьян пристёгивается. — Музыку? — предлагает Крис, совершенно не представляя есть ли в его коллекции что-то, способное соответствовать вкусам Себастьяна. Он же наверняка эстет и не будет слушать крисов рок. — Twenty one pilots? Green Day? Fall out boy? Где-то есть Ванесса Мэй. — Давай FOB, — говорит Себастьян. Похоже, что он даже знаком с подобного вида музыкой. Она больше попсовая, конечно, но всё равно лучше, чем гробовая тишина. – Будь ты церковью, я бы преклонил колени. Признайся, моя любовь… Я бы знал где я буду…— звучит голос Патрика Стампа из колонок. Нет. Лучше точно не станет. Перед глазами проносится пьяный разговор и поцелуй с Себастьяном. Эти воспоминания вызвают чувство неловкости. Себастьян, кажется, тоже её ощущает, потому что он неуверенно ёрзает на сидении, постукивая костяшками пальцев по колену. Крис вспоминает теплоту губ Себастьяна, жёсткость коротких завитков под пальцами и… нет-нет-нет, нельзя об этом думать, чёрт побери! Крис выжимает педаль акселератора в пол, чтобы только добраться поскорее до дома. Он мчит на огромной скорости, проезжа светофоры на красный, как будто у него кто-то умер. В каком-то смысле сейчас умирает его неукоснительная вера в себя, которая прежде Криса никогда не покидала. Себастьян молчит, уставившись в экран лэптопа. — Приехали, — говорит Крис охрипшим от долгого молчания голосом. — Не хоромы, конечно, но жить можно. — Я уже говорил, что ты невыносимый паяц и мажор? — спрашивает Себастьян беззлобно. Это удивительно, но его как будто успокоил тот факт, что Крис на самом деле обычный человек, который может чего-то стыдиться и о чём-то переживать, а не кровожадный монстр, мечтающий разрушить его жизнь. — Проходи, располагайся, — Крис хозяйским жестом обводит уютную студию. — Чай, кофе? — Может сразу приступим к делу? — хмурится Себастьян, как будто Крис тут его лишать девственности собрался, а не помузицировать. — Извини, но без кофе я не могу нормально функционировать. Может всё же выпьешь? Я закончил курсы бариста пару лет назад, думаю, на какой-нибудь латте моего мастерства хватит. — Ну, хорошо, удиви меня, — кивает Себастьян, на секунду задумавшись. Крис проходит на кухню, мысленно погружаясь в процесс приготовления кофе. Он варит две порции эспрессо, греет молоко, взбивает блендером пену. Со стороны он похож на колдуна, корпящего над котлом с зельем. Себастьяну непривычно видеть Криса таким собранным и сосредоточенным. Непривычно, но интересно. В этот момент Эванс не выглядит как выскочка, протежируемая богатыми родителями. Но не похож он и на тот ходячий кусок секса, каким был на вечеринке. Крис очень домашний. Не хватает только фартука и тапочек. Вообще, Себастьян с интересом разглядывает комнату. Небольшая кожаная софа как бы намекает на отсутствие у Криса личной жизни, хотя Себастьян совсем не интересуется этим вопросом, просто отмечает как факт. Стены увешаны плакатами рок-групп, о половине из которых Себастьян никогда и не слышал. В углу стоит мощный гитарный усилитель и несколько разнообразных гитар, среди которых есть даже «Гибсон». В центре комнаты громоздится массивный синтезатор. Хорошая «Ямаха» с довольно сочным звучанием, зря Крис наговаривает. На полу хаотично разбросаны мятые нотные листы и несколько книжек по сольфеджио для новичков. В общем, квартира Криса красивая и уютная, хотя и не очень чистая, скорее всего, в силу его природной неряшливости. Себастьян вспоминает свою крохотную убогую однушку, с выцветшими обоями, видавший виды рояль и скрипучий диван, с трудом проглатывая подкативший к горлу ком. Ему приходится как мантру повторять «Крис не виноват в том, что ему повезло больше», но помогает это плохо. — Вот и твой латте, — говорит