Лишь руку протяни...

"А казалось бы - проще простого Позабыть все с течением лет..." (с) Митяев О. Г.

На загородные имения опустился вечер. Тихо шуршали ветки деревьев - холодный зимний ветер разыгрался не на шутку. Снега в этом году пока почти не было, земля едва ли промерзла. Стылая, промозглая погода воцарилась над Парижем и предместьями… Позади главного дома, в глубине сада, в окнах небольшого флигелька горел свет. Всего три комнаты, включая туалетные, казались сейчас сосредоточением суеты. Во всех трех весело потрескивал огонь в каминах, бегали из комнаты в комнату служанки, снимая с мебели покровы, перетряхивали перины. В спальне и ванной уже все было прибрано, и одна из служанок, вернувшись, стала помогать хозяйке подвязывать шторы в передней комнате. Графиня, держа ленты, поминутно бросала тревожные взгляды на дверь и часы и то и дело отвлекалась... - Госпожа! - вновь взмолилась Сюзанна - служанка, помогающая графине. - Мы сами... - Нет-нет, - та последний раз провела рукой по занавеси и осталась довольна. - Несите посуду! А сама, устало опустив плечи, присела на краешек кресла. Последние три дня, проведённые в заботах, тяжёлым грузом давили на плечи. Но ещё больше её терзало волнение о том, что будет... Дверь с силой распахнулась, и в комнату широким шагом военного вошел муж графини. Среднего роста, темноволосый, с красивым, располагающим лицом, одетый в привычные светлые одежды - Валентина раз за разом влюблялась в него ещё сильнее, когда казалось, что уже некуда больше. И чувствовала его восхищение ей... - Максимилиан! - она радостно улыбнулась, поднимаясь с кресла и обнимая графа де Морреля. - Валентина, - карие глаза мужа смотрели строго. - Что за заботы? К чему тебе этот флигель? - Я тебе уже обо всем говорила, - быстрый знак тонкой руки, и Сюзанна вышла, закрыв за собой дверь. Графиня же, не дождавшись обычного при встрече поцелуя, прошла в спальню, села у столика с подушками, и стала неторопливо надевать на них наволочки. - И мне казалось, что я сказал свое решение. - Я поняла и учла его, - светловолосая головка чуть склонилась в знак почтения. - Он не будет жить в НАШЕМ доме, он будет жить в МОЕМ флигеле. - Валентина, - он строго, но по-прежнему тихо, отчеканил слова. - Ты понимаешь, что он опасен? - Для кого? - женщина тяжело поднялась со стула, оставив в покое подушки, и стала расправлять покрывало на постели. - Для нас, для нашей Катерины, для тебя... - Для меня? - она обернулась и, прижав руку к боку, болезненно поморщилась. – Он - мой отец! - Он - сумасшедший! - несдержанный жест досады и оцепенение... Она плакала. Его любимая, ласковая Валентина снова плакала. И опять из-за него. - Он - сумасшедший, - тихо и словно неуверенно. Графиня тяжело покачала головой: - Он - мой отец. И, словно нерешительно, взяв одну подушку, сказала, твердо глядя в глаза мужу: - Я его не оставлю. Максимилиан не нашел, что ответить жене. Да и просто не успел. Дверь с силой распахнулась, раскрытая ногой хохочущего мужчины. Долговязый и нескладный, одетый в изумрудные одежды, с собранными под чёрной лентой волосами, он был словно яркое пятно в этом царстве серого и коричневого. На руках у него сидела довольная маленькая Катерина де Моррель, одетая в очаровательную шубку, и дергала дядю за прядь волос, выбившуюся из хвоста. - Катерина! - строго окликнула девчушку мать. - Что за поведение!? - Будет тебе, Валентина! - подмигнул внесший девочку молодой барон Данглар. - Мы с ней просто рады видеть друг друга. - Знаю-знаю, - сестра нежно улыбнулась ему.- Но это не отменяет приличий. Она сняла с его рук девочку и, крикнув няню, передала Катерину ей. Слуги вновь вышли, закрыв двери. - Ну, здравствуй, Валентина, - солнечная улыбка барона Рауля Данглара - в прошлом жулика Бендетто - заставила вновь улыбнуться и саму чуть грустную графиню. - Здравствуй, - они обнялись и, поцеловав сестру, Бендетто игриво пробежал пальцами по ее животику. - Кааак себя чувствует наш наследник? О! Максимилиан! Он поклонился хозяину дома. Моррель, отойдя от камина, приветливо улыбнулся гостю и в ответ склонил голову: - Может, Вы что-то сделаете, Рауль, - Максимилиан подчеркнуто называл его новым именем, данным баронессой Данглар. - Валентина совсем