Психология лемниската

Книжные страницы приятно шуршали под его пальцами. Глаза пробегались по строчкам. Запах старого дерева он любил больше всего. Также любил чернила, чем писал все два столетия. Но сейчас, когда авторучки стали популярными, ему все труднее удавалось отыскать перо и баночку черных чернил. Жизнь предрасполагала перед ним немалые трудности, но она закончилась примерно полтора века назад. И сейчас для него жизнь — это нескончаемая рутина, алгоритм которого никогда не изменится. Люди привыкли считать, что бессмертие — это подарок судьбы. Да и спустя столько времени, бессмертие стоит в ряду мифов на первом месте. Никто уже не верит в эти сказки. Мучительные дни и ночи проходили долго и жутко утомляюще, пока он не посветил себя книгам и изучению науки. Ночами он смотрел на звезды, а днями — силился заучивать термины и их значения. Книги стопками пылились в его доме. Более эстетичные находились в гостиной и верно служили в роли настольных книг. Старые издания привлекали его именно их неповторимостью. Да и пахли они как-то по-другому, словно и не книги вовсе. Сегодня их читают все, поглотившись в историю, а завтра — о них и не вспомнят. Но он не относился к таким, которые живут одним днем. А к тем, кто был одинок и нескончаемо зауряден. Некоторые жили, а некоторые просто были. Были просто песчанкой в песочных часах. Их время бесконечно, ведь когда одна сторона полностью исчерпана, часы просто перевернут с ног на голову. И так до бесконечности. Одиночество — эти песочные часы. Его длинные пальцы зарылись в волосах. Он сидел перед очередной книгой, с головой уйдя в страницы. Напротив, на столе стояла исчерпанная баночка чернил с пером в горловине. Шея затекла. Он потер ее холодными руками и, все-таки, закрыл источник знаний. Пылинки крутились в солнечных столбиках, которые просачивались в дом через открытое окно. А светлые шторы колыхались на ветру. Парижские дни были будничными: толпа народу, что спешили на рынок за продуктами питания; пары, прогуливавшиеся по парку, держась за руки; запах совсем свежих, только испеченных булочек с круассанами, который витал в воздухе и щекотал нос. Париж — город любви. Но он ее здесь никогда не найдет. Да и искать уже не надобно, ведь он уже прилично наелся дорогой и поисками. За два столетия его сердце ни разу не затрепетало, а в животе он не чувствовал порхающих бабочек,— а это первые признаки так называемой любви. И теперь этого уже никогда не будет. Длинные парижские переулки — это все, что он видит ежедневно. Сегодня двадцать лет, как он живет здесь. Может, пора оставить этот город? Пора купить случайный билет в любую точку мира. *** Самолет стал заполняться людьми разных возрастов. Рядом с ним никто не располагался, так или иначе, пока что. Однако, он надеялся , что это будет не болтливый человек, которому не придется отвечать. Впрочем, он может просто поспать и подумать о своем. Хотя, и думать особо не про что. Смотря в иллюминатор, он понимал, насколько устал от всех переездов и перелетов. Понимал, что не прочь сейчас оказаться за бортом и лететь вниз, к океану, что находился прямо под самолетом. Ощущать каждой частицей тела этот ледяной воздух, что пробирал до костей, заставляя их ныть. Ощущать, как кончики пальцев начинают неметь от влажного и холодного воздуха. Ощущать, как он задыхается, и как ветер бьет в лицо, оставляя за собой ледяную пощечину. Как ерошатся волосы. Как грудь сдавливает комок страха и адреналина, но, в то же время, чувства свободы. Сейчас все, что ему нужно — это немного свободы и больше ничего. Он склонил голову на стеклянную поверхность и закрыл глаза, облокотившись о подлокотник. Лбом ощущалось, как слегка трясся самолет. Но продлилось это всего несколько мгновений — и спокойный взлет, к чему он изрядно привык, нежели его «тихий» сосед, что схватил его руку, сжимая пальцами запястья. Он лениво перевел взгляд на соседа, а точнее, соседку. Светло-каштановые волосы, даже слегка рыжеватые; нелепая улыбка; взбудораженная поза сидения; спина очень напряглась и выпрямилась. Он бросил на нее непонимающий взгляд, слегка дернув рукой. — Извините, — тихо прошептала