Крис, поставив на журнальный столик пару кружек с ароматным напитком, украшенным топпингом. Он отхлёбывает от своей порции большой глоток и блаженно жмурится. Себастьян тоже пробует кофе и думает, что был бы готов продать почку тому, кто готовил бы ему такой кофе по утрам, но вслух осторожно говорит: — Это вкусно, спасибо. — Не за что, — беззаботно фыркает Крис. — Для меня это проще простого! Итак. Я действительно ни за что бы не полез к тебе с расспросами, но нам правда нужно найти общий язык и узнать друг друга получше. — Себастьян выгибает дугой бровь в немом вопросе. — Я на самом деле понятия не имею как научить тебя чувствовать музыку. Это же не какой-то скилл, который можно просто взять и прокачать. Понимаешь, я довольно открытый человек, который хреново говорит, но хорошо превращает недосказанное в мелодию. Я играю всю сознательную жизнь. Поэтому, не скрывая истинных эмоций, выражать их я могу только так. А ты, Себастьян, очень закрытый. У тебя больше мастерства, чем у любого, кого я знаю, даже больше, чем у моего отца. А уж он-то, сам знаешь, считается тем ещё профи... – Не знаю, – говорит Себастьян, понимая, что да, чёрт возьми, он и правда не знает о родителях Криса ничего, кроме их финансового состояния. – Кто он? – Эм... Ну, я думал, ты если не погуглил, так хоть догадался. Мой отец – Роберт Эванс. Думаю, тебе это должно о чём-то говорить... – Тот самый Роберт Эванс? – спрашивает Себастьян поражённо. – Самый знаменитый бас-профундо Америки? – Ага. Только это для тебя он самый знаменитый бас-профундо, а для меня – вечно брюзжащий сноб, который вбил себе в голову мысль, что он лучше всех знает, что нужно его детям. Поверь, Себастьян, когда я говорю, что действительно не хотел вмешиваться в твои планы, я абсолютно искренен. У меня запись альбома была в самом разгаре. Мы планировали с ребятами тур! Но отцу его снобизм не давал смириться с тем, что его старший сын пошёл не в "породу", а планирует всю жизнь трясти грязной шевелюрой на сцене и орать диким голосом. Отец из-за меня лишался заманчивой возможности заносчиво говорить на всех этих званых фуршетах: "А мои все в меня, все с отличием консерваторию закончили". – Знаешь, его нельзя в этом винить. И да, этот факт всё ещё тебя не оправдывает, – говорит Себастьян строго, но вполне спокойно. – Быть может. Но представь, что тебе бы запретили играть на фортепиано и попытались насильно заставить выступать в рок группе. Хорошего мало. Ты же сам видел как я играю на гитаре, и насколько ниже по уровню у меня фортепиано. Ну вот не было у меня никогда тяги к этому инструменту! А отец сказал, что если я не проучусь хотя бы год, то он задействует связи и перекроет мне карьеру навсегда. И поверь, сомневаться в правдивости его слов не приходится. Отец так-то суровый человек. Он привык, что он, грубо говоря, "прима". Я не очень силён в терминологии, так что прости, если ошибусь. В общем, фишка в том, что отец всю свою жизнь считался лучшим. А из этого следует то, что его слово закон. Его же ценят, лелеят. Им восторгаются. Поэтому он считает, что такое отношение к нему должно быть и в семье. Скотт послушный, ему повезло. А меня отец лет до тринадцати порол. – Что? Тебя били? – Себастьян вовсе не такое откровение ожидал услышать. Крис вовсе не создаёт впечатление человека с тяжёлой судьбой. И новость о таком детстве кажется неправдоподобной. В сущности, Себастьяну, горячо любимому матерью, любая новость об избиении детей кажется неправдоподобной, даже невероятной. – Так, ерунда. Раздеваться не буду, мы не в тех отношениях, но у меня вот тут... – Крис проводит указательным пальцем по внешней стороне бедра. – ... шрам от ремня небольшой. Отец застукал, как я прогуливаю