не управляема: взялась перетряхивать перины и собирается куда-то ехать! - О, ну перины - это она капризничает? - шутливо нахмурил брови Бендетто и взглянул на сестру. - Да? И вновь посмотрел на Максимилиана: - Но мы действительно едем. За отцом. Прошу нас простить. Бендетто ловко накинул на плечи сестры белую меховую накидку и подал руку… *** Экипаж остановился у ворот дома для душевнобольных. На улице пошел мелкий дождь, растапливающий жалкие крохи выпавшего снега и превращая едва замёрзшую землю в жирную грязь. Валентина ступила на мощёную дорожку, накинула на волосы капюшон и обернулась, было, к брату, но в ту минуту он выскочил из экипажа и, открыв зонт, предложил сестре руку: - Прррошу. - Ты-то куда?- ласково-удивленно улыбнулась графиня. В такие поездки, когда брат сопровождал Валентину, дальше ворот он не шел. Никогда. Он согласился на новую, законную жизнь ради нежданного подарка судьбы: сестры и матери, но отца он простить не мог, сколько баронесса ни уговаривала его. И вот... - С тобой,- Бендетто пожал плечами. Валентина оперлась на его сильную руку, привычно ощутила старый шрам на запястье брата. Потом внимательно посмотрела на Данглара, в её серых глазах отразилось волнение: - Зачем? И, видя, что Бендетто отвёл взгляд, сжала его запястье: - Милый мой, я знаю, что тебе неприятно его видеть... - Послушай, Валентина. Я вчера имел тяжелый разговор с баронессой, - он поднял взгляд на сестру. - Мама помогла мне понять - я не сержусь больше на него. Конечно, все это взялось не ниоткуда - должно пройти еще немного времени, чтобы привыкнуть. Но я обещал матери, что прощу его. А свои слова я держу. Валентина улыбнулась брату и прижалась к нему. Белое здание дома скорби под струями дождя посерело, словно обнажая свое истинное лицо. Тонкие веточки лианы, ярко зеленевшие летом на стене дома, нынче висели неопрятными чёрными плетьми, весь район словно укутался в густой туман, который клоками оседал под каплями начинающегося ливня. - Я не была здесь три месяца, - Валентина вцепилась в руку брата, держащую зонт. - А хотелось? - Бендетто искоса глянул на сестру. - Очень... Доктор Бариус встретил их с вечной благожелательной улыбкой. - Мадам Моррель, мое почтение, - он коснулся губами руки Валентины в темно-голубой перчатке.- Долго же Вы у нас не были. Но причина, я вижу, уважительная. Мужчина скользнул взглядом по её округлому животику. - Да, господин доктор. Добрый день. Мы... - она обернулась к стоящему позади неё Бендетто. - Знакомьтесь. Это барон Рауль Данглар - мой брат. Мужчины поздоровались, с любопытством разглядывая друг друга. - Сын господина де Вильфор? - доктор прищурил глаз. - Да, - Бендетто кивнул. - Мы пришли по одному делу... - По какому же? - доктор, наконец, пригласил их присесть. Данглар помог сестре усесться в кресло. - Мы забираем отца, - сказала Валентина, украдкой расправляя юбку. Минута тишины - врач оглядел гостей и покачал головой: - Вы не можете этого сделать. Сожалею. Валентина беспомощно оглянулась на брата, стоящего позади ее кресла, и протянула ему руку. Он обвил ее ладошку своими длинными пальцами и поинтересовался у доктора: - Почему же? - Потому что господин де Вильфор помещен в эту клинику государством. И никто... - Позвольте напомнить, - Бендетто погладил сестру по руке. - Что ГОСУДАРСТВО определило его в несколько другую клинику. А уж моя сестрица с мужем похлопотали... - Да, - доктор смял и расправил бумажку, а потом отправил её в мусорную корзину.- Но если Вы заберете его отсюда, то вам придется вернуть его в государственную лечебницу. Барон почувствовал дрожь Валентины и, нахмурившись, продолжил: - Этими байками, дорогой доктор, можно напугать мою сестру. Она женщина впечатлительная. Особенно сейчас... - чуть повернул голову, позвал.- Альхат! В дверях тут же появился чернокожий мальчик, держащий в руках небольшой ларец. Бендетто, не торопясь, извлек из шкатулки бумаги и, жестом отпустив слугу, передал их врачу: - Вот разрешение, - и, подождав, пока врач ознакомится с бумагами, спросил. - Теперь мы можем его забрать? Доктор сжал губы в узкую линию и вздохнул: - Да. Поднявшись из-за стола, он достал из ящика ключи и положил их в карман: - Только будет лучше, если мадам де Моррель подождет Вас в экипаже. - Почему? - Валентина встала. - С отцом что-то случилось? Врач покачал головой: - Нет. Но Вы, мадам, находитесь в том положении, что делает Вас более восприимчивой. А там, - он указал рукой на дверь, ведущую в саму больницу.