девушка и резко убрала свою руку. Именно в этот момент у него появилась какая-то надежда. Надежда на спасение и умиротворение. Он задержал свой взгляд на этом лучистом лице, где переполнялись эмоции счастья. Волосы спадали по плечам и выпирающим ключицам, что виднелись под серебряной цепочкой. Красное платье приятно облегало ее тело, делая некий акцент на талии. Заурядной ее не назовешь. — Впервые лечу на самолете. Это несколько тревожит, — она заколола выбившуюся прядь заколкой и виновато улыбнулась, пожав плечами. Молча следив за ее действиями, он заметил. Заметил кольцо на безымянном пальце правой руки. Поправил свой пиджак и отвернулся от нее, переполняясь отчаяньем. — Сэр, вы что-нибудь будете? — вежливый и нежный голос стюардессы заставил повернуться к читающей соседке. Ее пальцы, шурша, пробегались по строчкам. Улыбка все еще не сошла с миниатюрных губ. Приглядевшись, он пронесся по строчкам книги, и слегка удивился, вскинув брови. «…Принцесса должна будет, как это ни грустно, уколоть себе руку веретеном, но от этого она не умрет, а только заснет глубоким сном и будет спать ровно сто лет — до тех пор, пока ее не разбудит прекрасный принц…». — Сэр? — заколебалась молодая девушка, держа в руках поднос. Он, словно только проснулся, поднял растерянный взгляд на нее. — Спасибо, не надо,— тихо, одновременно быстро, проговорил Бартоломью. — Будьте любезны, шампанское, — девушка все еще не оторвалась от книги. — Хорошо, — нежно пролепетала стюардесса в синей униформе и удалилась, постукивая каблуками. — Меня слегка напрягает то, что вы, не отрываясь, смотрите на мою книгу. Вас интересуют книги? — поинтересовалась девушка, проследя за его взглядом, который был направлен прямо на книгу в твердой обложке, немного потрепанную временем. Сразу видно, старая. И издание довольно интересное, такого нет в его коллекции. Но это очевидно — сказки о любви, которой никогда не было, его вовсе не интересовали. — Хорошее издание,— сказал он, словно утешая. — Вы не ответили на вопрос, — глупо улыбнулась девушка. — Такие — нет, — ответил он и отвернулся к окну, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Наверняка, она посчитает его странным. Ему не впервой. Сейчас лучше сконцентрироваться на недалеком будущем. Внезапно девушка схватила его за руку, сильно сжимая запястья, как и в первый раз. Но сейчас, причина для беспокойства есть. И она не хило волновала его. Самолет слегка начал трястись, а за иллюминатором виднелись почти черные тучи, затягивавшиеся молниями. Крыло "железной птицы" барахталось под — уже сильным — дождем. Соседка зажмурилась, еще сильнее сжав его руку, почти впиваясь ногтями в кожу. Маленький носик, поджатые губы, сильно зажатые глаза, ее словно "пришили" к месту. Лицо ее выражало беспокойство, страх. — Просим вас сохранять спокойствие и не паниковать, — предупредил приятный голосок стюардессы. — Причина некоторой тряски — непредвиденные погодные изменения. Еще раз просим сохранять спокойствие. Спасибо за внимание. — Господи, — тихо прошептала девушка, стараясь придать голосу легкость — Я слышала о достаточно плачевных "погодный изменений". — Вас попросили сохранять спокойствие, так что, думаю, стоит прислушаться к ним. В крайней мере нас просто высадят в ближайшем городе. И все. — Бартоломью Аллен был невозмутим и спокоен, он полностью доверил свою жизнь "Air Travel". За последние несколько десятилетий Бартоломью достаточно часто участвовал в таких "недоразумениях". Поэтому причиной для беспокойства была лишь рыжеволосая девушка с аэрофобией. — Дамы и Господа, из-за непредвиденных обстоятельств самолет вынужден приземлиться в Централ Сити. Приносим свои глубочайшие извинения. Спасибо за внимание. Послышались недовольные возгласы пассажиров. Кто-то даже выразился не очень хорошим словом. Бартоломью покачал головой. — Вы очень много накручиваете. — Изрек он, поправив рукав излюбленного пиджака. Она мирно сидела на месте, не оборачиваясь в разные стороны, лишь изредка беспокойно поглядывая на своего собеседника. Для нее он был неким чудом-юдом, каких она никогда не видала в жизни. Кроме Ронни, она никого не видела, да и видеть