музыкалку и задал хорошую взбучку. Я три дня сидеть не мог нормально. Я ж вплоть до тринадцати лет низкий был и щупый. А потом за год вытянулся и стал на две головы выше отца. Тогда-то психанул и заломил ему руку с ремнём. С тех пор не поверишь, ни разу не трогал. Только морально давить пытается. – Оу, я... – Себастьян нервно заламывает тонкие пальцы. – Я правда не знаю что тебе сказать... – Ой, да ничего не говори! – фыркает Крис. – Я же не душу тебе изливал. Вернее, именно это я и делал, но не потому, что у меня какая-то психологическая травма и мне хочется поддержки и сочувствия. Мне плевать, в общем-то уже. Просто я очень хочу, чтобы ты понял, что я не мудила, которому взбрело в голову поиграть в "музыканта" благодаря папиным связям, а, в некотором смысле жертва обстоятельств. Это, разумеется, не повод тебе меня уважать, я понимаю. Но смею надеяться, что теперь я в твоих глазах хотя бы мудак-соперник, а не просто мудак. Хорошо, теперь твоя очередь! Себастьян отводит взгляд в сторону, рассматривая узор на кафеле. Это честно, конечно, потребовать откровение за откровение. Но Себастьян Криса об этом откровении не просил, так что, наверное, имеет полное право отказаться. – Крис, окей, я вовсе не зол на тебя, во-первых. Был зол, да. И очень сильно. И всё было так, как ты говоришь, не могу отрицать. Но меня в тебе бесило больше всего не то, что ты свалился на моё место как снег на голову. Я тебя ненавидел за то, что ты сделал это не только без таланта, но даже без каких-то базовых навыков. Я успокоился уже тогда, когда убедился, что ты не безнадёжен. Так что, ладно, проехали, хочешь быть "мудаком-соперником", будешь. Но я правда не хотел бы говорить... – Слушай, это я дурак, прости, – запальчиво перебивает Крис, вспомнив слова Скарлетт о том, что у Себастьяна нет родителей. – Я поставил тебя в неловкое положение, сходу заговорив на настолько личные темы. Я не планировал, честно. Давай договоримся, что ты расскажешь ровно столько, сколько сам посчитаешь необходимым. Просто потому, что нам надо с чего-то начать заниматься, а я так и не понял, на какие эмоции делать упор. Себастьян допивает оставшийся кофе залпом, словно там не латте, а как минимум виски. Несколько секунд смотрит в кружку ничего не выражающим взглядом и говорит: – Ну, хорошо. Я не знаю, на самом деле, что говорить. У меня румынские корни. Я играю на фортепиано с пяти лет и, честно говоря, иногда мне кажется, что я на самом деле ненавижу это делать. Но других вариантов не знаю. Я, наверное, на три четверти состою из кофеина. Мало сплю, но откуда-то нахожу энергию. Люблю фильмы "Марвел", да и вообще, в каком-то смысле можно сказать, что я гик. Тоннами ем шоколад. Я и да, это не будет для тебя откровением, я – гей. Себастьян замолкает. А Крис прикрывает глаза, как будто устав. Всё-таки Себастьян слишком закрытый. Даже сейчас, после того, как они договорились откровенно поговорить, чтобы понять друг друга, Крис не получил информации сверх той, что мог бы заметить и сам, пообщавшись с ним пару дней. С другой стороны, нельзя отрицать, что даже это большой шаг для них. – Хорошо, Себастьян, я понял, – говорит Крис. – Сейчас этого будет достаточно. Теперь мы можем немного позаниматься. Если ты не против, я буду играть на гитаре. Всё-таки это получается у меня куда лучше. – Да, конечно. Крис берёт в руки любимую аккустику с выщербленным лаком на верхней деке. Гитара привычной тяжестью ложится в руку. Крис не знает, что будет играть. Нужно что-то такое, что поможет показать как транслировать свои чувства аудитории. Нужно выбрать что-то такое, чтобы Себастьян смог сам прочувствовать и понять механизм. Но что? Наконец, Крис останавливается на ужасно попсовой