- Слишком много неприятного. Я думаю, что барон вполне справится. - Да, - неожиданно твердо сказал Бендетто и вновь кликнул слугу, а когда тот явился, то в руках у него была коробка. - Это одежда, - пояснил барон врачу, а потом вновь обратился к слуге, сказав несколько слов на непонятном языке. Мальчик поклонился и встал возле Валентины. Бендетто подошел к ней, и сестра заметила, КАК он нервничает: - Сестрёнка, Альхат пойдёт с тобой. Иди в экипаж. - Все будет хорошо, - прошептала графиня, заглядывая брату в глаза.- Только не пугайся. И его не испугай… У двери в палату доктор остановился: - Я хочу предупредить Вас, что лучше Вам добиться его расположения. Конечно, его можно увезти силой, но лучше, чтобы господин де Вильфор добровольно пошел с Вами. Так или иначе... Знаете, он все еще ищет могилу своего сына... Придумайте самую невероятную историю - он поверит, что Вы его сын. Тот самый, умерший сын. Он так долго его искал. - А я и есть тот самый сын, - мрачно ответил Бендетто и зашел в комнату... Он зашел, поставил на стол коробку с одеждой и замер, почти физически ощущая какое-то давящее чувство. Оно пришло из смешения скорби и боли, витающей в воздухе, и той поддержки сестры, что все ещё была с ним: большие печальные серые глаза и шепот: "только не пугайся". - Только не пугайся, - повторил он про себя и прошел к окну, где, вперив неподвижный взгляд синих глаз в сумеречное дождливое небо, в кресле сидел тот, за кем они приехали. Больной № 351. Господин Жерар де Вильфор. Отец. Бендетто постоял некоторое время, совсем не зная, что ему делать, а потом просто сел на пол у его ног и посмотрел на Вильфора. Почти полностью поседевшие волосы, неровно остриженные, словно кто-то просто собрал их в хвост и обрезал. Лицо с сухой, белой, старческой кожей - а ему всего 60 - не выражало ничего, но само по себе было воплощением боли и скорби. Покрасневшие глаза слезились, и он часто моргал. Бендетто видел и не узнавал. Не узнавал в этом неподвижном больном старике того пышущего яростью жизни Господина Королевского Прокурора, которого он так ненавидел. И вдруг сердце до конца поняло то, что говорила мать. Баронесса жила чувствами. И ее сын, наконец, понял ее... - Отец... Господин де Вильфор вздрогнул: - Кто здесь? Бендетто на мгновение зажмурился, справляясь с удушливым желанием просто уткнуться в колени отцу и расплакаться. Но как тут расплачешься?.. - Это я. Твой сын. - Я убил сына, - булькающе произнес Вильфор и закашлялся. - И закопал его. А потом искал долго. Только не нашел, - истончившиеся руки стали нервно перебирать плед, укрывавший ноги. - Он от меня прячется... - Отец, - Бендетто коснулся его руки и на секунду сам испугался своего жеста - рука отца была холодная, белая, а под ногтями темнела земля. - Меня выкопал слуга одного богатого господина... - Я опять... опять ничего не сделал для моего мальчика, - Вильфор, неожиданно склонившись, спрятал лицо в ладони. - Нет, отец. Он выкопал только мое тело, а тело без души мертво. Ты выпустил мою душу. Ты помог мне снова обрести жизнь, - жарко шептал барон, не думая о том, что за бред слетает с его губ. Сейчас важно не это. Важно, чтобы он поверил… - Я искал... рыл землю... руками.. - он протянул Бендетто дрожащие ладони, и молодой мужчина схватил их своими длинными пальцами. - Значит, я помог? Помог моему сыну? Изможденное страданиями лицо исказила гримаса надежды и страха. - Помог, - Бендетто взял отца за руки и, кивая, сморгнул непрошеные слезы. - Я и пришел. Идем домой. Нас Валентина ждет. - Нет. - Вильфор отшатнулся, разжав руки. - Валентина совсем кроха... я приношу несчастье детям. Нельзя. - Ну, какое же несчастье? - молодой мужчина пытался просчитать, как тоньше провести разговор и не задеть ненароком что-то еще в больной душе отца. - Ты помог мне снова начать жить - это счастье. И Валентина уже выросла. Она столько раз приходила к тебе. Неужели ты не помнишь? - Не помню, - эхом отозвался Вильфор и вновь схватился за голову. - Я