не желала. Но сейчас у нее проснулся интерес к нему. Он, вероятно, социопат, не желающий выходить "из своей норы". Честно говоря, такого типа персоны ее особо не привлекали. Его бледная кожа лица; шея, покрытая родинками; длинные холодные пальцы, что иногда постукивали по подлокотнику. Наверное, привычка. Все это словно имело скрытый смысл, тайну. Нечто, что так притянуло ее. Она огляделась вокруг. Людей было немного, но создавали они очень много шума. Плачущие дети, которых успокаивали родители. Возмущенные пассажиры имеющие навыки оратора. Они же и успокаивали остальных. А где-то в конце класса пустовало место "9а", рядом с женщиной. Мысленно она благодарила всех за то, что место рядом с этим незнакомцем никто не купил. Относительно шума не было. *** Пассажиры начали скатываться вниз по надувному трапу, прямо ступая на мокрый асфальт аэропорта Централ Сити. Казалось, строгие тучи втянули в себя всю яркость бывшего солнечного дня. Она плавно скатилась вниз, удачно встав на ноги. Перед ними стоял старый отель, посещаемость которого давно упало за пределы нуля. Он снял свой пиджак и накинул его на свою голову, уходя в совсем другую сторону. — Эй, — окрикнула девушка Бартоломью. Но он даже не подумал обернуться. — Стойте! Капельки дождя снова постучали по уже влажному асфальту. А она бежала за ним, сама не понимая почему. Он все еще притягивал ее. Причину этого она и пыталась разгадать. Она не знала, что ею управляет в этот момент. Все вопросы, крутящиеся на языке она откинула далеко за пределы мозга, думая лишь о том, как отставить незнакомца. — Я могу вам чем-то помочь, мисс? — процедил сквозь зубы, резко обернувшись. Лицо немножко намокло, как и руки. На ботинках наблюдался отблеск от дождя. — Просто я подумала… Отель в другой стороне, и… я не знаю, что на меня нашло. Извините, — она виновато начала теребить пальцы. Не до конца застегнутое пальто было черным, а под ним виднелось ее платье, довольно симпатичное. — В таких отелях я точно не найду удовлетворения. Возможно, этот город будет моим новым домом. — Он был абсолютно спокоен и невозмутим, если не считать легкий мандраж и мурашки на спине, шее. Когда очередной холодный поток ветра перемешался с ее взглядом, его приятно передернуло. Он понимал. Понимал, что, возможно, это его соулмейт, и это его последний шанс обрести долгожданный покой. Но ничего не предпринял. Он просто развернулся и попытался перестать думать об этом. О самой главной цели, что предоставила ему дорогая Вселенная. Но он просто закрыл глаза, сильней сжал ручку чемодана и прижал голову к плечам, согреваясь. Так же, как и он, она закрыла глаза на все. На все, что могло противостоять ее решению пойти за ним. Раньше она не обращала внимания на свои желания. Она просто делала то, что считала правильным. Хотя, она не особо чувствовала эту грань между правильным и желанным. Было правильно пойти к Ронни, слушаясь родителей. Было правильно пойти по стопам ее предков и стать ученым в микробиологии. Все ее действия были словно по графику. Просто так было надо, и плевать на вкусы и желания. Но система когда-то рушится, когда-то сбивается. И алгоритм сломался именно сейчас, когда она, ритмично постукивая каблуками и слыша звук роликов своего чемодана, представилась перед этим незнакомым человеком. Это было не в ее принципах, не в ее системе, не в алгоритме. Это — что-то новое. — Кейтлин. Сноу. Он был поражен противоположностью его соулмейта. Будь он на ее месте, не стал бы говорить свое имя незнакомому человеку. — Бартоломью. Генри. Аллен. — Он еле заметно сузил глаза и улыбнулся кончиками губ. — Барри, да? Если без формальностей, — предположила девушка, шагая с ним в одну ногу. — Если без формальностей — Бартоломью, миссис Сноу. — Я не... — качает головой девушка. — Ваше обручальное кольцо говорит об обратном. — А, — слегка усмехается Кейтлин, — это только помолвка. И я была бы миссис Реймонд. И еще, можно просто Кейтлин. — Поздравляю, мисс Сноу. — В его голосе послышалось еле уловимое отчаянье и неловкая радость. Но мисс Сноу не обращает внимания и принимает его неловкие поздравления. Всё-таки, оно было искренним... Или нет?