песне Льюиса Капальди. Вообще "Пощади" – это не совсем то, что хорошо подходит в их ситуации. Но если постараться, Себастьян должен уловить посыл. Крис начинает петь строчку "каждую секунду, пока ты говорил, я пытался сосчитать морщинки на твоём лице, потому что я не знаю, буду ли я когда-нибудь так же близок к тебе", и глаза Себастьяна удивлённо распахиваются. Без сомнения, он помнит каждое слово того вечера и понимает, что да, это сейчас Крис про него поёт, и никак иначе. Себастьян слушает очень внимательно и выглядит взволнованно. Крис не совсем уверен, что вот так вот открыто заявить о чём-то настолько сокровенном, способном, к тому же, разрушить начавший устанавливаться между ними мир, было мудрым решением. Но теперь Себастьян должен понять, что делать. Когда Крис заканчивает играть, Себастьян продолжает смотреть на него с изумлением. Наверное, стоит дать ему время, чтобы всё это переварить, но времени нет. И да, Крис жестокий учитель. А ещё он умрёт от неловкости, если сейчас же не переключит внимание на что-то другое. – Кхм, ну, я плохой учитель, но, мне кажется, так должно быть понятно, – Крис запускает пальцы в волосы на макушке, ероша их. – Ты ведь это почувствовал, верно? Главное, когда играешь, просто отдаться на волю музыке и позволить всему что накопилось вот тут, – Крис прижимает кулак к груди, – вырваться ко всем. Я знаю, с классической музыкой это работет немного не так. Но, думаю, нам стоит начать именно с твое закрытости от всего. Когда не боишься говорить на языке музыки, даже классика играется легко, достаточно только прочитать историческую справку заранее. – Ну, наверное, ты прав... – неуверенно тянет Себастьян. Крис смотрит на его дрожащие ресницы и поражается своему участившемуся дыханию. Да, чёрт возьми, ему нравится Себастьян. Глупо этот факт отрицать. Но в какой момент их взаимоотношения умудрились перейти в плоскость если не дружбы, то хотя бы и не ненависти? И значит ли это, что у Криса теперь есть какой-то шанс? Что вообще в голове у Себастьяна? – Давай, попробуй рассказать мне о чём-то. Не обязательно о сокровенном. Просто выбери для себя песню, свяжи её с чем-то и сыграй так, чтобы я понял с чем. Себастьян проходит к синтезатору, садится на маленький кожаный пуф. И Крис сразу же понимает, что проблем у этого парня больше, чем может показаться. Даже здесь, в квартире, которую можно использовать как иллюстрацию слова "хаос", Себастьян держится так, словно он на экзамене. Идеально ровная посадка, сосредоточенный взгляд. Конечно, при таком подходе никакого чуда не произойдёт. Крис уже знает, что услышит. Не в плане мелодии, конечно, как тут угадаешь. И Крис не ошибается. Себастьян играет какую-то красивую, но унылую мелодию. Играет чётко, выверенно. И по-прежнему глухо. Криса осеняет безумная догадка, что Себастьян просто боится ошибиться... – Ну... Как? – Себастьян, кажется, сам не надеется на успех. – Как бы сказать... Понимаешь, это было красиво. Это было пиздец как хорошо! Но я так и не понял, о чём ты говорил. Вот, ну, не хватает тебе чего-то. И я, кажется, понимаю в чём проблема. Ты боишься. Ты боишься ошибиться и фокусируешься на правильности мелодии, недожимая в её образности. А ещё, наверное, тебе придётся мне рассказывать о себе больше. Пока ты не научишься говорить о своих проблемах, переживаниях и чувствах ртом, твоя музыка тоже не заговорит, – Крис смотрит на Себастьяна, пытаясь уловить малейшие оттенки эмоций. Он не уверен, что сказанное звучало адекватно, не задевая и не оскорбляя. – Давай попробуем ещё, хорошо? Себастьян кивает. Крис успевает только отметить, что он очень взволнован и бледен. В следующую секунду Себастьян плашмя падает с табуретки, потеряв сознание.