ничего не помню. - Ну, это не страшно, - Данглар старался говорить спокойно, но, казалось, еще чуть-чуть и сам сорвется в истерику. - Ты вспомнишь. - Вспомню? - отец хватался за слова сына, как за соломинку, а потом без перехода забормотал. - Да, вспомню. Обязательно вспомню... Вспомню. А потом вдруг резко оборвал сам себя и, слеповато прищурившись, прошептал: - А мать? Баронесса? Ты... ты ходил к ней? - Да. Она была очень рада. Я думаю, она навестит нас дома. Давай поедем. Вильфор протянул руку к Бендетто, и тот с радостью взял ее в свою. - Едем. Валентина нервно вертела в руках платок, покусывая губу: ей было страшно. Помня несдержанный характер брата, и постоянные срывы отца... - Господи, помоги им, - одними губами прошептала она, перекрестилась и сделала знак одному из двух сопровождавших их мальчиков. Тот подошел и поклонился. - Возьми лошадь и скачи в поместье Моррелей - поторопи с подготовкой. Скажи, что мы едем. Мальчик поклонился и убежал к почте, а Валентина, повернувшись ко входу в клинику, замерла, не в силах сдержать усталый вздох. На крыльце дома стоял врач, смотря вслед идущим, а по лестнице, не торопясь, спускались двое... Бендетто шел неторопливо, по шагу спускаясь с лестницы, и ощущал какое-то дежа вю. Так же, по шажку, он вел маленькую Катерину, которая захотела навестить отца на корабле. Только теперь, вцепившись в его руку, маленькими шагами рядом шел отец. И Бендетто в очередной раз возблагодарил Бога, который сначала отобрал у него все, а потом вернул, позволив заботиться о родителях. Позволив найти своё место в этом мире. Валентина же, следящая за ними из экипажа, на несколько мгновений прикрыла глаза. Она уже выплакала все слезы, прося и обвиняя Бога в том, что Он так жестоко обошелся с ее родителями. Потом пугалась сама себя и просила у Бога прощения за такие мысли. И теперь она воочию видела то, о чём и не мечтала. Отец и брат, идущие по ступеням. Рука об руку. Она сильно зажмурилась и, не в силах себя больше сдерживать, вышла из экипажа и почти побежала к родным. Ветер взметнул край ее юбок и сорвал с головы капюшон. Волосы, кажется, растрепались, но Валентина совсем этого не замечала. Добежав до Вильфора, она резко остановилась, не смея прикоснуться к нему. - Отец... – нерешительно прошептала она, прикладывая руку к бешено бьющемуся в груди сердцу. И оно болезненно екнуло, видя, как отец прижимается к Бендетто. - Кто это? - Это Валентина, - молодой мужчина пытался держать зонт над отцом и над сестрой. - Твоя дочь. Секунду длилось молчание. А потом Вильфор зажмурился, прижав руку к виску: - Нет... нет... Рауль... уведи... Нет... Валентина совсем мала... Бендетто вновь осторожно повел отца к экипажу, а Валентина осталась стоять под проливным дождем. Это было похоже на страшный сон. Он все-таки ее не узнал. Но она была рада тому выражению, что увидала на лице отца. Он был почти рад. Он нашел того самого, долгожданного сына. Валентина горько усмехнулась и пошла к экипажу. Дочь? А что дочь? Она найдется. Потом. Со временем. - О, Господи, Валентина! Что с тобой? - Максимилиан с ужасом смотрел на промокшую жену. И пусть бы она просто промокла - его ужасало другое: лихорадочно блестящие глаза и странная радостная улыбка на её лице. Граф де Моррель отпустил с колен дочь, и, подойдя к жене, взял ее за плечи. И вновь большие, серые глаза, в которых он тонул раз за разом, вновь затянули его в свой омут... Потом Катерина была спешно отправлена к няне, а Максимилиан, быстро разобравшийся с одеждой жены, и Валентина, дрожащая то ли от пережитого, то ли от холода, лежали в постели, не выпуская друг друга из объятий. Женщина жалась к мужу и горьким, прерывистым голосом шептала, что она - недостойная дочь. Что не должна была она быть такой. Что она так тоскует по отцу. А Моррель обнимал ее талию, поглаживая обозначившийся животик, целовал заплаканные глаза, дрожащие губы, мокрые волосы. И шептал, шептал - только успокоить... - Все хорошо... Успокойся... Родная моя, тише… И она поддалась, как всегда поддавалась ему. Уснула, доверчиво уткнувшись бледным лбом, обрамлённым тускло-золотистыми кудрями, в его плечо. А Максимилиан ещё долго бесцельно смотрел в потолок, обнимая любимую и такую ранимую супругу.